Текст книги "Десятое желание"

Глава 9. Невеста

Катю мотало по багажнику так долго, словно Ян пытался нелегально вывезти ее за границу. Сначала она барабанила чем попало о что попало и кричала погромче, но потом решила, что благоразумней будет вести себя тихо.

Долгое время машина мчалась быстро и гладко. Затем покрытие испортилось, бумер начало потряхивать.

Когда Ян резко снизил скорость, Катя подумала, не ГАИ ли его остановила. Вот если бы сотрудники автоинспекции попросили Яна показать багажник! Катя легко представила, как делает фото на мобильный как раз в тот момент, когда багажник открывается и возникает напряженное побелевшее лицо Яна. Но старенький телефон разрядился еще в начале поездки, а лицо его вовсе не казалось испуганным. Скорее, злорадным.

Он вытащил Катю из машины и поставил на ноги. Она огляделась по сторонам. Непонимающе уставилась на Яна.

– Зачем ты привез меня сюда?

– Для исполнения моего желания. Так куда нам теперь сворачивать? – Ян огляделся по сторонам. – Где твой дом?

Путаясь в ногах, Катя обошла его по кругу.

– Какого желания?

– О-о-очень простого. Хочу, чтобы сегодня ты мне подыграла.

Катя остановилась перед Яном, лицом к лицу.

– Нет-нет-нет-нет-нет! Что бы ты ни задумал – не смей! Это моя семья!

– А сегодня утром ты познакомилась с моей, – парировал Ян.

В глазах защипало. Катя огляделась, все еще не веря своим глазам. Как такое могло происходить на самом деле? Они стояли на въезде в ее поселок, прямо перед указателем «Бешенковичи». За указателем тянулся зеленый забор, а за ним – деревянные и кирпичные домики. Она знала людей, которые жили тут. С Маргаритой сидела в школе за одной партой. Вместе с Витькой поступала в колледж. У Надежды Григорьевны покупала козье молоко для папы – помогало от боли в суставах.

Это был ее мир, ее личное пространство, дорогое, хрупкое. А теперь здесь стоял Ян, который о дорогом и хрупком слыхом не слыхивал. Он приехал сюда, чтобы поглумиться над людьми, которые примут его как родного.

– Ты не понимаешь, – твердо сказала она. – Это моя семья. У нас совсем другие отношения. Мы доверяем друг другу. И никогда не врем.

– Тем интересней.

– Ты же придумаешь что-нибудь гадкое! – простонала Катя.

– Обязательно!

– Я серьезно! Это не тема для шуток. Моя семья здесь ни при чем.

– То есть ты отказываешься?

– Загадай что-нибудь другое.

– Нет. Это мое желание.

Катя застыла. Теперь по правилам игры оставалось только два варианта: исполнить желание или уйти.

– Я не пойду на это.

Ян пожал плечами.

– Ладно. Тогда пока.

Он сел в машину. Бумер тронулся.

Ни работы. Ни жилья. Ни перспектив…

Ей можно даже не возвращаться в город, просто попросить Яна отправить ее вещи по почте.

Она останется здесь, в родном поселке, в этой пыли по щиколотку. Ей не то что в ресторан со свечами, ей в Макдональдс путь заказан.

В ее жизни больше никогда ничего не произойдет.

– Подожди!

Ян не слышал ее.

– Стой же!

Катя побежала за машиной, но бумер отдалялся.

– Стой!

Она подхватила с обочины камень и швырнула в машину. Раздался глухой металлический звук. Бумер остановился.

– Да! – Катя улыбнулась.

Или нет…

Она увидела, как Ян, выскочив из машины, осматривает багажник, и отряхнула ладони, в которых только что был булыжник, словно избавилась от улики.

Бумер дал задний ход. Окно водителя поравнялось с Катей, и стекло опустилось. Ян сдвинул солнцезащитные очки на кончик носа.

– Я подыграю тебе, – ледяным тоном произнесла Катя. – Но если перегнешь палку, игра закончится. И тогда катись к черту.

