Текст книги "Ангел-хранитель"

Варвара смочила губы раненому бойцу влажным полотенцем. Уже третьи сутки пошли, как она его сюда притащила, а он все не приходил в сознание. Пареньку было на вид лет семнадцать, не больше. Светленький, с белесыми бровями и ресницами, до прозрачности тощий, одетый в форму рядового. Варвара наткнулась на него в лесу, когда шла напрямки в соседнюю деревню, к дальней родне. Парень лежал лицом в траве, на его спине зияли бурые пятна крови. Женщина тронула его – теплый и вроде дышит. Слабый совсем, того и гляди, помрет. Она осмотрела рану и, как сумела, перевязала ее снятым с головы платком.

Линия фронта отодвигалась на восток, в их деревне пока что немцев не было, но они вот-вот должны были появиться. Оставить раненого в лесу Варвара не могла, знала, что он не выживет. Тащить его в дом тоже нельзя – если немцы придут, то расстреляют и его, и ее за укрывательство, да еще и полдеревни сожгут в придачу.

В их Верховье была раньше знатная церковь, красивая, с расписными фресками внутри и витражом. Отец Варвары был в ней настоятелем, сам из личных сбережений поддерживал церковь, и прихожане тоже жертвовали на обустройство, кто сколько мог. Гордились верховцы своим приходом, во всей округе такого не было! В Гражданскую войну красноармейцы хранили в церкви оружие, потом ее разрушили – так, что остались одни камни. Варваре было пятнадцать лет, когда ее отца расстреляли за то, что он помогал белым. Он погиб там же, возле церкви. Люди помнили, как после взрыва на пустыре упал церковный крест, а потом и церкви не стало. «Быть беде», – говорили в толпе.

Снаружи – небольшой пригорок, заросший травой, да несколько камней. Внизу под пригорком скрытый лаз – потайной вход в церковный подвал, уцелевший после ее разгрома. Раньше подвал был куда больше, сейчас осталась незаваленной лишь его третья часть. Никто в Верховье не знал о существовании подвала, хотя прежде и ходили слухи, будто в церковном подполе по ночам беснуются черти. После того как церкви не стало, о чертях и думать забыли. Место это стало глухим, народу незачем было сюда ходить, да и боязно – проклятыми холмами его окрестили, ибо не напрасно крест упал, это верная примета.

Варвара укрыла паренька в подвале, вечером, хоронясь, принесла тряпок и соломы. Врачевать она не умела, и лекарств у нее не было. Лечила отварами трав и мазями из кореньев, вспоминая рецепты своей покойной бабки. Рана затягивалась, но больной в сознание не приходил. Она садилась рядом, бережно перебирала его русые волосы и разговаривала с ним.

– Немец проклятый все дальше и дальше пробирается. В соседнем селе побывал, как саранча прошелся! Ты, Алешенька, поправляйся, тебе жить надо, – приговаривала Варвара, ухаживая за бойцом. Ей было очень жаль парня: молодой совсем, жизни не видел, а над ним нависла смерть. Варвара сама умирать не боялась, ей уже было все равно, поскольку все, что у нее было – ее семью, – забрала война. На мужа Дмитрия похоронка пришла почти сразу после того, как он ушел на фронт, на сына – спустя полгода. Варвара осталась одна и теперь к этому пареньку относилась по-матерински. При бойце никаких документов она не нашла и называла его Алешей, как сына.

Варвара поостереглась держать подарок Кустодиева дома, принесла его сюда, подальше от немецких варваров. Она бережно развернула полотно и залюбовалась им в который уж раз.

