Текст книги "Призрак пера"

Глава 8. Комиссар Берганца

– О, Вани, входи-входи.

Вхожу-вхожу в кабинет Энрико.

Позвонил мне в полдень, попросил прийти после обеда. Почему, не сказал, а теперь сидит тут за столом и ждет меня.

– Ну вот она я. И зачем ты меня сюда вытащил? Что такого важного нельзя сказать по телефону?

Энрико, судя по всему, заканчивает проверять что-то в ноутбуке и отвечать не торопится. Улыбается мне, не отводя взгляда от монитора. А я не могу понять, это он так тянет время, потому что тема предстоящего разговора его беспокоит, или потому что, наоборот, радует. Наконец он решает уделить внимание и мне и для начала улыбается еще шире.

– Ну как дела? Все хорошо?

Поднимаю бровь. Раньше Энрико моя жизнь ни капельки не интересовала, никогда, даже из вежливости.

– Ну да, книга Бьянки – то еще удовольствие, но…

– Ты же виделась с Риккардо Ранди, так?

А. Вот оно что.

– Да, вчера за обедом. Как ты узнал?

– Он сам рассказал. Заезжал утром подписывать экземпляры для отправки за границу.

– И других тем для беседы, кроме нашего обеда, не нашлось?

Улыбка Энрико становится еще выразительнее. Я и не подозревала, что у него настолько эластичные лицевые мышцы.

– Так, а в чем проблема? Все же хорошо прошло, разве нет?

Да. На самом деле так и есть. Вчера с Риккардо все прошло хорошо. Мы сели на скамейку на набережной. Под мягким солнышком, как два дурачка-скаута, приготовили себе сэндвичи и съели их, разглядывая лодки на реке, возвышающийся холм, парочку бегунов и пару первых прилетевших уток.

Все это время мы молчали.

Пожимаю плечами, отгоняя воспоминание.

– Так как ты, похоже, все уже знаешь, может, поговорим о другом?

– Нет, потому что Риккардо кое-что передал для тебя, просил отдать, как только увижу. – Он достает из ящика стола сверток в красной оберточной бумаге. Похоже на сладости. Смотрю на Энрико, потом на сверток, потом снова на Энрико. Сам он уставился на меня с этой нелепой, точно разрезанной бритвой улыбкой, и я понимаю, что покоя мне не видать, пока не разверну подарок прямо перед ним.

– Смотрите, не забудь про записку, – щебечет Энрико.

Под верхним слоем бумаги в самом деле лежит сложенный пополам розовый листок. Открываю и читаю:

«Твое питание я теперь беру в свои руки. Вот это, как мне показалось, особенно подойдет».

Снимаю упаковку, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, чтобы этот вуайерист, мой начальник, не очень-то радовался. Внутри оказывается торт в форме книги. По правде говоря, это настоящее сладкое сокровище: с основой, корешком и верхней обложкой из густого слоя тающего шоколада, а внутри со страницами из воздушного бисквита и крема.

Энрико издает жеманный смешок.

– Так-так, похоже, кто-то произвел впечатление! – восклицает он, и мне неожиданно хочется куда-нибудь трансгрессировать.

Но да, вчера с Риккардо все действительно прошло хорошо.

Уже ближе к концу сэндвича и, что важнее, к концу бокала вина я впервые прерываю молчание:

– Что ж… Итак? Что мы делаем? – Лучше сформулировать вопрос мне не удается. И это странно, учитывая, что моя работа как раз состоит в том, чтобы лучше формулировать.

– Едим, – отвечает Риккардо с полным ртом.

Я выразительно смотрю на него, как бы говоря, что все он прекрасно понял. И ведь правда же понял.

– Если честно, я и сам не знаю, – пожимает плечами он. – Снова встретиться было… здорово. И я понял, что так тебя нормально и не поблагодарил за то, что ты для меня сделала. Сказать по правде, даже не помню, благодарил ли вообще. Что, мягко говоря, непростительно.

