Текст книги "Шах и мат"

Глава 9

Моя жизнь – бесконечный повтор «Огненного фестиваля»[30]30
  «Огненный фестиваль» (англ. Fire Festival) – один из крупнейших случаев мошенничества, организованный известными музыкантами.


[Закрыть], так что нечего удивляться. И все равно у меня шок, ведь я начала играть в шахматы всего три недели назад, а уже вовлечена в скандал.

Ну правда, что за черт?

«Люди пишут о тебе в твиттере, – шепнула мне Дефне несколько минут назад. – Все это бред. Народ на твоей стороне».

Слава богу, что ни моя мама (слишком чувствительная), ни Дарси (слишком маленькая), ни Сабрина (слишком поглощена тиктоком) не сидят в твиттере. Стоило взять себе шахматный псевдоним. Королева Ван Ладьевна. Ферзи Маккасл. Пешкарелла Черная.

– Но она же победила.

Дефне представилась моим тренером и уже десять минут пытается оспорить решение организаторов. Я стою рядом, едва понимая, о чем речь.

– Все верно, да, – говорит организатор, в то время как его умоляющий взгляд просит немного анальгетика для облегчения боли.

Он перенес разговор со сцены в укромное место, где нет камер, но журналисты все равно кружат вокруг, как голодные акулы. Судя по всему, все самые смачные подробности все равно покажут по телевизору.

– Есть правила, – продолжает мужчина, – и одно из них гласит: в протоколе можно отмечать только ходы. А мисс Гринлиф… хм, нарисовала некоторые посторонние вещи и…

– Ну давай же, Рассел, – очевидно, Дефне с ним давно знакома. – Это ее первый турнир – она понятия не имела.

– Тем не менее ее оппонент подал жалобу. Это его право.

Десять пар глаз направлены в сторону Коха, который взирает на нас с высоты своего ухмыляющегося расстройства личности. Он меня переиграл, за что я хочу обдать его кипятком и скормить ядовитым древесным лягушкам.

– В чем вообще смысл этого правила? – ворчу я себе под нос.

– Чтобы игроки не портили записи – иногда это может послужить преимуществом, – отвечает Дефне. – Правда, это правило не пересматривали сотню лет. Могли бы придумать, что и жареную курицу можно есть только руками.

– Что она там рисовала? – лениво спрашивает Сойер своим глубоким голосом.

Вишенка на торте: Нолан Сойер и его менеджер – собранная и по-деловому одетая рыжая особа за тридцать – участвуют в этом и без того неприятном разговоре. Сойер возвышается надо мной, руки скрещены на груди, черный блейзер, надетый поверх белой рубашки, расстегнут у горла.

«До ужаса привлекательный», – несвоевременно вякает мой внутренний голос. Я заставляю его заткнуться.

По крайней мере, стиль общения Сойера с Кохом доказывает, что он ненавидит его всеми фибрами души. Я все еще не знаю, какого он мнения обо мне, но даже если я ему неприятна, в его списке ненависти я далекий второй номер.

– Вот, – Дефне передает ему мой протокол, и я чувствую, как краснею.

– Едва ли рисунок… – он всматривается в изображение на полях; брови вопросительно изогнуты, – кошки может помочь получить преимущество в партии.

– Это морская свинка, – бормочу я, и на меня тут же устремляется двенадцать пар неодобрительных глаз.

– К сожалению, правило сформулировано общими словами, – объясняет Рассел. – Я бы не стал за такое дисквалифицировать, но оппонент мисс Гринлиф, мистер Кох, настаивает именно на этом.

– Это дерьмо собачье. – Сойер с равнодушным видом возвращает протокол.

– Что, Сойер? – ухмылка Коха становится резче. – Боишься, что я уложу тебя на лопатки?

Не по этой ли причине Сойер на моей стороне? Он всерьез думает, что победить меня будет гораздо проще? Беспокойство щекочет мой желудок, но я вовремя напоминаю себе, что мне безразличны и шахматы, и мальчишки, и мужчины, которые в них играют. Это обман. Я их всех обманываю ради денег.

– Закрой пасть, Кох, – реагирует Сойер скорее раздраженно, чем злобно, будто Кох всего лишь назойливый комар, от которого он пытается отмахнуться. – Если вы исключите Мэллори, – говорит он таким тоном, словно у него есть право на мое имя, – я отказываюсь играть.

