Текст книги "Исповедь Оранты"

«Мы созданы из вещества того же,

Что наши сны. И сном окружена

Вся наша маленькая жизнь».

У. Шекспир «Буря»

Глава 1.

Она долго и пристально вглядывалась в освещенные солнечными лучами крыши высотных домов, сидя на широком беленом подоконнике у раскрытого окна. Было утро. По-настоящему теплое весеннее утро. Ее мягкие темные волосы слегка развевал ветер, а в задумчивом взгляде не отражалось ничего, кроме холодного равнодушия.

Утренний дождь вроде бы прекратился. Серебряные капли воды застыли на прозрачном стекле и ярко блестели в горячих лучах раскаленного солнца. Ничего постороннее, казалось, не способно нарушить эту идиллию тишины, но, тем не менее, она была резко прервана звуком открывающегося дверного замка. В гостиной послышался отчетливый стук каблуков и приятное шелестение бумажных пакетов. Как только открылась передняя дверь, комната наполнилась тонким ароматом дорогих духов, а на пороге с пестрыми свертками в обеих руках стояла, улыбаясь, молодая девушка в темно-коричневом вельветовом пальто, которое подчеркивало ее безупречную фигуру.

– Шейна, – с придыханием произнесла только что вошедшая гостья, – я ни минуты не сомневалась, что застану тебя сидящей здесь, у этого окна. Это так на тебя похоже. Смотри, что я тебе принесла.

Она поставила бумажные пакеты в центр довольно высокой лакированной стойки, выполненной из красного дерева, проворно сняла коричневые замшевые туфли и пальто и также молниеносно скрылась в прихожей на несколько минут, захватив мокрый от дождя зонтик. Вернувшись уже без него, Джоанна вновь подошла к стойке, на которой по-прежнему лежали оставленные красочные свертки. С нескрываемым удовольствием она заглянула в блестящий сиреневый пакет и достала оттуда свежие фрукты, морскую замороженную рыбу, кедровые орехи, белое вино и бельгийский шоколад.

– Джоанна, – будто очнувшись от временного оцепенения, проговорила Шейна, – я люблю тебя, и я знаю, что ты меня тоже, но тебе вовсе не обязательно доказывать свою любовь, проявляя заботу о моем питании.

– Так-так, – медленно протянула гостья, закатив глаза, – ты опять за старое. Пойми, Шейна, я всего лишь хочу донести до тебя мысль, что нужно хоть иногда что-нибудь есть, нельзя же все время работать.

– Просто иногда это вылетает у меня из головы, прости, я обещаю, что впредь буду тебя слушаться.

– Хотелось бы верить, но, почему-то я очень сомневаюсь, что ты изменишь свои привычки; по крайней мере, сейчас, когда я здесь, мы будем есть. Ты поможешь мне разобрать оставшиеся пакеты? – ласково спросила Джоанна.

Шейна глубоко вздохнула и спустилась с подоконника. На ней был белый топ с лишенной особого смысла надписью и светло-голубые джинсы, едва прикрывавшие ее обнаженные колени. Оказавшись рядом со стойкой, Шейна заключила Джоанну в объятия и поцеловала, после чего произнесла, ни на секунду не ослабляя силу своего взгляда.

– Боюсь даже думать о том, что бы я делала без тебя.

– Осталась бы без завтрака, – смеясь, выпалила Джоанна, уводя взгляд в сторону.

– Оставь свои шуточки для кого-нибудь другого. Давай накроем на стол, позавтракаем, а заодно ты расскажешь мне о грядущих переменах в твоей жизни.

Слова «грядущих переменах в твоей жизни» Шейна произнесла особенным пророчащим голосом.

Джоанна звонко засмеялась и ответила:

– Если «этим переменам» и суждено произойти, то это никаким образом не отразиться на нашей дружбе, Шейна. Поверь мне. Я знаю, что говорю.

Она вновь засмеялась. Но на этот раз смех ее уже не казался таким веселым.