– Эту картину моему Мите художник на счастье подарил. Она что икона для него была, к жизни его вернула. И тебе поможет. Бог – он в людях! Чем человек великодушнее и светлее, тем в нем больше Бога. Божью силу человек через свои дела проявляет, так мне мой покойный батюшка, священник, говорил. Талантом Бог награждает своих избранников, чтобы они несли его людям. Тот избранник, кто душою чист, вдвойне сильнее и дела его – чудотворны они, потому как наполнены любовью. Художник, написавший эту картину, большим жизнелюбом был. К нам на Дон собирался приехать, на пейзажи, но не случилось – болел он очень и от болезни умер. Солнечный был человек! Митя рассказывал, ему довелось с ним знаться. И картины у него все, как одна, солнечные: краски яркие, насыщенные. Хоть грозу нарисует, хоть ночь темную, а все равно радостно выходит, и при взгляде на его картины душа светом наполняется. И ты ее еще увидишь, Алешенька, когда глаза сможешь открыть. А увидишь, так и поправишься быстрее.

Варвара в подвале не засиживалась, иначе соседи заметят, что ее долго нет, слухи пойдут: не к партизанам ли ходила? Люди у них в деревне разные, кто по дури, кто из склочности что сболтнет. Уж лучше не давать им повода, так надежнее.

Едва она успела воротиться в дом, как по деревне разлетелась тревожная весть: немцы!

Для постоя захватчики выбрали самые лучшие избы: офицеры разместились в доме бывшего кулака, солдаты – в других, но тоже добротных. Варвара жила на окраине, и у нее никто не поселился. Но она рано обрадовалась: ближе к ночи во двор ввалились непрошеные гости. Немцы были с носилками, на которых лежал раненый. Они бесцеремонно вошли в дом, грубо отстранив хозяйку, уложили на кровать раненого и на едва понятном русском сообщили: если она хочет жить – должна выхаживать больного.

Варвара ахнула: ее новый подопечный был не жилец. На бледном мальчишеском лице – следы глубоких царапин, на животе небрежно наложенные бинты с кровавыми пятнами. Солдатик бредил и стонал, не открывая глаз. Женщина осторожно осмотрела раны и окончательно убедилась, что парня ей принесли умирать. Тем не менее она стала его лечить, как могла, теми же отварами и мазями, которыми лечила Алешу. Варвара поймала себя на мысли, что не испытывает к немецкому солдату ненависти, напротив, он вызывал в ней жалость. Он был очень молод, моложе ее погибшего сына.

– Что же вы, мальчики, стреляете друг в друга? Поди, тебя тоже мамка ждет. Хоть и ирод, но ей ты дорог. Ну, даст бог, выживешь. Обязательно выживешь, а то кому разрушенные города после войны поднимать?

Немцы в Верховье застряли надолго. Варвара за все это время ни разу не наведалась к проклятым холмам, как мышь, сидела в своей избе и дальше двора не отлучалась. За Алешу у нее душа болела. Как он там, в подвале, без присмотра? Жив ли?.. Она лечила немца и думала о русском пареньке. Как ни странно, немец оклемался. На третьи сутки он открыл глаза и попытался что-то сказать. Потрескавшиеся губы безмолвно шевельнулись, но, кроме сипа, у него ничего не вышло.

– Лежи, горе луковое! – захлопотала Варвара. – Слаб еще.

Она принесла воды и осторожно напоила его. Кормила его с ложки, как ребенка, всем, что осталось из съестного. Солдата звали Стефан Клустер, он был родом из Шпиттелау, местечка под Веной. Все это он рассказал ей, когда окреп. Он повторял свое имя и адрес и, как поняла Варвара, хотел, чтобы она написала его родным, если он умрет.

– Не волнуйся, милок, выживешь, на своих ногах домой пойдешь, – успокаивала его она, но адрес записала.

В нагрудном кармане у Стефана лежала фотокарточка: молодые мужчина и женщина рядом. На обороте был написано: «Vena, 1929». Варвара нашла ее, когда взяла постирать и залатать его гимнастерку. «Родители», – догадалась она.

В дом к Варваре время от времени заглядывали немцы. Они проведывали больного, смотрели, жив ли он, говорили «гуд» и уходили, рыская глазами, что можно забрать. Однажды немцы пришли под утро, спешно переложили Стефана на носилки и ушли с ним прочь.

Гонимые Красной Армией, немцы покидали Верховье, оставляя после себя горе и разруху. Дом Варвары опустел, в огороде, кроме лебеды, ничего не росло. Дом все же был цел, а в нем, как известно, и стены помогают. Немцы разорили хозяйство, но оставили ей жизнь. Насколько короткой она будет, Варвара тогда еще не знала.

