Текст книги "Студия"

– Хм… Хотя это, в принципе, лучше, чем бы он нам и прошлого не оставил.

– Не лучше! – неожиданно нажав на педаль тормоза, возразил Семеныч, остановив машину. – Не лучше! Пусть все бы вырезал. Теперь у меня нет родителей!

– Семеныч, перестань. Они живы у тебя, здоровы, и все в порядке, кроме того, что ты не рядом, и тебя они не знают.

– А ты не хочешь к своим родителям съездить? – разозлился он.

– Нет. Мне не к кому ехать.

– Ты поэтому такая жестокая! Тебе даже на детей наплевать.

Хлопнув дверью, Катя вышла из машины, жадно вдыхая воздух. Дыхание сперло, к горлу подкатывал комок. Она казалась окружающим порой бесчувственной и жесткой, сильной и беспринципной. Но внешнее впечатление совершенно не отражало то, что в глубине души с болью переживала Катя, научившись ловко прятать себя перед миром, считая ненужным показывать свои мучения, которые иногда раздирали сердце в клочья.

Катя пошла вперед вдоль дороги, а машина осталась стоять…

Минуты две. Автомобиль медленно пополз за Катей, идущей по тротуару. На ближайшем перекрестке в машине было снова двое.

* * *

– Вставай! – Семеныч целовал и тормошил Катю.

– Как это ты раньше меня проснулся? – удивилась она, с трудом разлепив веки.

– Так я раньше тебя заснул!

– А я зато делом занималась! Я всю ночь выбирала нам место под студию.

– Я сам выбрал и созвонился с владельцем здания. Он в другом городе, надо съездить к нему и посмотреть документы.

– Ну, Миш!!! Я уже выбрала, – Катя вскочила с постели и развернула ноутбук, щелкнув кнопкой включения. Она впервые назвала Семеныча по имени. Катя долго привыкала к нему, мысленно заменяя его на близкое: «Ты», как образ. А звала и вовсе несуществующим прозвищем: «Семеныч», которое сам же Семеныч случайно когда-то и придумал. Для Кати его имя сначала никак не прикреплялось к нему самому. И ей больше нравилось:

«Семеныч», не Михаил, которого знали на работе и дома, а ее личный и родной, никому кроме нее не известный, Семеныч. А сейчас и имя вырвалось с той же любовью, нежностью, естественностью, когда он теперь принадлежал ей полностью. – Ты посмотри – просто идеальное место под студию!

Семеныч улыбнулся.

– Нет, – помотал он головой, достав айпад. – Вот это – самое идеальное.

– Ой, – засмеялась Катя. – Да это одно и то же!

– Вот видишь, – обрадовался Семеныч. – У дураков мысли сходятся!

– А место у кого сходится?

– У нас, – самодовольно улыбнулся Семеныч. – Поедем?

– Ага…

Машина упрямо не хотела заводиться.

– А поехали на поезде? – предложил Семеныч.

– Шесть часов?!

– Если вызывать эвакуатор и отдавать машину в ремонт, мы потеряем два дня. А так мы сейчас ее отбуксируем и съездим сами.

* * *

– Ладно, – вздохнула Катя. – А чего это она ехать с нами не хочет? Семеныч? Музыкант только рассмеялся в ответ.

Неизвестность (отступление)

Пока они тряслись несколько часов на поезде, им так и не удалось сомкнуть глаз. То ли прошедшие события не давали разуму покоя, то ли сосед в купе. Ворчливый старик не закрывал рта, и обладал просто непревзойденной способностью долбить пространство своим зычным голосом.

Наконец-таки приехав, они долго искали транспорт, чтобы добраться до затерянного в лесах поселка. Раздолбанный уазик, водитель которого согласился их подвезти, ломался по дороге пять раз. В результате, вместо того, чтобы оказаться на месте через три часа, как предполагалось, они прибыли лишь к рассвету. И совершенно вовремя, потому что владелец здания собирался уезжать за границу и задерживаться, дожидаясь их, по всей видимости, и не думал. Он укладывал чемодан в багажник такси, когда уазик подъехал к дому.