Рассел бледнеет. Вряд ли его репутации пойдет на пользу добровольный выход из соревнования лучшего игрока.

– В таком случае мистер Кох будет автоматически объявлен победителем.

– Меня все устраивает, – парирует Кох.

Сойер раздумывает какое-то время. Затем разочарованно трясет головой. Его челюсть сжимается, и я жду, что сейчас он начнет делать то, что и всегда: кричать, устроит сцену, сломает что-нибудь.

Но ничего из этого не происходит. Он поворачивается ко мне и долго смотрит, а я не могу понять, что он хочет этим сказать.

– Ненавижу все это дерьмо, – бормочет он, а потом начинает подниматься обратно на помост, чтобы в очередной раз занять свое место.

Рассел облегченно выдыхает. Я едва удерживаюсь от соблазна поставить Коху подножку, когда он следует за Сойером.

– Мерзость, – говорит мне Дефне. Когда партия начинается, ее взгляд прикован к мониторам, где идет прямая трансляция. – Ну и кретин.

– Ага. Если честно, думаю, нам лучше уйти. Не хочу смотреть, как играет Кох… Подожди. Что делает Сойер?

Он перемещает своего коня в наистраннейшей манере. Вперед – назад, затем снова вперед – назад. Куча бесполезных, беззвучных ходов, в то время как Кох на полном серьезе собирается атаковать белыми.

– Он… – На лице Дефне медленно расползается ухмылка. – О, Нолан. Маленький засранец.

– Зачем он это делает?

– Дает Коху фору.

– Почему?

Дефне рукой прикрывает рот, чтобы скрыть смешок. Все вокруг перешептываются.

– Он показывает Коху, что может разгромить его даже из уязвимой позиции.

– Это…

– Будет серьезным унижением.

– Но это безумие. Я хочу сказать… Что, если он проиграет?

Однако мои опасения напрасны. Сойер выигрывает за такое рекордное количество ходов, что не может вызвать ничего, кроме стыда. Со стороны Коха, разумеется. Бедняга раскраснелся как помидор, глядя, как Рассел – организатор турнира, который вечером гарантированно приложится к бутылке, чтобы выкинуть из головы весь этот ужас, – вручает Сойеру чек на пятьдесят тысяч долларов.

Мои глаза готовы вылезти из орбит, возможно, позже мне понадобится оперативное вмешательство.

– Пятьдесят тысяч долларов?

– Ну, это всего лишь открытый турнир, – объясняет Дефне. – Знаю, это немного, но…

– Да это дофига денег! – я едва не давлюсь собственной слюной.

Кто же знал, что здесь такой большой приз? Это что, «Онлифанс»?

Не могу перестать следить за Сойером, пока он спускается со сцены. Пресса мгновенно окружает его и заваливает вопросами, но он поднимает руку – и журналисты как по команде расступаются, будто и правда боятся этого нестабильного, непредсказуемого двадцатилетнего парня. А затем…

Затем к нему подбегает красивая девушка с длинными темными волосами, и он обнимает ее. Я смотрю, как она смеется, как он выдавливает из себя что-то наподобие улыбки, как закидывает руку ей на плечо и направляется к выходу. Мне приходится отвести глаза, потому что… я бы не хотела встретиться с его взглядом, способным высосать душу.

Пока размышляю о том, как, должно быть, несчастна его подруга из-за непростого характера Сойера и слухов о сестрах Бодлер, ко мне подходит темноволосая молодая девушка с бейджиком Би-би-си. Я открываю рот, чтобы произнести: «Нет, пожалуйста, не заставляйте меня это делать, не заставляйте меня давать интервью», – но она заговаривает первой:

– Мэллори? Меня зовут Элени Гатаки. Приятно познакомиться.

– Я сейчас немного…

Она замечает, что мой взгляд застыл на ее бейджике.

– Я здесь не для… Просто стажерка.

– О, – расслабляюсь я.

– Ну, пока что. Надеюсь, однажды я стану репортером и буду делать материалы о шахматах для Би-би-си. В любом случае я просто хотела сказать, что ваша игра была великолепна. Я уже ваша фанатка! Между нами, настоящий корреспондент Би-би-си – скучный, старомодный мужик, который пишет только про одних и тех же трех чуваков. Но я собираюсь предложить начальству свою первую статью, и она будет о тебе. Ну, не совсем о тебе, а о твоем стиле игры. Ты так круто играешь, настоящее удовольствие!