2009 г.

– Борисова Рената Львовна. Двадцать девять лет, живет одна. Окончила Государственный университет, кандидат наук. Автор ряда статей по психологии. Ведет колонку в специализированном журнале. Работает психологом в «Центре социальной поддержки». Считается одним из лучших специалистов, – зачитал досье Юрасов.

– С такими данными – и всего лишь психолог в муниципальном учреждении? – удивился Шубин.

– В частной клинике она будет выпадать из интерьера. Там мебель красивая, коврики, занавески, смазливые администраторы. Куда ей с таким фасадом? – цинично пошутил Антон.

– Да уж, бедная девочка, – посочувствовал психологу Шубин.

Рената Анатолию нравилась. С ней было легко беседовать. Она четко отвечала на вопросы, не юлила и не пыталась уйти от ответа. Выдаваемые ею характеристики были точными, яркими и предельно объективными. Анатолий считал – это большая удача, что среди свидетелей оказался профессиональный психолог. Правда, был в этом и недостаток. Он заключался в следующем: если допустить, что Борисова каким-либо образом причастна к исчезновению Суржикова, она воспользуется своими профессиональными способностями, чтобы ввести следствие в заблуждение. Но пока что, судя по всему, мотив у Ренаты отсутствовал, и Шубин был склонен ей верить.

– Рената Львовна, какой, по-вашему, человек Фианитов? Вы же его давно знаете. Как вы познакомились? – спросил он, пытаясь заглянуть ей в глаза, скрытые очками с дымкой.

Рената, словно прочитав его мысли, подняла очки на лоб и задумчиво потерла веки. Она понимала, что ей придется об этом рассказать. Но необязательно все.

Валентин казался несчастным и потерянным, впрочем, в этом не было ничего необычного – именно такие люди и составляли подавляющее большинство ее клиентов. Менеджер высокого звена, тридцать восемь лет, разведен – налицо кризис среднего возраста. Он жаловался на судьбу, жизнь, бывшую жену, любовницу – тоже бывшую, сослуживцев, и вообще на все, на что только можно было пожаловаться. Рената его выслушала и посочувствовала. Больше ничего и не требовалась. Будучи хорошим психологом, она точно определяла, что нужно собеседнику: совет, утешение или чтобы его услышали. Валентин был из таких. И не приведи господи лезть к нему с советами – он и сам с усам, все знает и во всем отлично разбирается. От этого он и одинок – выговориться-то ему некому.

Рената помнила его первый звонок. Неуверенный голос, прерывистая от волнения речь, он не доверял никому, и ей, работнику службы психологической помощи, – тем более. Но все же он к ней обратился.

– У меня есть несколько условий. Во-первых, я не хочу называть свое имя.

– Конечно. Можете назвать любое.

– Э-э-э… Скажем так, меня зовут э-э-э… Валентин.

– Прекрасно, Валентин. Еще какие условия?

– Разговор должен остаться между нами, и никакой записи!

Рената улыбнулась: ну, конечно же! Все считают себя столь важными персонами, что их непременно должны прослушивать, а их жалобы представляют собой архиценную информацию.

Через неделю он позвонил ей снова. Опять жаловался. И говорил, говорил, говорил… Во время звучания его монолога Рената могла отложить трубку в сторону минут этак на двадцать и почитать книжку. Но она добросовестно выслушивала его стенания и рассуждения. Не только потому, что она была прилежным работником, существовала и еще одна причина. Валентин ей чем-то нравился. Чем именно, Рената не знала: может, своей откровенностью, может, беззащитностью или тембром голоса – низким, с едва уловимой хрипотцой. Она поймала себя на мысли, что ждет его звонка и иногда о нем думает. Большинство ее клиентов составляли подростки или женщины за тридцать, с проблемами в личной жизни. Мужчины тоже звонили, но редко. И все они были с серьезными тараканами в голове. Валентин был не понят окружающими и самим собой. Почти всегда клиенты ей доверяли. Она чувствовала себя матерью Терезой, или просто матерью, нянькой. С Валентином было иначе: он выступал в роли лидера, а она была его эхом – выслушивала его и одобряла. Ренате это нравилось, именно об этом она и мечтала – быть чьей-то помощницей, слабой женщиной при сильном мужчине. Валентин сильным не был, но хотел быть таковым, и она тоже этого хотела.

