Текст книги "Королевы и изгои"

Урок 6
Подкат: типовые ошибки

САША

…Наша Таня Чайка. Немыслимо.

Послушав спор, я скоро вникла в суть. Дело было так. Таня после физкультуры обнаружила у себя в рюкзаке ежедневник Валерии, но утверждала, что она его туда не клала. Она скрыла находку ото всех и решила потихоньку выбросить. Но когда Таня подошла к мусорке, чтобы избавиться от улики, откуда ни возьмись рядом появились Марк, Игорь и Дина. Начался скандал. Сейчас ежедневник был в руках у Дины.

– Это не я! – в очередной раз воскликнула Таня. Линзы ее очков возмущенно блеснули.

– Ой, не гони, а? – поморщился Марк. – Тебя Динка спалила на месте преступления! Динк, скажи, а? Ты же видела ее?

– Ну видела, – сказала Дина будто нехотя. – Он у нее в руках был, и она в мусорку его выбросила.

– Ей его подбросили! – заявил Север и встал вперед, заслоняя Таню собой.

– Что ж она тогда не сказала? Почему решила втихаря выбросить? – прищурился Марк.

– Испугалась, – ответил Север. – Ну зачем Тане его красть?

– Да потому, что она заодно с тобой, Панферов! – огрызнулся Марк. – Тебе месть нужна, и, чтоб свои рученьки не пачкать, ты решил действовать через одну из своих подстилок.

Север напрягся и сжал кулаки, но никак не ответил Марку, понял, что тот его просто провоцирует.

– Игорь, что скажешь? – Север посмотрел на старосту 11 «Б».

Игорь стоял в ступоре, растерянный и вмешиваться в конфликт явно не собирался. Было видно, что происходящее ему, как и мне, очень не нравится. Мы оба желали, чтобы все как-то решилось само и стало как раньше… Но неприятности сыпались одна за другой, и отношения классов все больше накалялись. Нас всех было просто не узнать.

– Сев, я не могу подвести других ребят, – забормотал наконец Игорь. – Нам обещали Осенний бал отменить, да и вообще завуч грозила отменой выпускного…

– Тут человека исключить могут, а ты о балах, – оборвал Север с презрением.

– Что, если ей правда его подбросили? – вклинилась я. – То, что Таня хотела выкинуть ежедневник, еще ничего не значит. Кто видел кражу? Дин, ты видела?

Дина замотала головой:

– Нет, я видела только, как она его выбрасывала.

Черепанов недовольно зыркнул на Динку. Дескать, могла бы и соврать немного. Но Динка стойко выдержала его взгляд: врать она явно не собиралась.

– А кто видел, как Таня в комп влезла и оценки испортила? – продолжила я. – Никто. Ежедневник Тане реально могли подбросить. Сегодня была физра, и кто угодно мог в раздевалки сунуться.

– Нет, Орлова. – Марк покачал головой. – Улики налицо.

– Игорь? Скажешь что-нибудь? – спросил Север.

Игорь испуганно посмотрел на Марка. Тот так глянул на него в ответ, что Игорь отрапортовал будто бы заготовленную речь:

– Мы доложим наверх, а там пусть разбираются, Чайка это или нет.

– Игорь, нет! – возразил Панферов и быстро добавил: – Ладно. Таня сделала это, потому что я ей сказал. Я дал ей ежедневник и попросил выбросить.

Все зависли, обдумывая это внезапное признание.

– Что? Ты украл ежедневник? – Взгляд Марка рентгеном просвечивал Севера.

– Да. Я украл, и я испортил ваши оценки, – невозмутимо подтвердил Север. – А Таня меня выгородила.

Таня виновато опустила взгляд. Марк упрямо покачал головой:

– Нет, ты гонишь. Просто пытаешься прикрыть свою девку. Ежедневник украла Таня, а по чьей указке – неважно. Вор – она.

– Какая вам разница, Таня или я? Вам просто нужен крайний, – пренебрежительно бросил Север.

