Текст книги "Обманщики"

– Да я просто пытаюсь переключить скорость, – неуверенно пошутил Уинтер. – Подожди секунду, дай мне собраться.

Деми погрузилась в сочувственное молчание. Вглядываясь в прошлое, Роуг негромко барабанил пальцами. «А ты сейчас отстань», – прервал он неслышный монолог какого-то там стола или стула, мешавшего ему думать. И в конце концов поднял на Деми глаза.

– Ты же знаешь, что на Венуччи живут не одни итальянцы. Там скорее все Средиземноморье – греки, португальцы, алжирцы, албанцы и так далее. Каждый из этих народцев цепляется за свои традиции, свой стиль жизни, да и итальянские купола придерживаются местных региональных культур – сицилийцы, неаполитанцы, венецианцы, есть даже нью-йоркская Малая Италия. Там говорят на трущобной итало-английской тарабарщине, а посмотрела бы ты, что творится в Тутовом куполе, когда там отмечают дни святых!

Деми молча кивнула, все еще не понимая, к чему он ведет.

Внимательный взгляд Роуга заметил выражение ее лица.

– Подожди, – улыбнулся он. – Потерпи немного. Помню, однажды компания «Суп-За-Секунду» обратилась ко мне с недоуменным вопросом: почему изо всех итальянских куполов их продукция идет только в Болонье? Мне пришлось объяснить, что итальянские жены – убежденные домашние хозяйки, гордящиеся супами собственного своего приготовления. За одним исключением – эмансипированные болонки, да будет позволено назвать их этим собачьим словом, предпочитают служебную карьеру – ну, знаешь, долой Kinder, Kirche, Kuche und Kleider – вот они и прибегают домой, язык на плечо, и стряпают, что попало, из пакетов и банок.

– Полностью их одобряю.

– Да и я ничего против не имею. Болонья – главный центр венуччианского феминизма. В полиции там по большей части женщины – крутые, высоченные итальянские лесбиянки, к которым и подойти-то боязно. Но имелась среди них, в порядке весьма примечательного исключения, одна маленькая хрупкая девушка. Более того, она была – вот тут-то все и начинается – из джинков.

– Как? На Венуччи?

– А конкретно в куполе Болонья, что дало мне повод для весьма напряженного синэргизирования. К тому же у нее явно водились большие деньги – форма от дорогого портного, роскошные рестораны, транспорт по высшему классу, да и вообще на что ни посмотришь – сплошной люкс. Так что ты легко поймешь, до чего я там досинэргизировался.

– Представительница мафии.

– И – вполне возможно – ниточка, ведущая к их операциям на Тритоне, а я давно прямо-таки мечтал вскрыть эту схему. Мне и в голову не шло, что если это и ниточка, то совсем не та. Я мобилизовал все свое неотразимое очарование и сумел в конце концов договориться о рандеву. В центральном парке купола, когда у нее закончится смена. Это был мой последний вечер на Венуччи.

– И ты ее убил? – ужаснулась Деми.

– Я пришел пораньше, чтобы провести рекогносцировочку – место там глухое, опасное, всюду рыщут красотки из женского движения, кобелей себе подыскивают. Да и вообще – туман, темно. И вот, стою я на том самом месте, куда должна явиться моя прелестная блюстительница порядка, а тут из кустов вываливает здоровый такой гориллоид и – на меня.

– Матерь Божья! И…

– И я нарушил Шестую.

– Но… каким образом?

– Понимаешь, Деми, первое, чему маори учат будущего своего вождя, это умение защищать себя и убивать противника в рукопашном бою. А описывать эту неаппетитную сцену в подробностях не хочется.

– И кто это был такой? Я хочу сказать – а может, он напал на тебя по ошибке?

– Никаких там не было ошибок, потому-то мне и снятся теперь страшные сны… Дело в том. Что у него был Потрошильный Нож – это такой нож, которым маори вырезают сердце отважного врага. Ведь если съесть сердце, к тебе переходит вся храбрость прежнего его обладателя…

– Бр-р!

– Да, а к тому же в его документах значилось: Кеа Ора, Ганимед. Такой вот маори-террорист.

– Господи помилуй! А эта мафиозная девица, она потом пришла?