Потом он уже звонил просто так, чтобы поговорить с ней. Не с сотрудником службы психологической поддержки, а с Ренатой – умной, понимающей, доброй, – той самой, о которой он давно мечтал. Валентин сам так сказал однажды, и от этого у Ренаты стало особенно тепло на душе. Она понимала, что чувства Валентина к ней – это всего лишь его чувства по отношению к собственному состоянию, в котором он пребывает при разговоре с психологом Борисовой. Человек становится немного счастливее, ему хорошо, а значит, она справилась со своей работой. По этому поводу можно было бы порадоваться, но в случае с Валентином для Ренаты ее профессиональные успехи отходили на второй план, оттеняемые сладкими грезами. Она хорошо понимала, что это всего лишь иллюзия, которая очень быстро рухнет. Но ей так хотелось стать чьей-то судьбой, и она верила, что мечта ее воплотится в жизнь.

* * *

Рената с утра чувствовала себя как на иголках. Суетилась, переживала, нервничала, словно ей предстояло сдать сложный экзамен. Может, для кого-то свидание – дело обычное, но только не для нее. Рената ходила на свидания крайне редко и всегда неудачно.

Валерий Фианитов! Ее любимый клиент, ставший преданным поклонником, представившийся при первом обращении Валентином. Так часто бывало, когда клиенты при дальнейшем общении сообщали психологу свои настоящие имена. Ренате было все равно – она работала с людьми, а не с их именами. Валерий пожелал расшифроваться сам, он проникся доверием к своему доктору, закрутил с ней телефонный роман и чуть ли не сделал ей предложение руки и сердца. При таких отношениях оставаться Валентином было уже неприлично.

Рената давно уже выбрала, что надеть: вязаную тунику и расклешенные брюки. Объемная туника скроет ее худобу, брюки – кривизну ног. Жаль, что с лицом ничего нельзя сделать и никакая косметика его кардинально не изменит, лишь немного скорректирует черты. С прической ей пришлось повозиться, чтобы из жидких волос сотворить нечто привлекательное. Она накрутила их на бигуди и уложила феном, в результате чего создалась видимость объема. Рената придирчиво посмотрела на себя в зеркало и резюмировала: не Афродита. Что же, будем надеяться, что ему нужна не форма, а содержание. Очаровался же он ею вслепую, если не врет, конечно. Рената не обольщалась и ни на что особенное не рассчитывала – она знала, как действует на окружающих ее внешность. И если Валерий окажется таким же, как все, и отвернется от нее, – ничего страшного, она к этому готова. Но все же в глубине ее души теплилась надежда, что в этот раз все сложится хорошо. Сердце ее жаждало любви, и она хотела верить во все самое светлое.

Чем ближе подходило время к заветной цифре – семь часов, – тем больше она нервничала. К моменту выхода из дома Рената издергалась окончательно. «Так не пойдет», – сказала она себе и полезла в аптечку, собираясь выпить валерьянки, но передумала. Достала из бара початую бутылку коньяка и плеснула немного в чашку.

– Забористый, дьявол! – сморщилась она и поспешила заесть его шоколадом.

По телу прокатилась теплая волна, напряжение ушло, а с ним и тревожные мысли. Рената хмелела быстро, и для этого иной раз ей хватало глотка спиртного. Она свою норму знала и постаралась не перебрать – выпила немного для уверенности и куража.

– А, чем черт не шутит! – подмигнула она зеркалу и тряхнула свежезавитыми кудрями. – Некрасивых женщин не бывает, как, впрочем, и мужчин.

В этот момент Ренату посетила мысль: а каков сам Валерий? Вдруг он тоже далек от совершенства?