– Я выполняла свою работу, за которую мне регулярно платят, – преуменьшаю я, сама это замечая. Благодарность звучит так сладко. Будто мед для больного горла. Я и забыла, как мне этого недоставало. Даже страшно, что слова благодарности могут настолько тронуть, особенно такие.

– Да, и кстати… – Риккардо проводит рукой по волосам. – Прости за дерзость, но Энрико тебе… платит достаточно? Что скажешь, если я… я подумал… в общем, что скажешь, если я пересмотрю контракт с издательством и внесу туда твой процент с продаж книги?

Хмурюсь, поворачиваюсь к Риккардо. Я почти разочарована.

– Не пойми меня неправильно, – поспешно добавляет он, вновь вцепляясь в волосы. – Я позвал тебя сюда не о деньгах говорить. Просто сейчас я понимаю, как тут все устроено, и больше ничего не могу предложить, кроме этого решения и моей благодарности. Мне стыдно за Энрико, что он с самого начала этого не сделал.

– Риккардо, – прерываю его я. – Мы оба прекрасно знаем, что мое имя не может появляться в контрактах между тобой и издательством «Эрика», потому что, выплыви оно наружу, объяснить все будет очень сложно. Мы с Энрико с самого начала так договорились: платят мне, как я уже упоминала, регулярно, может, и не заоблачные гонорары, но без задержек, и я знаю, что делаю и где мое место. Лучше так. А… а ты не должен приглашать меня куда-то или дарить подарки просто потому, что чувствуешь себя в долгу передо мной.

Чтобы подчеркнуть, что в самом деле верю в то, что говорю, допиваю последний глоток из бокала. Когда мы пьем, подбородок задирается, что придает напускной храбрости, пусть и искусственной. Этому трюку я научилась в восемнадцать лет, когда часто ходила пить и демонстрировать храбрость.

Но неужели я действительно верю в то, что сказала?

Ну да. Верю. Деньги меня не интересуют. Всегда говорю, что вообще-то интересуют, потому что деньги есть деньги, и если я сосредотачиваюсь на оплате, если говорю себе, что это работа как работа, то не думаю о том, что делаю и для кого, и могу выкинуть из головы все вопросы о собственной жизни, из-за которых иначе бы ночи не спала. Но правда в том, что деньги меня совсем не волнуют, особенно сейчас. Сейчас мне гораздо важнее то «спасибо». А также ответ Риккардо на мою последнюю фразу.

Он смотрит на меня несколько секунд молча и только потом произносит:

– Я чувствую себя в долгу, это правда. Но с тех пор как мы снова встретились, мне хочется видеть тебя чаще вовсе не из-за этого.

Вот же паршивец. Правильный ответ.

– Энрико, ты же позвал меня не для расспросов о нашей встрече с Риккардо, правда? – возмущаюсь я. Самый лучший способ скрыть смущение.

Энрико в поисках нужных слов набирает в грудь побольше воздуха:

– А почему нет? В конце концов, я забочусь о счастье моих…

Его спасает вызов по переговорному устройству.

– Слушаю? А, отлично. Конечно, направьте его ко мне, – с облегчением выдыхает Энрико и выглядит даже довольным, будто наконец закончилось долгое ожидание. – Может, я просто не мог позволить твоему подарку испортиться, – провокационно заканчивает он.

Я уже собираюсь съязвить в ответ, как за моей спиной открывается дверь, и мы оба, забыв про спор, смотрим на вошедшего.

И, видит бог, он это внимание заслужил.

Это мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, скорее ближе к сорока пяти, но с лицом того, кто и не помнит, когда последний раз спал больше трех часов. Гладко выбритый, но вид все равно помятый. Глаза темные, под ними круги, неправильной формы нос. На нем плащ, как у меня, только бежевый. Готова поклясться, что вот так, в рамке дверного косяка, он напоминает Дика Трейси[25]25
  Отважный сыщик, главный герои комиксов Честера Гулда.


[Закрыть], оказавшегося здесь в эпизоде, только без шляпы. Я уже жду, что сейчас у него из-за плеча покажутся роковая блондинка и ночной вышибала, для полноты актерского состава.

– Комиссар Берганца, – поднимается ему навстречу Энрико.