– Я не стал дожидаться и выяснять. Прихватил нож, засунул труп в кусты и – ноги в руки. Так что ты теперь понимаешь, какие у меня заморочки, отчего я малость не в себе. Вот подумай – в чем тут дело? Может, я сделал какую-нибудь глупость и показал косоглазой красотке, зачем она мне понадобилась? А ее шефы поручили меня заботам одного из своих киллеров? Но почему именно маори, человек моего народа, да и вообще – какого хрена понадобилась ему на Венуччи? И что будет теперь? Появится ли у тамошней полиции подозрения, а если да – начнут ли они за мной гоняться? И как мафия – она все еще намерена меня прикончить? Oi veh! Shiog'n kop in vant! [20]20
  О горе! Хоть головой в стенку бейся! (идиш)


[Закрыть]

– А этот – как его – Потрошительный Нож, он так у тебя и остался? – прервала Уинтера Деми, поняв, что битье головой о стенку грозит затянуться.

– Ну да, в дорожной сумке.

– Ты не мог бы его показать?

Внимательно и немного боязливо, девушка изучила принесенный Роугом нож. Заточен необычно, щечки лезвия не выпуклые, не плоские, а вогнутые, одним слово – нечто вроде опасной бритвы, только с острым концом. Блестящий и смертельно опасный. Без крестовины. Рукоятка – натуральный орех, сильно потертая, испещренная бурыми пятнами.

– Вот этой штукой я его и убил. Пришлось взять с собой – отпечатки.

– Так значит это правда – то, что ты мне рассказывал.

Деми осторожно положила нож на столик.

– До последнего слова.

– А вот теперь твоя бутылка будет очень к месту.

Пили они не спеша, в долгом, молчаливом раздумий. Затем коньяк немного восстановил самообладание Уинтера.

– Выше нос, лапа, – ухмыльнулся он. – Я выкарабкаюсь из этой заварушки в самом лучшем виде. Вот посмотришь.

– Только говори не «я», а «мы», – серьезно и решительно поправила его Деми. – Я бы хотела тоже тебе помогать.

– Премного благодарен. Такая вот мгновенно вспыхнувшая патологическая лояльность. Ты – просто титаническая душка.

– Иди к черту, Уинтер, – засмеялась Деми. – Ты и в гробу, наверное, не бросишь свои шуточки. С тобой происходят странные, фантастические вещи… Очень хотелось бы знать – почему?

Роуг снова наполнил фужеры.

– Может, я и напрашиваюсь на них, но только не по своей воле. Вот, скажем, ты. Ведь ты – самое фантастическое событие всей моей жизни, а я могу поклясться на чем угодно, что и в мыслях ничего подобного не имел.

– Я обязана сделать признание, – объявила Деми, допив коньяк и поставив рюмку на столик. В ней появилось что-то от Жанны д'Арк. – Это не было случайностью. Осознав, что хочу тебя, я все спланировала и организовала. Я просмотрела все доступные документы, касающиеся тебя, побеседовала с людьми, тебя знающими, потратила уйму времени на чтение всего, что ты когда-либо написал. У тебя не оставалось никаких шансов на спасение. Ты только на меня не злись.

– Вот и нимб вокруг головы прорисовывается, – пробормотал Уинтер.

Деми взяла свою рюмку и плеснула в нее коньяку.

– А чего это ты вдруг заявил, что нуждаешься в девушке? – вопросила она. – Да у тебя их сотни.

– Нет.

– А сколько?

– Интересные ты задаешь вопросики. Кстати, что такое «Деми»? Уменьшительное от Демон?

– Нет, нет, нет, НЕТ. Пятая поправка [21]21
  Пятая поправка к Конституции США; поправка довольно длинная, но упоминается из нее чаще всего одна фраза – «никто не должен принуждаться свидетельствовать против самого себя"


[Закрыть].

– Ну, Деми.

– Ни-ко-гда.

– Один звонок в канцелярию, и ты обречена.

– Ты не посмеешь!

– Ты в моей власти.

– А ты не будешь дразниться?

– Вторая поправка.

– А что это такое?

– Право носить оружие.

– Ну… Я же говорила, что выросла на юге. В типичной виргинской семье, так что я – типичная приличная виргинская девушка… – она слегка запнулась. – С т-типичным приличным виргинским именем.

– А именно?

– Демюр [22]22
  Demure (англ.) – скромная, застенчивая


[Закрыть], – обреченно прошептала Деми.

– Как?! – Плечи Уинтера начали сотрясаться от беззвучного хохота.