О том, как выглядит ее собеседник, Рената никогда не задумывалась. Во-первых, для нее самой чужая внешность вообще не имела значения, а во-вторых, она так привыкла быть уродиной, что на ее фоне любой мужчина смотрелся красавцем.

Рената почему-то была уверена, что Валерий хорош собой. Статный, высокий, широкоплечий. Коротко стриженные темные волосы, прямой благородный нос, упрямо сжатые губы, внимательные серые глаза под крылатыми бровями…

Она почти угадала. В кафе за условленным столиком сидел приятный мужчина: коренастый, со спортивной фигурой, темноволосый, кареглазый. Перед ним стояла чашка кофе и лежал букет хризантем. Войдя в зал, Рената слегка замешкалась. Валерий, должно быть, ожидает увидеть красотку, во всяком случае, не такую страхолюдину, как она. «Что сейчас будет!» – пронеслось у нее в голове, и Рената чуть не зажмурилась в предвкушении неприятных минут.

Она набралась мужества, вымучила улыбку и заставила себя шагнуть навстречу любимому. Улыбка была явно лишней – зубы с широкой щербинкой посередине ничуть ее не красили. Валерий, не обращавший до этого никакого внимания на появившегося в зале нескладного «Буратино», с ее приближением встрепенулся.

– Здравствуйте, Валерий! – улыбнулась еще шире Рената.

– Здравствуйте, – деревянным голосом произнес он и зачем-то отодвинул в сторону цветы. Затем опомнился и неуклюже протянул букет даме. – Вот, – сказал он, приходя в себя.

Чуда не произошло. Кавалер отказался довольствоваться красотой ее тонкой души, ему потребовалась красота внешняя. Вечер как-то сразу скомкался, и романтическое свидание превратилось в унылую встречу двух равнодушных друг к другу людей.

Рената смотрела на своего визави с вызовом. Теперь она была не барышней на свидании, а психологом, изучающим клиента. Неуверенность и скованность исчезли – в роли наблюдателя Рената чувствовала себя гораздо лучше. Не торопясь потягивая коктейль, она как ни в чем не бывало вела светскую беседу; Валерий тушевался. Он остался в ресторане лишь из вежливости и не знал, куда себя деть.

Она заказала себе очередной «мохито» – алкоголь придавал ей смелости. В первый момент, когда Рената поняла, что Валерий глубоко разочарован, она хотела развернуться и уйти. Что там – уйти! Бежать очертя голову, подальше от обиды, чтобы не видеть искривленные брезгливо губы и надменный взгляд. Но ее что-то остановило. «Хватит быть жертвой и терпеть унижения!» – взбунтовалась ее душа. Пусть теперь почувствует свою ничтожность он – этот надменный павлин, не считающий за людей таких дурнушек, как она. Не будет она классным психологом, если не сумеет показать мерзавцу его сущность!

«Это же надо быть такой страшилкой! – поражался про себя Фианитов. – Я все понимаю, не все блещут красотой, бывают дамы и так себе, но не до такого же безобразия! А вдруг кто-нибудь из знакомых меня здесь случайно увидит?! Засмеют ведь, до конца дней издеваться будут!» – Он машинально огляделся по сторонам.

– Тебе не нравится наш столик, милый? – прощебетала Рената, нежно касаясь его руки.

Фианитов чуть не поперхнулся кофе. Милый! Как эта уродина может называть его милым?! Ему очень захотелось увеличить дистанцию, которую он так легкомысленно сократил в их телефонных разговорах. Валерий отодвинулся, он не смотрел ей в лицо, говорил односложно, тем самым давая ей понять, что любовь прошла, как с белых яблонь дым. А дама, как назло, вела себя так, словно они – воркующие голубки в гнездышке.