Да бросьте. То есть этот переодетый в комиссара товарищ в самом деле комиссар, по-настоящему. Вот это серьезное отношение к должности.

Энрико выскальзывает из-за стола, подходит к вновь прибывшему и пожимает ему руку, бормоча приветствие (они явно уже знакомы, но недолго, судя по некоторой скованности обоих). Затем Энрико идет закрывать дверь.

Комиссар делает несколько шагов ко мне и протягивает руку.

– Госпожа Сарка, полагаю, – произносит он.

Даже голос у него как у комиссара. Низкий, хриплый. Наверное, слишком много курит, а бросить не может из-за стресса.

– Вани, комиссар Ромео Берганца здесь по важному делу, он ведет расследование, и весьма деликатное. Из-за которого, как теперь могу признаться, я тебя и позвал.

– Это касается синьоры Дель Арте Кантавиллы, – поясняет Берганца, сверля меня глазами. – Прошлым вечером она ушла из дома и…

– Она не ушла, – прерываю я. – Ее похитили.

Берганца замолкает и, бросив на Энрико полный сомнений взгляд, снова смотрит на меня.

– Простите, а вы как об этом узнали?

Пожимаю плечами.

– Я вчера говорила с Мада… с ее секретаршей, Элеонорой – так, мне кажется, ее зовут. Ни она, ни я не могли дозвониться до Бьянки уже какое-то время, что Элеонора назвала очень странным. Она также рассказала, что Бьянка позавчера отправилась на пробежку, как обычно, но потом не вернулась, а просто отправила сообщение: «Вернусь не скоро, не жди меня».

На этом я замолкаю, решив, что пока хватит. Берганца склоняет голову набок, явно считая, что не хватит.

– Ну хорошо, и… из чего вы сделали вывод, что она не просто ушла самостоятельно, а ее похитили?

– Тогда я не придала этому значения, но чувствовала, что что-то не так. А потом вспомнила, что Бьянка всегда обращалась к секретарше исключительно на «вы».

В кабинете повисает тишина: Берганца с любопытством рассматривает меня, а взгляд Энрико мечется между мной и комиссаром.

– Объясните мне вот что, – по слогам роняет Берганца. – Если вы уже догадывались, что синьору Кантавиллу, скорее всего, похитили, почему же не позвонили в полицию?

Ох.

Хороший вопрос, если подумать.

Вообще-то, наверное, стоило.

Если честно, в тот момент я мысленно отметила все данные и странность СМС, но выводов не сделала, и они пришли мне в голову только сейчас, на словах комиссара. Ну да, в таком случае вопрос: а почему же я не сделала выводов? Ведь я не дурочка, верно?

– Ну… потому что думала, что это забота секретарши?

Берганца смотрит на меня будто бы с укором.

– Ну хорошо, правда в том, что мне было совершенно фи… что мне было все равно.

– Вы должны понять ее, комиссар, – торопится вмешаться Энрико. И я поражена, потому что узнаю этот тон: тот самый, каким моя мать пыталась оправдаться за меня перед преподавательницей математики после моей очередной выходки на уроке (как, к примеру, когда я вместо домашнего задания сдала чистый лист, написав: «Прошу прощения, но вчера я должна была дочитать «Автостопом по галактике», и к тому же в прошлый раз я получила «пять с минусом», поэтому если поставите «три», средняя оценка вполне подойдет»). – Вы должны ее понять, – продолжает Энрико, из которого артист никудышный, – за ней впервые в жизни ухаживает мужчина, вполне объяснимо, что она потеряла голову.

Я в ярости оборачиваюсь к Энрико:

– Но… это мое личное дело! И потом, неправда, что первый раз!

– После университета, – настаивает Энрико, делая мне страшные глаза. – А университет не считается, там все стараются прыгнуть к кому-нибудь в постель. При всем моем уважении, комиссар…

– Ну хорошо, тогда, возможно, правда, – фыркаю я, а потом снова оборачиваюсь к Берганце, стоящему со странным видом, на лице у него что-то между заинтригованностью и «почему это всегда случается именно со мной». – Просто… как я и говорила: если бы вы меня знали, то были бы в курсе, что до людей мне особого дела нет.

