Текст книги "Девушка из кофейни"

Елена объяснила, что он живет в соседнем доме, и окна его квартиры выходят на «Экипаж». Я сказала, что знаю Ивана. «Вы приходили к нам в кофейню и работали у нас, а потом почему-то перестали появляться…»

– Вы тогда меня очень выручили, – признался Иван. – В октябре мне пришлось срочно дописывать сценарий, а мои соседи сверху устроили ремонт, и дома работать было невозможно, поэтому я обосновался у вас в кофейне. В «Экипаже» здорово, располагающая атмосфера, отличный кофе. Благодаря вам я закончил сценарий. А потом в конце октября уехал на съемки фильма и поэтому уже не приходил в кофейню.

– А я-то думала, куда вы пропали, – простодушно призналась я. – Предположила, что, может, вам у нас разонравилось.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, что вы… Просто я только на днях вернулся в город.

Надо сказать, что для зимнего Петербурга Иван выглядел экзотически, удивляя своим шоколадным загаром.

Я заметила, что он сильно изменился внешне.

– Вы где-то потеряли бородку, а главное, у вас такой загар, как будто вы эти два месяца прожили в солярии.

Он улыбнулся:

– Мы снимали фильм в Болгарии, а после окончания съемок я устроил себе двухнедельный отпуск на острове у теплого моря. Загар прилагался.

– Для Петербурга у тебя неприлично цветущий вид, – Елена с нежностью коснулась его головы, – волосы выгорели на солнце… Молодец, что сбрил бороду, тебе так больше идет!

Она рассказала мне, что Иван заботится о ней как об одинокой даме «в том возрасте, когда и зубная боль – кокетство», иногда приносит лекарства, продукты, порой они вдвоем ходят в театр («и для меня, Ника, это всегда праздник души).

По тому, как Елена Павловна говорила про Ивана, и главное, по тому, с какой теплотой она на него смотрела, было ясно, что она к нему искренне привязана.

– Ваня у нас известный сценарист! – с гордостью сообщила Елена. – Ему всего двадцать девять лет, а по его текстам уже активно снимают фильмы. Я, знаете ли, Ника, не слишком жалую современный кинематограф, но картины по Ванечкиным сценариям люблю. В них много искренности, глубины, а это в наше время самая большая ценность. Мальчику пророчат блестящее будущее. Правда, он сам вам об этом ни за что не расскажет, потому что скромен и хорошо воспитан.

– Елена, вы так меня нахваливаете в моем же присутствии, – смутился Иван.

Я обратила внимание на то, что Иван, как и я, тоже называет хозяйку Еленой, без отчества.

Она улыбнулась:

– Прости меня, мой мальчик… Ну, что возьмешь с женщины? Не обижайся. О твоих достоинствах в твоем присутствии мы больше говорить не будем. Я потом нашепчу Нике на ушко… Ваня, попробуй чудесный пирог, который принесла Ника.

Она повернулась ко мне:

– Дорогая, должна вам сказать, что пирог «Двенадцатой ночи» удался. Спасибо, меня очень тронул ваш поступок.

…Мы пили чай. Елена Павловна много рассказывала, а мы с Иваном с неподдельным интересом слушали ее необычайно захватывающие истории.

– Петербург для меня – альбом с воспоминаниями, – призналась Елена. – А проспекты, площади, набережные и старые благородные лица домов – как будто страницы в этом альбоме, которые можно перелистывать. Например, этот дом и дом напротив, тот, где живет Иван… Представляешь, Ваня, я знаю, кто жил в твоей квартире прежде. До революции там жила подруга моей бабки, известная петербургская красавица, в нее был отчаянно влюблен брат моего деда. Она была так красива, что на нее приходили посмотреть!

Елена достала из комода старинную фотографию, с которой нам улыбнулась неземная красавица. Огромные, словно испуганные глаза, длинные ресницы, лицо совершенной скульптурной лепки.

– Редкая красота, – вздохнула Елена. – Таких женщин посылают на землю, вероятно, с какой-то особой миссией. Фарфоровая бледность лица, фиалковые глаза, будто изваянная из мрамора фигура античной богини. Веселую смешливую Ольгу некоторые называли легковесной, поверхностной, но на самом деле она, не имея энциклопедических знаний, обладала живым природным умом, подкупающей естественностью и очарованием. При этом какая-то печать трагедии всегда угадывалась на ее прелестном лице даже в самые лучшие, блестящие годы. Из-за нее стрелялись, смертельно влюбленный в нее мальчик погиб на дуэли (она потом винила себя в его смерти).