– Да будет вам известно, сэр, – высокомерно вскинулась Деми, – что полное мое имя Демюр Рекамье Жеру, и в гробу я вас всех видала.

– А Рекамье, – обессиленно спросил Уинтер, – Рекамье-то почему?

– Мадам Рекамье – кумир моей мамы.

– Ясненько. Теперь послушай, феечка моя нализавшаяся. У тебя детские, извращенные представления, будто я какой-то там Казанова, что стоит мне пальцем пошевелить, как целая женская армия сломя голову бросится исполнять любую мою прихоть. Такого просто не бывает. Все и всегда в руках женщин, именно они принимают все решения.

– То есть, это я тебя соблазнила. Я же знала, что ты разозлишься.

– Конечно, соблазнила. Ну ладно, покорила ты меня своей титанианской воле, а теперь что?

– Мне все-таки хочется узнать, чего это ради ты сказал, что нуждаешься в девушке – тогда, в комнате для совещаний.

Несколько секунд он молчал.

– А что, разве и так не ясно? Я что – какой-нибудь там герой, веселый и беспечный даже под обстрелом? «Хрен с ними, с торпедами, полный вперед!» Бывают, видишь ли, моменты, когда я теряю все свое хладнокровие, когда я расстроен и не понимаю происходящего, когда я боюсь, например – сейчас. А тогда инстинкты гонят меня к женщине, искать утешение и поддержку.

– Ц-ц-ц.

– Ну чего цыкаешь?

– Значит, я для тебя – материнский образ, – с восторгом выпалила Деми. – Двойной инцест.

– И чего это все вы, южане, так обожаете гнильцу и декаданс? Или это у тебя титанианское?

– К вашему, сэр, сведению, я хранила полную чистоту и непорочность, пока не была depravee [23]23
  развращена (фр.)


[Закрыть] излишествами в употреблении маори.

– Как смела ты спереть коронный мой рефрен?

– А сколько сейчас времени? – Деми решительно опустила свой фужер на столик.

– Часа четыре.

– Мне надо одеваться.

– С чего это такая спешка? И куда ты пойдешь?

– Домой, дурачок. – Она поднялась с дивана. – Нужно переодеться, чтобы не давать лишнего повода для сплетен. И без того будут чесать языки. К тому же я обязана покормить кошку.

– Кошка! – искренне удивился Уинтер. – Утонченная виргинская девушка растрачивает себя на какую-то там кошку?

– Она не какая-то, она особенная. Когда у меня появляются перед глазами пятна, она за ними гоняется. Она пси-кошка, и я ее очень люблю.

– Ну, тут уж и слов нет Придется проводить тебя до дома.

– Благодарю вас. Так что же мы собираемся делать с этой твоей проблемой?

– Отложим ее на время, пусть малость остынет Подождем, что будет дальше.

– А тебе ничто не грозит? – спросила Деми.

– Думаю, нет. – В глазах Уинтера светилась любовь. Он притянул девушку к себе и погладил ее живот.

– Нечестно, – хихикнула она. – Ты щекочешься Вставай, супердоходяга. Оденемся.

– Обидеть хочешь?

– Да, я использовала все твои мужские способности до предела и теперь отбрасываю тебя, как ненужный хлам. Мы, титанианцы, всегда так делаем.

– У меня даже ноги скрючило, – весело пожаловалась Деми из ванной. – Ты что, всегда такой страстный?

– Только в первый раз. Выпендриваюсь. Все так делают.

– Придется постараться, чтобы для нас с тобой каждый раз был первым.

– Она приоткрыла дверь и высунула голову. – А почему я устала, а ты нет?

– Не знаю. Возможно потому, что я похитил твою титанианскую сущность. Меня же так все и называют – Роуг-вампир.

– А чего это ты так моргаешь?

– Нагоняю себе пятна перед глазами, чтобы твоей якобы пси-киске было за чем гоняться. – Уинтер погладил упомянутое – и очень ласковое – животное, странную, выведенную на Сатурне помесь сиамской кошки и коала. – И вправду красавица. А за своими пятнами она гоняется?

– Ты что, конечно! Все кошки так делают. Ну, я переоделась. Пора идти.

– Я провожу тебя в нашу контору.

– Умоляю, не дальше, чем до угла. Если нас увидят входящими вместе, утром… Ладно. Так кто кому позволит, я или ты?

– Позвони ты и говори. Бога ради, нормальным своим виргинским голосочком. Не строй из себя Мату Хари.

