Текст книги "Студия"

– Откуда ты их взяла? – удивленно спросил Семеныч.

– Из багажника машины. Ты разве не видел этот пакет?

– Странно. Нет.

– Так эти деньги так и лежали в машине все это время?

– Наверное, не знаю. Я не разглядывал, что там было.

– Мы ведь приехали к Соломону на его машине, он не сказал ни слова, ведь он не мог не знать, что там остались деньги? Или ему ни машины не нужны, ни деньги?

– Почему, не нужны? Возможно, и не нужны. А возможно у него их в избытке, – задумался Семеныч. – Соломон… Кто же он? Плохой или хороший?

Она засмеялась:

– А почему надо все обязательно делить на плохое и хорошее? Можно прийти к хорошему через плохое. И к плохому – через хорошее.

Семеныч задумался:

– Если верна поговорка: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», то верно и обратное. Злыми намерениями вымощена дорога в рай? Почему люди впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя? Потому что это единственный способ проникнуть в свой собственный мир, на время отодвинув другой. Этот мир сначала дарит положительные эмоции, то есть то, чего не хватает в обычной жизни. А почему жизнь устроена так, что всем не хватает счастья? Но ведь наркотики делают людей зависимыми и больными. С другой стороны, эти люди ведь занимались творчеством. И были полностью счастливы… Кому плохо было бы от того, что они могли бы что-то и принимать? Для общества они только приносили пользу! Ты же видела проекты? Для общества, которому абсолютно наплевать на них! А они были счастливы что-то создавать именно для общества. Они хотели сделать мир лучше!

– Семеныч, тут запутано все, как шар! А сам шар, потому и шар, что его окружность вертится и создает иллюзию шара. Да?

– Да, – Семеныч встал, собирая деньги. – Пора нам выбираться отсюда?

– Пора, наверное, – согласилась Катя.

– А я, может, и был бы не против этого порошка, если даже он и наркотический, но вреда здоровью не приносит, если бы чувствовал свою жизнь цельной и интересной, занимаясь своим делом. Я и с ума сойти не против.

– А я? – с тревогой спросила Катя, думая про себя, что ни одно дело не заменит ей Семеныча. Хотя до встречи с этим человеком, она тоже мечтала куда-нибудь провалиться с головой.

– И ты. Куда я без тебя? Надо попрощаться с Дамиром и отблагодарить его, – сказал Семеныч, озабоченно глядя на еще бледное, оттого почти прозрачное, лицо Кати, на ее заметно похудевшее тело.

* * *

– Давай быстро поедем? – предложила Катя, когда включила радио в машине и откинула голову на сиденье.

– Давай, – улыбнулся Семеныч и надавил на педаль. Катя вновь щелкнула на следующую радиостанцию и рука ее замерла.

«Ведутся работы по восстановлению сожженного города. По последним данным, ущерб составил более семидесяти процентов. Жертв нет. Власти города вовремя эвакуировали людей. Им предложена материальная помощь и предоставлены жилые помещения в соседних населенных пунктах. Финансирование проекта по расселению людей из района бедствия ведет неизвестное лицо из-за границы, совершая переводы денежных средств на расчетный счет, открытый специально для этих нужд. Власти и спецслужбы предполагают, что спонсором является сам Соломон Абрахансон. Он по-прежнему подозревается в причастности к созданию и синтезированию незапатентованного вещества, неправильное хранение которого, привело к огромной беде. Анализ данного вещества показал, что оно производилось из сухого концентрата мякоти редчайших плодов «инджин» методом сублимации. Хотя деревья, дающие эти плоды, согласно последним данным, на земле не растут уже много десятилетий. Вещество увеличивает работоспособность, снимает усталость, напряжение, тревогу и страх, повышает проницаемость сосудов головного мозга и способствует их насыщению кислородом. Противопоказания и побочные эффекты еще не изучены, – они переглянулись. Семеныч приложил палец к губам и сделал погромче: – Единственная опасность – хранение этого вещества. При определенной температуре воздуха, концентрации и соединении с кислородом, оно имеет устойчивую способность к воспламенению. Все люди, выехавшие из города, проходят диспансеризацию. Пока вреда, оказанного на их самочувствие и здоровье парами этого вещества, не обнаружено. По факту распыления вещества и дальнейшим многочисленным возгораниям в городе возбуждено уголовное дело. Полиции удалось найти данные съемок видеокамер наружного наблюдения. Разыскивается девушка примерно двадцати пяти лет, темные длинные волосы, светлые глаза, внешность европейская. Фотороботы составлены нечетко. Уехала из города с мужчиной на черной машине, государственный номер…»

Голос прервался треском. Катя подкрутила колесико.