Я сбита с толку ее энтузиазмом. Без понятия, как ей лучше ответить, поэтому испытываю благодарность, когда Рассел прерывает нас и спрашивает, не могу ли я подойти к нему.

– Мне жаль, что так случилось. – Он протягивает конверт. – Вот приз за выход в полуфинал.

Я вскрываю его, ожидая… Не знаю. Брошюру о том, как эффективно использовать сицилианскую защиту. Купон на двухчасовую консультацию со спортивным психологом. Наклейки с Лило и Стичем.

Только не чек. На десять тысяч долларов.

Это ошибка. Но моя первая, животная реакция – взять его. Спрятать. Сбежать с ним.

Я хочу эти деньги. О, сколько на свете способов их потратить! Я могла бы погасить долг по кредиту. Открыть сберегательный счет. Заплатить за курсы механиков. Сказать «да» Дарси и Сабрине, когда они потребуют очередную банальную хрень. Роликовые коньки. Слайм. Уроки игры на пианино. Плюшевого тамарина.

Боже, как я хочу эти деньги. Желание столь велико, что мне надо избавиться от этой суммы немедленно.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – говорю я Дефне, когда она моет руки в удивительно пустом женском туалете. – Я… Мне дали чек. По ошибке, думаю. Десять тысяч.

– Это приз для полуфиналистов. – Она недолго борется с мыльницей. – Ты разве не читала, что написано на их сайте?

У этого турнира есть сайт?

– Я… – Моргаю. Десять. Тысяч. Долларов. О боже. Но… Я не могу. Я должна отдать ей эти деньги. – Вот. – Даю ей чек. – Ты мой спонсор. Это твое.

– Не-не. Ты заработала их. Хотя, предполагаю, тебе нужно заплатить с них налог. Уточни у своего бухгалтера.

Мой бухгалтер. Точно. Тот самый, который сейчас отдыхает на Сейшелах вместе с моим управляющим хедж-фондом.

– Я пойду за машиной, и мы поедем домой. Но, Мэл, – Дефне серьезно на меня смотрит, – главный приз в чемпионате мира – два миллиона долларов. В Турнире претендентов – сотня тысяч. Уточняй заранее, раз ненавидишь читать правила на сайтах. – Подмигнув, она удаляется, оставив меня наедине с чеком, на который я пялюсь целую вечность.

Кажется, мне нужно кардинально пересмотреть свой план «притворяйся, что умеешь играть в шахматы».

Глава 10

Дефне настаивает, чтобы в понедельник я осталась дома, переспала свое «шахматное похмелье» и пережила весь абсурд, который случился во время турнира. У меня не так часто выдается свободный день, а тут еще и сестры не будут болтаться под ногами. И когда в воскресенье вечером я иду спать, то думаю только о том, чтобы пускать слюни на подушку до полудня, а затем в пижаме отправиться на машине в «Криспи Крим», купить столько пончиков, сколько вешу сама, и съесть девяносто процентов из них вместе с мамой за просмотром шоу «В плену ненужных вещей» на «Ютьюбе».

Но в реальности все складывается иначе.

Думаю, в этом виноват чек, спрятанный во внутреннем кармане моей просторной сумки. Я просыпаюсь в шесть тридцать и сразу захожу на chessworld.com, изучая информацию о каждой партии Мальте Коха.

Их много, и он чертовски хороший шахматист.

Не без слабостей, конечно, которые нельзя было бы обернуть в свою пользу. В полукоматозном состоянии – с засушками в глазах – я ищу ошибки в его игре.

О, и еще: у меня новый главный враг. «Мне больше нравится, когда женщины знают свое место и участвуют только в женских турнирах». Теперь цель моей жизни – повторить ему те же слова после того, как поставлю шах и мат его бесполезному, жирному королю.

– Пожа-а-алуйста, отвези нас в школу! – клянчит Дарси и из мести пукает в мою сторону – это ее новый любимый утренний ритуал.

В машине она трещит так, что уши вянут: самцы морских коньков вынашивают потомство, медузы бессмертны, у свиней оргазм длится полчаса (заметка на будущее: установить на гаджетах родительский контроль). Сабрина сидит тихо, в ушах – наушники, голова склонена над экраном телефона. Я пытаюсь вспомнить, говорила ли она что-нибудь после пробуждения. Потом пытаюсь вспомнить, когда мы с ней вообще разговаривали в последний раз.

М-м-м.

