Текст книги "Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе"

Такой человек в окончании спектакля должен воскликнуть нечто вроде: «Нет, не побегу я спасаться как иные („низшие“) смертные! Карету мне, карету! Охраны! Номера люкс!» А после – погибнуть. Но и погибнуть он не может. Ибо постмодерн.

Конец эпохи насилия

Вспомним, как любила приговаривать Ульрика Майнхоф: «Бомбы против аппарата подавления мы бросаем в сознание масс». Но массы закончились как понятие уже во второй половине прошлого века. Далее инициативу взял на себя мистер Качинский, переведя насилие из группового в точечное. Но и подобным образом расшевелить общество не вышло. Хотя, безусловно, ему удалось оставить свой именной след в истории. Возникает вопрос: а что же будет являться точкой, а вернее, полем приложения намерений, исходящих от обладателя так или иначе большого идейного потенциала?

Общество, индивид или, быть может, окружающее пространство – природное, технологическое, социальное и т. д.? Я полагаю, что ни то, ни другое, ни третье. Сама по себе апелляция с помощью насилия к подавляющему числу зомбированных на фоне и так перманентно происходящего общественного насилия не имеет никакого смысла, как не имеет смысла обременять отдельного человека или даже группу людей, которая в лучшем случае всё забудет на следующий же день – в силу неизбежности окружающей рутины.

Однако имеет смысл оперировать в области, недоступной для общества, – в том пространстве, откуда смыслы дозируются и распыляются, необратимо «отравляя» отдельные умы, но при этом сберегая, подобно лекарству в малых дозах, весь общественный организм целиком. Это и есть пространство Ничто – локация субъектного Хаоса, средоточие, концентрат первичной информации, доступной к восприятию лишь субъектным путём. Это точка сборки всенаправленно функционирующей «реальной реальности», в отличие от той ложной либо неполной (по Гёделю), данной нам в ощущениях либо интерпретациях; в которой, к тому же, нет места ни времени, ни пространству в привычном понимании этих терминов.

«Смерть бога» как цивилизационный

прорыв

Именно поэтому и произошла «смерть бога», ибо он не находил более необходимости в себе самом, оставив после себя чудовищную самовоспроизводящуюся конструкцию – проявленный мир.

Повторюсь, я употребляю термин «бог» исключительно как культурную метафору, но даже в этом контексте сие понятие не имеет ни одной позитивной коннотации.

Существо нерелигиозное и внерелигиозное, подобное мне, может воспринимать «смерть «бога» исключительно метафорически, как некое общественное недопротрезвление, шаг к подлинному осознанию бытия – без сказочных украшательств и мифологизированных посредников. После провозглашённого «бог мёртв», будь люди хоть немного рациональней и честней сами с собой, должна бы была наступить столь чаемая многими (уже) эпоха субъектности, в коей вся ответственность за длящееся бытие лежала бы на человеке и только на человеке.

Ресентимент окультуренного, но дикарского сознания цивилизационных и ментальных провинциалов связан с потерей этого уютного, комфортного мирка. Да, именно мир античных сказок, мир богов, пусть и карающих, – это мир увлечённого витального инфантила, покинуть который и значит смотреть в глаза бездне. Пустоте. Ничто. Абсолюту. Природе вещей. Это мир, не дающий надежды, но возлагающий ответственность. Экзистенциальный предел.

P.S. Ежели даже несуществующий и (или) мёртвый «бог» так долго (много) функционален и репрессивен, то есть являет собой некий сюрреалистический почти, неуловимый силовой ресурс, то каким же ресурсом может являться Небытие (Ничто), возникшее окончательно, и осуществившееся как тотальная идея и тотальная же анти (материальность)?

Культурный и религиозный запрет на деструкцию, запрет на уничтожение проистекает из этого самого понимания.

О гуманизме подлинном и мнимом

В настоящий момент инерция бытия концентрируется в «развивающемся», третьем мире, причём в модернистском ключе. Модернизм – не столько качественный рост, сколько количественный. Россия же выступает в качестве буфера-стабилизатора этого процесса. Объективно, цивилизационно – это хороший процесс; плохой он лишь для тех, кто оказался внутри этих зон.

