Текст книги "Ложь во благо"

Глава 10

Я стояла возле обеденного стола и разглядывала кусок пазла и коробку, пытаясь найти сходство между ними. Клементина вертелась у ног, щекоча хвостом мои обнаженные колени. Я отодвинулась, дернувшись.

– Клем, прекрати.

Она запрыгнула на ближайший стул и мяукнула, требуя внимания. Положив коробку на стол, я погладила ее по голове и уставилась на доску.

Это был плохой день. Клиент, записанный на два часа, меня самозабвенно игнорировал, что могло бы послужить приятной передышкой, если бы я не переживала насчет своих способностей психиатра.

Раньше я никогда об этом не беспокоилась. Я всегда была немного излишне самоуверенной, убежденной, что могу взмахнуть ручкой, открыть рот и выдать потрясающий диалог, который перевернет мозги моих клиентов так, чтобы они станут меня слушаться. Но после смерти Джона и Брук я все больше и больше убеждалась, что мой эмоциональный радар временно – или даже бесповоротно – сломался.

Взять, к примеру, мою последнюю встречу с Джоном. Он был взбешен из-за Брук. Я помню, как сидела напротив него и чувствовала приземлявшиеся на лицо капельки слюны, когда он возмущался из-за мужчины, с которым она, по его мнению, встречалась.

Я не верила этому, но моя работа была не в том, чтобы судить о невиновности жены – я должна была только фильтровать и анализировать его мышление. Большинство проблем с доверием уходили корнями в жизненный опыт, тянулись аж из детства. Джон постоянно упирался при попытках обсудить его взросление, что только больше подтверждало проблемы с доверием в качестве естественной защитной реакции. Если бы моя психологическая антенна была настроена на правильную волну, я бы проигнорировала попытки диагностировать корень его неуверенности в себе и вместо этого сконцентрировалась на более очевидном факте – что его злость могла выйти из-под контроля и вылиться в физическое насилие.

На телевизоре в гостиной было включено развлекательное шоу. Я посмотрела, как ведущий несся к сцене, давая пять зрителям по дороге.

У меня всегда была неприятная гипотеза о браке – в какой-то момент совместной жизни один партнер тайно желает смерти другому.

Это непопулярная теория. Когда я поднимала ее на психологических событиях и форумах, она всегда разжигала спор, некоторые доктора перескакивали на территорию обычных людей, охали, брызгали слюной и настаивали, что они в браке сорок лет и НИ РАЗУ не желали смерти своему партнеру. Но где-то в самом темном, тщательно подавляемом уголке души, спрятанном за притворством… я знаю, что там всегда наступает правдивый и слабый момент, когда вспыхивает мысль… надежда. Для большинства людей она мимолетна. Для некоторых, вроде Джона, это заноза. Глубоко сидящая заноза, отломившаяся под кожей, которую невозможно вытащить, не расковыряв все место целиком, но этого никто не делал, поэтому она начинала гнить. Там размножалась инфекция. Она убивала и пожирала окружающие здоровые ткани, пульсировала и болела, подавляла каждую мысль и действие, пока не захватывала контроль над жизнью человека.

Я слышала столько размышлений и теорий о нанесении вреда Брук, что это превратилось в фоновый шум. Я утратила чувствительность. Я приняла тот факт, что Джон фантазировал об убийстве Брук, и прекратила ему ужасаться, потому что не верила, что это когда-либо случится. Они были женаты пятнадцать лет. Если бы он правда собирался ее убить, он бы уже это сделал. И что с того, что он думал об изменах Брук? Он был почти таким же злым год назад, когда она припарковалась на холме, не дожала ручник, и седан скатился, въехав в припаркованную машину.

Это не моя вина. Я вставила пятисторонний кусочек на место и мысленно проговорила слова, пытаясь найти в них правду.

Это не моя вина. Я спорила с ним, защищая Брук. Становилась на ее сторону. Отмечала всю их историю отношений и его необоснованную неуверенность в ней.

Это не моя вина. Может, у нее и правда случился сердечный приступ.

Я взяла бокал вина и сделала большой глоток, пару мгновений покатав мягкое мерло на языке, а потом позволила ему просочиться в горло.