Марк хмыкнул:

– Большая разница. У тебя язык подвешен, и ты выкрутишься. Тебя не исключат и вообще никак не накажут.

Игорь попытался пойти на мировую и обратился к Северу:

– Сев, если Таня не виновата, никто ее не исключит.

– Значит, так? – Север прищурился, обвел всех взглядом и остановился на Марке. – Войны хотите?

От его ледяного тона я поежилась, но Черепанов выдержал взгляд и ответил:

– А мы уже на войне.

Север посмотрел на ежедневник в руках у Дины. Воздух будто наэлектризовался, все угадали Севины мысли. Главная улика в руках у врагов. Нет улики – нет и доказательств. Наш староста дернулся к Дине. Таня поняла, что он хочет сделать, и бросилась ему на помощь.

Север вцепился в край ежедневника и потянул его в одну сторону, Дина в другую. Каждому помогала его сторона, и одна я стояла столбом, не понимая, как поступить. По совести или справедливости?

– Перестаньте! Вы так ничего не решите! – Я запрыгала вокруг борющейся группы и беспомощно замахала руками, как курица, тщетно пытающаяся взлететь.

Все кричали, галдели и скалились. Меня не слышали.

Наконец бэшки победили и ежедневник выдернули.

– Улики, Чайка, надо сжигать! – победно заявил Марк, издевательски вертя ежедневник в руках, после чего вместе с бэшками направился в кабинет завуча.

– Вы еще пожалеете! – крикнул им вдогонку Панферов.

Север и Таня стояли подавленные и несчастные. За любые кражи, тем более за взлом журнала, в нашей гимназии наказывают сурово. А с Таней классе в седьмом и без того произошла неприятная история: она нашла в туалете кем-то оброненный телефон, но вместо того, чтобы отыскать хозяина, оставила себе. Потом владелица нашлась и подумала, что Таня телефон украла… Началось разбирательство. Тане, конечно, удалось оправдаться, но у учителей остался осадок. И сейчас, когда бэшки доложат учителям, они могут вспомнить тот случай, что пойдет Тане в минус.

Мне захотелось поддержать Таню и Севера.

– У них нет доказательств. Ежедневник ничего не значит, они не смогут ничего сделать, – уверенно сказала я.

Север презрительно посмотрел на меня и процедил сквозь зубы:

– Не могу поверить, что ты не вступилась.

Вот это неожиданность. Я буквально вспыхнула:

– А что я, по-твоему, делала, когда пыталась их убедить, что ежедневник не улика?

Панферов меня будто не слышал.

– Здорово быть наблюдателем, да, Орлова? Когда все, что происходит, тебя не касается?

– Ты несешь бред! – Я закатила глаза.

Но Север не успокаивался. Когда он заговорил снова, голос так и сочился желчью:

– Скоро все изменится. Ты не сможешь просто стоять в стороне и хлопать ресницами. Тебя это все тоже коснется, Александра.

С этими странными словами Север и Таня направились к выходу.

Я подождала еще какое-то время и пошла домой. Всю дорогу я думала о произошедшем. Верила ли я, что Таня украла ежедневник? Нет. Я была уверена: его ей подкинули. Но кто? Север? Тоже вряд ли… Зато это мог быть Женька. Я видела его около раздевалок. И теперь я сомневалась, что он вернулся за забытыми вещами. Наоборот, он оставил кое-что в Таниной сумке. Что-то, что забрал с учительского стола вчера во время дежурства.

Зачем он вообще вернулся в нашу школу? С его появлением сразу начались проблемы, впрочем, как всегда. Где Женя, там проблемы. Может, он и есть виновник вражды двух классов? В первый учебный день, когда разбили окно и в стукачестве обвинили Минаева, Женя ведь тоже находился в туалете. А значит, настучать мог он.

Что мне делать? С кем об этом поговорить? С Панферовым? Нет, он на меня злится и вряд ли захочет слушать. Да и мне, честно говоря, неохота к нему подходить. Таня тоже не вариант, она на стороне Панферова, его глаза и уши. По этой же причине я не могу рассказать одноклассникам. Обо всем сразу станет известно Панферову, и именно он будет принимать решение. Бэшки тоже отметаются. Они решат, что я наговариваю на Женю. Обсудить со Светой? Но подруга сейчас какая-то нервная и ничего другого, кроме как «Ты снова лезешь не в свои дела, внимания не хватает?», мне не скажет.