– Отлично! – обрадовался он. – А я уж подумал, что придется перекладывать заботы о сдаче в аренду на какого-либо поверенного. Прекрасно, что вы успели.

Долгосрочный договор об аренде так понравившегося им обоим здания был подписан. Изможденные и уставшие, на том же уазике, с тем же количеством поломок и невыносимо растянутым временем в пути, Музыкант с Катей к полудню оказались на безлюдной железнодорожной станции.

Музыкант бросил сумку на скамейку и сел, откинувшись на выпуклую спинку. Его глаза невольно закрывались.

– Я за билетами, – оглянулась Катя на видневшееся окошко кассы в кирпичной стене. – Миш!

– Да, – чуть шевельнул он губами. Пелена необычно тихого и чересчур теплого дня плавно переместилась из атмосферы под его тяжелые веки.

Но через некоторое время совершенно неожиданно для себя Музыкант открыл глаза, чувствуя себя бодрым. Удивленно взглянул на телефон: казалось, такая усталость никак не могла бесследно исчезнуть за десять минут. Но, тем не менее – Катя, пряча билеты в сумочку, шла обратно. Солнечный свет величественно раскинулся в пространстве, и очертания окружающих предметов стали светлее на несколько тонов, словно во сне…

* * *

Жизнь, треснув, раскололась на две половины…

* * *

С того момента, когда Музыкант задремал на несколько минут на скамейке, и железнодорожная станция на миг показалась ему декорациями воспаленного, не спавшего два дня мозга, время вдруг стало параллельным. И единая линия жизни тоже преобразовалась в две – в ту, которая была днем, и в ту, которая была ночью.

* * *

…С той станции они благополучно добрались до Москвы уже к вечеру. От вокзала они первым делом доехали до двухэтажного здания в центре. Осмотрев помещение внутри, помечтали о том, когда оно наполнится людьми, компьютерами, заказами, контрактами и прочим рабочим беспокойством…

…За несколько месяцев они организовали свое дело. Начали с небольшого агентства, которое изготавливало вывески, рекламные ролики, буклеты… Вскоре стали выпускать аудиодиски и художественные книги, развлекательные интернет-приложения, готовили к запуску масштабную компьютерную игру. Доход постепенно приобретал стабильность, появлялась постоянная клиентура, и налаживались необходимые деловые связи.

Их «студия», как ее настойчиво называл Музыкант, совсем не напоминала ни рабочее, ни офисное пространство. Почти во всех кабинетах, которые больше походили на уютные гостиные комнаты, царила домашняя атмосфера. Наряду с рабочими столами, которые могли стоять в абсолютно хаотичном порядке, располагались диваны, вместо перегородок – книжные стеллажи, а в трех кабинетах – и вовсе нашли себе место компактные спортивные уголки.

Просторное помещение на первом этаже постепенно и незаметно превратилось в кухню. Там пили кофе, а иногда и напитки покрепче, можно было разогреть или приготовить легкие закуски. В итоге эта комната стала пользоваться большой популярностью. В ней часто собирались сотрудники, чтобы обсудить новую идею, поспорить, договориться о чем-либо или просто перекусить. Нередко здесь сразу же начинали воплощать задуманное, поэтому у окна пришлось поставить компьютеры, а на стену повесить огромный плазменный монитор, и оборудовать две зоны: рабочую и для отдыха. Только один кабинет оставили в строгом офисном стиле – переговорную, для проведения деловых встреч с контрагентами.

Летние месяцы незаметно пролетели в веселом возбуждении от творческой суеты и сопутствующих организационных хлопот. Так было днем…

* * *

…С той станции они благополучно добрались до южного острова в компании еще нескольких человек, которые очутились в серебристом поезде и были единственными пассажирами. Несмотря на явную абсурдность путешествия поездом на остров, Музыкант никогда не видел такого настоящего сна. В нем не притуплялись чувства или боль, время шло обычным чередом, пространство не искажалось. Предметы, люди, события – словом, все, что окружало Музыканта, не оставляли ни единого сомнения в том, что происходящее не менее реально, чем обычная действительность.