– C'est magnifique, – ответила Деми знойным, дрожащим от напряжения голосом, приличествующим шпионке, – mais се n'est pas la guerre [24]24
  великолепно, но это не война (фр.)


[Закрыть]. Пошли, суператлет.

– Я выдам тебе все тайные планы вторжения, – жалобно проскулил Уинтер, – только выпусти меня из своего тайного застенка.

КОРОНАЦИЯ

Le Roi est mort, vive le Roi![25]25
  Король умер, да здравствует король!


[Закрыть]

Французское изречение

Поцеловав на прощание Деми (вне поля зрения сплетниц), Уинтер взял курс на ротонду Beaux Arts. Блестящий Нью-Йорк, город-джунгли, был залит ослепительным утренним солнцем, везде и во всем чувствовалось радостное возбуждение. Витрины увешаны анахроничными рождественскими призывами: «У НАС НА МАРСЕ ТОРЖЕСТВО – МЫ ОТМЕЧАЕМ РОЖДЕСТВО! ШЛИТЕ ПОДАРКИ СВОИМ ЛЮБИМЫМ!» Непристойные украшения к Валентинову дню – это бастующие проститутки просят их поддержать. Из некоторых окон свешиваются белые простыни – знак сочувствия с борьбой Движения Хонков [26]26
  Хонк (Honk) – этим словом американские негры пренебрежительно называют белых


[Закрыть] за право соорудить на Ганимеде свой собственный купол.

По центральной полосе улицы двигалось нечто вроде рекламной процессии; впереди – оркестр из флейт и барабанов, сопровождаемый жонглерами, почти столь же многочисленными, как и барабанщики. Адский шум оркестрика дополнялся воплями молодежной банды – «Порно-графов», если верить светящимся надписям на их куртках. Юнцы скакали, кувыркались и делали – в гармоничном соответствии со своим названием – непристойные жесты в адрес жонглеров. Далее плавно плыла платформа, рекламировавшая П+Л+А+С+Т+С+Ы+Р, на которой восемь селянок (живых) доили восьмерых коров (пластиковых).

Синэргист мгновенно замер, словно парализованный лазерным пистолетом, которому еще только предстоит быть изобретенным. А может – и не предстоит.

– Восемь! – Он повернулся, догнал голову шествия и пересчитал барабанщиков.

– Ну да, двенадцать.

Далее были пересчитаны «Порно-графы», флейтисты, барабанщики и жонглеры.

– Одиннадцать, десять, девять, чтоб мне с места не сойти. Ни себе хрена!

Синэргист продолжил свой путь к ротонде, но теперь его синэргические чувства насторожились, буквально ощупывали все окружающее.

Следующим элементом структуры оказался расположенный у входа аркады игрушечный магазин, его витрину украшал великолепный кукольный дом. Дом этот размещался посреди миниатюрного парка. В крошечном пруду плавало семь еще более крошечных лебедей.

Понимающе кивнув, Уинтер вошел под своды аркады и безо всякого уже удивления нашел за углом деликатесный магазин. В его витрине красовались шесть казарок, лежащих на слое битого льда.

– Врубаюсь, – пробормотал врубающийся синэргист. – Хоть они и Порно, но графы. Лорды, значит. Казарки – чем они не гуси. А что же дальше?

Теперь не оставалось и мысли о возвращении домой. Уинтер все осматривал, обследовал и обнюхивал, пока не обнаружил у входа на какую-то лестницу объявления об образовании общества цветоводов. Афиша изображала стилизованный мак, четыре золотистых кольца обводили его лепестки, а пятое

– середину.

– Угу. Пять золотых колец.

Поднявшись по лестнице, он оказался в другой аркаде, миновал зоомагазин с изобилием щенят на витрине, прошел было дальше, остановился и сокрушенно помотал головой.

– Суперфраер, – пробормотал синэргист, возвращаясь к магазинчику, и после внимательного осмотра обнаружил наконец искомое – большую клетку в глубине помещения. Клетка содержала четырех скворцов.

– Разговаривают? – поинтересовался Уинтер, подойдя поближе.

– Не остановишь. Одна беда, они трещат на гула [27]27
  гула (gullah) – негры, живущие на островах, расположенных вдоль юго-восточного побережья США, этим же словом обозначаются многочисленные английские диалекты этих негров


[Закрыть], потому такие и дешевые.