Поговорить с учителями? Не катит. Они наверняка вызовут Женю, он поймет, что кто-то его подозревает, и станет осторожничать. По той же причине я не могу прямо спросить самого Женю. Значит, буду скрывать и начну за ним следить. Вдруг замечу в его поведении что-то такое, что поможет вывести его на чистую воду.

Я все же купила пирожки и съела их за просмотром реалити-шоу, но не получила такого удовольствия, как хотела. Я вся была погружена в мрачные мысли.

* * *

Весной в девятом классе Женя взял в заложники половину класса. Я не знаю, что его спровоцировало, что стало спусковым крючком. Может, то, что у них с бабушкой были особенно тяжелые времена. Может, он начал еще острее тосковать по родителям. Может, навестил маму в тюрьме, в очередной раз сорвался из-за несправедливого приговора и сильнее озлобился на мир.

В тот день Север устраивал у себя дома вечеринку. Все было организовано только для того, чтобы пригласить меня. Заманить. Не спугнуть. Остальные – так, массовка. Оказывается, Север с друзьями все продумали.

За месяц до этого состоялся конкурс «Мисс и Мистер Гимназия», и с тех пор Север не давал мне проходу. Он то и дело намекал, что мистер и мисс – отличная пара. Заявлял, что вряд ли хоть одна девчонка на свете не захотела бы с ним встречаться. Спамил мне в личку мемами и песнями, приглашал в кофейню, навязывался провожать. Даже Ромку подговорил, и тот мне сказал, что я нравлюсь Северу. Вот только на «нравлюсь» это не походило. Север скорее вел себя будто арабский шейх: всячески давал понять, как же мне повезло, что он обратил на меня внимание. Я увиливала, делала вид, что не вижу ничего в упор, или сбегала. Происходящее меня злило.

Но на вечеринке Север буквально поймал неуловимую птичку в клетку.

Когда все гости были в комнате, Витя сказал, что Север зовет меня на кухню, помочь. Заглянув туда, я увидела, что Панферов сидит на столешнице и ничем таким, где бы требовалась помощь, не занимается. За мной захлопнулась дверь. Я дернула ручку, но дверь заперли. Тогда я повернулась к Северу:

– И что это значит?

Он слез со столешницы и подошел ко мне.

– Теперь не убежишь, Орлова.

– От кого не убегу? – Я делала вид, что не понимаю.

– Не от кого, а от чего. От моего вопроса. Да или нет?

Я упрямо молчала. Север повторил вопрос. Разозлившись, я с новой силой стала колотить в дверь, затем развернулась и приказала:

– Выпусти меня!

Север развел руками:

– У меня нет ключа.

– Скажи им, чтобы выпустили.

Он с самым высокомерным видом улыбнулся:

– Скажу, как только дашь ответ. Будешь моей девушкой?

– Нет, – отрезала я и посмотрела прямо ему в глаза.

Север явно не ожидал такого ответа. Он даже стушевался, но тут же взял себя в руки и спрятался за прежней маской надменности.

– В смысле «нет»?

– Я лучше буду встречаться с Кощеем, чем с тобой.

Похоже, это был меткий удар. Север вскипел:

– Да? Что же я тебе такого сделал, что ты поставила меня ниже Кощея в своем списке? А может, ты уже встречаешься с этим психопатом Ерофеевым?

Я мгновенно завелась:

– Да Ерофеев куда лучше тебя! Ты самовлюбленный и высокомерный. Ты что, правда можешь что-то к кому-то чувствовать, Север? У тебя же везде один расчет. Все это гадко. А теперь скажи им, чтобы меня выпустили.

Север выглядел так, будто я ударила его. Он достал из кармана ключ от двери и молча швырнул мне под ноги. В мои глаза он больше не смотрел.