Музыканту казалось, что либо он теперь постоянно спит, не просыпаясь, либо бодрствует, не засыпая ни на мгновение. Стоило ему закрыть вечером глаза в Москве, как он открывал их в отеле на острове Неизвестности. Как только там, добравшись до постели, Музыкант встречал ночь в объятиях Кати, тут же начинался рассвет в столице, и Катя, целуя его, улыбалась.

На остров, кроме них, с поезда сошли еще четверо: Николай Ферт – мужчина средних лет, военного образа жизни и строгих правил поведения, Сергей Ванин – молодой свойский парень с техническим образованием и детской мечтательностью в глазах, Александр Серый – застенчивый, часто выпивающий и вечно виноватый человек, Петр Королев – добродушный и полноватый весельчак.

Вокруг отеля, в котором разместились «путешественники», располагались темные неприступные горы с одной стороны и чудесный провинциальный городишко – с другой. С третьей стороны разливалось изумрудное море с бело-желтым песком на берегу. Все шестеро довольно скоро обосновались в приветливом городке, в котором почти каждый нашел занятие по душе. Музыкант познакомился с себе подобными ребятами и занялся сочинением песен. Ферт затеял строительство животноводческой фермы, научился смеяться и перестал держать под требовательным контролем себя и окружающих. Серый, будучи всю свою жизнь скромным и боязливым бухгалтером, открыл ресторан, перестал пить, обрел уверенность в себе и встретил любовь. Сергей праздно и не без интереса болтался на острове с местными, собирая легенды.

Огорчала Музыканта только Катя, которая совсем не могла найти себе место. Малое население городка вело аскетический и естественный образ жизни, приближенный к сельскому. Не было промышленности, а вся инфраструктура состояла из домашнего и приусадебного хозяйства. Кате с ее неуемной тягой к компьютерным технологиях деться было некуда. Она тосковала.

Так было ночью…

* * *

Музыканту иногда казалось, что он сошел с ума. Он уже не мог отличить, где по-настоящему живет, а где – видит сон. То ли в Москве студия была приснившейся мечтой, то ли остров оказался проекцией заснувшего разума.

Дробленный на дни и ночи сон продолжался несколько месяцев, пока однажды не оборвался окончательно. Время и пространство сошлись в одну точку, в серой осенней Москве. И только после этого Музыкант осторожно заговорил с Катей, пытаясь рассказать ей о своем необычном сне. Каково же было его изумление, когда она, иронично улыбнувшись, с легкостью описала и события, и людей, и остров, и городок…

Катя видела тот же сон.

Музыкант сразу подумал о других «путешественниках», и Катя все с той же усмешкой отмахнулась, твердо убежденная в том, что если по роковой случайности им и снился один сон на двоих много ночей подряд, то совсем невероятно, чтобы остальные «пассажиры серебристого поезда» оказались бы где-то и в настоящей жизни. Она решительно не хотела ни вспоминать этот сон, ни обсуждать его, ни тем более, попробовать разыскать Ферта, Сергея, Петра и Серого.

Кате казалось, а точнее она остерегалась следующего: если все же эти люди действительно существуют, ей придется признать себя невменяемой, потому что происходящее не укладывалось бы ни в какие разумные объяснения, а в мистику Катя верить не собиралась. По ее мнению, это могло бы нарушить ее психику бесповоротно.

Но, оставаясь наедине, ее пальцы так и норовили набрать на клавиатуре знакомые имена, а глаза всматривались в фотографии, предложенные интернетом.

…Судьба сама свела недавнюю компанию. И Кате пришлось принять неприемлемое. И Николай Ферт, и Петр Королев, и Александр Серый жили в столице и видели один и тот же сон. Встретившись в Москве, они заново познакомились друг с другом, но уже наяву.