– Эй, – говорю я, припарковавшись, – ты заканчиваешь на час раньше Дарси, верно?

– Ага, – тон оборонительный.

– Тогда я заберу тебя.

– Зачем? – тон оборонительный и подозрительный.

– Можем вместе чем-нибудь заняться.

– Чем, например? – она все еще защищается, но к прежней интонации примешивается что-то еще. Надежда. А еще немного радости. – Можем зайти в кафе на углу и купить кофе.

– Хорошо. Только без кофеина, – добавляю я.

Она хмурится:

– Это почему?

– Тебе еще рано.

Сабрина хмурится сильнее. Я теряю ее.

– Могу помочь с домашкой, – предлагаю я, пытаясь оживить энтузиазм.

– Я постоянно пью кофе. А с домашкой мне давно никто не помогает. Если не заметила, мне больше не девять, Мэл, – она закатывает глаза, и я понимаю, что потеряла ее окончательно. – Я погуляю у школы с другими девчонками с дерби, чтобы мама не заезжала два раза.

Сабрина выскальзывает из машины не попрощавшись, а я киплю из-за произошедшего всю дорогу до кредитного союза.

Я бы с удовольствием поместила деньги на семейный счет, но не могу придумать ни единого оправдания, которое не упоминало бы шахматы: «Мама, я выиграла в лотерею. Я разогревала овсянку Дарси в микроволновке слишком долго, и она превратилась в бриллиант. Я тайком пишу эротические рассказы о фурри».

Ага. Ни за что.

Я оплачиваю просроченные счета, кладу остаток на свой счет и отправляюсь по делам, которыми обычно занимается мама. И повсюду – в очереди в супермаркете, в центре переработки отходов, пока жду, когда мама закончит работать, чтобы пообедать с ней, – каждый раз, когда мне удается урвать десять свободных минут, я провожу их в телефоне за изучением партий Коха.

Мне не следует этого делать. Границы и все в таком духе. Шахматы – это просто работа, а сегодня у меня выходной. Я обещала себе.

«Ничего страшного, – возражает внутренний голос. – Ты думаешь о призовых деньгах. Ты не влюбляешься в шахматы заново. Сейчас ты думаешь головой».

Да. Именно. Точно.

В середине дня я забираю сестер и насильно погружаюсь в киновселенную седьмого класса, которая захватывает похлеще бразильского сериала.

– …И Джимми такой: «Меня тошнит от жвачно-розового». А Тина такая: «Моя кофта жвачно-розовая». А Джимми такой: «Нет, у тебя приятный розовый». А Тина нашла в гугле, как выглядит жвачно-розовый, и ее кофта была точно такого же цвета. И Джимми такой: «Что ты хочешь от меня услышать?» И Тина такая: «Просто признай, что тебе не нравится моя кофта».

– И что сказал Джимми? – спрашиваю я, въезжая на подъездную дорожку нашего дома, полностью увлеченная школьной драмой.

– А он такой весь типа…

– На крыльце какой-то парень, – перебивает меня Сабрина.

– Скорее всего, почтальон, – рассеянно говорю я. – Так что сделал Джимми?

– Это не почтальон, – замечает Сабрина. – Если бы.

Я перевожу взгляд туда, куда она показывает. И молниеносно вжимаюсь в сиденье:

– Дерьмо.

– А тебе можно говорить «дерьмо» в нашем присутствии? – спрашивает Дарси.

– Ага… Что же случилось с Мэл, которая вела себя по педагогическому пособию?

Быть не может. Его здесь нет. Не может быть. У меня галлюцинация. Параноидальный бред. Именно. Из-за химикатов в «Твиззлерс». Все из-за ядовитых красителей.

– …Мэл. Мэл?

– Что с ней не так?

– Может, инсульт? Она уже в возрасте.

– Звони 911!

– Уже.

– Нет… Сабрина, не звони в 911. Я в порядке. Просто подумала, что увидела… – Вновь бросаю взгляд на крыльцо. Он все еще там.

Нолан.

Сойер.

На.

Моем.

Крыльце.

Ладно. Это или Сойер собственной персоной, или инопланетянин в его обличье. Я бы предпочла последний вариант.

– Ты его знаешь? – интересуется Сабрина.

– Выглядит так, будто знает, – говорит Дарси. – Это один из твоих секс-дружков?

– Может, он ее преследует, – предполагает Сабрина.

– Мэл, у тебя есть преследователь?