– Вполне разумно. Спасибо.

Покидая магазин через заднюю дверь, Уинтер задавался вопросом, каким же именно образом проявят себя три французские курицы. Как выяснилось – посредством вывешенной у входа в ресторан грифельной доски Сделанная на ней мелом надпись гласила:

Меню:

Poulet Gras Poularde Poulet de'l Annee Vieille Poule Coq Sauce Indienne, или Sauce Paprika, или Sauce Estragon Burgundy, Bordeaux, Cotes du Rhone.

Не успел Уинтер начать охоту за двумя горлицами, как из ресторана выпорхнули две юные леди, одетые по последнему писку моды, вплоть до огромных странных шляп Eugenie. Поля каждой шляпы украшала крошечная перепелка из красных драгоценных камней.

– Naturlich [28]28
  конечно (нем.)


[Закрыть], – удовлетворенно кивнул синэргист-полиглот. – Рыжая перепелка, разновидность горлицы В количестве двух штук.

Держась на благопристойном расстоянии, он последовал за двумя юными модницами.

Теперь нужно было найти какую-нибудь ветку, однако в этой части могучей Столицы деревьями и не пахло.

Путеводительницы нырнули в огромный административный корпус. Над дверями, которые смело могли бы украшать вход какой-нибудь пагоды, шла надпись, сделанная стилизованными под иероглифы буквами:

БАНК «ВЕТКА САКУРЫ»

Уинтер начал хихикать. Структура обернулась чем-то похожим на дурацкую игру в поиски клада, оставалось только посмотреть, какой дурацкий приз заслужил он своей догадливостью.

Пройдя через вестибюль, синэргист не стал тратить времени зря, а сразу же изучил список съемщиков помещений на букву «П», нашел строчку «Одесса Партридж – 3030», скоростным лифтом поднялся на тридцатый этаж и – вот она, внушительная трехстворчатая дверь с табличкой «ПАРТРИДЖ».

Уинтер открыл дверь.

И оказался посреди самого настоящего симфонического оркестра, правда

– без музыкантов. Синэргиста окружали все известные и неизвестные ему инструменты – струнные, медные, деревянные, ударные.

– Доброе утро, мистер Уинтер. – К нему приближалась очаровательная юная леди, успевшая уже снять шляпку Eugenie. – Очень приятно, что вы изыскали возможность прийти в назначенное время. Спинет готов к осмотру. Фрэнсис!

– Спинет? – тупо повторил Уинтер.

– Ну, в действительности, конечно же, вирджинал. Знаете, настольный спинет, без ножек. Фрэнсис, проводи, пожалуйста, мистера Уинтера в студию.

Вторая очаровательная леди, появившаяся за это время и тоже успевшая снять головной убор, провела Уинтера через симфонические дебри.

– У нас возникли определенные трудности с настройкой, – доверительно, сообщила она. – Надеюсь, вы не будете излишне придирчивы насчет ля-четыреста тридцать девять, мистер Уинтер. Струны просто не выдерживают больше четырехсот тридцати пяти. Сюда, пожалуйста.

Девушка открыла дверь студии и мягко впихнула ошеломленного журналиста внутрь.

– Доброе утро, король Р-ог, – сказала я.

Не думаю, чтобы Уинтер меня слышал. Он просто смотрел и смотрел, а потом заговорил:

– Но вы же – та самая приятная леди с вечеринки доктора Йейла. Похожая на примадонну. Я еще подумал, что вам бы петь Брюнхильду.

– Вы этого не говорили. Я – Одесса Партридж. К сожалению, не певица, хотя и имею некоторое отношение к музыке.

Уинтер быстро окинул помещение взглядом. На стенах – толстая звукоизоляция, окна с двойными стеклами, кипы нот – и печатных, и рукописных, – золоченый клавикорд, вирджинал, концертный рояль, за роялем

– Джей Йейл с обычной своей мягкой улыбкой.

– И доктор Йейл тут?

– Доброе утро, сынок.

– Это уж чересчур.

– Ничего подобного, мальчик. Садись. Я ни разу не видел тебя растерявшимся больше, чем на секунду. Соберешься.

Уинтер сделал шаг назад, к креслу, и сел, удрученно тряся головой. Затем он глубоко вздохнул, плотно сжал губы и пристально посмотрел на меня.

– Так это и есть мой приз, тот клад, который я искал?