После революции ею увлекся видный партийный деятель. Такой идейный революционер с внешностью Собакевича, двумя классами образования и большими мясистыми руками. Оля хохотала, когда он своим неповоротливым языком пытался говорить ей куртуазные нежности; с иронией переспрашивала, распахнув синие глазищи: вы верно, шутите?!

Он не шутил, у него вообще не было чувства юмора, как у большинства его собратьев по революционной шайке, поэтому Оленькиных усмешек он не стерпел и отомстил ей. Барышня попала на Гороховую, в эти жуткие кровавые подвалы, где, вероятно, и сгинула бы, если бы за нее не вступился другой поклонник, тоже из революционных начальников. Ее выпустили, и в девятнадцатом году она уехала из России. Жила во Франции, нуждалась, бедствовала, в конце жизни, кажется, откровенно голодала… Умерла в нищете и в абсолютном, зверином одиночестве.

Елена замолчала, подошла к окну. Соседний дом светился огнями. Мы с Иваном молчали, боясь нарушить тишину.

– А вон в той угловой квартире устраивались чудесные рождественские праздники. Хозяйка – красавица, умница, была музой известного поэта. Когда ее мужа арестовали, ей пришлось освободить квартиру и переехать в комнату в коммуналке. Она писала мужу письма в тюрьму, не зная, что его давно нет на свете. Его расстреляли через два месяца после ареста, а она писала ему десять лет, пока была жива. Того мира давно нет… Все они умерли. Умерли…

Елена Павловна вдруг спохватилась:

– Я, наверное, утомила вас этими историями столетней давности!

Иван улыбнулся:

– Ну что вы! Я так люблю слушать ваши рассказы. Мне бы хотелось написать о женщинах, про которых вы рассказываете, сделать их своими героинями.

Елена кивнула:

– Понимаю… В них был эпический масштаб, предчувствие вселенской трагедии, глубина. Наконец, эти невероятные красавицы были блестяще образованны, умны, благородны. Не хотелось бы по-старчески сетовать, что нынче все не то, все не так, и люди измельчали, но, кажется, это правда, – она развела руками.

…Иван поднялся:

– Уже поздно, мне пора.

Я перевела взгляд на часы и охнула – за разговорами мы не заметили, что засиделись до полуночи. Я поблагодарила хозяйку и следом за Иваном вышла в прихожую.

– Ваня, проводи Нику, – попросила Елена, прощаясь с нами.

На улице шел пушистый новогодний снег. Возвращаться домой не хотелось.

Я с надеждой ждала – может быть, Иван предложит прогуляться? Мне было интересно поговорить с ним, спросить, о чем он пишет, как познакомился с Еленой, о сотне других вещей.

– Куда вас проводить? – спросил Иван.

Услышав его равнодушный голос, я мгновенно сникла.

– Спасибо, меня не надо провожать. Я дойду сама, тут близко…

У набережной мы простились.

* * *

Придя домой, я продолжала думать о новом знакомом и наконец поняла, на кого он похож. Ваня был похож – о боги! – на звезду вестернов, моего любимого актера Клинта Иствуда в его лучшие годы. Такой же худой, но сильный (женщине ведь достаточно одного взгляда на мужчину, чтобы это понять), сдержанный, немногословный; а когда он улыбается, улыбка озаряет его лицо светом, будто где-то внутри зажигается лампочка. Я бы хотела узнать, о чем он пишет, что его волнует, какие отношения связывают их с Еленой. Жаль, если я его больше никогда не увижу.

Я расстроилась – надо было как-то продолжить знакомство, изящно и непринужденно – есть ведь девушки, которые так умеют пригласить его… ну, хотя бы в «Экипаж» на чашку кофе. А я… застеснялась, скукожилась, как старый пень. Увы – в отношениях с мужчинами я не умею проявлять инициативу, боюсь показаться навязчивой, быть отвергнутой, боюсь, как бы кто чего не подумал. Я вообще слишком многого боюсь, как и положено хорошей девочке, воспитанной на нежной девичьей литературе, сказках и мифах о Спящей Красавице, Золушке и Белоснежке, закладывающих в головки барышень «правильную» матрицу и соответствующие паттерны поведения. Согласно им девушке надлежит терпеливо ждать принца на белом коне (лучше бы «Мерседесе»), со своей стороны не предпринимая для его поисков никаких усилий.