– Садись, – вместо ответа приказал Ян.

Катя залезла на сиденье рядом с водителем.

– Царапину на бампере отработаешь, – добавил он.

Катя буравила его взглядом. Отработает, куда ж она денется.

– Обещаю не перегибать палку, – сжалился Ян.

– На ближайшем повороте налево.

Катя отвернулась к окну.

* * *

Это было спонтанное решение. И как любое его спонтанное решение, оно было прекрасно.

Если бы Кэт смогла удержать язык за зубами, если бы согласилась пересесть на заднее сиденье, ничего бы этого не случилось. Но она сопротивлялась. Буквально заставила запихнуть себя в багажник и задуматься над тем, куда бы поехать, чтобы не доставать ее оттуда как можно дольше. Тут ему и пришла в голову эта идея.

Веселье началось еще до того, как Ян озвучил желание. Лицо Кэт, когда та поняла, где находится, он будет вспоминать каждый раз, как захочет поднять себе настроение. А потом стало еще веселее. Кэт понятия не имела, что именно задумал Ян, но стала сопротивляться изо всех сил. Впрочем, если б знала, сопротивлялась бы еще больше.

Ян ехал по узеньким пустынным улочкам и удивлялся, как здесь могут жить люди. Середина лета. Суббота. Восемь вечера. А поселок словно вымер. Чем занимается местное население? Где-то раздавались удары топора, где-то блеяла коза, плакал ребенок. И все.

– Остановись, – скомандовала Кэт, когда они подъехали к белому кирпичному дому с цифрой «десять» на фасаде.

Ян припарковал бумер у забора, но машина все равно перекрыла полдороги. Из-под потрепанных «Жигулей», стоявших во дворе, вылез мужчина в спортивных штанах, с голым загорелым торсом. Тщательно вытирая перепачканные руки, он не сводил взгляда с бумера.

– Папа! – Кэт выскочила из машины и бросилась к отцу.

Мужчина расцвел, его лицо стало добрым, как у мультяшного персонажа. На долю секунды что-то болезненно кольнуло Яна в сердце, но он тотчас же взял себя в руки.

– Папочка, это Ян! Он…

– Котенок, об этом позже, ладно? Не все сразу, – остановил ее Ян, чем привел в замешательство обоих.

– Ян, это мой папа, Александр Михайлович, – уже с меньшим энтузиазмом продолжила Кэт.

– О-о-о-о-чень рад знакомству! – Александр Михайлович протянул руку, поглядывая то на Яна, то на машину. На машине взгляд он задерживал дольше.

– Что ж вы не предупредили… А может, я загоню машинку в гараж? Ну, чтоб не поцарапал кто?

Это была не просьба – мольба. Ян отдал ключи. Александр Михайлович исчез.

– Котенок?.. – прошипела Кэт, поднимаясь на крыльцо.

В ответ Ян лишь пожал плечами, мол, а что такого?

Ее мама выглядела типичной учительницей из школьного детства Яна. Слегка раздобревшая, волосы с химзавивкой, очки с толстыми стеклами. Она расцеловала Кэт, мягко пожала руку гостю – к нему она отнеслась настороженно, но с любопытством.

А потом началась суматоха с чисткой картошки, раскладыванием стола-книги в зале, поиском праздничного сервиза. Кэт ходила понурая, а Ян веселился за двоих. Он разговаривал без умолку, спрашивал, советовал, уточнял. Помог нарезать салат, расстелить скатерть, расставить посуду.

Ему нравилось, что в каждом окне этого дома колыхалась зелень. Нравились цветочные горшки, завоевавшие все полки, подоконники и даже холодильник. Нравилось, как поскрипывал деревянный пол. Даже суета казалась приятной, неспешной.

Не нравились только низкие дверные проемы, об один из которых из которых он уже приложился макушкой. Охая и заботливо за него переживая, Любовь Витальевна принесла из морозилки кусок мяса, обернутый полотенцем.