Какова функция этих регрессивных зон? Теоретически – сдерживание первых от вылета в Ничто. И традиционалисты это прекрасно понимают. Существует определённый парадокс, что и традиционалисты часто позиционируют себя как злодеев – это и милитаристский фетишизм, «атомная война», «умирайте с нами» и проч., и проч. Но и цивилизационист – «злодей» с точки зрения обыденного, низшего, профанического гуманизма.

Другое дело, что традиционалист – это жестокий дикарь, а цивилизационист – это подлинный гуманист. Подлинную гуманность я понимаю как добровольное, осознанное освобождение человека от бремени бытия. Сейчас цивилизацию принято обозначать через космические авантюры и производство умных гаджетов (умных в отличие от своих владельцев). Конечно, это совершенно искажённое понимание самой идеи прогресса, которая лежит не в области предметов, но в сфере преодоления изначальной несовершенной человеческой природы.

Компрачикосы современности

Согласно известному расхожему выражению, сочувствие, жалость – не более чем обратная сторона злорадства. Открытая демонстрация людей с явными физическими недостатками в качестве обратных мотиваторов – из той же оперы, когда скрытое чувство под названием Schadenfreude11
  Злорадство (нем.)


[Закрыть] начинает работать на первый взгляд в конструктивном ключе, буквально заставляя практически каждого человека осознавать абсолютную выигрышность своего положения относительно наблюдаемого им «жизнерадостного» инвалида.

Но это всё же путь наименьшего сопротивления для стороннего наблюдателя, даже несмотря на то что история несчастного увечного в его конкретном случае позиционируется практически как подвиг, хотя на самом деле является обычной невротизацией, то есть жестокой дрессировкой, подобно той, какую устраивают цирковым животным.

Что же творится на самом деле внутри сознания того же Ника Вуйчича, которому «приходилось держать ручку пылесоса подбородком», потому что де так его воспитывали домашние, остаётся только догадываться. Или когда он просил у родителей новую игрушку, они ему говорили: заработай на неё.

Если подобное повторилось бы с обычным ребёнком в обычной семье сейчас и это стало бы известно, например, детским правозащитникам (ювенальной юстиции), то подобную семейку ожидало бы серьёзное разбирательство и, возможно, даже суд над отвратительными садистами-воспитателями.

Исторически же ничего нового нынешнее время в области ежедневного, рутинного ужаса не принесло – компрачикосы, которые в Средневековье воровали детей и делали из них уродцев напоказ, выполняли ровно ту же функцию, которую «успешно» реализовали родители Ника Вуйчича.

Можно сказать, что большинство современных родителей являются настоящими компрачикосами современности, ибо рождают своих детей вопреки их воле, по сути, похищая их сознание из Небытия и насильно втискивая его в рамки убогой проявленной реальности – инфернального цирка, существующего на потеху таким же несчастным зрителям в режиме замкнутого, самоподдерживающегося и самовоспроизводящегося калейдоскопа, где роль цветных стёклышек выполняют черепки неизбежно дробящихся, заведомо обречённых человеческих судеб.

Почему подобные перформансы являются обратно мотивирующими и буквально скрыто апеллирующими к самым низменным чувствам типа злорадства? Да потому, что прямая мотивация – это желание следовать за примером настоящего успеха, основой которого является не изначальная (генетическая) или какая-либо иная приобретённая травма, а непосредственно мотивирующий субъект как живой, реальный пример достижения конкретной цели.

Однако нередко желание следовать за успехом, ставшим результатом упорного и эффективного труда, разумного целеполагания и здравого рассудка, вызывает у современного человека не прямую мотивацию, а, напротив, зависть вперемешку с апатией. Именно поэтому на арену выпускают всевозможных невротических личностей, натужно изображающих фальшивую успешность и бессмысленное, пластмассово-рекламное счастье.

Посему, господа, будьте бдительны, остерегайтесь подделок и всегда делайте ставку на настоящее, даже если этот выбор и будет весьма труден изначально. Только так вы сможете окончательно преодолеть навязываемые вам социальные стереотипы.