Когда они приступили к завтраку, настенные часы в гостиной показывали четверть одиннадцатого. Из-за дождя, начавшегося с новой, еще более враждебной силой, Шейна была вынуждена затворить окно; они молча сидели за столом, слушая, как барабанит свою неизменную мелодию дождь, стуча по прозрачному стеклу. Неожиданно глаза Шейны встретились с суетливым и слегка встревоженным взглядом Джоанны.

– Ты чем-то взволнована? – спросила Шейна, внимательно разглядывая смутившуюся почему-то от такого вопроса Джоанну, большой палец которой плавно скользил взад-вперед по трем другим, оставляя мизинец незадействованным в этой лихорадочности.

– Знаешь, Шейна, мое беспокойство вполне естественно, в конце концов, не каждый же день выходят замуж, тем более, впервые.

«Нет, – подумала про себя Шейна, – в ее наполненном каким-то неясным и туманным опасением взгляде, неловких жестах, как будто выведенных из состояния равновесия, неестественной мимике было что-то такое, что невольно заставляло насторожиться. Нет, – еще раз возникло это слово у нее в голове, – здесь что-то не так».

Глава 2.

Шейна жила в небольшой квартире на верхнем этаже обыкновенной многоэтажки, расположенной среди серых вытянутых зданий. Из окна ее квартиры открывался неплохой вид на пустынные крыши соседних домов. Часто ее можно было видеть сидящей на подоконнике, задумавшейся и, казалось, отрешенной от всего мира. Многим бы ее взгляд показался холодным, порой даже бездушным и жестоким, но если бы они узнали ее лучше, возможно, смогли бы применить к описанию ее характера такие слова как искренность, сердечность и доброта. За защитной маской наигранной апатии ко всему окружающему была глубоко скрыта простота и открытость к миру, сочувствие и понимание. Только со своей единственной подругой Джоанной она становилась сама собой, прекращая играть эту необходимую ей роль. Несомненно, Шейну можно было назвать великолепной актрисой равнодушного жанра. Жестокость людей заставила ее сделаться такой: со временем она привыкла прятать свои истинные чувства, понимая, что в жизни каждому приходиться рассчитывать только на себя. Да, люди вынудили ее стать эгоисткой, но не с Джоанной.

Джоанна и Шейна знали друг друга совсем недолго, но и за это непродолжительное время они смогли стать настолько близкими друг другу, насколько это возможно. Удивительно, как жизнь может столкнуть таких разных по характеру людей за тем, чтобы они стали неразлучны. Хотя, быть может, их знакомство в тот снежный февральский день на обочине городской дороги было вовсе не случайностью. Они никогда не забудут свою первую встречу.

Шейна, совсем измучавшись, стояла на краю дороги, тщетно пытаясь поймать такси. Ее ноги промерзли насквозь, пальцы на руках оледенели от холода. Она стояла посреди огромных, белых словно загустевший крем сугробов, еле живая, позволив каблукам своих кожаных сапог наполовину скрыться за все падавшим и падавшим снегом, думая лишь о том, как бы поскорее добраться до дома, поудобнее расположиться в своем мягком кресле, заваленном кучей миниатюрных подушек, уткнуться в недочитанную утром книжку и выпить большую чашку зеленого чая.

Погруженная в свои мысли, Шейна терпеливо ждала момента, когда на дороге появится хоть какая-нибудь машина. Ее темные длинные волосы аккуратно обрамляли бледное, замерзшее от пронизывающего ветра лицо, а светлые глаза при дневном свете казались кристально-зелеными. Сейчас ее даже можно было назвать красивой, если бы не маленький шрам на левой брови, искажавший ее притягательную внешность. Но, к счастью, этот небольшой изъян был умело скрыт под слоем тонко измельченной пудры, поэтому заметить его со значительного расстояния было практически невозможно.

Наконец вдали на заснеженном шоссе показался серебристый автомобиль. Спустя некоторое время Шейна смогла разглядеть, что за рулем машины сидит девушка, ловко справляясь с управлением этой дорогостоящей техники. Чувство полнейшего окоченения заставили ее остановить проезжавший в тот зимний день автомобиль.