Ян сидел, запрокинув голову, приложив мясо к ушибленному месту, и сквозь прикрытые веки подглядывал, как его Кэт с серьезным лицом проверяет количество тарелок и вилок за столом (столовыми ножами здесь, похоже, не пользовались). Как с любованием, склонив голову на бок, украшает салат веточками укропа, только что сорванного с грядки. Как, задумчиво прикусив губу, смотрит в окно, из которого доносится козье блеяние. А на коленях у Яна, перебирая лапами, урчал кот.

Сели за стол. Отец налил до краев в стопочки себе, жене и гостю. Кэт отказалась, что Яну было и на руку. Выпили за знакомство.

– Ну, теперь, думаю, пришло время рассказать, зачем мы приехали. Котенок… – Ян приобнял Кэт за плечи – она сжала челюсти. – Ты расскажешь или я? Давай я. Дело-то деликатное… – он встал, обвел глазами присутствующих. – Дорогие Александр Михайлович и Любовь Витальевна! Мы с вашей дочерью собираемся пожениться. Прошу у вас ее руки!

Александр Михайлович застыл.

Любовь Витальевна охнула.

Кэт сидела белее мела и все смотрела на свои ладони, сложенные на коленях.

Первым пришел в себя отец и крепко, по-мужски, обнял Яна. Глаза будущего тестя влажно блестели.

– Ну, Ян, молодец! Ну молодец! – он быстро обновил стопочку. – Люб, а? Что сидишь? Глаза на мокром месте… Ян, давай, пока бабоньки в шоке…

Мужчины опрокинули рюмки. Отец звонко хрустнул соленым огурчиком.

– Мы согласны! Еще как согласны! Правда, Люб? – он тряхнул жену за плечо. – Лишь бы Катька была счастлива! Дочура, ну, будешь счастлива?

– Я все для этого делаю, – одарив Яна тяжелым взглядом, произнесла она.

Любовь Витальевна всплеснула руками. Поднялась, опираясь о стул.

– Поздравляю вас, дети мои! – смахнув слезу, она обняла дочку. – Катюша, ну что ты так побледнела?

Ян откашлялся, привлекая внимания.

– А это, собственно, объясняет, почему мы так поспешно решили пожениться.

Мама, нащупывая опору, опустилась на стул. Папа поднял стопку и выпил без тоста, с размахом поставил рюмку на стол, попал криво, на вилку, она громко звякнула о тарелку.

Вздрогнув, Кэт подняла на Яна ненавидящий взгляд.

– Ох, дочка! А я-то думал, ты меня без внуков оставишь!

– Папа…

– А что, девочке скоро двадцать два, а я рядом с ней никогда парня не видел. Вдалеке, под окнами, да, бывало, околачивался один. Но чтоб рядом, хоть бы под ручку, – да никогда. Вон, в электричке едем, попутчики, парни молодые, и так и сяк, и шуточкой и всерьез, а она в учебник уставится и читает. Так что, хорошо все это, хорошо, – без остановки говорил отец, шлифуя «стопарики». – Быстро, конечно. Но хорошо. А внучок или внучка появятся – вот заживем!.. Песочницу построим, песка с карьера привезу…

– Папа! – Кэт подождала, пока отец посмотрит ей в глаза. – Погоди с песочницей. Мы точно не уверены, это еще не на сто процентов. Ведь правда, Ян? – с угрозой в голосе спросила она.

Ян, водя вилкой между тарелками с солеными огурчиками и маринованными опятами, даже не взглянул на нее.

– Ну, может, не сто процентов. Может… – он проколол огурец насквозь, – девяноста девять. Тест-то показал две полоски.

– Ян! – Кэт едва заметно кивнула в сторону растерянной взволнованной матери. – Тесты, бывает, ошибаются.

– Бывает. Но этот, надеюсь, не соврал, – сказал он с такой теплотой в голосе, что Кэт не нашлась, что ответить.