Сабрина фыркает:

– Сама не разрешает мне смотреть сериал «Ты», потому что мне четырнадцать, а теперь выясняется, что у нее есть собственный сталкер?

– Может, переедем его? Кровь вообще отмывается от деревянных поверхностей?

– Нет! – Я вскидываю руки. – Он не мой сталкер. Просто… эм, друг.

Друг, который, возможно, терпеть меня не может. Если найдут мое тело и причиной смерти будет удушье, проверьте его покупки. Там вы точно найдете веревку. Или целый моток зубной нити.

– Коллега, если быть точной.

Дарси с Сабриной обмениваются многозначительными взглядами, не обещающими ничего хорошего. Затем они с чрезмерным рвением выпрыгивают из машины.

– Пойдем знакомиться с ним!

Я спешу следом, надеясь, что все это слишком реалистичный сон.

В смысле кошмар.

Сойер прислонился к перилам, руки скрещены на груди, взгляд бегает между нами, будто он пытается понять, почему мы так похожи. Это всегда сбивает людей с толку, когда они видят нас впервые. Мне приходится останавливать себя, чтобы не сболтнуть лишнего типа: «Они мои сестры, не дочери…» Да, людям порой приходит в голову и такое.

На нем джинсы и темная рубашка. Возможно, из-за того, что перед ним нет доски и арбитра, а в поле зрения – прессы, он почти непохож на себя. Вполне сойдет за атлета. Или студента на футбольной стипендии. Суровый, привлекательный молодой человек, который – предположительно – не встречался с Бодлер, не называл – подтвержденная информация – интервьюера ублюдком, потому что тот заявил, что его игра выдохлась.

– Ты друг Мэл? – спрашивает Дарси.

Сойер склоняет голову набок. Изучает ее. Ни тени улыбки.

– А вы – друзья Мэл?

Если бы в мире существовала справедливость, Дарси и Сабрина хорошенько бы высмеяли его, а после выпроводили вон. Но нет, они хихикают, как обычно делают в присутствии Истон. Что за…

– Как тебя зовут?

– Нолан.

– Меня Дарси. Как мистера Дарси. А это Сабрина. Как Сабрина Фэйр[31]31
  «Сабрина Фэйр» (англ. Sabrina Fair) – пьеса Сэмюэля Тейлора, написанная в жанре романтической комедии.


[Закрыть]. Только Мэл не назвали в честь литературного персонажа, потому что… Мы точно не знаем, но, подозреваю, наши родители посмотрели на нее и решили снизить свои ожидания. Она говорит, вы вместе работаете?

Сойер кивает:

– Так и есть.

– В центре для пенсионеров?

Нолан колеблется, явно озадаченный. Первый раз за все время он переводит взгляд на меня. Видит, что я на грани панической атаки. И говорит:

– Где же еще?

– Ты когда-нибудь кормил белочек?

– Девочки, – вмешиваюсь я, – идите скажите маме, что мы дома, ладно?

– Но, Мэл…

– Сейчас же.

Они шаркают по направлению к сетчатой двери и хлопают ею изо всех сил, как будто я лишила их фантастической возможности попялиться на Сойера. Едва они оказываются вне зоны слышимости, я позволяю себе вспомнить о его присутствии.

Между нами ощущается некое противостояние. Я смотрю на него, он – на меня, и мы оба ничего не предпринимаем. Присматриваемся. Пытаемся почувствовать, что задумал другой. В моем случае я прикидываю пути к отступлению.

Внезапно он спрашивает:

– Собираешься сбежать?

Я напрягаюсь:

– Что?

– Обычно ты сбегаешь от меня. Так что, навострилась уже?

Он прав. Но ведет себя грубо.

– Ты обычно позволяешь мне съесть твоего короля. Собираешься отдать мне его и на этот раз?

Я рассчитывала на резкий, смертельный удар. Но Сойер делает то, чего я от него никак не ожидала, – улыбается.

Почему он улыбается?

– Откуда у тебя мой адрес?

– Это было несложно.

– Это не ответ.

– Не ответ. – Он вертит головой, осматривая сад: старый батут, который давно пора выбросить, абрикосовое дерево, не знающее, как выращивать плоды, минивэн, который я латаю как минимум раз в месяц. Легкое чувство стыда поднимается изнутри, и я ненавижу себя за это.

– Ты не мог бы все-таки ответить?

– Я хорошо обращаюсь с техникой, – загадочно отвечает он.

