Текст книги "Путешествие к центру себя, или Трикстер и другие субличности. Терапевтическая сказка"

Если ты не доверяешь другим, значит, ты не доверяешь себе. Помни об этом. Не учись доверять миру, учись доверять себе, и доверишься миру автоматически. А он в долгу не останется, он благодарный.

– Я поняла формулу. Не учись любить других, учись любить себя, и полюбишь других автоматически.

– Верно. Только пойми, что нет у человека задачи любить других. Есть задача – любить себя и встроиться в общество других так, чтобы не нарушать собственных внутренних законов, не саморазрушаться при этом и слышать свои внутренние голоса, а не чужие. Потому что следующий закон, который невозможно нарушить, звучит так:

Закон первичности собственных интересов. Природа создала каждое живое существо не для кого-то, а для него самого. И если оно ставит во главу угла не себя, а других, оно никогда не познает внутреннего счастья.

Если ты как мать всегда отдаешь еду ребенку и никогда не берешь ничего себе, ты умрешь с голоду и оставишь его сиротой. Если отдаешь ему все свое время, ничего не оставляя для себя, ты умрешь от нервного истощения и оставишь ребенка сиротой. Если ты решаешь чужие проблемы, не решая при этом свои, – ты умрешь, погребенная под ними. А теперь скажи – имеет ли это смысл?

– Нет. Наденьте кислородную маску сначала на себя, потом на ребенка…

– Именно так. И вновь внутренний закон нашел отражение вовне, не так ли?

Королева довольна мной – без сомнений.

– Так ли, – я смотрю в зеркало и вижу не только Королеву. За ее спиной стоят Артур и Трикстер, а у камина сидит Текст, обнимая собаку.

– Я рада, что ты видишь. И вот последний ненарушаемый внутренний закон:

Закон неделимости. Сколько бы сущностей ты в себе ни обнаружила, с кем бы внутри себя ни наладила диалог, кого бы ни увидела, мы все – есть один-единственный человек. Мы все есть ты. И мы все здесь – только для тебя.

Тебе предстоит открыть еще много граней себя, и все мы будем тебе помогать, потому что существует Закон первичности собственных интересов. И главная наша задача – очистить тебя от чужих голосов, чтобы ты перестала вредить себе, действовать в ущерб себе, потому что есть Закон первичности саморазрушения, в соответствии с которым ты же от всего этого первая пострадаешь. А нам этого не надо. Мы удержим тебя от нарушения твоих внутренних законов, чтобы твоя жизнь наполнилась тобой, а не кем-то другим. И мы всегда будем тебе помогать, потому что подчиняемся Закону константы – и нас невозможно уничтожить.

На этом все. На сегодня. Тебе предстоит обдумать услышанное. Остальные законы изложу тебе позже.

– Дай какое-то наставление напоследок!

Я кидаюсь к зеркалу, прижимаю к отполированному серебру ладони. И тут же их отдергиваю: зеркало горячее и мягкое! Так бывает? Я же внутри себя, тут все бывает.

– Тебе не нужно сейчас в это внутреннее зазеркалье, – Королева снова улыбается. – Здесь на самом деле – всего лишь отражения. Зеркало, в которое ты смотришь, – это Зеркало Момента. Оно показывает тебя в истинном свете сейчас. Пока ты знакомишься с ним, оно молчит. Но теперь, когда ты знаешь, как оно работает, можешь обращаться к нему в любой момент, оно покажет твои чувства, покажет то, что происходит с тобой. Возможно, однажды ты увидишь в нем поле боя, а в другой раз – больничную палату или чистое поле, грозу, горы, море. Учись понимать его, оно никогда не соврет. Но если не захочешь видеть, оно замолчит, покроется пылью, и ничего, кроме мутных разводов, ты не увидишь. Ты хотела наставления напоследок? Вот одно: не бегай от своих отражений момента. Даже если они тебе сильно не по душе. И будь благодарна себе – за правду.