С резким «динь-дон» прозвенел дверной звонок, и я повернулась на звук, а Клементина пронеслась мимо, прячась под диван.

* * *

На моем пороге стоял Роберт Кевин с букетом цветов в руках. Я, колеблясь, замерла в прихожей,

Было поздно, почти девять. Слишком поздно для неожиданного визита, несмотря на то что я в любое время была против них. Я могла бы просто прокрасться обратно за угол в темный коридор. Держаться подальше от окон в надежде, что он утратит интерес и отправится домой.

– Гвен, – он приложил руку к двери. – Я тебя вижу сквозь стекло.

Ну конечно. Я надеялась, что приглушенный свет не выдаст меня, но удача в последнее время не проявляла ко мне благосклонности. Проглотив ругательство, я отодвинула засов.

– Привет, Роберт, – сказала я коротко итак холодно, как только могла, учитывая, что в руках у него был букет розовых тюльпанов, а на лице отображались раскаяние и сожаление. Мне уже много лет не дарили цветов. Я взяла их и с трудом сдержалась, чтобы не зарыться в тюльпаны лицом, вдыхая аромат.

– Я знаю, что уже поздно, но мне нужно было извиниться.

С цветами в руках захлопнуть дверь было проблематично, поэтому я ответила своим самым непроницаемым тоном:

– Давай.

– Мне не стоило читать дело. Честно, без твоего ведома мне не стоило даже готовить завтрак. Извини.

Я проанализировала извинение и увидела в нем искренность. Более сильная женщина оспорила бы несколько ключевых моментов, отчитала бы за его действия, а потом сорвала бы бутоны и бросила их в лицо, но на улице царила прохлада, мои пижамные шорты были недостаточно теплыми, чтобы стоять в них в открытой двери, и я не могла проявлять жестокость к человеку, пережившему утрату ребенка.

– Ладно, – примирительно сказала я. – Спасибо за цветы.

Легкое принятие извинений его явно удивило, но он медленно кивнул, отступив от порога.

– Не за что. Мне правда жаль.

– Ага, – я оглядела его, освещаемого фонарем на крыльце. Он носил костюм, на этот раз не тройку, висевший на шее галстук был развязан, а верхняя пуговица рубашки – расстегнута. Если судить по внешнему виду, ему нужно было поесть и поспать, а я могла помочь ему только с одним.

Я отступила и придержала дверь.

– Хочешь зайти? Я могу подогреть лазанью, если ты голоден.

Он робко улыбнулся, и это выражение выглядело просто незаконно привлекательным на его красивом лице.

– Конечно, – медленно сказал он. – Если ты не против компании.

* * *

Роберт съел три огромных квадрата лазаньи, а потом набросился на начатый пазл. Я сидела, скрестив ноги, на мягком стуле и наблюдала, как его руки движутся по доске, словно он ребенок из «Менса», занятый кубиком Рубика.

– К тому же, если говорить о путешествиях, – он вставил темный кусочек на место. – Я не хочу переживать за них, пока их везут в переноске где-то там, в багажном отделении.

Он перечислял все причины, почему у него не было домашнего питомца, и все они казались весомыми, если воспринимать его как бездушный объект и не брать в расчет радость, которую животное привносило в человеческую жизнь.

– Как часто ты путешествуешь? – я качнула бокал, наблюдая за переливами бордовой жидкости.

– Нечасто, – признал он. – Прошлым летом я был на озере Тахо. Но знаешь, в какой-то момент я буду путешествовать.

– Конечно, – я сделала глоток. – Трудоголик, женатый на своей работе. От одного зависимого другому, я тебе скажу, что путешествия не станут реальностью. Ты же это знаешь, да?

Он поморщился.

Я взяла кусочек и осмотрела рисунок на нем.

– Я соболезную, что такое случилось с твоим сыном.

После того как Роберт ушел из моего дома, я поискала информацию о нем в Интернете. Впечатляющая история судебных дел и юридические почести оказались похоронены на шестой странице результатов поиска за статьями из национальных новостей, пресс-релизами и сотнями видео и постов, ищущих зацепки и добивающихся правосудия для Гейба Кевина. Половина новостных результатов принадлежала периоду исчезновения. Другая половина была опубликована после того, как за заводом по переработке в Бербанке обнаружили тело его сына с грубо вырезанным на груди сердцем и выброшенными в мусор гениталиями. Шестая жертва Кровавого Сердца, носящая его фирменные отметки.