«Правоохранительные органы рассматривают версию о том, что вещество было подготовлено для нелегальных экспериментов по созданию нового взрывчатого вещества…» – приемник зашипел ровным звуком, окончательно потеряв частоту. Семеныч съехал на обочину и остановился. Повернулся к Кате, внимательно ожидая ответа.

– У меня нет слов, – забавно помотала головой она.

– У меня тоже, – проговорил он.

– Что будем делать?

– Не думать, – ответил Семеныч первое, что пришло в голову.

– Семеныч, ты прости меня? – потянулась к нему.

– Чего уж теперь. В аэропорт нам нельзя, машину тоже надо оставить. Другую не угонишь, не купишь, на первом же въезде или выезде тормознут. Во дела…

– Во дела… – эхом повторила за ним, глядя в глаза Семеныча. На радужной оболочке, возникали искрящиеся снежинки света. Она прищурилась, и снежинки стали расти. – Семеныч, у тебя в глазах снег!

– Придумал, на попутках доберемся.

– Или на небольшой железнодорожной станции можно заплатить проводнице, чтобы без билетов довезла, – продолжила Катя.

– Умница моя. Давай карту посмотрим, – Семеныч достал телефон. – Кстати, машина все равно ведь нам уже не нужна. Надо сообщить Соломону, где ее можно найти.

– Может не надо? – встревожилась Катя.

– Надо, маленькая, надо, – Семеныч набрал номер. – Нам не нужно его больше бояться.

* * *

– Я знаю, где машина, – рассмеялся Соломон, когда Семеныч, ориентируясь по карте, начал рассказывать ему, где они оставят машину. – В ней находится GPS-приемник. Как Катя?

– В порядке. Так ты знал все это время, где мы находимся?

– Естественно.

– В багажнике был пакет с деньгами.

– Я знаю.

Повисла пауза.

– Мы разрушили студию, маленький островок чьего-то счастья. Мы уничтожили город, – произнес Семеныч, не зная, что говорить дальше. Извиняться, по его мнению, было более чем бессмысленно.

– Случайность… Одна из… На правильном пути.

– На правильном?! Случайность?

– Мысли сверху, Семеныч.

– Что?

– Я, – медленно начал Соломон. – В общем, я хотел построить новый красивый и безопасный город, хотел оживить море. У меня были проекты и средства. Но не было тех, кто этого хотел. Люди истошно цеплялись за свои халупы, не желая переехать на время или в лучшее место. Власти, которым наплевать на все, кроме пухлого кошелька и сытного ужина. От своей глупости и лени они и пальцем не пошевелят, чтобы сделать реально полезные вещи. Высыхающее море, пары которого состоят из соли, пестицидов и ядохимикатов, ничего не приносит, кроме легочных заболеваний. На острове, который уже стал полуостровом, когда-то располагалась советская военная биохимическая лаборатория. Остались захоронения вредных отходов. Все это скоро окажется в почве и в воздухе. Нужно было вам спалить город, чтобы я спокойно занялся экологией этого опасного участка. Сейчас все озаботились якобы покореженной судьбой нескольких тысяч, но не видят дальнейшей смерти миллионов. У меня теперь развязаны руки. Я решу эту проблему.

– Зачем ты подсунул нам деньги? Тоже не напрасно?

– Вы мне нужны. Но толку объяснять тебе это, пока нет. – Соломон помолчал с минуту. Продолжил он совершенно ледяным и безучастным тоном: – Я хочу, чтобы ты работал на меня. Или останешься в должниках. Хотя бы за ее здоровье и жизнь.