– Ты взломал базу данных Министерства обороны США?

Его брови взлетают.

– Думаешь, там хранят адреса?

Без понятия.

– Тебе что-то от меня нужно?

– Ты правда работаешь в центре для пенсионеров? – Он вновь поворачивается ко мне лицом. – Помимо шахмат?

Из меня вырывается вздох.

– Не то чтобы это тебя касалось, но нет.

– Обманываешь сестер, да?

– Упоминать шахматы в этом доме не самая лучшая идея, – зачем вообще я это говорю?

– Понимаю. – Сойер облокачивается на поручень, неторопливо постукивая пальцами. – Знаешь, я как-то раз играл против твоего отца.

Я цепенею. Заставляю себя расслабиться:

– Надеюсь, ты выиграл.

Надеюсь, ты унизил его. Надеюсь, он рыдал. Надеюсь, ему было больно. Я скучаю по нему.

– Так и было, – он колеблется. – Мне жаль, что он…

– Мэллори? – мама выглядывает из дверного проема. Именно в тот момент, когда мы говорим о папе. Дерьмо, дерьмо… – Познакомишь меня с твоим другом?

– Это… – Я закрываю глаза. Она, скорее всего, ничего не слышала. Все в порядке. – Это мой коллега Нолан. Мы вместе работаем, и мы… собирались перекусить, но я забыла о нашей договоренности, так что он просто… Он просто сейчас уйдет.

Нолан улыбается маме, совсем непохожий на того угрюмого взрослого ребенка, каким я привыкла его видеть.

– Приятно познакомиться, миссис Гринлиф.

– О, не очень хорошо вышло. Нолан, останешься с нами на ужин? У нас полно еды.

Знаю, что он видит: женщину, которой почти пятьдесят, но которая выглядит гораздо старше. Уставшую. Хрупкую. Знаю, что видит мама: высокого и привлекательного молодого человека. Вежливого. Он пришел, чтобы увидеть ее дочь, которая много с кем встречается, но никогда не приводит никого домой. В этой ситуации легко обмануться. Мне нужно немедленно все прекратить.

Именно об этом я думаю, когда открываю рот, чтобы сказать маме, что Нолан не может остаться. Именно об этом я думаю, когда Нолан на долю секунды опережает меня:

– Спасибо, миссис Гринлиф. Я с удовольствием.

Сойер садится на папино место.

Это ничего не значит, ведь у нас круглый стол. И в этом есть какая-то логика, потому что мы оба левши. Нам стоит объединиться, чтобы не пихать локтями правшей. И все же есть что-то невероятно странное в том, как Нолан Сойер заглатывает мамин мясной рулет, с жадностью пожирает порцию за порцией, накладывая себе добавку зеленых бобов, и с серьезным видом кивает, когда очарованная его аппетитом Дарси спрашивает:

– У тебя что, ленточные черви?

Ему определенно нравится мамина стряпня. Попробовав первый кусок, он издает глубокий, гортанный звук, очень похожий на…

Я краснею. К счастью, никто не обращает внимания.

– Ты тоже работаешь в центре для пенсионеров, Нолан? – спрашивает мама.

Я напрягаюсь, накалывая на вилку один зеленый боб. Под столом коленкой слегка толкаю Нолана, сигнализируя, чтобы молчал.

– Нам необязательно говорить о…

– Уже давно, – отвечает он.

– И тебе нравится?

– Есть свои плюсы и минусы. Раньше я был в восторге, но постепенно все начало приедаться, и я даже подумывал уволиться. И тут появилась Мэллори. – Его коленка внезапно бьет мою. – Теперь мне вновь все нравится.

Мама наклоняет голову.

– Вы двое, должно быть, много работаете вместе.

– Не так много, как мне бы хотелось.

О мой бог. О. Мой. Бог.

– Как к Мэллори относятся на работе? – спрашивает Дарси. – Пожилым людям она нравится?

– У нее сложилась не самая лучшая репутация похитительницы пудингов.

Все смотрят на меня, будто я тот самый фармацевт, который взвинтил цены на лекарства первой необходимости.

– Еще она ходит при них полуголая.

Мамины глаза расширяются.

– Мэллори, все это вызывает некоторые опасения…

– Он шутит. – Я сильно пинаю Нолана в голень. Кажется, ему все равно, но он ловит мою ступню и зажимает ногами. – У него репутация ужасного шутника.