И вечер закрутился, раздобрился. Кэт, глядя на родителей, со временем и сама повеселела: улыбалась шуткам, вворачивала в обращения к Яну «милый» и «дорогой». Навалила ему целую тарелку «Оливье» со словами: «Ты же не хочешь расстроить тещу?» Потом Ян отпросился покурить и уже из коридора слышал, как «теща» сказала: «Все в нем хорошо, только курит…»

Ухмыльнулся. Прикуривая, мысленно повторил про себя окончание фразы. Выдохнул колечко дыма, поднял голову, следя за ним, – и замер. Небо казалось огромным, поглощающим – и многослойным, прозрачным. Млечный путь, такой густой, и в самом деле напоминал разлитое молоко. А звезды… Когда он видел в последний раз такие огромные, яркие, такие четкие, как на картинке в учебнике, звезды?

Козырек веранды позволял рассмотреть только часть неба. Ян сошел с крыльца в поисках более подходящего места. Кружил между теплиц и грядок, пока не заметил лестницу. Приставил ее к стене гаража и залез на крышу. Лег на прохладный шифер.

Он чувствовал себя таким крохотным по сравнению с этим небом и в тоже время таким величественным, словно ему было подвластно все. Немного кружилась голова, ладони и ступни казались большими и горячими, но Ян чувствовал себя не пьяным, а опьяненным. Опомнился только, когда скрипнула дверь, и Кэт, кутаясь в отцовский бушлат, назвала его имя.

Волнуется?..

Точно. Я же ее «муж».

Поднялся. В его пальцах тлела, оставив на шифере дорожку пепла, забытая сигарета.

Кэт отвела его в свою детскую – крохотную комнату с милыми девичьими деталями, которые, впрочем, Ян едва мог соотнести с хозяйкой. На стуле прижимались друг к другу плюшевые игрушки. На полке за стеклом стояла коллекция поздравительных открыток с изображением пушистых зайчиков и котиков. С настенной лампы свисал детский рюкзак, к нему были пристегнуты значки с надписями: «Маленькая вредина», «Тону в любви… Спасать не надо», «Я – папина гордость». На подоконнике, перевязанная резинкой для волос, лежала коллекция вкладышей от жевательной резинки «Love is…» Ян знал Кэт совсем другой, и теперь возникло странное ощущение, словно его обманули. Только когда: тогда или сейчас?

– Ян! – строго окликнула его Кэт и кивком головы указала на разложенный диван, где возвышалась стопка постельного белья.

Наверное, все-таки сейчас…

Начали с подушек. Молча пеленали их в наволочки, распространяя по комнате запах свежевыстиранного белья.

Ян мельком поглядывал на Кэт, она не поднимала голову. И ему очень захотелось нарушить тишину между ними, сделать что-то совсем уж мальчишеское. Выбить подушку у нее из рук, закутать Кэт в простыню, как в кокон, толкнуть на диван… Но вот подушки одеты и взбиты, а он так и не сделал того, что хотел.

– Теперь простыню, – скомандовала Кэт.

Встали по разные стороны дивана, одновременно приподняли простыню. Она вздулась, как парус, и плавно опустилась.

Ян сжимал губы, чтобы его улыбка не была явной. Они вели себя как настоящие муж и жена. А учитывая новизну ощущений, новые образы и новые ракурсы, как новобрачные.

Вместе заправили одеяло. Кэт выключила свет и, само собой, приказала отвернуться, когда стала переодеваться. Но в крошечном замкнутом пространстве было отчетливо слышно, как с легким усилием она стягивает узкие джинсы, как избавляется от майки, расстегивает лифчик, как ночная сорочка, шурша, плавно сползает по ее обнаженному телу. Ян опомнился и тоже стал раздеваться.

Юркнув под одеяло, Кэт отвернулась к окну. Она лежала на боку, подсунув ладонь под щеку. Ян – сразу за ней, почти вплотную, подперев голову рукой. Даже сейчас он умудрялся смотреть на нее сверху вниз.

В темноте гудели комары. Ветер надувал занавеску.