По преданиям, этот принц найдется сам собой и однажды постучится в дверь ее башни, спасет, обнимет, поцелует и наполнит девичью жизнь счастьем и смыслом. И вот гордая, воспитанная, умная и красивая барышня ждет принца, смысла и счастья: «Предчувствую тебя, года проходят мимо…» Года проходят – это да. Уже ни красоты особой, ни здоровья, а «Мерседес» к башне даже близко не подъезжает.

И в этом кроется главная ошибка подобного воспитания – не надо девочкам внушать идеи, что они-де должны пассивно ждать принцев и милостей от природы, потому что современной женщине никто их просто так не предоставит. Она должна сама пойти и завоевать и полцарства, и принца в придачу.

Теперь, с высоты своих, даже страшно сказать – тридцати лет, я это понимаю; но прежде чем меня посетила сия нехитрая истина, мне пришлось набить много шишек о стены своей башни. А уж сколько душевных ран еще предстоит получить – боюсь представить! Потому что одно дело понимать, а другое – что называется, «поступать в соответствии»; застенчивость и гордость просто так в карман не спрячешь!

* * *

После полуночи позвонила Рита. Мы поздравили друг друга с наступающим. Рита пожаловалась, что в Штатах Новый год не является главным национальным праздником, и вряд ли Джон и его американские приятели поймут русскую национальную идею с елкой, «оливье» и фильмом «Ирония судьбы». Она призналась, что на днях пыталась показать Джону любимую комедию, но ничего хорошего из этого не вышло – Джон юмора не понял, посчитал фильм скучным, и они чуть было не поссорились.

– Ника, как у тебя дела? – осторожно поинтересовалась Рита.

С интонацией полудохлого ослика Иа-Иа я заверила подругу, что дела просто отлично. И настроение, разумеется, тоже.

– Мне кажется, ты чего-то не договариваешь.

Я так и представила пытливые очи подруги, которыми она меня просвечивает, будто рентгеном, и отшутилась, мол, все как обычно, ничего такого…

– Я же тебя насквозь вижу, – заявила Рита. – А ну, давай рассказывай.

Пришлось рассказать ей про встречу с Иваном в подробностях и на закуску выдать признание в том, что Ваня мне очень понравился.

– Ну и пригласи его встретить Новый год вместе! – с ходу предложила моя решительная подруга.

– Так просто? – усомнилась я.

– Уж точно не так сложно, как ты себе внушаешь.

– А если он откажется? Я ведь этого не переживу.

– Ника, не говори глупостей. И потом, лучше жалеть о сделанном, чем о том, на что не решился из-за трусости. Да, кстати… Надеюсь, ты не болеешь глупой гордостью?! Это опасное заболевание, которое нужно лечить.

После разговора с Ритой, побуждавшей меня к активным действиям, я задумалась: может, в самом деле позвонить Ивану, как бы ненароком спросить, где он собирается встречать Новый год, и, если что, осторожно намекнуть ему на… Ой. У меня ведь нет ни его адреса, ни телефона!

Утром я набралась смелости, позвонила Елене и спросила ее про Ивана. Елена ответила, что Ваня сегодня уехал в Москву, встречать Новый год.

Мое воображение услужливо подсказало – он поехал к своей девушке. Она прекрасна, и они любят друг друга.

Мне стало грустно и неловко, и я поспешила проститься с Еленой.

Глава 5

Днем в кофейню пришел курьер транспортной службы и принес коробку с дарами из Америки. Моя любимая подруга Рита прислала мне всякой всячины: очень красивый шелковый платок, парфюмированные свечи, винтажную бижутерию и, главное, – хрустального ангела на елку.

Забота Риты так тронула меня, что я расплакалась. Мне бы порадоваться чудесным подаркам, поднять с их помощью настроение, а я, дура такая, наоборот, еще больше расстроилась… Хотя бы тому, что Риты нет рядом. Она бы меня укорила, конечно, за такое настроение, произнесла свою любимую фразу о том, что унылые будут погружены в ил болотного дна («туда им и дорога») и отругала за то, что я не поставила елку («теперь даже ангела повесить некуда!»).

Подумав, я повесила хрустального ангела на любимое окно в «Экипаже». Свет огней с набережной волшебно преломлялся через хрусталь, и ангел сиял всеми цветами радуги.