IX. Спички детям…

Сейчас мне точно нужен Трикстер. Срочно. Я в гневе, в ярости, в бешенстве! И я знаю, к чему это может привести. Выходи, мой внутренний демон. Расскажи о своем гневе, и о том, как его тушить. Тишина, Выходи!

Сквозь невнятную рябь, похожую на белый шум, в комнату с трудом прорывается Артур. Я стараюсь расслышать его слова, но, хотя он прямо передо мной, в моих ушах как будто шторм. Я готова убивать.

– Выдохни! – долетает до меня будто с другого конца улицы. – Сожги гормоны!

Артур пропадает в ряби, которая становится алой.

Я выдыхаю все, что есть в легких, до последнего свиста и – не вдыхаю, сжигая гнев на биохимическом уровне. Выжидаю двадцать секунд, наблюдая, как светлеет и бледнеет рябь посреди комнаты. Все, уже можно снова вдыхать. В воздухе вновь чисто. В кресло падает Артур. Таким расхристанным я своего внутреннего взрослого еще не видела: галстук набок, рубашка наполовину расстегнута и торчит, пиджак и брюки в какой-то красно-серой пыли, шнурки на ботинках развязаны. Не будь он бритым почти под ноль, наверняка на голове тоже был бы бардак.

– Что случилось? – спрашиваю взволнованно. – Ты как из пожарища!

– Я именно из пожарища. Безо всяких «как».

Он встает и начинает оправляться. Отряхивается, одергивается, завязывает шнурки.

– Что горело?!

– Ты! – смотрит на меня сурово. Впервые слышу, как он повышает голос. Даже в таком коротком слове это впечатляет.

– Я?… – Я ведь уже успела забыть, кого и зачем звала, настолько поразил меня его вид. – Это из-за того, что я злилась?

– Это не так называется, – Артур почти привел себя в порядок. – Это называется бешенство. Вы с Трикстером и Брюнгильдой по-другому не умеете. У вас нет полутонов. Уж если злиться, так чтобы землю выжечь на километры вокруг и внутрь. Ни одной мысли о последствиях. – Он качает головой.

– Почему нет полутонов?

– Потому что кто полутона обеспечивает? Я. А грохот стоит такой, что меня не слышит никто. Я вон, еле доорался до тебя минуту назад. А там, внутри, вообще полный мрак, – с досадой машет рукой. – Оттуда черти в ужасе еле ноги уносят, когда ты в бешенстве.

– А вот теперь, пожалуйста, объясни мне, пока я слышу и могу внимать твоим полутонам: что там внутри происходит, когда я злюсь, и почему. И я уже не впервые слышу о Брюнгильде. Может, пора с ней познакомиться?

– Пора, пора… – Он все еще не в состоянии ходить, как обычно, по комнате, сунув руки в карманы и спокойно рассуждая. – Там пока остывает. Дай минуту. Трикстер протрезвеет, тоже выйдет.

Артур аккуратно усаживается обратно в кресло и закрывает глаза. Он как будто ослаб, словно без сил. Ему явно нужно время восстановиться. Оказывается, мой взрослый страшно устает во время подобных эмоциональных торнадо и потом вынужден надолго замолкать. Никогда не думала об этом раньше.

Чувствую, как затихает внутренний шторм, но до штиля еще далеко. И теперь мне дико любопытно, что происходит в это время с Трикстером и кто такая во мне Брюнгильда.

По стене ползет трещина… Одна, вторая, третья. Обои отваливаются вместе с кусками шпаклевки и кирпичей. Вот откуда серо-красная пыль на костюме. Хорошо, что это всего лишь моя голова, а не реальный дом.