Оставалось только найти Сергея Ванина. И тут случилось самое интересное – это оказалось невозможным – Сергея не было в живых уже много лет. Его мать когда-то давно полюбила молодого курсанта Николая Ферта. Результатом первой взаимной влюбленности и было рождение Сергея. Через пять лет маленького Сережку загрызла собака. Николай очень сильно и мучительно пережил неожиданную встречу с первой любовью, узнал о рождении сына и его нелепой смерти. Но Ферт не оставлял надежды отыскать Сергея, уверенный в том, что он должен быть жив, раз был в этом сне. Николай не нашел ничего лучше, как попробовать вернуться на остров и все выяснить.

Катя, с таким трудом допустившая в свое сознание существование острова, тоже хотела вернуться и доказать себе, что никакого острова на самом деле не существует. Когда после нескольких бессонных ночей, она из уголков памяти подсознания извлекла дорогу к станции, с которой они отправились в Неизвестность, Катя в тот же миг попросила Музыканта отвезти ее на станцию.

Та же безлюдная платформа. Тот же серебристый поезд. То же табло, на котором светилось: «Неизвестность». То же окошко кассы…

Увидев Ферта с матерью Сергея, Ксенией, входящих в поезд, Катя помчалась к кассе.

– Билетов нет! – захлопнулось окно, и в тот же миг состав бесшумно тронулся, набирая огромную скорость, и мгновенно исчез из виду.

– Миш? – растерялась Катя и вдруг, что-то почувствовав, обернулась к кирпичному зданию вокзала.

Музыкант посмотрел в ту сторону, куда устремился испуганный замерший Катин взгляд. На углу здания, возле черной машины стоял мужчина. Нежно-кремовая рубашка, белый костюм, бежевые ботинки. Руки мужчина держал в карманах брюк, ноги были расставлены на ширине плеч, спина выпрямлена. Он казался внезапно возникшим призраком, который спокойно ждал Катю с Музыкантом.

– Добрый день, – поздоровался Соломон.

Глава 3

Музыкант крутил пальцами зажигалку, ритмично постукивая ею о поверхность круглого стола с белой кружевной скатертью. Катя смотрела в окно с деланным равнодушием к вялому разговору.

Соломона они не ждали и не вспоминали. Их время было слишком перенасыщено делами студии и странным сном о путешествии. Они словно плыли в одну сторону, не оглядываясь и позабыв о том, что берег хоть и становится дальше, но никуда не исчезает.

Соломон буднично поговорил о погоде, политике, поинтересовался, как у них дела. Музыкант отвечал односложно. Катя и вовсе не проронила ни единого слова. Разговор не клеился. Напряжение росло. И Музыкант, и Катя прекрасно понимали, что крупная сумма денег, найденная ими в багажнике машины, принадлежала Соломону. Эти средства и были стартовым капиталом их фирмы.

Катя вздохнула, предположив, что Соломон сейчас потребует деньги назад. Мысленно прикинув в уме весь имеющийся баланс, она осознала, что средства предприятия находятся в обороте. И изъять их в данный момент будет невозможно даже при продаже всех ликвидных активов. Катя в отчаянии думала о том, как бы повернуть разговор на хоть какую-нибудь рассрочку, а еще лучше на часть с будущей прибыли.

«Можно было бы ему процентов по тридцать отдавать, – рассчитывала она, глядя, как голые ветки засохшего дерева за окном подрагивают от легкого ветра. – Но я так хотела пустить их на создание компьютерной игры. Все же интересно, что Соломон хочет. А вдруг прошлое вернет?»

От последней мысли у Кати пересохло в горле. Она не хотела возвращаться назад, несмотря на тоску по детям, которую умудрилась немного заглушить, стараясь об этом не думать. А больше никого и ничего в прошлом не содержалось, чтобы она захотела его вернуть. Ей нравилось много работать в своей студии. Катя с наслаждением ныряла из одной идеи в другую и испытывала истинное удовольствие, когда голова ее была вечно занята. Нравилось то, что Музыкант находился теперь рядом, и не нужно было испытывать угрызения совести за непозволительную любовь. Нравилось то, что он не мучает ее бытом, к которому и сам не проявлял никакого интереса.