Моя нога теперь переплетена с его. Чудесно. Просто чудесно.

– Хорошо. – Сабрина ставит свой стакан на стол. – Сейчас я спрошу кое-что, что мы все хотим знать. Вы спите вместе?

– О мой бог. – Я закрываю глаза рукой. – О мой бог.

– Сабрина, – с укором произносит мама, – это очень неуместный вопрос. – Она поворачивается ко мне. – Но да, вообще мне тоже интересно.

– О мой бог, – со стоном выдаю я.

– Нет, – отвечает Нолан в перерыве между поглощением мясного рулета. Уже третья порция.

О.

Мой.

Бог.

– Может, вы собирались переспать сегодня? – спрашивает Дарси. – Ты за этим пришел?

Моя сестра, которая ночует с плюшевой лисичкой, только что спросила самого лучшего шахматиста в мире, не пришел ли он, чтобы трахнуть меня. На что тот спокойно отвечает:

– Не думаю, что это возможно. И нет, я пришел не за этим.

– Ты знал, что Мэл играет за обе команды? – добавляет Дарси. – Это не секрет: она говорила, что я могу рассказать кому угодно.

Нолан бросает на меня беглый взгляд. Я бы даже сказала молниеносный.

– Не знал.

– Ему все равно, Дарси. И, к твоему сведению, это не значит, что ты можешь болтать об этом на каждом углу.

– Еще мясного рулета, Нолан? – вмешивается мама и выходит из кухни, когда Нолан с благодарностью кивает.

– А ты, Нолан, – продолжает Сабрина, – тоже?

– Иисусе, – образ семьи Бодлер мелькает у меня перед глазами. – Так, всё, я закрываю эту тему и хочу напомнить, что нельзя обсуждать с людьми, с которыми вы только что познакомились, такие темы за обедом. И в любое другое время.

– Может, он не возражает, – говорит Сабрина. – Ты возражаешь, Нолан?

– Не возражаю, – отвечает Сойер с поразительно невозмутимым видом.

Сабрина посылает мне торжествующую улыбку. Я убью ее. Она не оставила мне другого выбора. А потом заставлю Дарси помочь мне избавиться от тела. Или маму. Или Голиафа.

– Мальчики и девочки?

Нолан качает головой:

– Нет.

– В основном девочки?

– Нет.

– В основном мальчики?

– Нет.

Сабрина на мгновение выглядит загнанной в угол, но ее лицо внезапно озаряется.

– Это чтобы не исключать тех, кто за пределом бинарности!

– Так что, – вмешивается Дарси, – когда вы планируете переспать?

Ответ Нолана – «Сложно сказать» – накладывается на мой – «Никогда!» – и полностью поглощает его.

Я хлопаю ладонью по лицу.

– Готова поспорить, Мэллори хороша во всем этом. Она очень много тренируется.

Нолан смотрит на меня долгим, изучающим взглядом, который милосердно прерывает мама своим появлением с мясным рулетом в руках.

– У тебя есть братья или сестры, Нолан? – спрашивает она.

Я никогда не была более благодарна за смену темы.

– Два сводных брата. Со стороны отца.

– Сколько им лет?

Нолан щурится, будто пытается вспомнить:

– Где-то тринадцать или четырнадцать. Может, младше.

– Не знаешь точно?

Он пожимает плечами:

– Никогда их не видел.

Мамины брови выгибаются.

– Должно быть, ты проводишь большинство праздников с мамой.

Из Сойера вылетает приглушенный смешок. Или насмешка.

– Я не виделся с родителями много лет. Обычно меня приглашает кто-то из друзей.

– Почему ты не общаешься с родителями? – спрашивает Дарси.

– Разница во взглядах. На мою карьеру.

– Им не нравится центр для пенсионеров?

Нолан сдерживает улыбку и серьезно кивает.

– Это вроде как грустно, – говорит Дарси. – Я вижусь со своей семьей каждый день каждой недели каждого года.

– Это тоже вроде как грустно, – бормочет Сабрина. – Мне не помешало бы немного личного пространства.

Дарси пожимает плечами:

– Мне нравится, что мы всегда вместе. И мы всё друг другу рассказываем.

Колкий взгляд, который Нолан бросает в мою сторону, вызывает у меня желание зарядить ему в пах, но моя нога застряла между его ног, так что я всерьез подумываю утопиться в подливке. Медленная, питательная, вкусная смерть.