– Ужасно, что это именно твоя голова, – комментирует Артур, не открывая глаз. – Реальный дом можно восстановить за деньги, наняв бригаду строителей. Твою голову можешь восстановить только ты. И никакие деньги, никакие строители тебе не помогут. А ты сорок лет сама с собой воюешь. У тебя в душе есть места, которые в руинах лежат не одно десятилетие. И ты туда заглядываешь, только чтобы докрошить жалкие остатки. Вернее… – он растирает голову, трет виски и переносицу, с трудом собирая мысли, – ты туда посылаешь отряды «девастаторов». То матери в управление их передашь, то воину бешеному, то еще кому на растерзание отдашь…

– Как тронный зал в том Королевском дворце?

– Как тронный зал. Как весь Королевский дворец, – Артур вздыхает. По-прежнему говорит тихо: – Он был под управлением матери почти всю твою жизнь. Все остальные территории ты как будто умышленно отдаешь на разграбление кому попало.

– Что это значит? – честно пытаюсь понять.

– Это значит, что, кто бы что тебе ни сказал, ты на все реагируешь… – Он все еще не открывает глаза и вытягивается в кресле, будто пытается лечь. Стена продолжает трескаться. – А потом носишься внутри головы и как заведенная повторяешь, повторяешь, повторяешь. Это как вирус распространяется по всем твоим внутренним субличностям. И каждая впадает в свою интерпретацию: что бы сказанное могло значить? – Артур вздрагивает, и на его лице появляется гримаса утомленного отвращения. – Так поднимается шум. И начинается автоатака. А потом Трикстеру голову сносит, потому что он – твоя ведущая субличность и слышит всех остальных. Всегда. И вот, представь, они все орут – каждый свое. Ему в уши. А Трикстер, милая, – это сила. И когда сила сходит с ума, начинается гражданская война. Потому что как иначе всех заткнуть? Отрубить голову, например… Разрубить надвое… Завалить камнями… Пасть порвать, моргалы выколоть. А начинается все с чьих-то чужих слов в твой адрес. Матушка, просто с чьих-то слов, – он хлопает себя по лбу.

Стена наконец разваливается. В проломе, с куском вывороченной арматуры в плече, стоит Трикстер.

– Знакомься, дорогая, это – ты в гневе, – Артур все так же не открывает глаз.

Трикстер в гневе. Весь в ссадинах, порезах и синяках. Из ушей течет кровь, одежда разодрана, будто он дрался со стаей гиен. Тяжело и хрипло дыша, он делает шаг в комнату. Пол под ним трещит. Из пролома обдает жаром. Там, за бывшей стеной, тлеют угли – на сколько хватает глаз.

Но больше всего меня поражает его взгляд. На лице, вымазанном кровью, пылью и сажей, буквально полыхают зеленым огнем два хризолита. Одно неверное движение, и все здесь превратиться в угли. Это просто чертова доменная печь. И ничего больше в этих глазах, кроме убийственного огня. Ни хитрости, ни веселья, ни смысла. Ни «мамули», ни «дорогуши», ни «ребенков» – ничего человеческого. И уже совсем не смешно.

На диване вспыхивает плед. Артур вздыхает и прибивает огонь ладонью. Трикстер медленно оборачивается к креслу, оглядывает комнату, хмурит брови, будто соображая, где находится и что происходит.

– С возвращением, брат, – Артур подходит к нему, достает платок и вытирает кровь, растекшуюся из ушей по шее до самых ключиц, испачкавшую подбородок и размазанную по вискам.

– Это я? – спрашиваю шепотом.

– Это ты, – рычит Артур, не оборачиваясь ко мне. – Это ты с собой такое творишь каждый раз, когда бесишься. Я рад, что наконец удалось тебе показать… И вот сейчас я очень надеюсь, что тебе станет стыдно. Перед собой. Хотя стыдить тебя и не моя роль… Зато моя роль – приводить тебя в рабочее состояние. Этим сейчас и займемся.

– Утихли… – бормочет Трикстер и заваливается на бок.