Впрочем, Катя еще с детства поменяла много городов и внезапные обрывы связей с друзьями и знакомыми, родными и коллегами ей были привычны, в отличие от Музыканта, который до Кати вел на редкость упорядоченный образ жизни, предписанный любому человеку благочестивыми нормами общества.

Музыкант почти не думал о прошлом, не потому что не хотел, а потому что целиком был поглощен студией и музыкой. У него не оставалось ни места в сердце, ни времени на то, чтобы вспоминать или сожалеть о том, чего теперь не осталось. Иногда проскальзывало неудобство перед теми, кто остался за чертой «ремикса», но оно проворно уходило в небытие под тем оправданием, что место Музыканта, как сына и мужа, коллеги и друга, кем-то благополучно занято. То место, которое он и раньше считал не вполне своим.

* * *

Катины мысли опять невольно вернулись к детям, и ее сердце тотчас откликнулось раздирающей болью, и она перевела взгляд на Музыканта: «Что же мы наделали, Семеныч?». Но он смотрел на прозрачную зажигалку, которая все быстрее переворачивалась тремя его пальцами, выдавая волнение от уверенности в том, что Соломону не нужны деньги. Конечно, он приехал за долгом, считал Музыкант, вот только не мог себе и представить, что именно Соломон может потребовать.

«Как еще он нас нашел? – подумал Музыкант. – Ведь не в офис приехал, не позвонил предварительно, а словно подстерегал и появился там, где меньше всего можно было ожидать встречи. Типа, он такой крутой, все знает и может. Ходить в должниках у того, кто так запросто может поменять прошлое – не совсем приятно…»

– В общем, так… – Соломон внимательно посмотрел на хмурых собеседников, подождал, пока официант расставит приборы и разольет зеленый чай. Музыкант с Катей переглянулись, а затем вновь развели взгляды. Она опять уставилась в окно, а он – на стоящую перед ним чашку чая. Оба напряженно ждали.

– Работа моей студии, которая вам небезызвестна, благодаря действиям некоторых эксцентричных личностей, полностью остановлена, – Соломон укоризненно бросил взгляд на Катю, но выражение ее лица оставалось по-прежнему безучастным. Она и не подумала повернуть головы, словно речь Соломона к ней никак не относилась. – Поэтому виновным я предлагаю возместить мне убытки и тем самым, исчерпать конфликт. Деньги, как вы понимаете, мне не нужны.

Соломон нарочно сделал выразительную паузу.

– И что же тебе нужно? От нас? – первой не выдержала Катя, нарушив свое молчание.

– Моя студия, – ответил Соломон. – Люди разбежались. Город был оцеплен несколько недель, пока проводились восстановительные мероприятия. Вам требуется построить и организовать работу новой студии. Более крупной, и по максимально возможному количеству направлений. Кроме того, надо построить дополнительный комплекс, в котором будут жить сотрудники студии. Опыт по организации подобного у вас уже есть… В городе ведется крупномасштабная застройка.

– А какой толк от нас? – поинтересовалась Катя, одновременно обрадованная таким предложенным способом погашения долга, и крайне недовольная тем, что из Москвы придется уехать именно тогда, когда все стало налаживаться. Мысленно Катя мгновенно успела навестить будущее в виде обанкротившейся в их отсутствие студии и тоски в чужом городе на берегу высохшего моря. – Мы…

– Мне нужны свои люди. А вы теперь полностью принадлежите мне, – отрезал Соломон.

Зажигалка в руках Музыканта одновременно с хрустом его пальцев красноречиво треснула. Катя вздрогнула, а Соломон услужливо протянул Музыканту пару салфеток.

– Здесь у меня есть некоторая документация, планы, проекты и графики, – сменив тон, доброжелательно продолжил Соломон и достал из барсетки футляр с жестким переносным диском. – Ознакомьтесь и приступайте к делу.

Музыкант положил остатки зажигалки в пепельницу, счищая приставшие к коже кусочки пластмассы и тщательно промокая салфеткой выступившие капельки крови из образовавшегося пореза.