«Вроде бы умная женщина, а позволяет себе черте-те что», – разочарованно думал Валера. Он ощущал себя подлецом и старался найти себе оправдание. Надо же, такой обман! Только он встретил родственную душу, обаятельную, интересную, внимательную женщину, и тут на€ тебе – у нее внешность крокодила! Сердце-то у него не железное, каково ему перенести такой удар? Да, он визуал и ценит прекрасное. Он не виноват, что его тонкая натура противится всему неэстетичному. Была бы она не такой безобразной, ну, хоть самую малость посимпатичнее, тогда, может быть, а так… Нет, он не урод какой-то, а интеллигентный человек, он не станет обижать Ренату, не скажет ей, что она некрасива и поэтому у них ничего не получится. Надо подвести их нелепый роман к завершению мягко и безболезненно. Он, Валерий Фианитов, всегда был рыцарем и им останется.

В душе Ренаты горьким водопадом плескалась обида. Она нарастала и грозила выплеснуться слезами. Рената с огромными усилиями продолжала держаться непринужденно, но ей казалось, что вот-вот она сорвется и даст волю своим истинным эмоциям. Нельзя показывать себя слабой и уязвленной, этого удовольствия она ему не предоставит! Спектакль надо доиграть до конца. Пусть он увидит, что она прекрасно себя чувствует и ей абсолютно безразлично его отношение к ней, как и он сам, потому, что у нее поклонников – целая толпа и каждый день – новое свидание!..

– Провожать меня не надо. А то мало ли, еще на пороге столкнетесь, – пропела она вместо прощания и выпорхнула из салона автомобиля, когда он проводил ее до дома.

Рената ушла не обернувшись, на ее маленькие, тщательно накрашенные глаза навернулись слезы. Она торопливо направилась к своему подъезду и через три минуты уже скрылась за дверью.

Ошарашенный Валерий сидел за рулем, не будучи в силах сдвинуться с места. Сходил на свиданьице, блин! Давно с ним таких казусов не случалось. Если уж у него были женщины, то непременно – красавицы, иных он и за женщин-то не считал. К невзрачным дамам Фианитов относился снисходительно, как к убогим, и неизменно чувствовал свое превосходство. Сегодня убогим оказался он. И рядом с кем! С мелкоглазой каракатицей, которой впору пугать по ночам прохожих!

Он резко повернул ключ зажигания, с остервенением надавил на педаль газа и рванул с места. Валерий был зол, как собака. «Идиот! Кретин! Лох чилийский! – ругал он себя. – Дурак набитый! Тормоз… Тормоз!..» – с ужасом подумал он. Валерий дал по тормозам, но было уже поздно. Его автомобиль врезался в мусоровоз, въезжавший во двор.

* * *

Рената довольно быстро оправилась после неудачного свидания с Фианитовым и разбитыми в прах мечтами о тихом женском счастье. Все-таки она – психолог и способна управлять своим душевным состоянием.

Валерий – не единственный в мире мужчина, чтобы из-за него расстраиваться, тем более что он не являет собой пример благородства. Обидно, конечно, что опять не повезло, но какие ее годы – всего двадцать девять лет! Нужно жить дальше и наслаждаться жизнью, а не сидеть взаперти и дуться на судьбу. Кстати, о том, чтобы не сидеть взаперти. В разгар их бурного телефонного романа Фианитов пригласил ее в поход на яхте. Рената согласилась и кокетливо выспрашивала о деталях. Пойти под парусом по разным странам: Финляндия, Швеция, Германия – это, должно быть, очень интересно, к тому же полезно и для ее профессионального роста: группа людей, собравшихся на продолжительное время в ограниченном пространстве, – это поле для наблюдений. Неизбежно возникнут конфликты – не напрасно же на подводные лодки тщательно подбирают команду по совместимости. И все будет происходить у нее на глазах, события начнут развиваться, словно на театральной сцене – наблюдай сколько душе угодно.

В поход ей обязательно надо отправиться. Когда еще выпадет такая возможность?

Заодно она и Валерия проучит, чтобы он не разбрасывался словами: пообещал взять с собой – выполняй!

Они расстались не самыми лучшими друзьями, и теперь неудобно напоминать ему об этом предложении? Ерунда! В этой ситуации кто угодно почувствовал бы неловкость, но только не она. Рената хорошо изучила главные струнки души Фианитова и знала, как на них играть, чтобы получить желаемое.

Она потянулась к телефону, нисколько не беспокоясь о том, что она ему скажет. Никакого волнения и душевных колебаний – пусть переживает он!