Мы несем его в ванну, укладываем в воду с солью и пеной. Я включаю спокойную тихую музыку.

– Теперь несколько часов он будет приходить в себя и залечивать раны. А мы, дорогая, пойдем и поговорим.

Я бы не назвала это стыдом. Тут больше подходит слово «ужас». Именно ужас я чувствую сейчас, заглядывая в пролом и не узнавая ландшафты своей души. Тут вроде бы должен быть лес. Вон там, кажется, холм, на котором должен бы стоять дом Трикстера и Текста. А левее, подальше, вроде была гигантская скульптура Труда. В том кратере вроде было озеро. Где все?! Одни угли. Едкий дым расползается по земле, неба не видно за пеплом, вдалеке кто-то страшно кричит, и волны утихающего жара подкидывают вверх обгоревшие исписанные листы – не то моих дневников, не то рассказов, не то стихов. А прямо у моих ног – обугленный детский сандалик. Мой детский сандалик! Что я натворила?!

Крепкие руки берут меня за плечи и втаскивают в комнату. Тихо. За окном щебечут птички. Небо там высокое, голубое, облака на нем белые, пышные. Стена целая.

– Все в порядке, – слышу за спиной снова мягкий низкий голос. – Но этот ядерный цикл необходимо остановить. И сейчас мы с тобой пойдем туда, где окопалась твоя Брюнгильда. Твой внутренний воин нуждается в экстренной терапии.

– А она это понимает?

– Уже да. С момента твоего осознанного общения с нами многое внутри изменилось. Она уже видела восстановленный Королевский замок, не смогла туда войти: Королева не дала ей сломать новые стены. Она встретилась с Текстом, пыталась на него напасть, загнать обратно в подземелье, но он уже для нее неуязвим. А она не привыкла быть бессильной. Хотя воевать умеет только на твоих внутренних полях. Близорукая она. Пошли ее лечить.

Артур сжимает мое плечо, и мы – на краю гигантского кратера. Не слишком глубокий, но внизу сплошь заросший кривым черным кустарником. Везде торчат колья, копья, натянуты сети, в земляные стены воткнуты сотни обломанных заостренных веток.

– Не слишком изощренная защита, если честно… – рассуждаю вслух.

– Так от кого ей тут защищаться? – пожимает плечами Артур. – Только она здесь и воюет. Так что все это в принципе не нужно.

– Но она считает, что защита работает?

– Разумеется. Правда, она не понимает, что работает только потому, что никто не нападает. Мы с тобой вдвоем тут все разворотить можем на раз.

– Не надо, – я мотаю головой.

– Не надо, – кивает Артур. – Она с перепугу опять все спалит.

– С перепугу? – чешу репу. – Так себе воительница.

– Так а я про что! Говорю же – лечить ее надо.

Ни клочка земли не видно внизу: все скрыто бурьяном, репейником и крапивой. И безмолвными наблюдателями возвышаются над этим «разнообразием» зонтики борщевика. Красота, ничего не скажешь.

– А где Брюнгильда-то? – спрашиваю. – Ничего ж не разглядеть в этих зарослях.

– Там где-то. Прячется. Зови. Только мы не знаем, как ее зовут на самом деле, так что подумай, как к ней обратиться.

– Задачка.

– Тут все – задачка. Давай решать. Я для того и нужен. Как всегда, – Артур смотрит на ясное небо, оглядывает живой лес позади нас, хлопает в ладоши и усаживается на траву. – Я тоже люблю жизнь, кстати, – улыбается он, щурясь на солнце.

Такой контраст между этим ярким светом, жизнью леса, травой, птичками и – гигантским оврагом посреди моего внутреннего великолепия.

– Вообще, какой воин устраивает себе укрытие в низине?! Это ж против любой военной логики! – доходит до меня.

– Правильно мыслишь, – кивает Артур. – Но другого места она себе не нашла.

– Хозяйка, выходи! – кричу я вниз, неожиданно для самой себя.