– Когда? – глухо проронил он.

– Надолго? – вторила ему Катя.

– Поедете в Таркабулак, город носит новое название. Я его почти восстановил. Там будет центральная арт-студия, – проигнорировав их вопросы, не спеша продолжил Соломон. – «Тарк» в переводе означает отречение, а «булак» – горный источник, ручей. Вообще любой город можно сделать бесподобным. Архитектура, национальное великолепие… Жаль, что люди не привыкли создавать и окружать себя красотой. Да, весьма жаль…

Соломон, сделав глоток чая, отставил чашку, достал из бумажника несколько купюр и положил их на стол.

– Мне пора, – он встал, надел белый пиджак, висевший на спинке кресла, и направился к выходу, совершенно не обращая внимания на то, что ни Музыкант, ни Катя не соизволили попрощаться, а только метнули на него две пары одинаково недовольных светлых глаз. Соломон подавил улыбку, выходя из зала небольшого кафе железнодорожной станции.

Официант хотел было проскользнуть к столику, увидев подложенные под блюдце деньги, но выражение единственных посетителей, остановило его. Двое сидели напротив друг друга и молчали, мрачно глядя на черный кожаный футляр, лежавший в центре стола. К чаю они не притронулись.

– Как бомба, – нарушила Катя оцепенение, кивнув на портативный накопитель информации.

– Пей чай и пошли, – сердито сказал Музыкант. – Не ела ведь с самого утра. Черт тебя дернул поехать на эту станцию.

– А он меня, наверное, и повез? – съязвила Катя. – Тон-то смени. Что делать будем?

– Вот скажи мне, от какого ума тебе тогда потребовалось обнародовать никем неподтвержденный факт употребления инджинового порошка, да еще таким идиотским способом?

– Во благо человечества. Чего ты заводишься?

– Чай пей.

– Я не пью зеленый чай!!! – она негодующе посмотрела на него. Рассерженные льдинки в глазах Музыканта постепенно стали таять. И Катя, воспользовавшись моментом, тут же просунула руку под его ладонь. – Миш…

Музыкант мимолетно коснулся ее запястья губами.

– Ладно, проехали… Официант! Принесите черный чай. Есть будешь?

Катя отрицательно покачала головой.

– Я одного не понимаю. Маловероятно, что это такое уж выгодное вложение средств… Студия эта Соломоновская.

– Ты думаешь, почему он не торгует нефтью, да?

– Типа того, – согласился Музыкант.

– А вот ты сейчас чем занимаешься? Когда у нас появились деньги?

– Чем хочу, тем и занимаюсь. Музыку пишу, – не понимая, к чему ведет Катя, ответил Музыкант.

– И заметь, некоторые проекты у нас заведомо убыточные, но это нас не сильно волнует. Я думаю, что Соломон уже наторговался нефтью и теперь так же, как и ты, занимается всякой ерундой, которая ему любопытна.

– Да не похож он на человека, который будет что-то делать без прибыли. Ради удовольствия, – возразил Музыкант. – Я никогда даже не поверю, что он может заняться благотворительностью, например.

– Значит, там есть прибыль или еще кое-что, что мы не улавливаем, – задумчиво произнесла Катя, с наслаждением глотая принесенный официантом горячий крепкий чай. – А может, Соломон так развлекается.

– Создается впечатление, что студия нужна именно для дела, а не для развлечения. Он сказал, там будет центральная. Скорее всего, будут и следующие.

– Вот интересно, что вместо инджина он еще задумал? Пресса утихла, и до сих пор так и осталось за кадром, зачем Соломону нужен был этот порошок, и что он из себя представляет. Наркотик, взрывчатка, лекарство?

– Надеюсь, ничего. Я с ним разговаривал тогда.

– И ты ему поверил? – расхохоталась Катя.

– Без всяких сомнений, – кивнул Музыкант. – Потому что он прибавил, что пойдет согласно собственному мазхабу.

– Чему?

– Учению.

– А с нашими делами что делать будем? – перевела разговор Катя.