Он поднял взгляд от пазла и посмотрел мне в глаза. В тусклом освещении бара я не разглядела глубину скорби – в его глазах плескалась боль. Она искажала лицо. Отягощала фигуру.

Я лечила нескольких пациентов, потерявших ребенка. Скорбь никуда не уйдет. Она немного растворится в его глазах. Он научится лучше ее маскировать, прятать, но она навсегда останется с ним. Потерять ребенка равноценно потере конечности. Напоминанием об этом было каждое движение, пока новые изменения в жизни не становились полноценной частью личности.

Он поджал губы.

– Не нужно соболезнований. Это мне его не вернет.

Нет, не вернет. Я сменила тему:

– Как я понимаю, тебя держат в курсе новостей касательно ареста.

– Ага, – он перебрал кучку беспризорных элементов пазла. – Ты осведомлена об убийствах Кровавого Сердца?

Я была одержима убийцами, поэтому самый известный серийный убийца Лос-Анджелеса был под моим микроскопом с самого начала. Я приподнялась на стуле и взяла бутылку, доливая вино в свой бокал. Не спрашивая, подлила и ему.

– Это по моей части, так что да. У меня профессиональный интерес к убийствам.

– В ночь, когда мы познакомились, ты сказала, что часто даешь экспертные показания.

– Верно.

– Составляешь психологические портреты?

– Иногда, – к чему он клонил?

– Когда-нибудь делала подобное с серийным убийцей?

– Только в медицинском.

Он ничего не сказал, поэтому я выждала, пока он все обдумает. Я вставила на место кусочек пазла, обнаружив его место.

– Я бы хотел тебя нанять.

– Для чего?

– Для начала, чтобы составить психологический портрет Кровавого Сердца.

Я могла бы состряпать неплохой портрет за день, поскольку знала о его убийствах уже многое. Но Роберта Кевина, вероятно, «неплохое» бы не устроило.

– Зачем?

– Мой сын умер от его рук, – он гневно взглянул на меня, предупреждая дальнейшие расспросы. – Разве мне нужна другая причина?

– Нет, – медленно сказала я. – Но твоего сына нашли девять месяцев назад. Зачем ждать до нынешнего времени и только сейчас составлять психологический портрет? Убийца у них.

– Я не был с тобой знаком девять месяцев назад.

Я выиграла несколько секунд, медленно отпив мерло. Не то чтобы я не хотела соглашаться. У меня чесались руки выставить Роберта за дверь и наточить карандаш. Но что-то здесь было не так, и мне нужно было определить, что конкретно.

– У тебя есть дело твоего сына? – вероятно, нет. Для него это было бы кошмаром. И все же что-то в уверенной манере держать себя говорило мне, что оно у него имелось.

Он кивнул.

Ох, какую же травму его психике нанесло каждое фото со вскрытия, каждая небрежная записка по делу. Я пыталась не поморщиться.

– У меня есть его дело, и в следующие несколько дней я смогу достать остальные.

Остальные? Я вдохнула, представляя возможность просмотреть дела шести жертв.

– Как ты их получишь?

– Просто знай, что я могу их достать.

Я скептически нахмурилась:

– Ну да, – если это было правдой, если бы я смогла просмотреть дела всех жертв Кровавого Сердца… мечта психолога. И еще лучше – убийца был уже за решеткой. Я могла бы навестить его. Поговорить с ним. Провести полноценное психиатрическое оценивание при наличии разрешения от его команды юристов.

Я осознала, что глазею на него, и выпрямилась на стуле.

– Ладно. Я это сделаю, – я пыталась сдержать восторг, но он все равно просачивался в речь.

Уголки его губ приподнялись, но не в улыбке. Он был разочарован, но у меня не было времени обдумать это прежде, чем он заговорил:

– Я принесу тебе копию дела Гейба завтра.

– Это было бы отлично, – я смотрела, как он бросил кусочек пазла, не найдя ему места.

– Я пойду домой. Спасибо за еду и гостеприимство.

– Не за что, – я встала. – Я благодарна за цветы. Они красивые.