…У меня с Новым годом просто беда, мне в голову втемяшилась невообразимо глупая идея насчет того, что новогодняя ночь – особенная. Дескать, она связана с чудесами, исполнением желаний, и в качестве новогоднего подарка я должна получить не меньше, чем преображенный чудесный мир, как в фильме «Чародеи» (помните, там в финале злые чары рассеиваются, влюбленные обретают друг друга, и все весело поют и скачут вокруг елки).

Я давно уже взрослая (уж какие там чародеи и щелкунчики), но до сих пор никак не могу избавиться от опасного ожидания этих самых чудес, которые, увы, никогда не происходят. Займи себя салатом и не жди, не жди, не…

– Где будешь встречать Новый год? – спросил Леша.

Я пожала плечами, словно подчеркивая, что пока особо не задумывалась. На самом деле я, конечно, задумывалась, вернее сказать – напряженно думала весь последний месяц. Кофейня сегодня работала до восьми, и мой день, таким образом, был организован только до восьми часов, а затем меня ждал грустный одинокий вечер, разбавленный обществом артистов из телеящика (сомнительное счастье!).

Для радости у меня был всего один повод – у нас на «ура» покупали торты: только позавчера мы продали семь штук на заказ, и вчера было заказано еще десять.

Я вручила покупательнице шоколадный торт, испеченный Мананой, и, прилепив веселую улыбку, поздравила даму с Новым годом. Когда посетительница ушла, я спрятала улыбку в карман.

– А ты, Леш, как встретишь праздник?

– Нажрусь и упаду мордой в салат, – заржал Лелик.

Из кухни вышла Юля, как обычно ослепительно красивая.

– Юлька, а ты где будешь встречать Новый год? – спросили мы с надеждой – вдруг среди нас затесался хоть один нормальный счастливый человек. Но Юля быстро отмела наши подозрения: потупившись, она сказала, что в съемной квартире посмотрит фильм про Женю и Надю, ну и съест чего-нибудь, хотя аппетита нет совсем.

– И откуда мы такие уроды взялись? – хмыкнул Леша.

Я развела руками:

– Что поделаешь, Новый год – коварный праздник. Он совершенно не для одиноких людей.

И тут появилась Манана, румяная, довольная, и деловито начала складывать в сумку продукты. Мы хмуро смотрели на многочисленные банки с зеленым горошком, и Манана уловила наши энергетические пассы, смущенно спросила: «Вы чего, ребята?»

– Ну а ты где будешь встречать Новый год? – ухмыляясь, спросил Леша.

– Дома, с семьей, – виновато вздохнула Манана. – У нас обычно очень весело, много людей, все танцуют и поют.

Раздался всхлип – это заревела Юлька.

– Мы рады за тебя, – сказал Лелик. Фраза прозвучала фальшиво.

Проницательная Манана улыбнулась:

– Ну вот что, мои дорогие, приглашаю вас всех к себе на Новый год!

Мы с Лешей уставились друг на друга, а Юля протянула: «Надо подумать!»

– Нечего думать, – подмигнула Манана. – Новый год по-грузински, с песнями и застольем, а? Или у вас другие планы?

А других планов у нас не было.

– Значит, на сегодня одиночество отменяется, – быстро решила я. – Нана, диктуй адрес.

– Да, я тоже согласен, – оживился Лелик. – Хоть новый костюм надену.

– Костюм зайчика? – подколола Манана.

– «Дольче Габбана»! – обиделся Леша.

* * *

А еще у меня с Новым годом такая штука… Я никак не могу, что называется, «создать себе настроение», настроиться на праздничный лад, мне как-то вообще не верится, что сейчас Новый год. Незадолго до полуночи мне хочется закричать: подождите! повремените! я еще не успела подготовиться! Сейчас-сейчас, я настроюсь на нужную волну, и тогда можно будет начинать.

Но нет… Тебя никто ждать не будет, и никто тебе, как в футболе, не даст дополнительное время. Все, дружок, беспощадно и оглушительно куранты возвестят, что Новый год наступил, а что ты при этом почувствовал или же почувствовать не успел – кого это волнует?

…Сразу после закрытия кофейни мы разбежались по домам, переоделись в праздничную одежду и в десять вечера встретились у Гостиного двора, где нас должен был забрать брат мужа Мананы Вахтанга.

– Ха! Экипаж неудачников в сборе! – сказал Леша, оглядев нас.