Что меня так отталкивало в этом парне? Его нарциссизм. Да, самолюбование не было беспочвенным – Панферов во многом казался идеалом: красивый, отличник, староста класса, занимался плаванием, выиграл множество соревнований, любил книги. Но вместе с тем… он был отвратительно черствым. Его уверенная бесстрастность порой граничила с бессердечностью. Но на вечеринке Север, наверное, впервые в жизни почувствовал себя униженным и оскорбленным. До самого конца он смотрел на меня волком.

Конечно, Женю в тот вечер не позвали, но он все равно появился. На него даже не обратили внимания. Никто не заметил, что Женя выглядит и ведет себя странно. Он сильно нервничал. У него тряслись руки. Север удивился, что Женя пришел без приглашения, но выгонять его не собирался. Провел в комнату, предложил напитки. И тогда Женя достал пистолет. Я не видела всего этого: как раз заперлась в туалете со Светой и жаловалась ей на наглость Севера. А потом мы услышали крики. Света была жутко напугана и хотела остаться в убежище, но я выпихнула ее наружу, и мы пошли на шум.

В большой комнате жались к стенам ребята. Женя, стоя спиной ко мне, переводил пистолет с одного на другого и кричал. Он был в ярости. Но одновременно я ощущала, что он жутко, панически боится. Его рубашка была мокрой от пота, рука тряслась.

– Я знаю, это все вы! Вы убили его! Вы всегда ненавидели его и захотели избавиться. Это вы должны гнить в тюрьме, а не моя мама! Вы мне жизнь сломали! Ты! Ты и ты! Горите в аду вы все! Я ненавижу вас, всех вас!

– Женя, успокойся. – Север сделал шаг вперед, заслоняя других ребят собой.

– Назад! Встал туда, где стоял! – Женя нервно дернул пистолет в его сторону.

Север примирительно поднял руки и отступил. Но все еще защищал ребят, стоял прямо напротив Жени, готовый, если понадобится, стать мишенью.

– Кто из вас это сделал?! Или вы все? Ему нанесли сто семь ударов! Вы передавали друг другу нож или его резал кто-то один?

Голос Жени звучал страшно. Он будто принадлежал психопату.

– Женя, это бред. Прислушайся, что ты несешь! Ты не в себе! – Панферов снова попытался вмешаться и тут же оказался под прицелом.

– Заткнись! – рявкнул Женя.

Не знаю, откуда вдруг во мне взялись безрассудство и смелость. Возможно, я решила, что Женя не тронет меня и мой вид сразу успокоит его. Я подошла сзади, мягко окликнула Женю по имени и положила руку на плечо.

Он подпрыгнул как ошпаренный, резко развернулся – и ударил меня стволом. В ухе зазвенело, в голове вспыхнула боль. Я схватилась за место удара и почувствовала на ладони что-то теплое, а потом посмотрела на Женю, веря, что он одумается. Он же, наверное, даже не понял, кого бьет!

Он действительно какое-то время ошарашенно, виновато глядел на меня… но затем изменился в лице. Выражение стало еще безумнее: губы скривились, в глазах загорелась ненависть. Тяжело дыша, он поднял пистолет. Дуло уперлось мне в лоб. Стало ужасно страшно. Его рука дрожала – холодный металл ритмично стучал мне по лбу.

– Женя, что ты творишь? – Я заставила себя заговорить. – Это же я.

– А чем ты лучше них? – Женя не опускал руку. – Ты такая же, и даже хуже.

– Никто из нас не виноват в смерти твоего отца. Ты просто в отчаянии. – Я пыталась говорить ровно и мягко, избегая слов вроде «сумасшедший», «психически нездоров». – Тут у каждого алиби на тот вечер. Вот Рома, например, был в бассейне, и его тренер может подтвердить. Ира ездила с родителями к родственникам. Таня и Карина были в торговом центре. – Чужие алиби я придумывала на ходу, но Жене мои слова показались убедительными. – Разве я тебя когда-нибудь обманывала?