Не прошло и минуты, как Шейна, погрузившись в комфортабельный салон «лексуса» с его роскошной и изысканной кожаной отделкой внутри, непринужденно болтала со своей новой знакомой.

Шейну нельзя было назвать разговорчивой, но почему-то именно с этой девушкой по имени Джоанна, она так разоткровенничалась. Всю дорогу они рассказывали друг другу о себе, своей жизни, иногда весело смеялись и хохотали так, как будто знали друг друга уже много лет.

Да, именно с того дня они так привязались друг к другу, стали почти сестрами, но какие они были разные: финансово обеспеченная, не привыкшая к труду, Джоанна, не знавшая ни в чем нужды, и Шейна, зарабатывающая на жизнь написанием романов и рассказов, статей для журналов и рецензий на спектакли и фильмы, у которой совсем не оставалось свободного времени на отдых. Но ведь по каким-то непонятным причинам между ними не было ни вражды, ни ненависти, ни зависти, или так казалось только на первый взгляд?

Глава 3.

Наконец-то наступил этот долгожданный день свадьбы Джоанны и Руперта Кольстад, амбициозного, всегда державшегося в обществе с грандиозной для своих лет уверенностью, очень прагматичного человека, по-видимому, знавшего толк в том, как заработать большие деньги.

Был конец мая, поэтому в огромном, переполненном гостями зале, стояла нестерпимая духота. Множество улыбающихся и радостных лиц оживленно вели между собой беседу. Но среди всех этих людей было одно лицо, которое никого бы не оставило равнодушным. Высокая, с безупречной кожей и изысканными манерами, она сразу выделялась из всех приглашенных на праздник гостей. Смотря на всех свысока, быть может в силу своего роста, она создавала впечатление гордой и высокомерной девушки. Своими тонкими руками, с проступающими на них фиолетовыми венами, она держала бокал белого вина и всем своим видом пыталась показать свое превосходство.

– Сивилла! – крикнула ей Ева Эдели, одна из приглашенных на свадьбу гостей, – твой брат уже ждет тебя. Он там, наверху, – широким жестом руки она показала на винтовую лестницу, ведущую к уютному, цветущему ярко-красной бегонией, балкону.

– Но что ему от меня понадобилось? – резко спросила Сивилла, явно негодуя по поводу предстоящего разговора, – ведь я явилась на его свадьбу, как он меня просил, купила подарок его невесте. Разве этого недостаточно?

– Вот этого я сказать не могу. Кстати, он просил меня передать, чтобы ты поднялась к нему одна.

– Одна? – переспросила Сивилла Кольстад, но никто ее уже не услышал…

Джоанна Линчетт, в недалеком будущем – Кольстад, сидела в хорошо освещенной комнате, придирчиво рассматривая свое предсвадебное отражение в зеркале.

– Нет, – вдруг сказала она, – эти серьги совсем не подходят к моему лицу – они слишком громоздкие. Может эти?.. Нет, не то.

Когда через некоторое время в комнату вошла Шейна, ее взгляду предстала девушка в атласном платье с декоративной ажурной вышивкой, светлые волосы которой достигали плеч. Она улыбалась своему отражению в зеркале и, казалось, была счастлива.

– Ну вот, кажется, собралась, – не без содрогания промолвила Джоанна. – Боже мой, Шейна, ты даже не представляешь, с какой частотой бьется мое сердце. Я до сих пор не могу поверить и принять мысль, что стану женой Руперта. Знаешь, а ведь я даже рада тому, что он богат. По крайней мере, у меня есть уверенность, что он не охотится за моими деньгами. Нет, он любит меня, очень любит.

– Я уверена, что так оно и есть, – сказала Шейна одобряющим голосом. – Но разве тебя не смущает тот факт, что он уже был женат три раза, причем очень непродолжительное время?

– Брось, Шейна, каждый из нас совершает в жизни ошибки, – возразила ей Джоанна.

– Но за некоторые из них приходится очень дорого платить.

– Что ты хочешь этим сказать, Шейна?

– Ничего. Забудь. В конце концов, у тебя сегодня свадьба, а мы уже пять минут как должны быть в дороге. Спускайся быстрее. Я буду ждать тебя внизу.