– Ну вот! Видишь? – широко улыбнулся Йейл. – Тебе всего-то и потребовалось каких-то пять секунд. Молодец, Роуг.

– А кто это решил, что мне делать больше нечего, как такие вот загадки роугадывать?

– Нам нужно проинформировать вас по крайне щекотливому вопросу, – проинформировала я его.

– Ну и что? А позвонить не могли?

– Я ведь сказала «по щекотливому». Телефонные звонки могут быть перехвачены. Ровно как и записки. И устные сообщения. Перед нами стояла задача привести вас сюда, не возбуждая ни у кого ни малейших подозрений, и мы понадеялись на ваше – действительно уникальное – чувство структуры. Такого чувства нет больше ни у кого.

– Простите меня, пожалуйста, Брюнхильда, но сейчас вы говорите, как героиня третьесортной книжки про шпионов.

– Чтобы поставить «Двенадцать дней Рождества», у нас была вся прошлая ночь, пока вы… были заняты несколько иначе.

– Понятно, у вас ведь фамилия Партридж. А если бы Калликак?

– Я знала, что никто другой не усмотрит эту структуру, а даже при наличии слежки ваш маршрут окажется настолько эксцентричным, что следящие неизбежно отстанут.

– Слежка? Ну да, конечно. Роуг Мориарти, так меня обычно и называют,

– рассмеялся Уинтер. – Шерлока Холмса почитываете?

– Не смейся, сынок, это очень серьезно, – заметил Йейл.

– Но почему король Р-ог? – неожиданно спросил Уинтер.

– Блестяще! – искренне восхитилась я. – За пару минут вы синэргизировали самый корень проблемы. Душа Те Юинты покоится уже в вашем левом глазу.

– Когда? Каким образом?

– Неделю назад. Несчастный случай на охоте. Скафандр, вспоротый клыком. Правду говоря, он был слишком стар для встречи один на один с анаэробным мамонтом.

Уинтер судорожно сглотнул.

– Он был обязан подтверждать свою силу. Раз в год, каждый год. Такова традиция королей маори.

– А теперь это предстоит вам, – напомнила я. – Послушайте меня, пожалуйста, Уинтер, и не встревайте некоторое время. Сечете?

Он молча кивнул.

– Мы используем вас, и много уже лет, хотя сами вы об этом не знали. Ваша помощь была просто неоценима. За вами наблюдали, шли по вашим следам. Вам дали кличку «Пойнтер».

Я описала наши операции «ПЛАН» и роль, которую играл в них он – совершенно бессознательно; Уинтер слушал внимательно и ни разу меня не перебил. Быстрый и сообразительный, он не стал приставать с вопросами, ответы на которые очевидны, – вроде того, кто такие «мы». Был, правда, момент, когда он бросил взгляд на Йейла, который ответил пожатием плеч.

– А теперь главное, – продолжала я. – Тот боевик принес в сады Болоньи Потрошильный Нож с двумя целями. Первая – убить, это очевидно, но была и вторая. Он хотел вернуться на Ганимед с вашими щеками.

– А!

– Вот именно. И он не имел никакого отношения ни к джинковой девушке с Тритона, ни к ее организации. Он выслеживал именно вас, Р-ога Юинта, наследника престола.

– Вот как!

– Именно так. Существует маленькая, но очень жесткая террористическая группа, которая вас не желает. Вы не маори. Вы воспитывались не в куполе. Вы развращены хонками. Вы мягкотелы. Вам нельзя доверять. Et cetera [29]29
  и так далее (лат.)


[Закрыть]. Ну и что же им остается делать? Необходимо вас уничтожить – чем они и занимаются. Эти убийцы весьма не глупы и хорошо обучены, вот мне и пришлось устраивать всю эту комедию с «Двенадцатью днями».

– Зря они беспокоятся, – покачал головой Уинтер. – Мне ни с какого бока не нужен королевский титул.

– Для них это совершенно безразлично. Кто бы ни занял ваше место, вы будете постоянной угрозой. Большинство населения купола навсегда сохранит благоговение перед вашими щеками. Так что выход у наших ребят один – привезти эти щеки домой, в качестве охотничьего трофея.

– Я могу подписать акт об отречении.

– Никого это не устроит. Почему они должны верить, что вы не отречетесь потом от своего отречения? Вас просто необходимо уничтожить, и они пойдут по этой дороге до конца.