Женя колебался. Надеясь на лучшее, я осторожно дотронулась до его ладони. Сердце гулко колотилось.

– Я хочу тебе помочь… – Я мягко опустила Женину руку.

Он не сопротивлялся, выглядел растерянным, напуганным.

– Давай уйдем, – наконец прошептал он.

– Хорошо, давай.

– Только ты и я. Давай уедем куда-нибудь. Отсюда, навсегда. – В его голосе звучала мольба.

Женя смотрел только на меня и будто больше никого не видел. Казалось, он забыл, как и зачем тут оказался, и не замечал, что мы стоим в центре толпы.

– Мы подумаем об этом, когда выйдем на улицу, – пообещала я, чтобы не выдать откровенную ложь. Ложь Женя чувствовал. – Пойдем на улицу, тут очень жарко. Дай мне, ну же.

Как послушный ребенок, Женя отдал мне пистолет. Как только это произошло, несколько человек накинулись на него и скрутили. Осознав, что я его предала, Женя вскинул голову. Он с отчаянием и обидой посмотрел на меня, а потом захлебнулся криком:

– Двуличная тварь! Ненавижу! Ты хуже их всех! Гори в аду! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Пока Женю привязывали к стулу собачьим поводком, он все кричал и кричал, в основном проклиная меня. Но я ничего не слышала: Север, встав сзади, закрыл мне уши ладонями. Он пытался отгородить меня от боли, за что я была ему очень благодарна. Потом Север позвонил родителям, они сорвались с работы и скоро были дома. Приехала и полиция.

Пистолет оказался ненастоящим – просто муляж, который Женя купил через интернет. Но вскоре уже вся округа знала о том, что произошло.

Ответственности Женя не понес, но школа отказалась принимать его назад, пока он не пройдет обследование в психиатрической клинике. Насколько я знаю, он пробыл там месяц, а затем перевелся на домашнее обучение. И вот… он опять с нами. Мне кажется, учителя просто пожалели его. Человеку в другой ситуации после подобного поступка вряд ли позволили бы вернуться в школу.

С той вечеринки я не общалась с Женей, хотя он первое время слал мне сообщения: то просил прощения, то опять называл предательницей. Я не отвечала.

В последнем сообщении Женя написал:

«Мне очень жаль, Орлик. Если хочешь знать, меня исключили. Я больше не буду мешать тебе жить. Отпускаю тебя. Прости за все».

После этого я добавила номер Жени в черный список.

Я плакала каждый день и очень плохо спала. Меня ломало без Жени, но я сама понимала, что нужно просто перетерпеть. Я осознала, кто он для меня. Он – мой тонкий лед. И когда этот лед дал трещину, я нашла в себе силы отступить.

Весь остаток учебного года мы только и говорили о Жене. В десятом классе о нем почти никто не вспоминал, кроме меня. Окончательно моя ломка прошла, только когда нас посадили на карантин. Теперь всех волновала лишь пандемия.

И вот в сентябре этого года, в мои семнадцать лет, Женя снова вошел в мою жизнь и вместе с собой по цепочке привел новую вереницу проблем.

Урок 7
Правила хождения по тонкому льду

САША

Мы выходили со второго урока, на котором была лабораторная по физике. Мимо прошел Игорь. Многие из наших засвистели ему вслед, кто-то даже кинул в спину мелом. Не понимаю почему. Ведь это Марк настоял на том, чтобы сдать Таню учителям. Педсовет по поводу журнала предстоял как раз сегодня, на шестом уроке. Я знала, что там решится судьба Тани Чайки: исключат ее или оставят. Наблюдая за ребятами, я нахмурилась. Игорь старательно делал вид, что ничего не замечает и не слышит.

Сегодня мне предстояло пять уроков, а затем получасовой перерыв и дополнительное занятие с Валерией, посвященное подготовке к ЕГЭ. Я еще не до конца определилась, куда хочу поступать, разрывалась между журналистикой и экономикой. Я не дотягивала по русскому, но журналистика казалась ужасно интересной. Экономика виделась мне не такой увлекательной, зато я прекрасно успевала по математике – предмету-флагману в этой сфере, – а русский при поступлении сдавать было не нужно. В общем, везде были и плюсы, и минусы.