– Да, – ответил он после пятого гудка несколько удивленным тоном.

– Твое предложение все еще в силе?

– Какое предложение?

– Вроде, ты не совсем еще старый, а память уже подводит, – съехидничала Рената.

– Да, есть немного, – рассеянно произнес Фианитов. – Так что я тебе пообещал?

– Поход на яхте.

– Ах, это… Вообще-то я думал, что ты откажешься. Спартанские условия не для нежных барышень. Многие думают, что яхта – это отдых на палубе, в шезлонге и с коктейлем. У миллионеров, возможно, и так, а у нас это спорт. Тяжелый и суровый, с долгими тренировками. Проливной дождь, ветер – для яхтсмена плохой погоды не бывает, сезон с апреля по октябрь, пока навигацию не закроют. В заливе холодно всегда. В городе солнце, в бухте, на противоположном берегу, загорают, а в акваторию выйдешь – там совсем другая погода, впору тулуп надевать. На борту основная одежда – бушлат, ватник и резиновые сапоги, а не шелковые платья, как некоторые полагают.

– Я так не полагаю, – заверила Рената. – У меня и сапожки есть, и ватник найдется – для дачи держу.

– Хорошо, я подумаю.

– То есть, когда ты меня приглашал, ты не думал?

– Рената, я думаю всегда. А если ты заболеешь? На Балтике ветра злые, тебя вмиг просквозит.

– Ничего, я не из хлипких. Так когда и куда мне явиться?

– Как знаешь. Я тебя предупредил, потом не ропщи, – обреченно вздохнул он. – В яхт-клуб, на Петровскую косу. Семнадцатого утром предварительный сбор планируется. «Графчик» ближе ко входу на причал стоит.

* * *

Оснований подозревать Ларису Ивлешину имелось не много, но Мостовой считал, что совсем списывать ее со счетов не стоит. Он склонялся к мысли, что между Ларисой и Суржиковым имела место любовная интрига, которая могла послужить мотивом для убийства. О служебном романе следователь скорее догадывался, чем знал точно, его версия основывалась на офисных слухах и его личной сыщицкой интуиции.

С Ивлешиной уже беседовали неоднократно, и нынешний допрос, проводимый Юрасовым, тоже был не последним.

– Вы общались с Суржиковым и наверняка знаете, какие у него были взаимоотношения с людьми.

– Обычные отношения, – пожала плечами Лариса. – Разве что Алексей был иногда чрезмерно категоричным. Язык у него ядовито-язвительный, но сам он человек вполне безобидный.

– Кто, по вашему мнению, мог с ним расправиться? Если не принимать во внимание тех, кто был в походе.

– Вроде никто. Недруги у него, конечно, имелись, как и у многих людей, но не такие, чтобы убить.

– И все же. Неужели не было такого человека в его окружении, кому Алексей перешел бы дорогу?

– Кроме Фианитова, пожалуй, никого. Но он тут точно ни при чем, Валера не такой. Алекс с Валерой давно не ладили. Изначально Фианитов хоть на полшага, но всегда впереди шел. Суржиков был самолюбивым и не терпел конкуренции, а Валера всегда на уровень выше его оказывался. Его последнее назначение – директор департамента – Алексея просто взбесило. Суржиков на эту должность очень рассчитывал.

Юрасов уже не раз слышал эту историю, но хотел получить представление о версии Ивлешиной.

– Как вы считаете, Лариса, почему замом назначили Фианитова? Он был более достойным?

– Понятно, почему: Валерий – племянник Аскарова, соучредителя «Атриума», а кто платит, тот и заказывает музыку.