Я предложила Юле испортить язвительному Леше его чудесный новый костюм. До этого, впрочем, не дошло, потому что приехал улыбчивый пожилой дядечка, тот самый грузинский родственник, которого мы ждали. Мы сели в его машину и поехали в Павловск, где жила Манана.

Ехали мы довольно долго, так что уже начали переживать, успеем ли добраться до полуночи. Но в половине двенадцатого мы прибыли к месту назначения. Когда мы вышли из машины, наши угрюмые лица стали разглаживаться – дом Мананы, засыпанный снегом, производил сказочное впечатление. Снег красиво кружился в свете фонарей, а дорожки к дому были заметены. После шума и суеты города эта снежная тишина казалась волшебной.

Есть такие удивительные люди, которым праздник как повод не нужен, потому что они сами – праздник. Наша женщина-праздник Манана выбежала нам навстречу и тут же закружила нас в объятиях, осыпала конфетти из поздравлений и шуток, для каждого нашла особенные сердечные слова и потащила знакомиться, представляя нашу компанию как своих лучших друзей. И мы, отзываясь на излучаемую хозяйкой радость, как-то сразу приободрились, заулыбались, настроились на праздничную волну.

В доме было много людей – многочисленные родственники Мананы и ее мужа и о-о-очень много детей, которые визжали, бурно радуясь происходящему. Кроме того, нам удалось насчитать по меньшей мере двух мелких лающих собак системы «очень злые терьеры» и трех котов разных расцветок, но одной, весьма внушительной, степени упитанности.

В центре огромной гостиной стоял стол, поражавший своими размерами. Казалось, что он вообще уходит в бесконечность, нарушая все законы физики. Стол ломился от количества разнообразной и, судя по виду, очень аппетитной еды.

– Это мы удачно зашли, – шепнул мне обрадованный Леша.

…Вот скажите, к чему обычно сводится празднование Нового года у большинства россиян? Правильно – какое-то время, пока все еще голодные и трезвые, народ пребывает в тонусе и реагирует на происходящее – вникает в послание отца нации, вздрагивает от боя кремлевских курантов («давай скорее открывай шампанское, а то не успеем»). Первый час застолья проходит относительно бодро, затем энтузиазм стихает, и оставшуюся часть новогодней ночи осоловелые сытые люди проводят уже не в реальности, а в гипнозе.

У Мананы было не так – здесь много пели (пели больше, чем ели), паузу делали только на хороший душевный тост, выпивали и снова пели. В конце концов, мы так от всего обалдели, что тоже стали петь вместе со всеми. Плевать, что не умеем, и нота «ля» западает, и, увы, не знаем слов – разве это важно, когда душа поет?

Терьеры лаяли, дети лезли из всех углов, но при этом не особо мешали взрослым. Более того, их присутствие создавало атмосферу хорошего веселого праздника, потому что именно дети со своей естественной, наивной радостью и искренностью как раз и помогают по-настоящему почувствовать Новый год. Умилившись, я подумала, что не прочь прихватить с собой парочку самых шустрых, дабы навсегда излечиться от хандры (с этими-то оглоедами небось не заскучаешь).

Было весело – какой-то чудесный мальчик плюнул Леше на прекрасный костюм «Дольче», от чего Леша вскрикнул, как будто его по меньшей мере изрешетили пулями. Два других карапуза, украдкой стащив из Юлиной сумки помаду, раскрасили ею друг друга, а один из терьеров любезно написал мне под столом в тапок.

К чаю Манана принесла пирожки с «интересной начинкой», которые предлагалось отведать каждому гостю, чтобы он мог узнать, что его ждет в наступившем году. Юле попался пирожок с золотой монеткой. Мы с Леликом многозначительно переглянулись – не иначе подцепит на крючок матерого аллигатора в зелени. Леша сожрал пирожок и даже не понял, что в нем было. На все расспросы он отвечал, что пирожок, конечно, очень вкусный, но ничего такого особенного в нем не обнаружил. Манана заверила, что так бывает – одна старушка проглотила бутерброд вместе с вилкой и не сразу это заметила.

А мне попался пирожок со стручком красного перца внутри. От жгучей начинки у меня тут же выступили слезы – видать, в этом году придется много плакать. Увидев мои слезы, Манана расстроилась, сказала, что уж лучше бы она этот перец вообще не клала. «Зато год не будет пресным!» – подбодрил меня Лелик. Я сверкнула глазами: «Иди ты знаешь куда?»