Шейна еще раз посмотрела в темно-серые глянцевитые глаза Джоанны, отражающие окружающую обстановку комнаты, замерла на долю секунды, перевела дыхание, и поспешно удалилась, больше не оборачиваясь.

Глава 4.

Полуденное солнце слепило глаза. Горячий и сухой воздух, вдыхаемый каждым в этот казавшийся безмятежным день, обжигал не только кожу и губы, но даже легкие, отчего было тяжело дышать. Даже внутри автомобиля нельзя было оставаться в безопасности. Солнце так сильно нагрело его стекла, что тепло теперь исходило и от них.

Шейна, расположившись на заднем сидении «лексуса», с неподдельным интересом наблюдала за машинами, мелькавшими перед ее глазами, прохожими, снующими по раскаленным тротуарам, за облаками, тянущимися им вслед. На ней было бежевое платье из шелкового джерси, сочетающееся с золотыми браслетами, надетыми на запястья, и сабо на высоком каблуке с янтарными пряжками. На мгновенье она закрыла глаза, будто утомившись от продолжительной поездки, а может просто оттого, что ей в глаза бил яркий луч дневного света.

Джоанна в роскошном королевском платье сидела рядом с Шейной, которая, боясь прервать размышления своей подруги, все же подумывала начать разговор. Но ей не удалось нарушить надоевшее молчание, потому что первой заговорила Джоанна.

– Откуда он у тебя?

– О чем ты, Джоанна? Я не совсем тебя понимаю, – с легким раздражением в голосе выговорила Шейна.

– Я говорю о шраме на левой брови. Откуда он у тебя? – еще раз повторила она.

– Знаешь, это не очень приятная история, поэтому мне бы не хотелось портить твое праздничное настроение своим долгим утомительным рассказом.

– Но я настаиваю, Шейна. Я хочу знать о своей лучшей подруге все. Или ты не доверяешь мне? – с дрожью в слегка надорванном голосе спросила Джоанна.

– Нет, что ты! Как можно было так подумать? У меня нет в жизни более близкого и дорогого человека, чем ты, Джоанна. И это так. Ладно, ты мне даже больше, чем сестра, поэтому я готова открыть тебе ту тайну, которую пыталась спрятать от самой себя под слоем пудры.

Шейна несколько раз тяжело вздохнула, как будто вспоминая что-то не очень хорошее, расправила складки на своем шелковом платье, взглянула в темно-серые глаза Джоанны и начала.

«Это произошло два года назад. Тогда я пыталась начать новую жизнь. Подумать только, сколько надежд связываешь с переездом в незнакомый город! Но, как это часто бывает, все идет совсем не так, как планируешь. Выбрав подходящее жилье для себя, я с энтузиазмом принялась за благоустройство новой квартиры: купила японский фарфоровый набор для чая с многоцветной росписью, подставку для дисков из прозрачного стекла, махровый коврик из мягкого хлопка в ванную комнату и … то самое зеркало. Иногда не знаешь, почему покупаешь ту или иную вещь: вроде не особенно и нужна, но что-то заставляет думать по-другому.

В тот памятный вечер я, пройдясь по магазинам и выбрав все, что мне было нужно, собралась идти домой, когда мое утомленное за целый день внимание привлекла лавка с каким-то антиквариатом. Я подумала, что не будет ничего страшного в том, чтобы просто заглянуть туда и, осмотрев мельком прилавки этого странного магазинчика, увидела зеркало. Это было старинное зеркало, но оно почти ничего не стоило. Его цена так удивила меня, что я, для того чтобы развеять свои сомнения или удостовериться в своей правоте, решила расспросить о нем подробнее у продавца всей этой необычной утвари. Но то, что я узнала от него, было не совсем то, что я ожидала узнать. Никакой ошибки не было. Цена, названная продавцом, полностью соответствовала той, которую я видела. Низкую стоимость старинного зеркала он так и не смог мне объяснить, сказав, что не имеет к этому никакого отношения, и если меня что-то не устраивает, нужно обратиться к владельцу магазина. Немного подумав, я решила купить это зеркало.