Двое вежливых взрослых, кружащих вокруг мертвого подростка.

– Спасибо, что не хлопнула дверью перед моим лицом, – он остановился в прихожей, а затем наклонился и нежно поцеловал меня в щеку. Щетина скользнула по коже, от него пахло так же, как в ночь нашего знакомства, но без сигаретного дыма из бара. Приятно. Очень приятно.

– Спокойной ночи, – он отстранился и вышел за дверь, споткнувшись на первой ступеньке и схватившись за опору.

– Осторожно. Спокойной ночи, – я придерживала дверь, пока он не спустился до середины лестницы, направляясь к блестящему черному «Мерседесу», припаркованному на моей дорожке. Я закрыла дверь и заперла замок, а потом потянулась и задвинула засов.

Вернувшись в столовую, я взяла наши бокалы и пустую бутылку, затем выключила свет, оставив пазл на другой вечер. Стоя у раковины, я выдавила лавандовое средство для мытья посуды на новую мочалку и вымыла тарелку.

Он был интересным мужчиной. С очень высоким эмоциональным интеллектом. Он мог читать меня так же хорошо, как я его, или даже лучше. Он умело прятал эмоции за обаянием. Мой отец сказал бы, что он держал свои игральные карты близко к груди, и был бы прав. Он был скорбящим мужчиной с тяжелым прошлым, но также… в нем было что-то более глубокое. Я не могла определить, что именно, и это сводило меня с ума.

Может, это было просто примитивное влечение. Мое тело реагировало на его присутствие странным образом, и, когда мы расходились, я поборола желание потянуться за поцелуем.

Я взяла пушистое белое кухонное полотенце и протерла красную керамическую тарелку. Мне также нужно было оценить вероятность того, что мое влечение к Роберту Кевину усилилось, когда я обнаружила его связь с Кровавым Сердцем. А теперь, когда он нанял меня составить психологический портрет, я практически вибрировала от восторга.

На таких возможностях делались карьеры. Если Рэндалл Томпсон был убийцей – а все новости отмечали, что так и есть, – его дело будет изучаться специалистами психологических наук десятилетиями. Его мотивы. Его прошлое. Переход мысли в циклическое действие. Рэндалла Томпсона будут сравнивать с Лонни Франклином-младшим и Джозефом Джеймсом Деанджело, а мне достанется роскошный вид на каждую деталь из первых рядов. Если Роберт добудет мне доступ… к черту цветы и оргазмы. Это огромное событие, и, каким бы невероятным это ни казалось (все шесть дел?), я поверила, когда он сказал, что сможет достать дела.

Самоуверенность, возможности, воспоминания о нашей совместной ночи – спутанных простынях, разгоряченных телах и лихорадочных поцелуях, – из-за всего этого Роберт Кевин застрял у меня в голове. Это фиксация, притом не совсем здоровая.

Он скорбел. Он травмирован. Гейб Кевин умер, как и пятеро других невинных мальчиков. В этом был виноват монстр, и мне не стоило пускать слюни на мысли о его изучении. Я открыла шкафчик и водрузила тарелку поверх остальных.

Шестеро мальчиков умерли, и скоро мне вручат ключи к причине.

Глава 11

На следующий день я проводила клиента, назначенного на четыре тридцать, в приемную, и замерла при виде Роберта Кевина. Высокий адвокат стоял у стола Джейкоба, и я тут же сконцентрировалась на файле у него в руках. Я взглянула на своего клиента, вуайериста, страдавшего от неразрешеннных проблем с мамой.

– Увидимся на следующей неделе, Джефф.

Джефф Мавен кивнул, а затем устремился к лестнице.

– Доктор Мур? – Роберт зашагал ко мне уверенной походкой альфа-самца. – У вас найдется свободная минута?

– Конечно, – я открыла тяжелую дверь кабинета и кивнула Джейкобу. – Пожалуйста, придержи мои звонки.

Роберт вошел в кабинет, и я смутно уловила аромат дорогого одеколона. Он остановился, оглядывая помещение.

– Неплохая находка.

– Нам повезло с арендой. Если бы мы подписали договор сегодня, пришлось бы платить в три раза больше, – я села в одно из низких кожаных кресел возле диванчика.