– Нет, – твердо сказал Семеныч, словно саблей отсекая мысль о том, что ему, вернувшись в Москву, придется уехать, уволиться, поставить в известность свою семью, как-то объясняться с родными, и никто не поймет, не одобрит, не поддержит его. Семеныч не мог жертвовать благополучием близких, их настоящим, ради призрачного будущего, которое доставит им душевные переживания. В данный момент Семеныч по-человечески не мог поставить на одну чашу весов сердца близких, а на другую – мировые или собственные проблемы. Первая, несмотря на малый вес, перевешивала.

– И свободу. Вы же в розыске, не так ли? – холодно продолжал Соломон. – Подумай хорошо. Сегодня разыскивают, но завтра могут перестать. Жертв нет, фоторобот нечеткий. Хотя ты прав, пока ищут, нужно поостеречься. Тем более с такой суммой денег. И город все-таки разрушен…

– Пошел к черту! – сбрасывая звонок, разозлился Семеныч, тут же представив, если на самом деле полиция разыщет их и установит личности, то тогда уж точно все вскроется. И его близким станет еще тяжелее, узнав правду. А этого, казалось Семенычу, он не переживет, сгнивая заживо в чувстве вины.

Затаив дыхание и прислушиваясь к разговору, Катя прижалась к Семенычу, теребя пуговицы на его рубашке.

– Почему ты не спросил, в чем будет заключаться работа? – спросила она с недоумением.

– Работа?! Ты размер аванса видишь? Представляешь?! – он повысил голос.

– Ну и что?

– Это не работа! Это будет зависимость, из которой живыми можно не выбраться! Что я могу делать? Подумай! Что?!

– Сначала спросил бы у Соломона, а потом отказывался.

– Надо вернуть деньги.

– Семеныч!!!

– Я не буду работать на него. Разговор окончен.

– Не работай. Деньги верни. И пусть нас посадят. Прекрасно. Здорово, – Катя отвернулась к окошку. – И возвращайся на свою любимую работу. И в свою любимую семью. В свои привычные тюрьмы. Тут такой шанс своим делом заняться. Музыкой, студией! Еще кучу людей осчастливить можно, построив хоть и маленький, но комфортный мир, который будет приносить удовольствие, а значит и счастье! Ведь ты же хотел! Ты же мечтал!

– До ближайшей железнодорожной станции больше двухсот километров, мы тут срежем, – не обращая внимания на ее слова, Семеныч ткнул пальцем в экран телефона. – А тут машину оставим и пешком пойдем. Все, поехали. Командировка слишком затянулась. Хватит с меня приключений. Я не герой романа.

* * *

– Семеныч, когда будем делать ремикс? – спросила Катя, расчесывая волосы и, приподнявшись на цыпочки, заглянула через плечо Семеныча в окно. – Похоже, начинается ураган?

Придорожная гостиница, в которой они остановились, представляла собой старое трехэтажное деревянное здание. Настолько старое, что оно, постанывая, ни на минуту не прекращало поскрипывать то в стене, то в половице под ногой, то вверху под скошенным потолком. Их комната располагалась на последнем этаже под самой крышей. Нехотя пропускало свет круглое небольшое оконце, мутное то ли от пыли, то ли от времени.

На широкой кровати, застеленной грубым суконным постельным бельем, высилась пирамида перьевых подушек. В углу – темный, покосившийся шкаф с тяжелыми дверцами, вместо ручек на которых висели железные кольца. У стены – комод с облупившейся до самого дерева краской. Рядом – грубо сколоченный круглый стол и пара стульев на толстых ножках.

Разговор с Соломоном никак не выходил у Семеныча из головы. Возвращаться не хотелось. Тоска не просто прокрадывалась в душу, а наваливалась своей болотной тиной.

«Москва. Ненужная суета. Смирное существование между офисом и постелью, в которой я провожу время только за тем, чтобы появлялись силы опять идти на работу. Для чего это все? Чтобы существовать. Есть, пить, стареть и тупо ходить каждый день в офис. Нет музыки, нет любви, нет свободы, нет полета. А зачем вообще нужно существовать? Зачем я родился? Принести себе счастье – не получается. Другим? Тоже не выходит. Нет ничего. Пыль», – Семеныч смотрел на улицу. Весь день стояла хорошая, теплая солнечная погода. Но сейчас на небе распласталась предгрозовая туча, а появившийся резкий ветер поднимал облака пыли и, закручивая ее в воронки, гонял по земле, играя сам с собой как котенок.