Энрико таращится на меня с этим его выражением «так хочется тебя убить, но нельзя», которое тоже очень знакомо благодаря матушке (как, к примеру, когда в день фотографирования в школе я накрасилась черной помадой, а она обнаружила это уже на фото).

– Неправда, что тебе дела нет, – в последний раз отчаянно пытается он.

– Ну хорошо, не до всех, – уступаю я. – Только до таких противных, как Бьянка, – добавляю для Берганцы.

Краем глаза вижу, как Энрико дергается, с трудом сдержавшись и не послав меня жестом куда подальше.

Берганца по-прежнему не отводит от меня изучающего взгляда, но уголок рта уже чуть приподнимается в едва заметной улыбке.

– Да, видите ли, дело в том, госпожа Сарка, что мы должны вас допросить. У вас есть выбор: остаться здесь, как великодушно предложил ваш начальник, или поехать со мной в комиссариат.

– Что ж, мы вполне можем… постойте, минуточку! – Внезапное озарение больше похоже на удар током. Ох ты черт. Вот почему Энрико только что разыгрывал эту пантомиму, представляя меня белой и пушистой. – Вы ведь не хотите сказать, что это я с ней что-то сделала?

Берганца уже собирается ответить, но он из тех вдумчивых людей, которые медленно подбирают слова, и я его опережаю:

– Нет уж, извините: у этой дамочки толпы тронувшихся фанатов, которые преследуют ее точно потенциальные Марки Чепмены[26]26
  Убийца Джона Леннона. – Прим. ред.


[Закрыть], а вы обвиняете меня? И где, по-вашему, я ее прячу, учитывая, что живу в квартире в пятьдесят квадратных метров без чердака, подвала или другого отдельного помещения? На балконе? Или, может, в духовке, раз все равно не готовлю? А как бы я ее туда пронесла: в багажнике своего супермини? Господи, да какого дьявола вы…

– Вани, а теперь ты постарайся понять, – слащавым голоском встревает Энрико.

Еще одно озарение. Он вовсе не пытался выдать меня за добрую и хорошую ради меня самой: просто до смерти боится расследования и его последствий для своих драгоценных объемов продаж. Конечно, он хочет увидеть Бьянку целой и невредимой и, возможно (возможно!), меня тоже, но если уж мне не отвертеться, пусть я хотя бы палки в колеса не ставлю. Ну конечно. Все тот же беспринципный поганец.

– Комиссар только выполняет свой долг. Речь неизбежно зашла бы и о тебе, ведь ты пишешь книгу за пропавшую… – На этих словах он трусливо понижает голос, будто боится, что из коридора услышат: – Ты всегда в тени, работаешь ради успеха других, и вполне допустимо, что из чувства мести…

– Какая, к чертям, месть! Вот максимум, до чего я могу дойти! – С этими словами я, подхватив торт Риккардо, швыряю его на клавиатуру ноутбука Энрико и прихлопываю крышкой.

Сэндвич из компьютера с шоколадом и кремом.

Энрико, потеряв дар речи, созерцает катастрофу, раньше бывшую его «Хьюлеттом Паккардом».

Берганца внимательно наблюдает за развернувшейся сценой; в глазах у него мерцает какая-то искорка, но я пока недостаточно изучила его лицо, поэтому не могу сказать, веселье это, профессиональный интерес или первый признак лихорадки.

Я решительно направляюсь к двери.

– А теперь, если вас не затруднит, проводите меня в комиссариат. Постараемся как можно быстрее уладить эту формальность. И все подальше от этой змеи.

Глава 9. У него и плащ есть

Оказалось, что разницы между кабинетами комиссара и редактора почти нет. Большой письменный стол, компьютер с принтером, гора бумаги.