«Быть счастливым» как тоталитарный маркер

Позитивное мышление – психологическое плацебо для социальных лузеров. Потерянному, несубъектному, экзистенциально распылённому, лишённому биографии, миллионов или других (на выбор) гештальтно-гешефтных императивов, то есть настоящих ценностей (да, все остальные ценности вообще не настоящие, а эфемерные) ничего не остаётся, как стать счастливым (желать стать таковым), притом в добровольно-принудительном порядке.

Великие личности не были счастливы – во всяком случае, в той форме, в которой предписано быть счастливыми.

Довольство жизнью – конечно, всего лишь своеобразный фетиш, маркер, рекламный трюк. Никакого удовольствия в жизни нет и в помине (о сиюминутных гедонистических мы здесь речь не ведём), поэтому счастье продают со всех сторон – именно оттого, что самый коммерчески беспроигрышный идеальный ход – это продавать нечто несуществующее, невозможное и при этом обязательное (обязующее) к наличию.

Мало кто признается, что несчастлив, даже сам себе. Просто потому, что это не принято. И только свободный субъект может позволить себе быть несчастливым. Воистину, наука быть счастливым – одна из кошмарнейших тоталитарных практик.

Джордан Питерсон как достойный

оппонент

Традиционалистский мир наконец-то выставил нам (сторонникам радикального прогресса) достойного оппонента в лице Джордана Питерсона, чей взрывной успех не может оставаться более незамеченным. История резкого общественного интереса к личности Питерсона началась с принятия скандального законопроекта С-16 касаемо недопущения дискриминации прав ЛГБТ Сенатом Канады в середине прошлого года.

Профессор Университета Торонто Джордан Питерсон резко раскритиковал данную правительственную инициативу, чем, в свою очередь, вызвал широкую волну протеста в среде вышеупомянутого сообщества, значительной части западных академических кругов и одновременно не менее массовое одобрение среди так называемых альтрайтов, традиционалистов нового толка, прежде всего в США.

На фоне глобальной либерализации гендерного вопроса голос Питерсона прозвучал как гром среди ясного неба. Немалое количество критиков уже успело сравнить его с Гитлером, что лишь подлило масла в огонь.

Однако лично мне Питерсон интересен не этим. Он интересен в первую очередь высокой формой подачи, академическим форматом, структурированной речью, за которой чувствуется реальный опыт и знание. В этом его качественное отличие от доморощенных евразийских плагиаторов, компиляторов и переводчиков с плохого французского и немецкого на дурной русский.

От здешней традиционалистской компании тем временем не осталось ровном счётом ничего – ни финансирования, ни идей, ни людей. Что не может не радовать.

Резюмируя, стоит отметить важную тенденцию: желаем мы этого или нет, современный мир входит в фазу реакции, культурной – в первую очередь и структурной – во вторую. Таков его инстинктивный порыв – сохранить самое себя. Но тем самым традиционалистский мир лишь демонстрирует страх перед будущим.

Ловушка политкорректности

В современном и актуальном мировом культурно-политическом контексте происходит столкновение устаревших форм массового контроля (так называемой политкорректности, в первую очередь антифашистского и левого толка) с прагматично-утилитарным подходом к жизни, то есть самой реальностью. Вспоминается фейковая цитата Черчилля: «Фашисты будущего будут называть себя антифашистами». Несмотря на всю её выдуманность, она как никогда точно описывает сложившуюся ситуацию. Под маской благих намерений начинает формироваться, а кое-где уже запущена на законодательном уровне, инициатива, напрямую регламентирующая как запретные, так и допустимые языковые нормы в отношении определённых групп общества (Билль С16 канадского правительства).

В западных университетских кампусах – некогда оплотах свободного слова – создаётся атмосфера зашоренности, подозрительности и, наконец, страха перед возможностью сказать то, что ты действительно думаешь, при этом не оскорбив какую-либо общественную группу. Дошло до того, что практически вся современная инфраструктура высшего образования западного мира (в частности, её гуманитарный аспект) перестала быть источником знаний, средой, вынашивающей новаторов, и стремительно превращается в рупор псевдолиберальной левацкой пропаганды.

Следует отдельно отметить, что в современной западной политологии, средствах массовой информации, а далее и в массовом бессознательном понятие «либерал» уже прочно ассоциируется с неомарксистами и леваками, что, на мой взгляд, является в корне неверным.