Весь следующий день я провела в хлопотах, обустраивая свое новое пристанище, когда вдруг под вечер вспомнила о сделанной мной вчера антикварной покупке. Мне показалось, что лучше всего она будет выглядеть на стене в прихожей. Спустя некоторое время я уже смотрела на свое отражение, радуясь удачному приобретению, как вдруг зеркало начало темнеть (хотя, вполне возможно, что это была игра моего воображения) и с грохотом свалилось на пол, разбившись на множество осколков, один из которых стал причиной моего недостатка».

– Да, слишком дорого мне пришлось заплатить за свое небольшое, но стремление к выгоде. Знаешь, Джоанна, есть такая примета, что, разбив зеркало, ты обрекаешь себя на семь лет несчастий. Порой мне кажется, что это так.

– Подожди, Шейна, ведь оно само упало со стены, значит, примета не действует. А если все так, как говоришь ты, то глупо полагаться на суеверия, ведь нет никаких фактов, подтверждающих достоверность данного суждения.

– Мне бы хотелось, чтобы это все было таким, каким говоришь о нем ты, Джоанна, – шептала Шейна, мысли которой были уже где-то очень далеко.

Глава 5

Несколько лепестков внезапно отлетело от рубиновых, как будто окропленных свежей кровью, роз, стоявших в золотых плетеных корзинах перед высоким зданием, арендованным на время прохождения свадебной церемонии. Это произошло от сильного ветра, вызванного бешеной скоростью въезжавшего в ворота серебристого автомобиля.

Не прошло и минуты, как Джоанну в ее ослепительном в своей белизне платье Руперт уже крепко держал за правую руку. Он сжимал ее ладонь очень сильно, но ей это нравилось.

– Как ты доехала сюда, Джо? У нас здесь все утро так жарко. Могу себе представить, что творилось в салоне автомобиля.

– Все не так плачевно, как ты описываешь. В конце концов, в машине есть кондиционер, хотя работает он не важно. А если честно, то я вообще не думала об этой жаре. Все мои мысли были заняты тобой, – немного игриво произнесла Джоанна. – Кстати, а я ведь обещала познакомить тебя со своей подругой, – после этих слов она вопрошающе посмотрела на Шейну, которая в свою очередь чуть подалась вперед и, глядя Руперту прямо в его плутовские зеленоватые глаза, представилась.

До свадебной церемонии оставалось не больше пятнадцати минут. Джоанна и Руперт, воспользовавшись ими, уединились в небольшой беседке, уютно расположившись под сенью зеленых листьев, источавших дурманящий аромат поздней весны.

– Кто та девушка, с которой ты разговаривал, когда я приехала? – как можно менее серьезно попыталась задать вопрос Джоанна.

Но разве по-настоящему влюбленный человек может скрыть ревностные нотки в своем голосе? Скорее всего, нет. Странно, но Руперт их не услышал, или, быть может, сделал вид, что не услышал.

– Девушка? Я могу поклясться, что ты не могла ее видеть.

– Я заметила вас еще до того, как наша машина въехала в ворота. Знаешь, в чем в чем, а в наблюдательности мне не откажешь. Так кто она? – ни на секунду не прекращая, продолжала настаивать на своем Джоанна.

– Кажется, я понял, о ком ты говоришь. Ту девушку зовут Сивилла Кольстад. Она моя родная сестра, – ничуть не смутившись, ответил ей Руперт.

– Но почему ты раньше ничего мне о ней не рассказывал? – не отступала допытываться Джоанна, словно была детективом на специальном задании, вытягивающим из преступника необходимую для его ареста информацию.

– Знаешь, Джо, мы с Сивиллой не так часто видимся, а последние несколько лет мы вообще практически не встречались, потому что жили в разных городах. Надеюсь, ты не против того, что я пригласил свою сестру к нам на свадьбу?

– Нет, что ты, я… я… просто…

– Не нужно ничего говорить. Я сам виноват в этом небольшом недоразумении. Мне нужно было предупредить тебя.