Север целый день казался нервным. Из всей свиты Таня была ему ближе всех. Его верный секретарь.

Учебный день наконец завершился. Мы со Светой спускались по лестнице: подруга собиралась домой, а я – к автомату за шоколадкой.

– Как думаешь, Чайку исключат? – спросила я.

– Не знаю, да мне и по фигу. Я с ней не общаюсь… – Света пожала плечами.

– Мне кажется, это не она.

– Но ее же поймали, разве нет? – спорила подруга.

– Поймали. Но тут явно все сложнее… – вздохнула я.

– Ой, да какая разница, кто спер этот ежедневник! Пусть бал вернут.

Я поняла, что не рассказывать подруге о своих подозрениях – правильное решение. Света словно летала в последнее время где-то высоко, и мне было до нее не докричаться. Поэтому тему я замяла.

Жутко хотелось спать. Когда я зевнула в десятый раз, Света шутливо сунула мне в рот палец, и я сделала вид, что собираюсь его откусить. Подруга со смехом отдернула руку.

– Кофе хочется, аж жуть. Сладкого, с молоком, – сказала я.

– В чем проблема? Купи в автомате.

– Да ладно, до дома потерплю. Там пообедаю нормально и кофеек сварю.

Нас обогнал Салтыков.

– Ром, Ром, погоди, ты домой? Пойдем вместе? – Света обратилась к нему.

– Не, Свет, сорян, у нас с Севером д-дела, – виновато ответил Рома.

– Ну ладно. – Подруга как-то сникла.

Мы попрощались. Она нырнула в раздевалку, а я свернула за угол, где стоял автомат, и столкнулась нос к носу с Женей. Он держал в руках два стаканчика с кофе. Еще секунда, и я бы врезалась в него, и тогда мы оба были бы в горячем кофе. Женя был так близко. Я чувствовала запах кофе и цветочного мыла. Закружилась голова, рассудок стал уплывать, а колени подкашиваться… Я резко отпрянула.

Первая мысль: сбежать. Но я спохватилась: он же увидел меня, и это глупо – пытаться сделать вид, будто я не сюда или вообще его не заметила. Смутившись, я потупила взгляд и отступила вправо. Но и Женя одновременно со мной дернулся вправо. Я сделала шаг влево – он тоже. Мы будто исполняли какой-то странный танец. С опозданием я поняла, что лучше всего было сразу отступить назад, и рассердилась на себя за тупость. Все это время я разглядывала Женины тимберленды. В итоге я сделала шаг назад и подняла на Женю глаза.

Он смотрел на меня с улыбкой и торжеством в глазах, и я почувствовала досаду: он видел все мои бестолковые метания и догадался, что я волнуюсь. Женя все понял: я к нему все еще неравнодушна. Он протянул один из стаканчиков:

– Держи, это тебе.

– Мне? – опешила я. – Но я не хочу.

– Да бери, бери, я слышал, что ты о кофе мечтаешь, решил порадовать.

Я нахмурилась:

– Ты следил за мной? Подслушиваешь?

Он картинно вздохнул:

– Орлик, у тебя мания величия. Ты зевала на два лестничных пролета. На улице классная погода, твое занятие с Валерией через полчаса. Может… посидим в нашей мармеладной роще?

При упоминании нашего места из прошлого я вздрогнула. Слишком много времени я не слышала это название. Да и в самой роще последний раз я была вместе с Женей, когда еще… мы были вместе. После всего произошедшего я старалась обходить ее стороной. Она навевала печальные воспоминания.

– Расскажешь, как твои дела, – продолжал Женя. – Ведь сегодня тебе не нужно ни на почту, ни в ателье, ни за сапогами? – Он перечислил мои последние отговорки и хитро посмотрел на меня: не верил ни одной.

На улице и правда было чудесно: середина сентября радовала нас солнцем и температурой под двадцать градусов.