Конечно, бывают и леволибералы, но это своеобразный нонсенс, диковинка, абсурд. В большинстве своём либералы – это правые, то есть сторонники индивидуализма и свободных договорных отношений во всех сферах жизни. Как, например, я. Я выступаю одновременно за БОД и за рыночные отношения. За возможность неограниченного индивидуального обогащения, но при этом против монопольного захвата рынка одним или несколькими крупными игроками. Как я не имею ничего против ЛГБТ, так я и не против обычных, традиционных отношений. Проще говоря, делайте всё, что хотите, только без насилия – вот и весь основной принцип.

Возвращаясь к основной теме, засилье диктатуры политкорректности в настоящем создало опасную ситуацию. В обществе стало невозможно проговаривать определённые темы, а где нет проговорённости, озвучивания, дискуссии, там нет и развития, цивилизации. Нельзя затыкать «чёрные дыры сознания», интеллекта и истории псевдогуманистическими мантрами Эриха Фромма. «Зверь из Бездны» всегда найдёт выход, ведь он не умер. Он лишь затаился. И ему не нужен ваш язык, логос как таковой. Это вам нужно овладеть новым языком и новыми смыслами, чтобы почувствовать его.

Концентрацией абсурда можно назвать ситуацию, сложившуюся вокруг доктора Джордана Питерсона, профессора Университета Торонто. Этот человек уже в течение как минимум двух лет стоически сдерживает вал критики слева в свой адрес, при этом умело обращая кипучую, но бесполезную энергию оппонентов себе на пользу. Стремительную публичную карьеру Питерсона сейчас пытаются остановить с помощью личных оскорбительных выпадов, ранее потерпев фиаско в бесплодных попытках атаковать профессора на академическом уровне, как, например, в одном из многочисленных эпизодов публичных дебатов.

Питерсон является моим идеологическим оппонентом, однако он близок мне по способу мышления, подачи материала и качеству языка. Я уверена, что он победит в своей борьбе и, как ему пророчат его поклонники, всерьёз заинтересуется большой политикой – постом премьер-министра Канады.

Психологическая имплозия

Увы, в философском мире, в котором всегда будет востребована любая концепция, любая идея условно оптимистичного характера (и нередко чем глупей, тем оптимистичней – и наоборот), то, что можно назвать объективной (объективированной) реальностью, правдой, всегда будет лежать под толщей наслоений, состоящих из оптимистичных благоглупостей.

Если в сегодняшнем мире происходит то, что в религиозных трактовках принято именовать апокалипсисом (не в смысле конца света – его не будет, а в прямом понимании этого слова – как откровения, явления подлинной сущности бытия), возникает потребность либо вуалировать происходящее, либо уводить фокус внимания в сторону. Но в постинформационном мире нет лазейки, укромного места, где можно спрятать что-либо. Таким образом, каждый индивид будет распластан под грузом частного экзистенциального опыта, который он не сможет переварить, потому что его этому не учили. Произойдёт своего рода психологическая имплозия.

Очень жаль, что академической философией были намеренно проигнорированы авторы, идущие не общим, а частным, гностическим путём, начиная от Макса Штирнера, заканчивая Гейдаром Джемалем. Джордан Питерсон, ставший даже поначалу вполне успешным, прежде всего в силу своего таланта и профессионализма, был фактически затравлен и маргинализирован беснующейся политкорректной толпой, тем самым новым големом-пролетарием, создающимся на наших глазах.

Абсолютный субъект

Речь должна идти не о радикальном субъекте, но об Абсолютном. Интерес Абсолютного субъекта за гранью общечеловеческих знаний-конструктов. Радикальный субъект (пассионарий, герой противопоставляющий себя чему-то) всегда существует в парадигме объектной привязки. Он всего лишь метафизическая обслуга, «сакральный крестьянин».

Абсолютный субъект и его важнейшие

характеристики

Необусловленность, акаузальность, отсутствие в анамнезе самого бытия – это и есть главнейшие и определяющие свойства Абсолютного субъекта. А также отсутствие импринтов, отсутствие большинства инстинктов, отсутствие архетипов.