«Семеныч… – то ли позвала, то ли вдохнула Катя звук любви. – Вечер. И все. Что дальше? Твои виноватые глаза и мимолетные встречи. Переписка в интернете ночами. Работа с утра до вечера. Дом. Заботы и тревоги о двух детях, которым не хватает меня. У меня опускаются руки, когда я вечно думаю о том, что им не достаточно еды и внимания. Мне не хочется жить, работая по десять часов и не имея к работе ни малейшего интереса. Мне плохо от того, что ты не можешь быть рядом. Плохо от того, что у тебя есть жена, которая, может, и не такая и плохая, просто ты ей по долгу принадлежишь. Плохо от того, что у тебя есть работа, которая, может, и не такая плохая, просто ты ей по необходимости принадлежишь. Плохо от того, что мне не нравится моя жизнь, которая, может, и не такая плохая, просто я вынуждена ее дожить и не в силах изменить. Это только в книжках и чьих-то историях поворачиваются судьбы. На самом деле невозможно угодить всем, и труднее всего угодить себе. Везде обман. Всех и себя».

Ей не хотелось возвращаться в Москву. За последние два года она все больше и больше привыкала к Семенычу, а скорее к его возрастающему присутствию рядом. Отношения становились ближе, и их внутренние миры постепенно срастались. И эта нечаянная командировка слишком далеко отстранила от себя прошлый и привычный мир. А теперь он решил о себе напомнить.

– Нам лучше расстаться? – неслышно проговорила Катя. – Ни кого не будем мучить. Ни себя – разлуками. Ни близких – обманом. Может, так будет лучше?

– Кому? – вздрогнул Семеныч.

Ветер за окном замер. Все затаилось: трава, деревья, провода на столбах, ватная туча.

– Всем, – неуверенно произнесла Катя.

Семеныч долго молчал. Минут пять. Пять минут вечности, в которой в оцепенении умирала Катя, страшась положительного ответа.

– Не думал я, что так все обернется. Думал, привыкну, все станет обычным, мы расстанемся, и забуду тебя я со временем. Иначе вышло. Со временем я забыл себя, – его слова были глухими, как первые капли косого дождя, ударившиеся о деревянную раму круглого окна. – Я не хочу расставаться. Я не смогу этого сделать. Я не хочу это делать. Здесь я бессилен.

В тот миг небо прогремело, и мелкий частый дождь точно с облечением прорвался наружу, весело барабаня по жестяной крыше и скатываясь по ней ручьями как с горки.

Катя, кинув расческу на постель, обняла Семеныча двумя руками, прижавшись к его спине.

– Не будем больше сегодня ни о чем думать, хорошо? – Семеныч обернулся. Глаза его стали веселыми. – Это плохо влияет на погоду.

– Да, – Катя кивнула. – Да!

* * *

– Ремикс… Кс… – прошептала она, дотянувшись прохладным носом до его кончика уха. На улице все выло и раскачивалось, а в скрипучей комнате делалось от этого еще уютнее. Катя хотела провести последний вечер в постели, устроившись между Семенычем и его айпадом, и вселенная хоть ненадолго, но исчезла бы, оставив только Семеныча, музыку, покой и счастье. Катя имела в виду переделку музыкальной композиции, которая ей не понравилась. И Семенычу тоже не понравилась… идея делать снова то, что он считал уже законченным и довольно неплохим вариантом.

– Ремикс чего? – с поддельным удивлением поинтересовался Семеныч, все-таки надеясь на то, что переделывать песню или писать заново, ему не придется.

– Жизни! – с задором ответила Катя.

– А вот это неплохая идея. Надо вернуться в прошлое и попробовать, – вдруг совершенно серьезно сказал Семеныч.

– Перестань дурака валять! Перепиши песню!

– А переписать жизнь ты разве не хочешь? – Семеныч с любопытством заглянул Кате в глаза.

– Хочу! – с вызовом сказала Катя, окончательно рассердившись на Семеныча за то, что он иногда становился несговорчивым и нахально уходил от темы, пускаясь в дебри глупостей и шуток. – Переписывай! Чтобы вместе и сначала!