Освещение в каждой комнате и коридоре – как в столовой: неоновые лампы из тех, что излучают настолько белый свет, что начинает болеть голова. Сам по себе комиссариат выглядел бы нормально, в конце концов, историческое здание в центре Турина, но неоновые лампы в его недрах придают сводчатым потолкам мертвенно-бледный негостеприимный вид. Линолеум на полу скрипит под ногами агентов, снующих туда-сюда. Во время моего допроса в кабинет вошли молодой человек и девушка, оба в форме: принесли комиссару папку с документами и ответили на три коротких вопроса о чем-то произошедшем в районе Фалькера. Он быстро отпустил их, вежливо, но коротко, без лишних слов. Видно, что прирожденный руководитель. Шаги тех двух агентов по коридору еще минут десять играли на нервах, как скрип ногтей о классную доску. Как Берганца может сидеть здесь весь день? Если еще и кофе из кофемашины окажется отвратительным, измученный вид комиссара будет вполне объясним.

– Поясните мне вот что, – тем временем говорит Берганца. Часы уже давно пробили семь, в кабинете сидим только мы с ним и совсем юный агент, ведущий записи в уголке за моей спиной. Берганца выглядит уставшим. Кто знает, во сколько ему пришлось сегодня встать. Хотя представить его отдохнувшим и цветущим я не могу: он будто родился для того, чтобы ходить с изнуренным видом и бокалом бурбона в руке.

Вообще лицо этого мужчины – целый спектакль. Не могу удержаться от разглядывания. Не то чтобы оно какое-то по-особенному красивое, а… не знаю, как лучше объяснить: просто с того момента, как он вошел в кабинет Энрико, каждый комиссар, детектив или частный сыщик, о ком я когда-либо читала, уже не мог выглядеть по-другому, только так. Он будто сошел со страниц книги, даже нет, из тысячи книг сразу. Передо мной сидит не просто человек: это прообраз. Я едва сдерживаю улыбку. Ну, хорошо, не улыбку – в конце концов, я сижу на допросе как подозреваемая в похищении человека, но что-то в этом мужчине напротив, в его лице, таком… литературном, необъяснимо успокаивает.

С другой стороны, двойник Лисбет Саландер вполне может чувствовать себя комфортно в обществе двойника Филипа Марлоу, что тут странного, верно?

Если бы я еще и одета была как обычно, кабинет напоминал бы слет косплееров.

Комиссар трет глаза кончиками большого и указательного пальцев.

– Поясните, – повторяет он. – Покажите, как вы это делаете.

О том, что именно делаю, в плане профессии, мы уже поговорили. Примерно около часа, и это без учета того, что Энрико уже ему успел сообщить. Пока что ему ясно (яснее неоновой лампочки над головой), что по профессии я притворяюсь Бьянкой или каким-либо другим автором по очереди и пишу за него книгу. В плане юридическом, техническом и договорном ему больше о моей работе знать нечего. Но теперь комиссару интересно не что я делаю, а как. И это не самый легкий вопрос.

– А вы как думаете? – увиливаю я, притворяясь, что ничего особенного в этом нет. – Пишу.

– Будьте добры, поточнее.

– Думаю о том, что написал бы автор, и пишу сама.

– А можете выражаться еще точнее?

Вздыхаю. Ну что ж.

– Возьмем, к примеру, вас.

– Меня?

Киваю.

– Предположим, что вам нужно подготовить сообщение для пресс-конференции или краткое интервью для выпуска новостей о ходе расследования, а времени заниматься этим у вас нет, поэтому вы просите меня написать его за вас. Какие бы вы подобрали слова, чтобы звучать убедительно и правдоподобно? Я бы отталкивалась от этого.

Замолкаю, но Берганца тоже молчит. Говоря «точнее», он имел в виду именно это. Так что приходится продолжать:

– Что ж, начнем с того, что говорите вы очень хорошо, словарный запас богатый, в речь не въелся канцелярит, как часто бывает при работе в силах правопорядка.

Комиссар бросает быстрый взгляд поверх моего плеча, и я догадываюсь, что это был знак продолжать записи, потому что возражать Берганца не собирается.