Он на секунду о чем-то задумался, но почти сразу пришел в себя, и, как будто оправдываясь, предложил Джоанне выпить шампанского. Оно стояло вблизи скамьи, занятой счастливой невестой и женихом, уже налитое в высокие хрустальные бокалы.

Джоанна, немного отпив из бокала, предложенного ей Рупертом, вдруг вскрикнула.

– Да оно же теплое!

– Ну, конечно, Джо, оно теплое, ведь пока мы здесь с тобой разговаривали, солнце успело его нагреть. А ты знаешь, так даже лучше: шампанское, вобравшее в себя силу и тепло дневного света, напиток, разбавленный горячим золотом, – не торопясь, произнес он.

– Ладно, Руперт, – сказала Джоанна, допивая содержимое бокала с усилием, сравнимым с поглощением остывшего кофе, – нам пора. Все, наверное, уже ждут нас.

Они, не спеша, покинули беседку, растворившись в зеленых ветвях плакучей ивы. Через несколько минут после их ухода на опустевшую скамью закапали скудные капли дождевой воды. Не прошло и четверти часа, как деревянная скамейка из сухой светло-коричневой превратилась в мокрую темно-бурую. Но ни бокалов, ни недопитого Рупертом и Джоанной шампанского здесь теперь не было.

Глава 6

Майскому дождю, с силой ударявшему по молодым листьям, были совершенно безразличны как чувства людей, наполняющие их, так и мысли, владеющие ими. Каждый сделанный вздох, каждое произнесенное вслух слово, любое движение с необратимой силой доказывали только одно: раз ты способен дышать, говорить, чувствовать, значит, ты сможешь жить. Жить осознанно и глубоко… до тех пор, пока кто-то не посчитает тебя лишним. И если этот кто-то решит свершить свое правосудие, возомнив себя Богом, то наказанием за такое злодеяние станет непреодолимое отвращение к самому себе. Но, отнимая чужую жизнь, этот кто-то даже не предполагал, что его собственная уже начала медленно, капля за каплей, угасать.

«Как же чудесен этот дождь!» – думала про себя Шейна, всматриваясь в микроскопические капельки жидкости на мокром окне. Ей в ту минуту больше всего на свете хотелось пробежать босиком по сырой траве, не думая ни о чем, не смеясь и не плача. Просто убежать отсюда, из душного величественного зала, вырваться на долгожданную свободу, остаться, наконец, одной, избавиться от надоедливого внимания всех этих разодетых и льстящих друг другу людей. Но что-то останавливало ее. И она знала что. Отсутствие в ее характере смелости и неоправданного риска мешали осуществить задуманное. Именно поэтому спасительные мысли оставались просто мечтой. Шейна не могла преступить сомнительную грань между желанием и действительностью, может быть, поэтому свои бесчисленные измышления она воплощала другим способом – записывала их на бумаге. Такие нехитрые манипуляции помогали ей с пользой применять приходившие ей в голову сюжеты. Но кто знает, может быть когда-нибудь, она смогла бы переступить эту сдерживающую и пугающую ее грань? Но какой бы стала окружающая действительность, если бы странные мысли Шейны нашли воплощение в реальности… в той самой реальности, которую нельзя изменить, переписав неудачно написанные строки?

«Где же она?» – тихо проносились эти слова в голове Шейны. «Где?» – они эхом отражались вновь.

Джоанны нигде не было. После завершения свадебной церемонии и всей кутерьмы с документами, подтверждающими законный брак Руперта Кольстада и Джоанны Линчетт – новоявленной Кольстад, последняя будто растворилась среди шумной толпы, ни на секунду не умолкавшей и гудевшей так, словно до этого дня ей было запрещено говорить, а теперь она с удвоенной силой пыталась наверстать упущенное.

Внезапно череда событий начала немного проясняться. Шейна вспомнила какие-то смутные объяснения Джоанны о том, что у нее закружилась голова и ей нужно несколько минут отдохнуть.

«Ничего серьезного», – сказала она тогда. – «Мне просто нужен покой. Я скоро спущусь».