Акаузальность

В настоящее время не существует единого понимания термина акаузальность. Итак. «Акаузальность (Внепричинность) – способность существовать вне причинно-следственных связей. Такая форма существования, как правило, свойственна тем, кто не зависит от самого пространства-времени (например, нельзя победить существо, пытаясь убить его в прошлом) или даже более абстрактных областей бытия. Высшие космические существа (особенно мультивселенского уровня) обычно могут нарушать причинно-следственные связи, создавая парадоксы, которые не подчиняются здравому смыслу и цепи „причина – следствие“. Сама акаузальность также может быть парадоксальной (следствия без причин, причины без следствий). Иногда акаузальные персонажи полностью невосприимчивы к любым воздействиям в рамках причинности. Также акаузальность в рамках трёхмерной реальности не гарантирует защиту от манипуляций аналогами времени в высших размерностях». ©

Подлинный субъект

Подлинный Субъект, как и Подлинная Идея, никогда не превращаются в свою противоположность. Если мы рассматриваем случай, когда антихристианин превращается в добропорядочного христианина, мы имеем дело с бессубъектностью или неврозом. За исключением той ситуации, когда подобная смена вывески является продуманным обманом – проявлением политической воли. Ведь тому, кто стремится к цели, нужна не декларация сама по себе, а Осуществление Цели. Публика же нюансов не различает, оттого публикой и остаётся.

Инициация текстом

Проблема некоторого непонимания между автором и читателем – не в непонятном и нетипичном языке. Мой язык, к примеру, бывает довольно прост и порой брутален. Дело в том, что текст ныне (современный и идеальный текст) в принципе не обращён к человеку или же обращён к нему весьма формально и условно.

Идеальный текст онтологически неконтекстуален, поэтому ему нет места в какой-либо градации – философской и литературной. Он является чистой констатацией и обращён напрямую к Смыслу, то есть он и есть Смысл.

Смысл же – в моём случае – субъектен. И не подразумевает мира ни до, ни после себя. Это то, что принято именовать «апокалипсисом смысла». Конечно же, не смысла как такового, но некоего общечеловеческого смысла. Поэтому мне нет места ни среди традиционалистов, ни среди классических (и не) гуманистов. Нет места и потому, что мне его – не надо.

Субъект Идеи

Субъект Идеи – мера всех вещей.

Интересы субъектов

Нет никакого добра и никакого зла. Есть отдельные интересы отдельных групп. Над ними стоят интересы субъектов.

У субъекта нет судьбы

Психоаналитические установки про «позитивный настрой» – не более чем профанические байки, ересь. Чем негативнее представления субъекта о бытии, чем экстремальнее его ожидания, тем менее он чувствителен к разнообразным «ударам судьбы». Что же касается концепта «судьбы» в принципе, этот концепт применителен лишь к объекту (игрушке «высших сил»). Проще говоря, у субъекта нет судьбы.

Провинция смысла

Контекст – провинция смысла, поэтому для Субъекта Идеи быть контекстуальным, равнό быть обобранным.

Страдания субъектного материалиста

Кобо Абэ писал что-то о чудовищности страдания, «которое ни с кем нельзя разделить». Страдания субъектного материалиста именно таковы, ибо субъектный материалист – смысловой изгой, он находится вне общих смысловых «норм» и парадигм. Буквально – я не знаю никого, кто страдал бы, как я, и от того же, что и я. Но я и не нуждаюсь в таком человеке. У меня нет нужды быть понятой или принятой. Посему страдания субъектного материалиста кажутся мне относительно комфортными в сравнении со страданиями общепринятыми. Есть ли возможность избавления от страданий для меня? Безусловно. И она находится в сфере воплощения субъектной идеи. Не менее она находится и в сфере материального, ибо никакая идея не может быть воплощена в полной мере без ресурса.

P.S. К слову, именно по указанным выше причинам другим кажется, что я не страдаю вовсе. Ибо я не страдаю, как они. Кто не страдает, как другие люди, тот не страдает вовсе. Таковы издержки псевдогуманистического восприятия.

Нерастворимость

Если мы серьёзно расцениваем такие понятия, как «Я», Воля и Жизнь, если мы полагаем их «сакральными», радикально значимыми, не странен ли тот факт, что жизнь человеческая столь коротка и порой жизнь даже сверхволевого индивида ещё короче, чем жизнь индивида среднестатистического?