– Таким образом, вы человек образованный и, думаю, какое-то время изучали гуманитарные науки. Не будем забывать, что в этом интервью вы будете обращаться прежде всего к фанатам Бьянки, людям все-таки читающим, пусть и читают они всякую хрень. Ох, простите, я хотела сказать, глупости… да нет, кого я обманываю, я хотела сказать именно «хрень», но вы и так это знаете. – Слегка улыбаюсь, и Берганца непроизвольно улыбается в ответ. Но тут же, будто пожалев об этом, снова становится серьезным и сосредоточенным.

– Именно по этим причинам я не стала бы использовать полный бюрократизмов полицейский жаргон, потому что и вам он не идет, и тем, перед кем вы будете выступать, тоже не понравится. Во-вторых, вы человек немногословный, долго объяснять не любите. Я видела, как вы недавно говорили с вашими подчиненными, когда они принесли те бумаги. Так что я бы использовала эту черту, чтобы выглядело так, что у вас нет ни желания, ни интереса болтать впустую, а не просто нечего сказать. Я бы предложила вам сохранять несговорчивый вид, манеру речи слегка ворчливую, но так, чтобы показаться не раздраженным, а просто резковатым от природы. И… думаю, что вам это будет совсем несложно.

Берганца прищуривается.

– И в-третьих…

Он выглядит искренне заинтересованным, но я медлю.

Вообще, я не из тех, кто ищет проблем. В жизни мне, в принципе, хватает того, чтобы не мешали выполнять мою работу и не выводили из себя. Десятки личных примеров со всей откровенностью подтверждают, что именно этим принципом я руководствуюсь при принятии решений.

И все же по какой-то причине, которую я не могу определить, глядя на Берганцу, меня тянет играть с огнем. Зайти дальше, просто ради удовольствия проверить, угадаю ли, и что случится, если да.

Так что да, я медлю, но всего полсекунды. А потом слышу свой голос будто со стороны, и часть мозга спрашивает, какого фига я творю.

– И в-третьих… Знаете, вы один из тех крутых парней. Конечно же, знаете. То, как вы трете глаза, как говорите «поясните мне вот что»… У вас даже плащ есть. Возможно, вы постоянно читаете нуар, потому что только эти книги не вызывают у вас чувства вины, когда вы не работаете, хотя и немного стыдитесь этого, потому что сами каждый день боретесь с искушением представить себя на месте персонажей. Вероятно, у вас вызывает отвращение разница между выдуманным миром художественной литературы и повседневными неприятностями, скукой и бумажной волокитой вашей профессии в реальной жизни. Скорее всего, человек вы разочаровавшийся, но с подспудной тягой к приключениям. Кроме того, вы слегка похожи на Роберта де Ниро, и, чтобы добавить к списку еще одно «вероятно», вероятно, вы об этом знаете и никак не пытаетесь скрыть.

Взгляд Берганцы тем временем превратился в прищур.

Я цепенею на своем стуле. Только что я перечислила все черты и особенности мужчины, которого: 1 – знаю всего три часа, если при этом вообще можно сказать, что я его знаю; и 2 – от которого зависит моя свобода. Вот. Теперь мне точно неловко и ужасно хочется сморозить какую-нибудь идиотскую шутку. Но я не могу. Единственный выход – продолжать, постараться собраться и выглядеть уверенной в себе.

– Поэтому в завершение скажу, что я бы выбрала для вас изысканные, точные и лаконичные слова, даже резковатые, если понадобится; читающим людям покажется, что они знакомы с вами всю жизнь, они будут вам доверять, сравнивая с Марлоу, Валландером и Монтальбано. А вы сможете сказать только то, что сочтете нужным, не боясь при этом навлечь на себя и на полицию в целом общественное недовольство.

После этого я наконец прикусываю свой дурацкий язык.

Берганца несколько секунд просто молча смотрит на меня. Я жду, что он в любой момент достанет из-под стола… откуда мне знать, диплом инженера по электротехнике и автоматизации, ежедневную спортивную газету, «Словарь вычурных, но понятных терминов для демонстрации начитанности, которой не обладаешь». Что угодно, способное ударить меня по голове суровой действительностью. В этот раз, несмотря на свои методы Шерлока Холмса для бедных, я в самом деле ткнула пальцем в небо, основываясь только на ощущениях, просто в попытке поразить комиссара.