Стремительно темнело. В сиреневых сумерках горели фонари. Один бросал косой жженый свет в окно, подсвечивая хвостик «невестиной» косички. Ян очень хотел провести пальцем по ложбинке завитка этого позолоченного хвостика, но снова сдержался.

Потом фонари погасли, и сразу стало заметно, что сирень ночи сменилась на черноту.

– Уже за полночь, – прервал долгое молчание Ян. – «Сегодня» закончилось. Ты можешь сказать родителям, что мы пошутили. Тогда нас разложат по разным кроватям.

Ян все-таки просунул палец под лямку ее ночнушки. Кожа Кэт была нежной и теплой. А запах ее словно стал насыщеннее. Она пахла женщиной, а не девочкой.

Кэт повела плечом. Он послушно убрал руку.

– Язык не повернется сознаться, – с тоской в голосе призналась Кэт. – Так что пока побуду беременной невестой, а там что-нибудь придумаю.

Он все смотрел на голубоватое плечо, высвеченное луной, на блестящие возле уха волосы, которые соскальзывали в черноту и сливались с ней. И вдруг ему захотел прижать Кэт к себе. Ну что она сделает? Шикнет на него, погрозит вполголоса, не позовет же родителей. Он улыбнулся от этой мысли. Сначала заартачится, как же без этого. Но потом подчинится, раскроется, а затем и сама ответит. Он знал, как сделать, чтобы она ответила…

Ян закусил губу, чтобы прервать фантазию. Вскоре успокоился, коснулся подушечками пальцев кружева на шлейке ее сорочки, провел по контуру. Осторожно, очень медленно убрал руку и опустил голову на подушку. Он услышал то, чего не слышал уже много лет: как где-то внутри зарождается едва ощутимая мелодия. Ян закрыл глаза, чтобы не потерять ее, ухватить ускользающую ниточку. Эта мелодия и стала его колыбельной.

* * *

Пусть только дотронется!

Катя сжала в кулаке край одеяла. Она не собиралась кричать, но знала, куда ударить, чтобы отбить у мужчины всякую охоту приставать.

Пусть только!..

Она чувствовала, как Ян касается кружева на шлейке ее ночной сорочки, и это невесомое, едва уловимое скольжение ткани по коже усиливалось тысячекратно, отзывалось во всем теле. И промелькнула мысль: а если не ударит, не сможет?.. Катя заставила себя вспомнить липкий взгляд мужчин в казино, шок во время «вечера правды», поездку в багажнике. Ухмылочки, смешки, язвочки. Спектакль, который пришлось разыграть перед родителями.

О да! Она сможет!

Но Ян убрал руку и больше за всю ночь ни разу ее не потревожил.

Катя же не сомкнула глаз. Долго лежала, вслушиваясь в звуки за спиной: шорохи, дыхание Яна. Потом он заснул.

Быстро скользил по небу месяц: только выплыл из-за занавески и вот уже завис над вазоном с геранью. Заныл бок, затекла рука, но Катя все не шевелилась, потому что в голове прочно застрял образ: она поворачивается и оказывается лицом к лицу с Яном, так близко, что ощущает тепло его дыхания. А потом он открывает глаза, и Катя видит, как в его зрачках плещется по луне, глубоко, как в колодце. И что тогда? Что делать, если его ладонь очень медленно преодолеет разделяющее их пространство? Что делать, если ее пальцы не сожмутся в кулак, а потянутся к его лицу?

Она так и уснула, то изнывая от видений, то боясь своих желаний, то потрясенно узнавая себя заново.

Проснулась и увидела герань на подоконнике. Куст за стеклом раскачивался, его рвал ветер, дождь остервенело бился в закрытое окно. Подходящая погода для такого утра.

Тело не сгибалось, не слушалось. С левой стороны было и вовсе незнакомым, неподатливым, чужим. Рука затекла, по ноге бегали мурашки.

Спохватилась. Обернулась. Выдохнула. Яна рядом не было. Ни в кровати. Ни в комнате. Ни, если повезет, в Бешенковичах.

– Котенок, завтрак готов!

Ян вошел без стука. Катя рывком натянула на себя одеяло.