Я выскажу опасное допущение, что в основе бездумной матрицы, всепоглощающей инерции бытия, в которой вынужденно растворён всякий человек, лежит холодное безразличие, некая глобальная всеотчуждённость. Иначе человек бы прилагал усилия к продлению собственной жизни, а не сбрасывал их на сторону (потомство).

Цель субъекта, таким образом, – обрести максимум волевого, интеллектуального и силового ресурса, чтобы обеспечить продолжение именно собственного «Я», в противном случае он рискует быть растворённым в «общем», какие бы патетические имена это общее не принимало – Вечность, История и пр. Вечность и История – это вечность и история других, где всякий субъект, всякий носитель идеи будет в лучшем случае ложно интерпретирован, а в худшем – забыт.

Субъект, Идея и ресурс

Идея без Субъекта рассыпается, обрушается, лишается основы, становится предметом лжеинтерпретаций. Вчера в беседе с Игорем Дудинским мы сошлись в том, что мир Мамлеева фактически рассеялся после смерти автора. Как и после смерти Гейдара Джемаля его концепции лишились своей изначальной мощи. Итак, Субъект и Идея неразделимы. И важнейшим фактором их успеха ныне является ресурсная составляющая. Проще говоря, даже такой популярный прожект, как «Иисус Христос», сейчас не мог бы состояться без определённых вливаний.

P.S. Я крайне критично отношусь к философским концепциям Юрия Мамлеева и больше ценю его литературные произведения. Я не разделяю мировоззрения и идеологию Гейдара Джемаля, однако считаю его мощным философом европейского уровня. К «Иисусу Христу» я вообще никак не отношусь, оценивать его как-либо – всё равно что оценивать персонажа мультфильма.

Субъект Идеи vs герой бытия

Что делает герой, исчерпавший в себе архетипы? Становится Субъектом Идеи. Все мы рождаемся не только с субъектным, но и с чужим опытом, что на чисто физиологическом уровне выражается прежде всего в механизме наследственности.

Чужой общемировой и общечеловеческий опыт включает в себя так называемые архетипы – условно фиксированные лжепредставления. Представления об «аде», «боге», «демиурге» – это, как выясняет Субъект Идеи на протяжении жизни, отделяя свою самость от внешнего, есть управленческие лжеконструкты.

Таким образом, Субъект Идеи имеет своим радикальным оппонентом только бытие как таковое, а не лубочных сказочных врагов, как это делает герой. Герой как порождение системы, искусственно образованная жертва, приносимая на алтарь бытия, есть демонстрация его всесилия и несокрушимости, пусть и действующая в режиме контролируемого – а стало быть, неизбежно подавляемого – бунта.

Буквальное восприятие сторонниками бытия некоторых идей, а также их мнение, что любая идея неизбежно берёт верх над её носителем, в первую очередь выдаёт в них ведомых, руководимых массовым бессознательным, мифологическим разумом, сводящимся к встраиванию в проявленную реальность.

Субъект как текст

Раньше контекст создавался общим культурным полем, образованным интерпретациями текстов различных авторов. При этом система находилась в относительном балансе, несмотря на чудовищные жертвы, приносимые на алтарь условного разделения на «добро» и «зло», «своих» и «чужих» и прочие предсказуемые бинарные оппозиции.

Контекст создавали непосредственно введённые в мейнстрим (!) творцы и персоны – писатели, философы, режиссёры, политики и т. д. По большой идее, производители текста и потребители контекста находились в одной самоподдерживающейся среде, статичной, но затем приобретавшей различные оттенки благодаря изменению угла наблюдения изнутри.

Сейчас ситуация радикально изменилась. Пространство интерпретаций (контекст) настолько перегружен и инертен, что он уже не нуждается в распространении и даже – в самоподдержании. Напротив, он в некотором роде желает исчерпать самое себя. Конечно, он желает не как субъект, но как распределённая система, сводящаяся в фокусе внутреннего наблюдателя в псевдосубъект (этим, в частности, объясняется остаточная религиозность в XXI веке). К слову, религия являлась источником первых текстов, неизбежно сводящих своё авторство к «богу».