– Да ничего. На Королева пока свалим. Больше не на кого.

Катя поморщилась. Музыкант засмеялся:

– Почему ты его так не любишь?

– Не нравится он мне, – честно призналась Катя. – Мягкий, добрый, довольный, как колобок.

– А тебе вообще хоть кто-нибудь нравится? – серьезно посмотрел на нее Музыкант.

– Ты. Временами.

– А «не временами»? – насторожился он.

– А «не временами», – повторила Катя, – я тебя просто люблю.

– Все, пойдем. Посмотрим, что на диске, и к Королеву.

– Я… я… – вдруг захохотала Катя. – Я представила, как через какое-то время мы вернемся, а в нашей студии всякие дети под Королевским началом танцуют танец…

– Катя… – снисходительно улыбнулся Музыкант. – Королев любит детей, как надежду на будущее. Как нечто неиспорченное, новое. Как гипс, из которого он вылепит новое общество. Он старается хоть что-то сделать, создавая школы с новыми принципами обучения. И меняя систему образования. А Ферт, к примеру, тяготеющий к режиму, понял, что командовать безвредно для животных.

– Танец, – захлебываясь от смеха, продолжала она, не слушая Музыканта. – Танец маленьких утят. С гигантскими утятами, специально выращенными для этой цели на ферме Ферта…

– Королев – нормальный мужик. Все будет хорошо, – засмеявшись, махнул рукой и Музыкант. – Пойдем.

– Я есть хочу, – просительно посмотрела на него Катя.

– Я десять минут назад предлагал тебе! Ты издеваешься?

– Но я тогда не хотела, – развела руками Катя. – Не ты ли ма… маз… мазхабатично подводишь меня к тому, что было бы неплохо жить, прислушиваясь, прежде всего к своим желаниям, ибо они и есть – опорные точки пути, по которому должна идти каждая душа?

– Пока приготовят – опять перехочешь. Все. Некогда, – с досадой осек ее Музыкант, в очередной раз поразившись Катиному умению переворачивать его же слова в свою пользу, искажая смысл, делая его буквальным или, наоборот – глобальным. Он часто говорил Кате о том, что человек ищет только собственное удовольствие в жизни. Даже священник, доказывал Кате Музыкант, действует не ради и не для своей веры, или людей, а потому, что он получает удовлетворение, живя именно так, в служении Богу. Музыкант утверждал, что люди лгут о какой-то жертвенности и еще лицемерно ею же умудряются возвысить себя перед обществом или собой, а то еще и попрекнуть ею того, ради кого они, собственно, чем-то, типа, пожертвовали. «Любые альтруисты просто получают кайф от альтруизма, как маньяк от убийства» – говорил он Кате. И не раз одергивал ее на любое: «Я ради тебя рано встала… Я для тебя старалась… Я тебе сделала…» – жесткой фразой: «Не делай того, чего не хочешь. Это никому не нужно. Это тебе захотелось что-то мне сделать. Тебе…»

Музыкант встал из-за стола. Катя со вздохом поднялась следом. Однако, подходя к барной стойке и рассчитываясь, Музыкант все-таки попросил завернуть с собой пару бутербродов и бутылку воды.

– На, – протянул ей сверток с едой Музыкант, когда они сели в машину.

– Я не хочу.

Музыкант в сердцах ругнулся.

– С тобой нужно иметь железную выдержку.

– Вот и скажи мне спасибо за дополнительное приобретенное положительное качество. Домой?

– В офис. Спасибо. Я и так уже самый добрый и покладистый.

– Зато я… – Катя спешно попыталась вспомнить хоть одну, несомненно, одобрительную черту своего характера, но так и замолчала, не закончив фразу.

– Зато ты, – горько усмехнулся Музыкант. – Бесспорный аргумент.

* * *

Часа три они досконально изучали документацию по проекту Соломона. Потом, горячо споря, с грехом пополам составили предварительный план действий.

– Одно радует, что финансирование избыточное. Не поскупился Соломон, – произнес Музыкант. – Можно плыть.