За окном немного утихло. Сквозь тучи мягким светом прорывались красные отблески закатного солнца. Пространство комнаты сквозь окошко окрасилось желтоватым оттенком в центре, а с углов постепенно заворачивалось в темноту.

Катя старательно переступала по некрашеным половицам, прислушиваясь к раздающемуся под ногами скрипу. Семеныч сидел за столом и в задумчивости вертел в пальцах ручку.

– Семеныч, скажи честно, что не хочешь переписывать песню. Не заговаривай меня. Пустое занятие. Почему ты так себя ведешь все время? – не глядя на него, негромко говорила Катя, доходя до спинки кровати по щели в полу, словно по канату. Потом она развернулась и таким же манером дошла до окна.

Но Семеныч уже не слышал ее. Он смотрел на ее милое лицо. На ее шевелящиеся губы, которые он так любил целовать. В ее глаза, где он видел то, чего никак не мог найти в этой жизни: любовь и свободу, желания и мечты. Ему очень сильно захотелось переписать всю свою жизнь, всю эту бессмысленную канитель. Семенычу часто казалось, что все прошло зря, мимо, не по-настоящему. А могло бы быть совершенно иначе. Идея ремикса жизни охватила его своей дерзостью и невозможностью. В порыве он даже не понял, насколько она нереальна.

– Ты не слышишь меня? Ты меня не слушаешь! – Катя приблизилась к нему.

– Погоди-ка, – Семеныч немного отстранил ее от себя, достал телефон, набрал номер. – Соломон, здравствуй. Я готов работать, но оплата будет несколько необычная.

Катя вопросительно посмотрела на Семеныча, но он весело подмигнул ей и приложил палец к ее губам, жестом веля помолчать.

– Говори, – с готовностью ответил Соломон.

– Мы решили переиграть жизнь заново. Сделать «ремикс». Можно вернуться обратно так, чтобы мы смогли встретиться и…

– Хорошо, – прервал он Семеныча. – Я понял. Я жду тебя. Запиши адрес.

– Соломон, я работаю на стопроцентной предоплате.

– Без проблем. Тогда… Тогда у вас есть несколько месяцев. Может быть, год. Уладите все свои формальности в Москве, и я найду вас.

– Что он сказал? Что? – Катя затеребила Семеныча за руки, когда тот отложил телефон.

– Все нормально, – рассмеялся он.

– Тебе лишь бы песню не переделывать. Так я и знала. Ты никогда ничего не хочешь переделывать! – Катин голос стал грустным. Напоминание о возвращении не добавило приятности вечеру.

– Я позвоню домой, – Семеныч снова взял в руки телефон. – Мне нужно сказать, что скоро приеду. Я… Я не звонил домой с того дня.

– Поимей совесть! Разговаривай со своей женой не при мне! – Катина грусть вмиг скомкалась в два разозлившихся огонька под темными ресницами.

– Извини, – Семеныч поднялся из-за стола и, проходя мимо Кати, коснулся губами ее виска. – Прости. Я сейчас.

Узкая дверь закрылась за ним, неплотно прилегая к косяку. Его шаги, умолкая, удалялись по коридору. Катя немного постояла посреди комнаты, подождав, пока раздражение уляжется в сердце, и огляделась вокруг.

На комоде стояли тяжелые зеленоватые подсвечники с толстыми свечами, массивная пепельница из камня. На полке небольшого шкафчика виднелись глиняные чашки и несколько тарелок. Почерневший железный чайник с узким носиком, маленький примус с темной позолотой на корпусе и медного цвета керосиновая лампа прятались в самой глубине.

– Ух ты… – Катя вытащила старые вещи, с восторгом рассматривая их. В боковой нише она обнаружила небольшую бутыль с керосином.

После некоторых усилий в комнате появился тусклый, робкий свет от лампы в противовес задорному подергиванию капель огня от горящих свечей. Неровное шипение чайника перекликалось с присвистывающим в оконных щелях ветром.

Спохватившись долгим отсутствием Семеныча, Катя вышла в коридор. На этаже была лишь одна их комната. Плохо освещаемая широкая лестница квадратом внешнего периметра с деревянными перилами спускалась в холл. Ступени спиралью расходились от центра узкими лучами. Облокотившись на высокие перила, Катя посмотрела вниз. Семеныч ходил взад-вперед, то пропадая из видимой части холла, то появляясь. Даже сверху Кате почувствовалась напряженность его походки.