Сегодня же наличие контекста не обязательно. В принципе, можно констатировать, что контекст как поле интерпретаций мёртв. Соответственно, нет зависимости и от ранее произведённых смыслов. Субъект как автор, стремящийся покинуть контекст, неизбежно сталкивается с последней мировоззренческой проблемой, с последним двоичным выбором воистину гамлетовского размаха – между бытием и небытием.

Следует отдельно отметить, что, когда мы говорим о небытии, мы ни в коей мере не говорим об уничтожении, мы говорим о радикально иной форме существования – Победившей Цивилизации, как то: искусственный интеллект и преодоление физиологических ограничений в форме матричных импринтов.

В этом новом мире первостепенная роль будет принадлежать его величеству Субъекту. Отныне он и только он создаёт и диктует новые смыслы.

Разотождествлённый сверхсубъект

Давно следовало говорить не о сверхчеловеке, а о тотально разотождествлённом сверхсубъекте, некоем мутанте, лишь имеющем человекоподобный вид. Его основные характеристики, как я уже писала, – отсутствие импринтингованности, отсутствие инстинктов (в первую очередь продолжение рода) и, пожалуй, отсутствие культурного кода (если только мы не понимаем культурный код как теорию, фикцию, формальность.)

P.S. Идея о сверхчеловеке скорее была бы уместна в XIX веке, но никак не в ХХ. Ницше сделал для своего времени всё что мог. Для этого он не сделает уже ничего.

Внесубъектная ловушка

Рассматривая тех или иных персонажей, приходишь к выводу, что внешне наблюдаемые признаки здравомыслия, образованности (и ума) ещё не говорят о наличии субъектности. Как минимум, следует разделять три составляющих субъектности – способность мыслить тактическими категориями (ориентироваться в ближнем бою), собственно осознание себя субъектом бытия либо инобытия (небытия), способность к стратегическому мышлению как к высшему целеполаганию, а также умение сопрягать все три состояния в одно – способность к волевому синтезу, сводящему все три состояния в единое свойство – собственно действие. Например, есть ряд метафизических напёрсточников, которые прекрасно разбираются в текущей обстановке, в истории, но при этом не имеют чётко сформулированного стратегического мышления или целеполагания, давая зачарованной публике взамен давно устаревшие религиозные догматы (как то: ислам или православие), тем самым дискредитируя все собственные субъектные потуги, давая на словах один единственный бонус отвергаемому репрессивному государству, что использует ту же религию как репрессивный механизм.

Бытие как враг

Человек прошлого ищет состояний. Перестав искать «бога», он ищет счастья, состояния вообще. Человек настоящего уже не ищет ни «бога», ни состояния, кроме функциональности, – он желает результата, но не процесса, отдаляясь от бытия. Бытие следует понимать как врага Субъекта. Единственная полезная функция бытия – быть субъектным ресурсом.

Субъект и смерть

Нельзя отделять материю (физическое тело) от осознания. Для субъекта – носителя субъектного мировоззрения смерть существует не в момент смерти (не перед ним), а как перманентный, постоянный факт, как осознание. Если совсем утрировать и упрощать, можно сказать, например, не только «я умру» (когда-то), но «я умерла» (уже сейчас).

Субъект как абсолют

Верующие не только отвергают современный мир, не только желают спасения и чуда, но и полагают, что в этом нуждаются другие. Однако это не так.

Спорить с верующими бессмысленно, ибо они есть слепые, бредущие на ощупь в дебрях лжесмыслов, надиктованных архонтами. Но я всё-таки выскажусь по поводу их ожиданий и проекций.

Итак. Современный мир – лучший и идеальнейший из миров. Во всяком случае, для современного человека. Для меня. Современный человек хочет пользоваться цивилизационными достижениями (а они весьма круты), он хочет комфорта и социального успеха. Он хочет гарантий, в том числе гарантий от «чуда».

Это не интеллектуальное кокетство – мне действительно не надо никакого чуда, я хочу запланированных и рациональных вещей – только. Что же касается смыслов, субъект сам несёт в себе смысл, он и есть тот абсолют, вынесенный (как кажется) за пределы современного философского дискурса. Никакие смыслы, помимо своих собственных, мне не нужны (упростила, конечно, но это для понятности).