– Не радуйся. Что-то подводное наверняка обнаружится, и брешь пробьет. Вот посмотри. Что это за чушь?

– Где?

Катя ткнула пальцем в распечатки материалов Соломона. В указанном месте содержались подробные рекомендации по архитектурным формам зданий, в которых должны были работать и отдыхать люди. Часть зданий предполагалось делать с пирамидальными крышами, а часть – со сферическими.

– Нормально, – отмахнулся Музыкант.

– Но я не вижу в этом ничего нормального, – недоуменно проговорила Катя.

– Сейчас объясню, – Музыкант разложил на столе бумаги. – Там, где люди работают или занимаются творчеством, и там, где люди отдыхают, разные биополя. Архитектура таких зданий, в частности крыш, должна отличаться. Потому что время, которое там проводят люди, используется для разных целей. Работать комфортнее в одних условиях, а отдыхать в других. Поэтому работать следует в зданиях с пирамидальными крышами, а отдыхать – в зданиях со сферическими крышами.

– Крыша тут причем?!

– Это самое главное, – мягко проговорил Музыкант, стараясь ей объяснить подробнее. – Если верить тому, что написано, именно в крышах концентрируется нематериальная энергия, которую вырабатывает человеческое сознание. Во время осознанного вдохновенного занятия, то есть творческой работы, человек излучает более мощную энергию. Пирамида ее мало того, что долго сохраняет, так еще и сильно концентрирует, и излучает дальше в требуемой направленности. То есть пирамида делает энергию самостоятельной. Это передатчик сигнала, условно говоря. А энергия отдыха и покоя – она ленивая, кратковременная. Это вспомогательное устройство. Типа батареи в ноутбуке. Ее хватает ненадолго. Но если, например, плохое настроение, то ее вполне хватит, чтобы подкорректировать свое состояние. Человек отдохнет и снова начнет накапливать положительную энергию комфорта. Сфера нужна только для собственного резервного обеспечения. Как сито. Плохое – она будет подавлять, а хорошее вбирать. Ты обращала внимание на то, что верхняя часть черепной коробки головы человека как раз в форме полусферы? Именно поэтому человек вечно стремится только к тому, чтобы получить удовольствие. Чтобы накопить как можно больше этой ленивой энергии, которая и будет гасить негатив.

Катя приоткрыла рот, слушая. Глаза ее распахнулись от удивления и недоверия к сказанному, а мозг лихорадочно искал подвох. Но к великому Катиному сожалению, она иногда не могла определить, когда Музыкант шутит, напуская на себя солидно-безразличный вид, а когда говорит действительно важные вещи, преподнося это так, что можно подумать о розыгрыше. Катя глубоко вздохнула, приготовившись к словесной атаке, чтобы в ее процессе выяснить, говорит Музыкант сейчас серьезно или смеется над ней.

– Привет, что случилось? – Королев без приглашения вошел в кабинет, предварительно дежурно стукнув пару раз.

Катя, еще секунду назад напоминавшая растерянного нахохлившегося воробушка, мгновенно переменилась:

– Ферт с Ксенией отчалили в Неизвестность, бросив на нас свою ферму. А нам тоже нужно срочно уезжать, и ты единственный, кто остался из всей компании. Ресторан Серого, нашу студию и ферму Ферта мы торжественно делегируем тебе.

– Дела… – собираясь с мыслями, протянул Королев.

– Кофе? – предложил Музыкант.

– Не помешало бы. Я сейчас занимаюсь организацией и проведением детских конкурсов. Музыкальных, хореографических, литературных… Поделок разных. Дети ведь такие умельцы мастерить что-нибудь своими руками. В общем, все, в чем может проявить себя ребенок, является очень важным. Это нужно развивать и всячески содействовать этому. Ребенок… Когда он появляется на свет, нужно приложить максимум сил, чтобы помочь ему проявиться. А у нас в стране это возможно только при обеспеченных родителях. Ведь это неправильно! Сколько талантов может заживо сгнить!

– Сколько взрослых людей остаются мертвецами, – задумчиво прошептала Катя.