– Не нужно, – нехотя призналась я.

– Отлично! Наконец-то! Давай посидим, а? Или погуляем. Мне так хочется с тобой пообщаться.

Я растерялась. Меня загнали в угол. Женя из тех, кто все сваливает в одну кучу. Он просто не понимает, что посидеть с кофе на лавочке вдвоем значит не больше, чем посидеть с кофе на лавочке вдвоем. Для него это уже отношения, ответственность, обещания, которых не было. Он никогда не понимал, где кончается вежливость и начинается дружба. И где кончается дружба и начинается нечто большее.

Нет. Нужно наконец-то научиться произносить это слово.

– Нет, Жень. Я не хочу.

– Не хочешь кофе? – не сдавался он. – Может, лимонад? Или не хочешь в мармеладную рощу? Можем пойти в парк или кофейню.

– Я ничего не хочу, – отрезала я. Голос звучал увереннее. С каждым словом магия, которой обладал Женя и которая так на меня действовала, теряла свою силу. – С тобой. Ни кофе пить, ничего. Я не хочу твоей дружбы.

В его взгляде промелькнула боль.

– Но я еще ничего не сделал, – с обидой возразил он. – Почему ты так со мной?

– С тобой опасно дружить, Жень, – вздохнула я. – Ты не умеешь дружить просто, я больше так не хочу. Дружба с тобой – как договор с мелкими приписками внизу. От нее всегда можно ждать какой-нибудь подставы.

Женя посмотрел на меня хмуро и серьезно:

– Но я изменился.

– Я просто не хочу ничего об этом знать, Жень.

– Не поступай так со мной. Без тебя – это как болеть все лето…

Его слова полоснули ножом по сердцу. Он процитировал текст с одной из тех своих открыток, от которых я сходила с ума. А затем он очень тихо добавил:

– А я ведь вернулся из-за тебя.

– Так, может, зря? – резко спросила я, борясь со слабостью во всем теле.

Повисло молчание. Выражение лица Жени стремительно поменялось, взгляд ожесточился. Я упрямо не отводила глаз. Это была словно телепатическая борьба. Наконец Женя свирепо скривился и кивнул.

– Видимо, и правда зря.

С этими словами он развернулся и направился к выходу, по дороге со злостью швырнув в мусорку два полных стакана кофе.

Больше всего на свете мне хотелось сползти по стене и закрыть руками лицо. Посидеть так какое-то время, чтобы меня никто не видел, прийти в себя. Я направилась в женский туалет на второй этаж, где долго умывалась холодной водой, чтобы остудить пылающее лицо. Хорошо, что сегодня из косметики использовала только пудру. Мой тонкий лед, ну почему с тобой всегда так? И вроде бы ничего не случилось, а я все равно обидела тебя и теперь чувствовала себя виноватой. Ну нет. Я посмотрела в зеркало и пообещала себе, что в последний раз переживаю из-за Жени.

В классе я села за первую парту и стала ждать Валерию. Кабинет русского располагается рядом с торцом здания, а торец смотрит на пустырь, который все прозвали Собачьей поляной. Там действительно выгуливают собак, а еще там стоят различные барьеры и горки для дрессировки. Из окна кабинета он отлично просматривается.

Выглянув в окно, я заметила вдали какое-то движение. Присмотрелась. И обомлела. На пустыре дрались два наших класса. Мне показалось, что ашек гораздо больше. Они же друг друга убьют! Что мне делать? Как их растащить? Я беспомощно смотрела в окно. Дрались парни, девчонки стояли отдельно в две линии – то ли кричали друг на друга, то ли подзадоривали парней. Почему они не остановят их? Что за беспредел? И как далеко все это может зайти? Господи, мы живем в двадцать первом веке! Пробле мы больше не должны решаться вот так! Никто от этого мордобоя не будет в плюсе. Я должна их остановить.

Я собрала вещи и ринулась из кабинета, но в дверях наткнулась на Валерию.

– Саша, ты куда? У нас же занятие! – удивилась учительница.