– Ни хрена себе! Чтобы такому приличному киндеру из гоев да такой крутой облом!.. Причем в тот самый момент, когда мы с Деми… – Уинтер осекся. – Но я не поверю, что вы заманили меня сюда, словно котенка бумажкой на ниточке, только ради дурных вестей с Ганимеда. Вы что-то задумали. Так что именно?

– Отправляйтесь на Ганимед и вступайте в королевские права.

– У вас что, крыша поехала?

– Вас будет сопровождать Йейл.

– А при чем здесь доктор?

– Я никогда не говорил тебе этого, сынок, но Те Юинта платил за твое воспитание и образование. Он считал, что маори очень пригодится король, разбирающийся в привычках и обычаях белых.

– Вот-вот, – пробормотал Уинтер. – Ну совсем как титанианская мамаша Деми.

– И я просто обязан провести тебя через этот кризис, – продолжал Йейл. – Это мой долг перед Те, иначе вся наша подготовка пойдет псу под хвост.

– С вашего позволения, сэр, она и так пошла псу под хвост. Быть монархом – для этого нужно призвание, которого у меня нет и никогда не будет.

– Но зато вы останетесь в живых, – пояснила я. – После официальной коронации террористы на крайние меры не пойдут, иначе большинство от них отвернется, полностью и окончательно.

– А вам то, Одесса, какого черта тут надо? Защитить меня? Теперь, получив предупреждение, я и сам сумею себя защитить. Господь свидетель, я неплохо справился с этим на Венуччи.

– Я и в мыслях не имела защищать вас, – взвилась я. – Я защищаю работу, выполняемую вами для нас. Вы же напрочь перестанете воспринимать какие-либо структуры, кроме тех, что угрожают вашей драгоценной жизни.

Возразить было трудно, так что Уинтер только хмыкнул.

– А после коронации беспокоиться будет больше не о чем, и вы вернетесь к своим обычным, нормальным занятиям. – Я немного помолчала, давая ему время все переварить, а затем добавила: – Ну и ваша девушка, она тоже будет в безопасности.

– А ведь ты – сука, – негромко сказал он, глядя на меня с ненавистью.

– Даже не сука, а сучка – прирожденная, за всю свою жизнь так и не повзрослевшая. Знаешь ведь, какое место у мужика нужно выкручивать?

– Работа у меня такая.

– Ну да, вроде как музыка, «Музыка сфер»… защемленных дверью… Деми должна быть прикрыта на все время моего отсутствия.

– Я позабочусь.

– Ясно. Когда?

Молодец. Я готова была в него влюбиться. Приняв наконец решение, он прекратил все свои протесты, действовал дальше без всякого писка.

– Сегодняшний рейс, в полдень. Йейл все организовал.

– Организовал чисто?

– В лучшем виде.

– Вы понимали, что я не откажусь, ведь моя девушка у вас в руках. А Деми, она узнает что-нибудь после моего отлета?

– Объясним ей ровно столько, сколько ей положено. Положитесь на меня.

– Да уж придется. Avante, dottore! [Вперед, доктор! (итал.); обыгрываются первые слова итальянской революционной песни «Бандера росса»

– «Avanti, popoli!»: «Вперед, народы!"] – Уинтер вскочил на ноги. – А я рассказывал вам когда-нибудь, как мамонт ограбил ювелирный магазин?

Благодаря энергии мета ракетный полет длится теперь не месяцы и годы, как раньше, а дни, в крайнем случае – недели; ну а джинки в результате еще крепче держат всех за глотку. Ничего не попишешь, это цена, которую платит Солнечная за свое превращение из реденькой сети изолированных друг от друга аванпостов в тесное сообщество склочничающих друг с другом планет и спутников, а заодно и волшебная палочка, превращающая бандитов из мета-мафии в Благородных Контрабандистов. (На исследование по анализу и синтезу мета было затрачено не менее 5.271.009 часов – и это еще по самым консервативным оценкам. Но я говорю так совсем не из пренебрежения – древние угробили примерно столько же времени на поиски философского камня.) К главному люку купола Маори Уинтера и Йейла доставил катер на воздушной подушке. Стоял второй из трех дней светового дня, так что погода была достаточно ясной и приятной. Если интерьер этого купола и напоминал что-нибудь, так только Рапа Нуи – или, если желаете полуперевод «Великий Рапа», – более известный под фамилией «остров Пасхи».