«Что-то случилось?» – замерла она. Он разговаривал по телефону, но слов не было слышно. Его пальцы прижимали трубку к уху, потом, отстранив телефон, снова набирали номер.

Спустя полчаса Семеныч стал подниматься по лестнице. На миг он поднял голову и встретился с Катей взглядом, и ее тревога тут же получила подтверждение ошеломленно-растерянным выражением его лица.

На примусе шипел выкипевший чайник.

– Ой! – Катя схватила его за ручку, но тут же разжала обожженные пальцы, и чайник с грохотом упал на пол.

Семеныч поднял его и поставил обратно. Взял ее ладонь и прижал к своей пылающей щеке.

– Позвони домой, – сказал Кате Семеныч.

– Зачем? Я звонила подруге позавчера. Дочке я звонила вчера. У них все нормально. Что-то произошло?

Семеныч посмотрел по сторонам:

– Тут совсем, как в прошлом веке стало.

– Зачем мне звонить домой?

Он снял ботинки и стал расстегивать рубашку.

– Семеныч?!

– Что? – отрешенно откликнулся он, сдергивая покрывало и перекладывая подушки.

– Что случилось? Ты позвонил домой?

– Да, – снимая брюки, спокойно ответил он. Откинув одеяло, лег на кровать.

– И?

– Боюсь, что никакого дома нет.

Катя вскочила на постель и повернула его лицо к себе, ожидая пояснений. Семеныч отнял ее ладони.

– Это ошибка. Это какая-то ошибка. Я позвонил жене, но она не знает меня. Позвонил коллеге, но он тоже не признал меня. Родителям…

– Давай сначала.

Семеныч говорил, путаясь в словах. Он растерянно заглядывал Кате в глаза и, сбиваясь, начинал рассказывать заново.

– Я спущусь и принесу кофе, подожди, – она слезла с кровати. – Я сейчас.

Через пару минут Катя вошла в комнату, держа в руках две огромные чашки. Семеныч лежал, закинув руку за голову, и смотрел в пустоту.

– Чуть не упала на этой лестнице, – протягивая ему чашку, посетовала она. – Кто такие спирали строит, голова закружится по ней подниматься.

– Получается… – произнес Семеныч, шумно отхлебнув кофе. – Получается… Ничего не получается!

– Сейчас я своим позвоню, и мы все поймем, – кивнула Катя. – Сейчас. Давай допьем спокойно.

– Я как будто исчез. Пропал. Вдруг и ты…

– Мне страшно звонить. Вот я кофе допью и позвоню.

– Ты выпила! – Семеныч заглянул в ее чашку.

– Тогда давай покурим и позвоню.

– Здесь окно не открывается.

– Да здесь такие худые стены и щели везде, что никакого окна не нужно. Все выветрится. Здесь же ветер живет, – заметила Катя. – Как этот дом еще не развалился совсем?

– Нет, давай звони.

– Звоню… – со вздохом Катя взяла телефон в руки и с тревогой взглянула на Семеныча.

– Я рядом, – он придвинулся поближе.

* * *

– Теперь можно и покурить, – поднялся Семеныч, когда Катя отложила в сторону телефон, сделав с десяток звонков.

– А что? У меня нет детей? А где они? Куда они делись? Ведь они были. Вчера я разговаривала с дочкой! Не знают меня друзья. Допустим. Как будто меня нет. Но они-то есть. Но дети? – бормотала она.

– Меня родители не признали. Я, что, у них не рождался? – вопросом на вопрос ответил Кате Семеныч.

– Да, но они-то на месте. А детей моих нет! Муж есть. Друзья есть. Коллеги на месте. Соседка и та на месте! А меня нет! И детей нет…

Семеныч подошел к окну и закурил, старательно выпуская дым в щель между рамой и стеклом.

– Эстет. Все равно дым в комнату идет. Где дети мои? И что могло произойти? И когда… – Катя взяла плед и подошла к Семенычу. – Накинь. Простудишься в трусах-то одних.