– Я больше не обязана тебе подыгрывать! Желание выполнено.

– Да, верно. Можешь прямо сейчас пойти и рассказать, что мы пошутили.

Обреченно вздохнув, Катя уперлась лбом в ладони.

Нет, не сейчас. Родители не поймут такой шутки. Потом, постепенно, можно будет отмотать назад. Тест на беременность иногда ошибается. А с женихом она рассорится. Как-то так.

Ох…

Она подняла голову, наткнулась на взгляд Яна, странный, серьезный, задумчивый, непонятно что выражающий – совершенно не подходящий ситуации, и вспомнила свои ночные фантазии. Теперь они казались бредом, чем-то болезненным. И было совершенно непонятно, как они залезли к ней в голову.

На завтрак мама напекла оладушек. Ян вежливо попробовал одну, затем выпил полкружки чая и все постукивал пальцем по сигаретной пачке, переворачивая ее то одним ребром, то другим.

Отец хитрым котом зашел на кухню.

– Надо бы давление в шинах проверить. И масло глянуть.

Катя усмехнулась. Папа с детства грезил техникой, свой первый мопед собрал в десять лет. С такой машиной «зять» стал ему за сына.

Поблагодарив, Ян протянул ключи и, наконец, произнес:

– Пойду, курить охота.

– Никуда ты не пойдешь, – Любовь Витальевна поставила на стол блюдце вместо пепельницы. – На улице такое творится! И продует, и промочит.

В их семье никто никогда не курил – если не считать самой Кати в «ночь правды». Отец даже запаха табачного дыма не переносил. И вот мама предлагает Яну остаться и курить в их присутствии.

Катя смотрела на Яна, подперев щеку кулаком, и думала: как же ему удалось так органично вписаться в незнакомую семью, так ловко обвести ее близких вокруг пальца? Ян заигрался до такой степени, что собирался пойти на улицу под дождь, вместо того чтобы закурить на кухне безо всякой прелюдии. И слово «заигрался» напомнило Кате о другой игре.

– Мам, знаешь, как сильно Ян меня любит? Знаешь, до какой степени? Ты даже представить не можешь! Вот, смотри! Милый… – она обратилась к Яну.

– Да, котенок? – спросил Ян, зажав сигарету губами. Потом чиркнул спичкой и с наслаждением сделал глубокую затяжку.

– Хочу, чтобы ты больше не курил.

Ян поднял на нее непонимающий взгляд. Он ждал. Больше не затягивался, но и не тушил сигарету. И этот гаденький дымок юлил, завитушками поднимаясь к бревенчатому потолку.

– Сформулирую по-другому. Я хочу, чтобы ты бросил курить, – Катя выдержала паузу. – Это мое желание.

Ян засуетился. Поперхнулся дымом. Ох и ответит же она за это желание…

– Конечно, котенок, как скажешь, – выдавил он.

Медленно, словно прощаясь, затушил сигарету. Сгреб в ладонь пачку и вместе с окурком бросил в печь. В полной тишине протянул матери зажигалку.

– Забирайте, в хозяйстве пригодится.

Любовь Витальевна покачала головой. То ли с осуждением, то ли с уважением.

– Желание выполнено, котенок? – с нажимом на последнее слово, спросил Ян.

– Да, милый.

– Тогда я пойду… подумаю… любимая…

Наклонив голову перед дверным проемом, он вышел из кухни.

Всю дорогу ехали молча. Ян не скрывал раздражения. Он нервничал и явно хотел курить. Даже музыка его не успокаивала. Катя сидела как на иголках. Мало ли что придет Яну в голову в таком настроении, а следующее желание было за ним.

Только, похоже, Ян умел держать себя в руках. Он не тратил драгоценные желания попусту, а выжидал, очевидно, знакомый с выражением «месть – блюдо, которое подается холодным».

Она выполнила уже три его желания. Осталось всего семь.

Только слово «всего», произнесенное в мыслях, было тяжелым и печальным, почти как «целых».