Отличия, конечно же, есть. Остров треугольный, а купол круглый. Нет крытых тростником хижин, вместо них – маленькие сборные домики. Нет титанических каменных истуканов, вместо них перед каждым из родовых поселений стоит огромный тотем, вырезанный из дерева (левый глаз выложен пластинками слюды). Все до восхищения дико и примитивно, однако центральный кампонг, где маори собираются, чтобы посоревноваться, посплетничать, посклочничать, провести какую-либо церемонию und so weiter расположен прямо над ультрамодерновой системой жизнеобеспечения купола, приближаться к которой – особенно после трагедии в джонсовском куполе на Меркурии – табу для всех, кроме специального на то уполномоченных техников.

Йейл оказался просто неоценим. За время перелета с Земли он успел выкрасить Уинтера сепийной вайдой, под стать коричневому цвету кожи настоящих маори – и это при яростном сопротивлении окрашиваемого (есть мнение, что благодаря вайде приобретается импотенция, хотя за что же тут ее благодарить?)

– Паблик рилейшнз, сынок, создание верного имиджа. Насчет той импотенции – одни ничем не подтвержденные слухи да и вообще к тому времени, как ты вернешься к своей женщине, вся вайда сгинет давно без следа.

– И я тоже, от беспокойства.

– Побеспокойся лучше о мамонте.

Проходя через шлюз, они ожидали увидеть внутри купола толпу встречающих, песни и пляски и на лужайке детский смех – одним словом, полный сумасшедший дом. Но ничего подобного не оказалось, их встретили торжественным и немноголюдным ритуалом. Двенадцать племенных вождей при полном параде, то есть в перьях, жемчугах, ожерельях и браслетах выстроились полукругом. Затем они преклонили колени, на коленях же подошли к Уинтеру и мягко, но настойчиво раздели его догола.

– Опаро? Это ты? – прозаикался Уинтер на смеси полинезийского и английского. – Я так долго был в отъезде… Тубуаи? Мы боролись с тобой когда-то, ты всегда меня побеждал. Вайху? Помнишь, как мы попытались забраться на ваш тотем и нас за это выдрали? Теапи? Чинча?

Никто ему не отвечал.

Уинтер никогда не видел коронацию, так что ожидал почти чего угодно, но очень скоро убедился, что все его предположения ошибочны. Никаких возбужденных толп, никаких приветствий, барабанов, песнопений; вместо этого вожди провели его – в чем мать родила – через совершенно безлюдный кампонг и, храня все то же торжественное молчание, оставили одного во дворце Те Юинты, дворце, знакомом ему с самого раннего детства.

По понятиям маори дворец был огромен, он состоял из десяти отдельных комнат, в настоящий момент – пустых и голых. Из здания вынесли абсолютно все.

Уинтер присел на корточки посреди самого большого из помещений – огромного и великолепного (опять же по меркам маори) – тронного зала и начал ждать, что будет дальше.

Дальше не было ничего. Он ждал, и ждал, и ждал.

– Интересно, а доктора они тоже так встречают? – подумал Уинтер, растягиваясь на полу.

(Йейла тем временем осыпали гостеприимством, кормили и развлекали. У племени сохранились о нем самые лучшие воспоминания.)

– Предполагаю, они предполагают, что я должен погрузиться в размышления, – в такие размышления погрузился Уинтер. – Об огромной ответственности, ложащейся на мои плечи. О моем долге перед предками и перед народом. Вот так. Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду честно стоять за дело Бога и отечества, неукоснительно исполнять Законы скаутов…

– Так вот, однажды утром приходит этот парень в свой ювелирный магазинчик, пораньше приходит – хотел бумаги привести в порядок. Только успел сесть за стол, как видит: подъезжает фургон, прямо к магазину. Задняя дверца фургона открылась, вылезает оттуда мамонт, весь волосатый, расшибает бивнями стекло витрины, а затем сгребает хоботом все, что там лежало. После чего забирается снова в фургон и – только их и видели…

Негромкое шуршание и позвякивание. Уинтер посмотрел на звук и обнаружил, что в комнату проскользнула темно-коричневая девушка. У нее были волнистые черные волосы – у маори они всегда либо прямые, либо волнистые, курчавых не бывает – привлекательные полинезийские черты лица и юное, совсем еще подростковое тело. Последний факт был голой, неприкрытой истиной, так как вся одежда девушки ограничивалась цепочкой серебряных (вот оно, позвякивание) раковин вокруг талии.