Они посмотрели в окно, за которым еле различимые в темноте листья деревьев подрагивали от моросившего дождя, поблескивая под фонарем.

«Соломон», – тотчас промелькнула одна мысль на двоих.

– Это что получается? Соломон переписал жизнь? – предположила Катя. – Сделал ремикс?

– Очевидно…

– А как же мы?

– Не знаю. Нас больше нет. Для них.

– Неужели это так просто, Семеныч?

– Легко! – Семеныч поднял ее на руки и отнес на постель. – Вот так!

– Погоди. Ну-ка позвони сейчас же этому волшебнику недоделанному! Пусть детей мне возвращает.

– Недоступен… – Семеныч отложил телефон в сторону.

– Приехали, – расстроилась она. – А как он сказал?

– Уладьте свои дела, и через какое-то время я найду вас, – вспомнил Семеныч.

– Только какие у нас теперь дела? – беспомощно развела Катя руками, и он засмеялся.

– Вспомни? – поддразнил он ее.

– Да что мне вспоминать? – непонимающе посмотрела на него Катя.

– То, что мы хотели… – подсказал Семеныч.

– Исчезнуть, – пожала она плечами.

– Считай, что исчезли. А дальше, о чем мы мечтали?

– Ммм… – Катя помотала головой. – О чем?

– Смешная ты. Ну чего ты хотела? – Семеныч совсем развеселился.

– Я? Я?!

– Ну ты, ты!

– Я… Чтобы мы вместе были… – неуверенно проговорила Катя.

– Да мы давно вместе! – махнул рукой Семеныч. – Еще! Еще! Вспоминай! Я говорил еще там, когда мы убегали от Соломона ночью. Помнишь, в сарае я тебе рассказывал?

– Подходящее место для мечты… – она наморщила лоб, силясь припомнить. – Создать свою студию?

– Наконец-то! – Семеныч смеялся.

– Так это ты хотел, а не я.

– Во-первых, это одно и то же. Во-вторых…

– А деньги? – прервала она его. – А если они тоже исчезли?

Вдвоем, как по команде, вскочили и совсем по-детски, наперегонки кинулись к шкафу. Сумка с расширившимися боками по-прежнему стояла внизу.

– На месте… – Семеныч закрыл дверцу, звякнув кольцом.

– Горим! – Катя кинулась к комоду, на котором кружевная накидка занялась огнем от потекшей керосинки. Семеныч сдернул горящую ткань на пол, но в этот момент упал и подсвечник, стоявший на ней.

– Куда ты босиком! – Катя оттолкнула Семеныча и затоптала остатки огня. Они оказались в кромешной тьме.

– Как во сне, – Семеныч нащупал ее руку и притянул к себе.

– Какие страшные сны тебе снятся. Мне никогда сплошная темнота не снилась. У меня все там по-настоящему. Я чувствую там запахи, вкус. Я там живу. Даже еще реальнее! И очень люблю, когда мне снишься ты… – прошептала Катя, незаметно стягивая с него оставшийся элемент одежды. – Я вообще очень сильно люблю. Тебя.

– Милая моя, – губы Семеныча ненасытно дотрагивались до ее губ. Его руки нетерпеливо заскользили. Полностью раздев ее, Семеныч прижал ее прохладное тело к своей разгоряченной коже и бережно поднял на руки. Катя обхватила его бедра ногами, руками подтягиваясь вверх, словно вливаясь в него. Целуя, ждала момента, который начался через мгновение и растянулся до рассвета, обессиливая тело и умножая желание…

– Встаем? – Семеныч, еще не открывая глаз, почувствовал, что Катя проснулась в этот же самый миг.

– Незачем вставать. Будем лежать! – решительно ответила она.

– Всю жизнь? – Катя почувствовала улыбку Семеныча своей щекой, потому что его лицо было слишком близко. Они так и проспали всю ночь, не оторвавшись друг от друга.

– Да! Это твое любимое дело ведь!

– Нет, – возразил Семеныч. – Это мое удобное дело. А любимое – другое.

– Какое?

– Подвинься ближе, скажу. Так не поймешь. Еще ближе!

– Некуда больше.

– Есть… – он сграбастал ее в охапку. – Это, понимаешь, объяснить трудно, но я сейчас дам тебе почувствовать и ты поймешь.