– Хозяйка? – удивляется Артур.

– Ну, хотя бы в этих местах она, наверное, чувствует себя хозяйкой.

– Логично.

– Хозяйка-а-а? – продолжаю я как можно более ласково. И вздрагиваю.

На меня выскакивает нечто. Лохматое, чумазое существо невнятного пола и возраста, все обмотанное веревками, обвешанное кольями, спичками и зажигалками. От него разит бензином и соляркой. За веревками заткнуты топоры, напильники, отвертки, шило! Да, это мало похоже на Брюнгильду. Вглядываюсь и вижу – это она, и ей – максимум семнадцать! Девочка ты моя. Она сама, похоже, изрезана и истыкана собственным оружием. Кто ж так вооружается, солнышко?!

– Кто ты? – спрашиваю недоуменно.

– Я – воин! – с нелепой гордостью произносит существо.

Еле удерживаюсь от смеха. Оборачиваюсь к Артуру и больше сдерживаться не могу. Он ошарашен не меньше моего и ничего не может сделать с выражением ошеломления на своем лице. Вот это – воин? Вот это?! Вот эта тощая спичка – причина регулярных внутренних пожарищ?

Нельзя над ней смеяться, нельзя! Я ее знаю! Очень хорошо знаю!

– Миленькая моя! – прижимаю руки к груди. – Родненькая! С кем же ты воюешь?

– Со всем миром! – она начинает краснеть и злиться.

Артур прокашливается и поднимается с земли. Он все так же обескуражен и разглядывает нелепо вооруженную девчонку.

– С миром? – уточняю я. – С внутренним миром?

– Со всем миром! – повторяет она настойчиво.

– Хочешь сказать, что ты об этом не знал?! – обращаюсь к своему Взрослому. – Ты никогда ее не видел? И Трикстер не видел?! Она же ребенок! Это же его епархия! Как так вышло-то?

– Вот так, – разводит Артур руками, по-прежнему не в силах совладать со своим лицом. – Виноват, ваше величество!

– Да никто не виноват. Но порядок следует навести, – говорю и резко оборачиваюсь к «воину».

Ее взгляд изменился. Смотрит на меня с восторгом и даже трепетом. С робкой надеждой, со страхом поверить, со смятением.

– Воевать с Королевой, детка, ты не станешь, я знаю.

Все решения разворачиваются в моей голове молниеносно. Я знаю, что делать и как. Это мое государство, и в нем спички детям не игрушка. Даже пальцами щелкать не пришлось – за моей спиной уже целая армия. Но в этой армии нет гнева, нет злости, нет даже агрессии. Есть ровная, спокойная и уверенная готовность.

– Веревки снять, раны залечить, волосы промыть, выдать… платье.

– Платье?! – существо готово вспыхнуть от возмущения.

– Платье, – спокойно повторяю я. И продолжаю: – Овраг расчистить и полить, насыпать здесь холм, засадить яблонями. Колья затупить, превратить в бревна, построить баню и колодец. Вывести в него подземный источник.

Пока я раздаю команды, одни солдаты уже снимают с чумазого существа веревки, разрубая спекшиеся за годы узлы. Другие – аккуратно вынимают топоры и пилы, бритвы и зубочистки, застрявшие в коже.

– Миленькая, ты видишь теперь, что ты сама в себя это все понавтыкала? – подхожу к существу, вытираю ей слезы.

– Вижу, – тихо произносит существо. Ни одни мускул на ее лице не вздрагивает от боли – она привыкла.

– Ничего, родненькая, все теперь будет хорошо. Тебе не нужно больше ни с кем воевать.

Существо отключается и валится на руки солдат. Ее подхватывают, укладывают на носилки и уносят в Королевский замок. Стройотряд уже разбирается с кустами в овраге. Они знают, что ничего не нужно уничтожать: бережно выкапывают почерневшую зелень, чтобы пересадить на другие земли, где все оживет.