Но, посмотрев на часы, Шейна убедилась, что с того момента прошло гораздо больше «нескольких минут».

«Ну, конечно, Джоанна все еще наверху! Да она, наверное, всего-навсего, заснула», – думала Шейна, поднимаясь вверх по лестнице. Но чем ближе она подходила к нужной двери, тем чаще колотилось сердце в ее груди, тем сильнее дрожали влажные руки. Странное ощущение неизвестности, смешанное со страхом, расплескалось внутри, словно молоко, разлитое на кухне. Оно затопило сознание, вырвавшись вперед, не уступая место другим чувствам, захватило разум цепкой хваткой и не отпускало его. Но вот Шейна уже дотронулась до металлической ручки, открыла, как показалось ей тогда, необыкновенно тяжелую дверь, и увидела ее, Джоанну в прекрасном свадебном платье, тело которой безжизненно лежало на гладком, сверкающем от солнечных лучей, бьющих в окна, паркете. Невольно слезы потекли из мутных глаз оторопевшей Шейны. Она не могла вымолвить ни звука, не то, что крикнуть, настолько плотно были сжаты ее губы. Не медля больше ни секунды, Шейна рывком бросилась к подруге, достала из сумочки небольшое зеркальце и поднесла его к ее рту. Через мгновенье она с ужасом отбросила его в сторону. Кто-то с силой ударил Шейну по голове чем-то тяжелым, и она без сознания упала к ногам застывшей навсегда Джоанны, успев негромко вскрикнуть. Да, без сомнения, Джоанна Кольстад была мертва. Зеркало рассказало Шейне об этом. И не только. Оно показало ей глаза убийцы, смотрящие на нее леденящим и жестоким взглядом, который она никогда уже не смогла забыть.

Как только Сивилла Кольстад, поднимаясь по лестнице, услышала слабый крик, доносившийся из распахнутой двери, она, не мешкая, ворвалась в комнату, на полу которой в неестественном положении лежали две девушки. Больше там никого не было. Долго не раздумывая, Сивилла с визгом бросилась вниз, умоляя, чтобы кто-нибудь как можно скорее, не медля, вызвал полицию.

Через некоторое время стражи порядка уже прибыли на место свершившегося весенним днем злодеяния. В первую очередь они дали распоряжение никого не выпускать из здания, пока не закончится опрос свидетелей. А затем вместе с только что приехавшим судебным экспертом сразу удалились, скрывшись из виду на лестничном пролете.

Волнение в зале с каждой уходящей в вечность секундой все нарастало. Люди в недоумении озирались по сторонам, пытаясь безрезультатно понять, что, в конце концов, здесь произошло. Сивилла Кольстад, сидевшая в окружении своего брата, Евы Эдели, которая, как ей было известно, работала секретарем у Руперта, и миловидной, слегка нервозной Мелании Матинесс, вечно накручивающей свои волосы на длинные пальцы, была очень напряжена. На ее лбу через тонкую кожу отчетливо проступала вздувшаяся венка светло-фиолетового цвета.

– Я, я не знаю, кто мог такое сотворить, – с ощутимым надрывом в голосе безуспешно пыталась объяснить свои полыхающие, подобно пламени, не находящему выхода, чувства Сивилла. – Я видела…видела своими глазами два распростертых на паркете тела так близко… Не могу поверить в то, что твоя невеста, вернее я хотела сказать, теперь уже твоя жена, Руперт, мертва… О боже! Неужели ее убили? Но кому понадобилось это совершать?

– Прошу тебя, не нужно паниковать, Сивилла, – пытался охладить ее переливающиеся через край эмоции Руперт. Вполне возможно, что все обстоит вовсе не так, как тебе представляется.

– Не так? О чем ты? Нет, нет, если бы ты видел ее застывшие веки, сжатые от боли темно-синие губы, ее лицо, искаженное в предсмертной агонии, ты бы так не говорил.

– Мне кажется, – вмешался в разговор слегка хрипловатый голос Евы Эдели, – что пока мы не узнаем от полиции все обстоятельства случившегося, не стоит раньше времени хоронить Джоанну.