– Семеныч!!! – она легонько уперлась ладонями в его грудь и попыталась отодвинуться, но его крепкие объятия не пустили. – Семеныч, так нечестно! Я думала, ты правду скажешь, а ты опять смеешься! Лучше мы встаем!

То, что произошло ночью, было слишком нереальным. Как чья-то шутка. Как сон. Как новое приключение. Ни Семеныч, ни Катя до конца не поверили в то, что случилось, а поэтому с любопытством ждали, что будет происходить дальше.

* * *

Когда они выходили из гостиницы, Катя обернулась:

– Такой старый дом все-таки… Вчера он таким старым не казался.

– Вчера много чего по-другому казалось. Пешком пойдем?

– Пойдем на дорогу, попутку поймаем.

До Москвы добрались глубокой ночью, благополучно доехав на подвернувшейся фуре.

– Я машину в аэропорту оставил.

– Опомнись, какую машину, если тебя нет?

– Забыл, – согласился Семеныч…

Первые дни прошли в обхождении друзей и знакомых. Побывали у здания, где работал Семеныч. Но ни один из проходящих мимо коллег, не узнал его. Они стояли у самого входа, и Семеныч радовался, как мальчишка, которому посчастливилось прогулять школу на законных основаниях. Катя недоумевала:

– Неужели ты до такой степени не любил работать?

– Я и сейчас не люблю. Это рабство – заниматься тем, что не нравится. Теперь я буду делать только то, что мне нравится, и только то, что мне хочется.

– А что тебе нравится?

– Сочинять музыку.

– Сочинитель, – улыбнулась Катя, и спрыгнула с последней ступеньки крыльца. – Музыкант. Пойдем?

Они шли по дороге, держась за руки. Оба почувствовали, насколько окружающий мир может быть прекрасен. Совершенно неожиданно для них, они впервые ощущали себя частью мира, в котором их, чудесным образом, вдруг не стало.

– Семеныч, давай на вокзал сходим, там адресные киоски стоят, я запрошу данные на детей.

– Машину надо взять. Не находимся так. Я к родителям хочу съездить, беспокойно все-таки.

– Да, бери, какую хочешь. Денег теперь куча.

Сотрудники адресного бюро, введя необходимые запросы, развели руками и ничем помочь не смогли. Детей в базе данных не было.

– Все равно странно, – рассуждала Катя по дороге за город, когда они ехали к его родителям. – Муж тут. Меня, как и все, не узнал. Хотя, на окнах другие занавески и цветы стоят на подоконнике. А я никогда цветов не держала. Не мог же он цветов накупить за две недели и расставить. Значит, они там давно стоят… И меня давно нет.

* * *

– Приехали. На лавочку сядем и посмотрим на них. Надеюсь, они выйдут.

– Давай зайдем, вроде квартирой ошиблись? – предложила Катя.

– Посмотрим по обстоятельствам, короче.

В квартиру им заходить не пришлось. Его мать стояла перед ними битых полчаса и со знакомой обсуждала насущные заботы. Семеныч обескураженно слушал, устремив взгляд на мыски своих ботинок. Из разговора выходило, что у его матери росла дочь, и было уже двое внуков. Семеныч был потрясен. Катя подсунула свою ладонь под его побелевшую руку, сжавшую край скамейки. Не выдержав нахлынувших эмоций, Семеныч встал и пошел обратно.

Уже в машине, Катя прижала его голову к своей груди. Очень давно, еще подростком Катя пережила смерть своей матери и сейчас позволила Семенычу спокойно впустить в душу понимание мнимой или настоящей потери. Для этого не нужно быть сильным или слабым человеком, нужно просто дождаться, пока сердце перестанет стучать слишком часто. Желательно, вот так – в чьих-то руках. Семенычу потребовалась часа три, прежде, чем он оторвался от Кати.

– Поедем… – глухо обронил он, заводя машину. Взглянул напоследок еще раз в уже бывшие родными окна и тронулся вперед.

– Семеныч, – задумалась Катя. – А мы-то живы?

– Ну да, – уверенно кивнул он. – Мы же разговариваем с людьми, нас видят и слышат. Просто мы им незнакомы. Соломон вырезал нас из того мира, оставив прошлое лично нам.