Я бы не сказала, что злюсь. Но я возмущена. Навстречу носилкам выходит очнувшийся Трикстер. Провожает их недоуменным взглядом. Хочу задать ему вопрос. Очень хочу. Но на самом деле – знаю ответ. Когда ты не правишь собой сама, тобой правит кто угодно. Трикстер не виноват, что не разглядел и пропустил это существо. Артур не виноват. Я не виновата. Никто не виноват. Мы все – на одной стороне, поэтому сейчас просто наведем порядок. Вместе.

С гордостью оглядываю обновленный тронный зал. Уже почти все восстановили. Картины пока еще мутные. Но мы и с этим разберемся.

Ко мне выводят ее, то самое «существо». Отмытое, залеченное, переодетое. Боже, какая красивая я была в семнадцать лет! Белое личико, волосы по пояс, тонкая, стройная. Ты принцесса, а не воин. И понимаю, что уже не имеет смысла спрашивать, кто она, как ее зовут и что ей нужно. Я все знаю. Я помню!

Она мечтает, чтобы папа был рядом, а мама стала нежной. Но папа – в другой семье, а мама огрызается. Мечтает, чтобы любимый мальчик был рядом, но он женится на другой. Мечтает, чтобы ее пудель Ника любила с ней гулять, но пудель ее боится. Мечтает о друзьях и подругах, но те хотят либо трахнуть ее, либо увести у нее парня. А человек, которого она считала подругой, рассказывает про нее всякие гадости. В том числе – всем тем, с кем она хочет дружить. Тогда она и решила, что никому не нужна и что лучше одной. Что недостойна и не заслужила – ни любви, ни дружбы.

– Ты нужна, детка. И достойна. И заслужила. И через несколько лет ты узнаешь, что все они жаждали быть с тобой. И отец, и мать, и подруги, и даже тот мальчик, который женился не на тебе. Он еще придет к тебе. Сам. И ты его прогонишь, потому что увидишь, насколько он тебе на самом деле неинтересен и что влюблена ты была в его образ, который сама себе создала, – начинаю я свою речь. – Когда-то ты вынесла себе вердикт, что будешь одиночкой. Хорошее решение. На время. Чтобы пережить боль. Я раскрою тебе главный Королевский принцип: решения не бывают навсегда. Ничто не бывает навсегда. Во время дождя ты раскрываешь зонт. Но когда солнце возвращается из-за туч – зонт следует убрать. Не заслоняй себя от света. Ни одно решение – не навсегда. Никакое. Жизнь – бесконечный набор игр. И ты всегда можешь сделать новый ход. В любой игре.

Игра! И вдруг я понимаю, как ее зовут. Она еще не Королева. И пока не ферзь. Но она… Подвожу ее к тому самому зеркалу.

– Ты пока окружена другими фигурами и не можешь сделать свой ход. Но очень скоро это изменится. Поле расчистится, и ты сможешь ходить. Сколько угодно далеко! До самого края поля, до последней горизонтали. Ты научишься брать чужих коней, ферзей и королей. И воевать для этого не нужно. Просто ходи. Просто делай свое дело. И поле расчистится. Возьми свою вертикаль. Потому что так делает свое дело Ладья.

Она подходит к отполированной поверхности. Долго смотрит в себя, улыбается мне и растворяется в серебре. Ее любимый металл. Моя дорогая серебряная Ладья. Теперь она в ладу с собой.

– Ну что, мальчики? – поворачиваюсь. – Самоназначенного воина мы, кажется, залечили. Но где же настоящий?

– Искать нужно, вашество, – Трикстер цокает языком.

– И где же? Артур? Есть идеи?

– Есть одна. Но, скорее всего, мы оставим ее для второго тома.

– Что ж… – вздыхаю, – значит, пока без войн, будем осваивать Королевскую дипломатию.