Он заметил стойку с напитками в углу комнаты.

– Ты не против, если я налью себе кофе? – он положил папку с документами на стол.

– Конечно, нет. Кстати… – я наклонилась и подняла свою почти пустую кружку с журнального столика. – Можешь и мне долить?

– Конечно, – он потянулся за чашкой, наши пальцы соприкоснулись. Мы встретились взглядами, и я отпустила керамическую ручку.

Он отвернулся и встал перед кофейником.

– Ты доктор, поэтому я предполагаю, наши разговоры защищены конфиденциальностью клиентов?

Интересный вопрос.

– Ты меня нанимаешь, поэтому да. Но, как ты наверняка знаешь, эта конфиденциальность ограничена.

– О, да, я знаю, – он повернулся ко мне, держа чашки в руках. – Если пациент представляет непосредственную угрозу для себя или других, ты обязана сообщить правоохранительным органам. Верно?

Он очень интересно выстраивал вопросы, словно каждый из них был обвиняющим. Побочный эффект тысяч часов, проведенных в суде или, что не менее вероятно, глубоко укоренившаяся склонность подозревать в людях худшее. Я поборола желание указать на этот заскок и кивнула.

– Да. Если пациент склонен причинить вред себе или другим, мы должны об этом сообщать.

– У меня есть ощущение, есть брать в расчет твоих клиентов, что ты раньше нарушала это правило, – он сел напротив и поднес чашку к губам.

К чему он вел? Я закинула ногу на ногу, но его взгляд остался прикованным к лицу. Впечатляющая сосредоточенность, особенно при длине юбки. Я редко такие носила, потому что они были близки к грани непрофессионализма, но они являлись козырем, который я разыгрывала, когда мне нужно было протестировать мужчину. Роберт Кевин прошел испытание. Я проигнорировала комментарий и взглянула на папку, оставленную на столе. Она была толстой, красной, и посередине ее перетягивала резинка.

– Что это за вопрос о конфиденциальности? – я положила блокнот на стол и расслабилась в кресле, надеясь, что новый язык тела ослабит напряжение в его плечах.

Этого не призошло. Пожалуй, он только сильнее нахмурился.

– Просто думаю, можно ли тебе доверять.

Я взяла чашку с кофе.

– В моей работе это необходимо. Если клиенты не могут мне верить, они не станут говорить о своих проблемах.

– Они признаются в содеянном?

Я скривилась, раздраженная часто задаваемым мне вопросом.

– Иногда они проговариваются о своих поступках, когда мы говорим о чувстве вины, – я обхватила кружку руками – тепло, исходящее от керамики, меня успокаивало. – Каждый клиент отличается. Для некоторых разговоры помогают исцелиться.

Его челюсть напряглась, и я пристально взгляделась в него, пытаясь прочесть скрытый за вопросами смысл. От человека его профессии можно ожидать некой уклончивости. Но в тоне слышалось больше, чем простое любопытство. И больше, чем недоверие. В нем присутствовали острые ноты… гнева. Интересно.

Я решила затронуть эту эмоцию:

– К чему все эти расспросы?

В ответ он лишь указал на папку со словами:

– Это дело Гейба. Дай знать, если у тебя возникнут вопросы, – он поправил галстук, не встречаясь со мной взглядом. Увидь я этот знак у другого клиента, посчитала бы признаком неискренности, но здесь читалась боль.

Для него это было важно. Достаточно важно, чтобы протолкаться по дорогам в час пик и лично зайти сюда с хрустящей новой копией дела Гейба. Я встала, направляясь за ним. Стащив резинку, я открыла папку и пробежала ногтем по ряду разноцветных стикеров, разделявших содержимое.

– Скольким психологам ты его давал?

– Мозгоправам? Ни одному.

– Нам не очень нравится этот термин, – мягко сказала я, открывая секцию, отмеченную как «Улики». Там обнаружилось аккуратное перечисление вещей, отчего меня пронзила дрожь нетерпения.

– Извини.

– Есть лучшие способы исцеления, чем зацикливаться на убийце, – мне до смерти хотелось изучить дело, в деталях прочесть каждую страницу, найти спрятанные подсказки. Я всегда обожала подсказки, но именно поэтому отложила папку и вернула внимание к Роберту. Он давал подсказки – мне просто не удавалось их расшифровать.