Который в самом деле опускает руку вниз.

Без слов достает и кидает на стол передо мной книгу, лежавшую в ящике. Слегка помятый томик в мягкой обложке, который он, судя по всему, читает в обеденный перерыв или когда совсем устает, при этом всегда оставаясь начеку.

Это «Одиночество менеджера» Мануэля Васкеса Монтальбана.

Ох, как сложно сдержаться и не улыбнуться.

– Вам нравится Пепе Карвальо[27]27
  Главный герой серии романов о детективе Пепе Карвальо Мануэля Васкеса Монтальбана.


[Закрыть], – констатирую я.

– Они мне все нравятся, – вздыхает Берганца. – Филип Марлоу, Ниро Вульф, Сэм Спейд, Эркюль Пуаро. Мне нравятся Леонард, Лансдэйл и Элрой; Макбейн, Щербаненко, Малет, Варгас и Хайсмит[28]28
  Элмор Леонард (1925–2013 гг.), Джо Р. Лансдэйл (р. 1951 г.), Джеймс Эллрой (р. 1948 г.), Сальваторе Ломбино, или Эд Макбейн (1926–2005 гг.), Джорджио Щербаненко (1911–1969 гг.,), Лео Малет (1909–1996 гг.), Фред (Фредерика) Варгас (р. 1957 г.), Патриция Хайсмит (1921-1995 гг.) – американские, итальянские и испанские писатели, авторы детективов, романов в жанре вестерн, триллер, нуар и других.


[Закрыть]. И, скорее всего, любой другой, кто придет вам в голову. – Он смотрит на меня с видом сбившегося с ног сыщика, которому хочется только бокал виски и пойти домой спать, и я замечаю, что тоже готова подписаться под этим.

В этот раз мне не кажется, и комиссар действительно слегка улыбается в ответ.

– Я должен спросить вас, Сарка. Объясните. Как вы научились этому? Родились такой? Или стали в какой-то момент? И, если да, из-за чего?

– Простите, комиссар, но я не понимаю. «Стала» какой?

– Ну такой. Способной залезать людям в головы. С первой же попытки, даже импровизируя, как сейчас со мной. И не говорите, что это нормально. В этом комиссариате нет ни одного человека, хотя бы отдаленно способного на то, что только что продемонстрировали мне вы, а ведь здесь дедуктивные способности используются для работы. Вы изучали психологию? Криминалистику? Или, как я склонен считать, это что-то вроде врожденной предрасположенности, которую вы просто развиваете всю жизнь?

– Комиссар, – вздыхаю я. – Вы делаете из меня какого-то чудика из цирка уродов.

– Что, неужели вам нечего рассказать? В самом деле? Самое обычное прошлое? Никакой истории из школьной жизни, когда вы, вероятно, уже могли каждому преподавателю сказать то, что он хотел услышать? Братья, сестры, ничего? Никаких сложностей в отношениях с домашними? Гиперответственности? Одиночества? Никакой зависти со стороны друзей или недоверчивости, боязни, что их прочитают как раскрытую книгу? Или юношеского стремления воспользоваться этим вашим даром, чтобы поквитаться с кем-нибудь?

В этот раз я фыркаю, уже не скрываясь, но не раздраженно, чтобы не обидеть. Бесполезно отрицать, комиссар мне действительно нравится, и его настойчивый интерес к моей предполагаемой личной истории тоже льстит. А главное: черт подери. У меня, может, и есть дар от природы, но он – полицейский, десятки лет использующий интуицию каждый день. И дело свое он, очевидно, знает, потому что только что с хирургической точностью задел все, абсолютно все чувствительные эпизоды моей жизни.

Он меня изрядно удивил. «Вот как они все себя чувствуют», – говорю я себе. Но это, конечно же, не значит, что я собираюсь ему потакать и сейчас примусь в подробностях рассказывать слезливые истории, отвечая на все упомянутые вопросы, но факт остается фактом: этот мужчина – чокнутый коп. С ним нужно быть настороже, потому что, если он подловит меня в момент уязвимости, с меня станется рассказать ему также о том разе, когда я утащила слюнявчик Лары, чтобы выплюнуть туда протертый нут.