Как ни крути, получалось, что единственным явным врагом Суржикова был Фианитов. Валерий удачнее всех прочих мог сбросить Суржикова за борт. Картина преступления складывалась идеально, за исключением одной детали, которая все перечеркивала: от гибели Суржикова Фианитов ничего не выигрывал, скорее, напротив, он терял соперника, который всегда от него отставал в силу сложившихся обстоятельств. Без Алексея Фианитову будет не у кого выигрывать. Победитель без побежденного – это скучно, вкус победы не тот. Вот если бы утонул Фианитов, тогда все сошлось бы. «Нет, – рассуждал про себя Юрасов, – здесь должны быть какие-то другие причины. Суржиков пригласил Ивлешину в поход наверняка не просто так, да и в «Атриуме» поговаривают, что между ними что-то было. Фактов нет, но сплетни на пустом месте не рождаются. Не зря Мостовой считает версию «шерше ля фам» перспективной. Он редко ошибается в таких вещах. Мало ли что могло случиться в плавании: ссора, невыполненные обещания, обманутые надежды? Месть брошенной женщины бывает весьма изощренной. Не эта ли дамочка отправила Суржикова на корм рыбам?» – Антон с интересом посмотрел на Ларису: прямая спина, длинная шея и высоко поднятая голова с гладко зачесанными светлыми волосами. Лицо тонкое, аристократическое, оно выражало спокойствие; взгляд бирюзовых глаз печальный – ангел ангелом!

– Скажите, Лариса, какие у вас были отношения с Суржиковым?

– Нормальные, – быстро ответила Ивлешина, слегка изменившись в лице. – Хорошие отношения. Мы общались по работе, иногда вместе обедали.

– Это ведь Алексей пригласил вас в поход?

– Да, он. А что в этом удивительного? На яхте было свободное место, мне предложили поехать, и я согласилась.

– Всем подряд подобные предложения не делают, – усмехнулся оперативник.

– Я – не все подряд. Мы вместе работали.

– Только работали?

– Да, только работали! – Сердито блеснули бирюзовые глаза, и Юрасов понял, что одной работой дело не ограничивалось.

Лариса пообещала себе не обращать на Суржикова внимания. Она очень устала постоянно думать о нем и ждать, когда он что-нибудь сделает, чтобы их отношения начали развиваться и переросли в бурный роман. Но Суржиков не торопился. Он не сокращал дистанцию, но и не отпускал Ларису. Лариса попыталась сама сделать шажок ему навстречу, в результате Алексей отдалился от нее на два гигантских шага.

«Ну и черт с ним!» – разозлилась она и перестала замечать Суржикова вообще. Игнорирование с ее стороны побудило Алекса к действиям. Он стал активнее писать ей, но получал лишь односложные ответы. Чаще появлялся около Ларисы и заводил разговоры на отстраненные темы. Она держалась весьма прохладно: вежливый тон, дежурная улыбка. В душе же Лара боролась с самой собой, чтобы не показать ему своей радости оттого, что ее герой – рядом. Ивлешина не сомневалась: стоит ей только показать свою заинтересованность, как Суржиков тут же вновь отдалится.

Лариса мучилась и терзалась сомнениями – правильно ли она поступает? А вдруг он решит, что неприятен ей, и вовсе прекратит с ней общаться? Но Алексей не прекращал.

Однажды вечером, в пятницу, Лариса задержалась на работе. Все сотрудники разошлись по домам, и Лариса думала, что покидает офис последней. Она ошиблась. У выхода ее догнал Алексей.

– Никак уже пятница, а ты все работаешь и домой не торопишься? – промурлыкал он.

– Не тороплюсь, – пожала плечами Лара.

– Давай подвезу?

– Давай, – согласилась она.

Они пробирались сквозь пробки по вечернему проспекту. Суржиков о чем-то рассказывал, бросая на свою спутницу лукавые взгляды. Лариса улыбалась и рассеяно смотрела на дорогу. Нужно было проехать через центр, но там плотно стояли машины. Алексей свернул во двор и поехал окольными путями. Когда Алексей прятал свои колючки и не язвил, он становился бесконечно притягательным. Лара не замечала времени, ей было хорошо и уютно рядом с этим обаятельным и сильным мужчиной. Уже было почти девять, когда они добрались до Крестовского. Если бы Лариса воспользовалась метро, то была бы дома как минимум на полтора часа раньше, но она ничуть об этом не жалела. Она сегодня специально оставила свою машину во дворе, чтобы не стоять в пробках.