– Исцеление не является моей главной целью.

– Возможно, должно бы. Хочешь ты это признавать или нет, арест убийцы твоего сына – это огромное эмоциональное событие.

– Не психонализируй меня. Просто прочитай его дело и скажи, что ты думаешь.

– Психоанализировать людей – это часть моей работы, – сказала я, издав короткий смешок.

Он помрачнел:

– Не этой работы.

– Для полноценного психологического портрета мне понадобится больше, чем только его дело, – я устроилась на диване, игнорируя немой зов папки. – Ты говорил, что сможешь достать дела других жертв?

– Да. Но сначала изучи его, чтобы посмотреть, достаточно ли крепкий у тебя желудок.

Я взглянула на часы, помня, что у меня назначена еще одна консультация через пятнадцать минут.

– Мой желудок не будет проблемой, но мое время ограничено. Мне нужно несколько дней, чтобы все изучить.

– В ночь нашего знакомства ты сказала, что специализируешься на клиентах со склонностью к насилию.

– Верно.

Его колено тряслось в быстром стаккато, но замерло, когда я посмотрела на него. Это был знак, поэтому я добавила его в список к избеганию зрительного контакта и колкой враждебности в голосе. Недовольство. Тревога?

Он подался вперед и уперся предплечьями в колени, давая мне желанный зрительный контакт. Взгляд бы пронзительным, на уровне конфронтации во время допроса свидетеля, и я встретила его твердо.

– Почему ты тратишь свое время на самых отвратительных членов общества?

– Я не считаю их отвратительными, – честно ответила я. – Я вижу в них людей. Мы все боремся с демонами. Если они оказываются в моем кабинете, значит, они пытаются исправить эту часть себя. Я нахожу в этом сходство с собой. А ты нет? – я вопросительно изогнула бровь.

Он выдержал мой взгляд долгое мгновение, затем встал, застегивая пиджак отточенными годами движениями.

– Мне не нужно, чтобы ты меня анализировала. Просто прочитай дело Гейба и пришли свои предварительные мысли, Гвен.

– Знаешь… думаю, я откажусь, – я осталась на месте. – Можешь забрать дело с собой.

Это был стервозный ход, да еще и блеф, учитывая, что я хотела сюда впрячься так же сильно, как нуждалась в воздухе. И все же риск был необходим. Мне нужно было проверить, как сильно он во мне нуждался. Потому что кругом было много специалистов, но он был в моем кабинете, а дело лежало на моем столе. Почему?

Он замер и повернулся ко мне; его недовольство было очевидным.

– Я нанимаю тебя на работу. Ты отказываешься от задачи?

– Есть потенциальный конфликт интересов.

– И какой… – он прочистил горло и начал снова: – Какой же?

– Мы переспали, – отметила я. – Меня не назовешь беспристрастным третьим лицом. Ты можешь придать моему мнению слишком большое значение или же оно будет подорвано с моей стороны, если базироваться на нашей истории.

Это был весомый довод, который выдвинула моя совесть, как только я начала увлекаться потенциальным проектом.

– Всего одна ночь – он пожал плечами. – Не совсем история.

Это задело мое самолюбие, но я улыбнулась, пряча обиду.

– К тому же ты еще переживаешь потерю.

– И что?

– Смерть близкого человека может тебя глодать, – тихо сказала я. – Смотреть на снимки с места преступления… зацикливаться на его убийстве… я просто хочу быть уверена, что тебя это не поглотит.

Его губы скривила сардоническая улыбка:

– Слишком поздно, – он ступил вперед и взял папку. – Но если ты не хочешь этого делать, не делай. Я найду другого специалиста. В стране их полно.

Он подождал несколько мгновений, молчаливо ведя игру в реверсивную психологию, и я проиграла.

– Дай мне пару дней и все дела, которые сможешь достать, – сказала я, протянув руку.

Он передал мне папку, а затем вышел из кабинета подобно льву, удаляющемуся от туши жертвы.

Я посмотрела на дело, а потом снова взглянула на часы. Восемь минут до следующей консультации. Как раз достаточно времени, чтобы взглянуть краем глаза.