– Валерия Антоновна! Мне срочно нужно уйти! Там, на Собачьей поляне… То есть… – быстро прикусила язык я. – У меня, э-э-э… Квартиру соседи затопили!

И я вылетела из кабинета, не дождавшись, пока Валерия Антоновна придет в себя.

Я добежала до места драки. На пустыре творился ад. Парни сцепились, кто-то катался по земле, девчонки с красными от злости лицами и растрепанными прическами кричали и дубасили друг друга сумками. Карина и Лиза тявкали на Дину и пинали в ее сторону землю вперемешку с хвоей, та в ответ забрасывала их шишками.

– Что вы делаете? – закричала я. – Перестаньте!

На меня никто не обращал внимания. Тут я увидела среди дерущихся Женьку. На него набросились сразу двое моих одноклассников, он с трудом отбивался. Я не могла кинуться в толпу – меня бы растоптали. И я сменила тактику, крикнув:

– Палево! Сюда учителя идут!

Это подействовало. Некоторые перестали драться и испуганно посмотрели в сторону школы. Я судорожно соображала, что придумать дальше, поскольку все сейчас убедятся, что я соврала, и опять сцепятся. Но как оказалось, я не соврала.

– А ну, что тут происходит? – раздался грозный голос. – Живо разошлись!

К пустырю спешила Валерия Антоновна. Моему удивлению не было предела. Откуда она узнала? Неужели проследила за мной? Услышав голос учительницы, орущая свора распалась на два лагеря. Когда Валерия Антоновна подошла совсем близко, никто уже не дрался. Два класса встали друг напротив друга. Все были в крови и пыли, тяжело дышали от злости. Бэшек действительно оказалось куда меньше, и выглядели они куда потрепаннее.

– В чем дело? Где старосты? Старосты, а ну вышли вперед!

Вышли Сева и Игорь. Север был в узких потертых рваных джинсах и серой футболке, весь в пыли. Черные мартинсы от пыли и грязи стали серо-коричневыми. У Игоря одно ухо было в крови.

– Сейчас же объясните, что на вас нашло! – потребовала Валерия Антоновна.

– Чайку исключили, – спокойно сказал Север. – Из-за этих.

– Она сперла ваш ежедневник! – заспорил Марк. – А воров надо наказывать!

– Это ложь, ее подставили!

– Да? И кто же? Где доказательства?

Женька вытирал кровь с разбитой губы. Кто-то отряхивался от пыли, кто-то подбирал с земли вещи. Девчонки приводили в порядок растрепанные прически. Динка отряхивала низ брюк. Все галдели, кричали, перебивали друг друга.

– А ну замолчали все! – рявкнула Валерия Антоновна. – Вы что, с ума посходили? Устроили тут бойню, пещерные люди! Одиннадцатый «Б», вы меня жутко разочаровали. От вас я такого не ожидала. Да и от одиннадцатого «А» тоже. У меня и так проблемы из-за вас с этим журналом! А вы мне еще подкидываете! Вы знаете, чем мне это грозит? Вы будто пытаетесь от меня избавиться. Я думала, мы доверяем друг другу! Но вы показали, что доверять вам нельзя. Никакой дружбы теперь между нами не будет, понятно? Выгораживать вас я не стану. Наказание ждет и вас, и вас. – Учительница показала пальцем на два враждующих лагеря. – Значит, так: никакого Осеннего бала.

Эти слова вызвали взрыв возмущения.

– Но это нечестно! Мы ни в чем не виноваты!

– Это все они!

– Это несправедливо, у меня уже платье куплено!

– А мы вальс вовсю готовим!

– Не желаю ничего выслушивать, – отрезала Валерия Антоновна. – Нечего устраивать гладиаторские бои. Ваш случай вынесу на педсовет. Если бы Саша не сказала про пустырь, я бы не успела и вы бы тут друг друга вообще поубивали!

Я почувствовала себя мишенью. На меня разом устремились десятки ненавидящих взглядов. Север смотрел на меня так, будто только что обзавелся новой мечтой. Побывать на моих похоронах.