– Я знаю, что она мертва. Я видела ее безжизненное тело, распластанное там, на полу. Другие доказательства мне не нужны. Кроме всего прочего, у меня есть смелая догадка, кто продумал и совершил это, несомненно, выгодное убийство.

– Сивилла, – громко проговорил Руперт ее имя, – твои догадки никого не интересуют. Оставь свои домыслы у себя в голове.

– Хм, ты глубоко заблуждаешься, – чуть ли не кричала Сивилла Кольстад, – мои, как ты называешь, домыслы, будут интересны полиции.

– Так кто же, по вашему мнению, является, хм, убийцей? – вновь вмешался голос Евы.

Сивилла, видимо решив, что она вовсе не обязана отвечать на задаваемые ей вопросы, закурила, затем встала, бросив на каждого взгляд, переполненный презрением, и ушла. Но вдогонку успела выкрикнуть:

– Вы все скоро это узнаете! Да, и не сомневайтесь в …

Последние слова невозможно было разобрать из-за гулкого шума, который ни на минуту не покидал взволнованный зал. Но как переменилось после этого лицо Руперта. От красноватых пятен на щеках, появившихся вследствие духоты, не осталось и следа. Оцепеневшие стеклянные глаза смотрели теперь вслед удалявшейся фигуре Сивиллы с хмурого, отчего-то побледневшего лица.

Глава 7.

На следующий день инспектор Нордберг и его молодой помощник, подающий большие надежды на будущее, Виктор Лебель, сидя в душном служебном помещении на втором этаже городского здания полиции, были весьма озадачены возникшей перед ними непростой проблемой, требующей правильного и однозначного решения.

По угрюмому выражению лица главного инспектора полиции можно было безошибочно определить, насколько они продвинулись к разгадке этого таинственного преступления, совершенного среди бела дня при опасности быть замеченным кем-нибудь из гостей, приглашенных на свадьбу. Точно заведенный, он расхаживал взад-вперед по кабинету, привыкшему видеть своего владельца в таком состоянии. По всему было видно, что это дело его очень озадачило. Несколько горизонтальных морщин избороздили и без того не молодое лицо. Пройдя вот так по кабинету не меньше пятнадцати раз, он остановился у плотно закрытого окна, и, смотря вдаль проезжавшим внизу машинам, еще сильнее сдвинул густые брови.

– Дело пахнет керосином, – сурово констатировал он, – теоретически ее мог убить каждый, кто в тот момент находился в зале. Но вопрос в том, кому это понадобилось? У кого был мотив совершить это жуткое злодеяние? На первый взгляд все кажется до неприличия простым, – рассуждал сам с собой инспектор, – совершенно естественно, что убийцей мог быть муж Джоанны Линчетт, Руперт Кольстад, а, учитывая огромное денежное благосостояние невесты, это выглядит вполне правдоподобно. Но вся загвоздка в том, что Руперт далеко не бедствует, влача свое существование, и сам без каких бы то ни было сдерживающих причин смог бы обеспечить жизнь и себе, и своей богатой невесте. Нет, у него не было мотива ее убивать, а если и был, то, во всяком случае, не этот.

– А каково ваше мнение, Виктор? – обратился он к высокому молодому человеку, сидевшему в раздумьях за небольшим письменным столом и исписавшему к тому времени не один лист бумаги.

В ответ на слова инспектора Виктор Лебель поднял уставшие веки и посмотрел на него своим обычным мутно-пристальным взглядом, особенность которого заключалась в том, что по нему нельзя было понять, куда устремлен взор юноши: то ли на самого Нордберга, то ли сквозь него, а может и на фикус, всегда стоявший на его столе. Сухо кашлянув, Виктор начал высказывать свои предположения спокойным размеренным голосом, в котором никак нельзя было уловить и нотки волнения или беспокойства.

– Я не склонен делать выводы, не проанализировав всех деталей произошедшего. И, исходя из имеющихся у меня сведений, я убежден, что возможность совершить убийство имели три человека. Но пока мы не опросили всех свидетелей этого преступления, мне бы хотелось оставить их имена в тайне.