– Вот вам крест, зуб даю, – решаю закончить разговор я. – Послушайте… я понимаю, что у поклонника детективов может быть соблазн раскопать, узнать предысторию, какие-то откровения, мрачное прошлое, но уверяю вас: я не провидица, не телепат, не из кунсткамеры. И хамелеон радиоактивный меня не кусал. Ничего интересного во мне в самом деле нет, я просто умею делать свою работу.

Берганца, помедлив, кивает. Я его нисколечко не убедила, это очевидно. Но, похоже, он согласился уважать мое желание, точнее, нежелание говорить.

– Вы должны признать, что версия с радиоактивным хамелеоном была очень убедительной, – подводит итог он.

Дальнейший допрос проходит так гладко, что и на допрос не похоже. Прямо хоть сдавай обратно в магазин с требованием вернуть деньги. Комиссар не пытается поставить меня в неловкое положение. Выслушивает все, что мне известно, чуть ли не мнение спрашивает. Будто советуется с равным, а не проверяет невиновность подозреваемой. Нужно будет попросить у Энрико детектив в качестве следующего задания, потому что мне явно необходимо побольше узнать про ведение настоящих расследований, а усвоить что-то я могу, только если это требуется для книги.

Наконец Берганца кивает, показывая, что узнал все, что нужно.

– И вы не спросите, есть ли у меня доступ к другим машинам, кроме моей? – настаиваю я.

Он поднимает на меня вопросительный взгляд.

– К машине побольше, чтобы перевезти Бьянку в багажнике, – отвечаю я. – Может, у меня есть ключи… ну не знаю, родственника, сестры. То же самое и с домом: раз мой в качестве укрытия не годится, вам следовало бы спросить, живут ли мои родители в деревне, или вдруг я унаследовала от дедушки домик в горах Валь-ди-Сузы, или что-то вроде. Нет?

Теперь я знаю его лицо достаточно хорошо, и сразу же могу различить легкий оттенок веселья: моя реакция его позабавила.

– Нет.

– Но стоило бы.

– Возможно. Но мне это не нужно.

– И почему?

– Вы пытаетесь научить меня моей же работе, Сарка? Большинство людей на вашем месте более чем счастливы, если им задают меньше вопросов.

– Мне просто любопытно. Вы выглядите человеком скрупулезным, поэтому у вас должны быть веские причины опустить такие важные вопросы. Разве что вам не нужно ничего спрашивать, потому что каким-то образом, может, благодаря базам данных и перекрестной проверке вы уже знаете, что никакого доступа к другой машине или другому дому у меня нет, ни в горах, ни в других отдаленных местах, и что родственники – последние в списке тех, на кого я могу положиться.

Берганца кивает, будто взвешивая это заявление.

– Мне бы хотелось сказать вам, что наши системы поиска настолько быстрые и эффективные, но нет, я обо всем этом и понятия не имел. – На краткий миг брови у него сходятся к переносице в выражении, которое может означать иронию или огорчение. – Между прочим, это очень грустно. То, что вы не можете положиться на своих родных. Но, поверьте, отвратительное состояние наших систем наблюдения еще печальнее. – Хорошо, это было и огорчение, и ирония. Я действительно начинаю различать выражения лица комиссара.

– Получается, единственная причина, по которой вы не загоняете меня в угол, – это если вы уже определенно решили, что я не могу оказаться психопаткой, похитившей Бьянку Дель Арте Кантавиллу.

В этот раз Берганца улыбается по-настоящему.

– Что ж, это так. Я беру на себя большую ответственность, но хочу заявить официально: я считаю, что вы не можете быть психопаткой, похитившей Бьянку Дель Арте Кантавиллу. Даже если…

– Даже если что?

– Даже если в вашей абсолютной нормальности я бы не был так уверен.

Мы смотрим друг на друга.

Берганца поднимается, я тоже.

– Считайте это комплиментом и идите домой, уже очень поздно. Я отправлю Петрини проводить вас.