Не знаю, какими смертными грехами из прошлых жизней я заслужила подобное унижение, но после ужина Нолана уговаривают остаться «еще на чуть-чуть, пожа-а-алуйста» и усаживают смотреть телевизор.

– Тебе нравится «Ривердейл»? – с энтузиазмом спрашивает Сабрина.

Они с Дарси облепили Нолана на диване с двух сторон и положили Голиафа ему на колени. («Какое знакомое чудовище, – сказал Нолан, взяв морскую свинку в руки. – Как будто я недавно видел его портрет». Я едва удержалась, чтобы не воткнуть ему вилку в глаз.) Мама, прислонившись к дверному косяку, с восторгом наслаждается этой идиллией. Давненько я такого за ней не замечала. Меня же сначала послали за сэндвичами из мороженого, потом заставили вернуться, когда я принесла шоколадные вместо клубничных.

– Никогда не видел.

– О боже. Ладно, смотри, это Арчи, и он типа главный герой, но всем больше нравится Джагхед, потому что здравствуйте, это же Коул Спраус, и там происходит убийство, которое…

– Он милый, – шепчет мама, пока я загружаю посудомойку.

– Коул Спраус?

– Нолан.

Я раздраженно выдыхаю. Выходит не так возмущенно, как задумывалось.

– Неправда.

– И у него, кажется, отличный вкус.

– Потому что он съел почти весь твой мясной рулет?

– По большей части. Ну и еще потому, что, кажется, не может отвести глаз от моей ничего не подозревающей дочери.

«Я на девяносто три процента уверена, что он собирается оставить напалмовую бомбу в нашем подвале, – готова выпалить я. – Или хочет нас ограбить. Он скроется с нашей семейной копилкой в ту же секунду, как мы отвлечемся. И прихватит остаток мясного рулета».

Я до сих пор не понимаю, зачем он здесь. Своим успокаивающим голосом ведущего национального радио Сойер спрашивает моих сестер:

– А кто из персонажей Ривердейл? – и заставляет их хихикать и бить себя по лбу. Но я хочу, чтобы он ушел как можно скорее. Прямо сейчас.

Проходит не меньше часа, прежде чем мама напоминает Дарси, что ей нужно закончить домашку по английскому, а Сабрина запирается у себя в комнате, чтобы обсудить с друзьями роллер-дерби по видеосвязи: Эммали должна стать джеммером[32]32
  Джеммер – одиночный игрок в роллер-дерби, который зарабатывает команде очки.


[Закрыть] и вообще что не так с тренером в последние дни?

– Я иду спать, – многозначительно говорит мама.

Смотрю в окно и вижу, что солнце еще не село.

– Нолану тоже пора.

– Он может остаться, если хочет, – мама тепло ему улыбается и уходит к себе, опираясь на трость.

– Не хочет! – кричу я ей вслед.

Я бы не удивилась, если бы кто-то из моей семьи решил нас подслушать, поэтому на улице дохожу аж до абрикосового дерева. Сойер следует за мной. В это время года на дереве можно обнаружить немного листьев – впрочем, как и в любой другой сезон.

Уперев руки в бока, я поворачиваюсь к Сойеру. В закатном свете он выглядит эффектнее, чем обычно: углы и изгибы его лица сильно контрастируют друг с другом.

Если честно, в этом нет никакого смысла. Я не должна находить его настолько привлекательным, потому что он не такой. Нос слишком большой. Резко очерченная челюсть. Губы чересчур полные, глаза слишком глубоко посажены, скулы тоже… с ними тоже что-то не так. Я не должна думать об этом.

– Ты съел около двенадцати свиней в мамином мясном рулете, и они в тебе будто растворились. Теперь объясни, пожалуйста, зачем ты явился.

– Я почти уверен, что это была говядина. – Сойер достает до одной из верхних ветвей. Причем с легкостью. – Твоя семья думает, что мы встречаемся? – Расстроенным он не выглядит – скорее, невероятно довольным.

– Без понятия. – Возможно. – А что, какие-то проблемы?

Хочу, чтобы он сказал да. И я брошу ему в лицо, что это он виноват, раз явился без предупреждения. Но он нарушает мои планы:

– Кому не нравится хорошая история про фальшивые отношения?

Выгибаю бровь:

– Удивлена, что ты вообще о таком знаешь.

– Одна моя подруга – большой фанат Лары Джин. Я высидел около шести фильмов.