Значит, перец и слезы. Наступивший год обещает быть интересным, что и говорить.

…Разгоряченные, мы вышли в сад. В свете фонарей кружил снег.

– Ника, а чего бы ты хотела для себя в новом году? – спросил Леша.

Я задумалась. Чего бы я хотела от нового года? Наверное, правильнее было бы спросить – чего бы я хотела в этом году от себя. Хотела бы перестать зависеть от чужого мнения, стать свободной, спокойной и сосредоточенной. А еще я бы хотела похудеть. Только непонятно, как сочетаются эти желания – если мне будет безразлично мнение окружающих, то зачем тогда худеть?

Когда я ответила, по реакции Леши стало понятно, что он за это время уже успел забыть о своем вопросе.

– А ты бы чего хотел, Леша?

– Новый айфон, – сказал этот одухотворенный юноша.

Под утро тот же дяденька, с которым мы приехали к Манане, отвез нас обратно в город. На Невском мы простились. Леша пьяненько икнул на прощание и побрел домой на Сенную площадь, а мы с Юлей пошли к набережной.

Снег падал огромными хлопьями, на улицах было много веселых, пьяных людей, все поздравляли друг друга и желали счастливого Нового года.

* * *

Я проснулась в двенадцать часов и подошла к окну – снег по-прежнему падал, на улице было тихо – видимо, все отсыпались после новогодней ночи.

Первое января – первый день года… И начавшийся год пока еще такой тихий, не проснувшийся, чистый, как этот заснеженный город… Как белый лист бумаги… Мне всегда казалось, что первое января – очень важный день, начало, которое, может быть, определяет весь год, программирует его; и прожить этот день нужно правильно, вдумчиво, осмысленно…

Раздался телефонный звонок. Звонила Елена. Она поздравила меня с Новым годом и пригласила к себе. «Приходите, Ника, у меня есть хорошее шампанское».

* * *

На столе у Елены стояла елочка, украшенная маленькими игрушками в духе пятидесятых годов: зайцы, белочки, шишки – этакое советское ретро в стиле «наив», от которого почему-то щемит сердце.

Елена, заметив мой взгляд, пояснила:

– Елка с игрушками осталась мне на память от любимого человека. Он каждый год доставал эту елку с антресолей и ставил на столе. Теперь и я поступаю так же…

Елка поблескивала серебряным дождиком, голубым огоньком светился экран телевизора, с которого нам улыбалась юная и прекрасная Люся Гурченко в культовой «Карнавальной ночи». Звук был приглушен, и фильм служил уютным фоном для новогоднего чаепития. Иногда я поглядывала в сторону экрана и, узнавая знакомые кадры, в который раз восхищалась неувядаемым обаянием этого фильма.

Елена поинтересовалась, как я провела новогоднюю ночь. Я рассказала про свой необычный грузинский праздник, потом спросила ее, почему, как ей кажется, люди так любят Новый год?

Она пожала плечами:

– Новый год с его жаждой чудес и нового счастья – это же самый устойчивый архетип из нашего детства; к счастью, неискоренимый.

Я усмехнулась:

– А я себя всегда ругаю за этот детский инфантилизм.

– И зря. Может, это лучшее, что в нас есть? А потом, лично для меня, Новый год – прекрасное время для того, чтобы подвести какие-то итоги, задуматься о важных вещах, наметить планы на будущее. Смешно, когда такая старуха говорит о будущем? – Она рассмеялась удивительным молодым смехом, и, словно в такт ему, зазвенели серебряные браслеты на ее руках.

Я сказала, что она моложе многих молодых людей, и это были слова искреннего восхищения.

– Спасибо, Ника, – улыбнулась Елена, – наверное, это неправда, но все равно приятно… Кстати, мне кажется, что способность радоваться праздникам помогает нам не стареть; надо устраивать себе праздники, хотя бы даже принудительно. Вот у евреев суббота – день радости, отдыха; это правильно. А у русских для радости только Новый год. Маловато. Зато уж на него возлагают особые надежды. Между прочим, ведь это в Советском Союзе Новый год назначили главным праздником, по сути, заменили им Рождество. Для меня в праздновании Нового года все-таки много избыточной суеты: люди как с ума сходят – словно боятся опоздать на уходящий поезд; как будто, если они не успеют сесть за стол и откупорить шампанское, новый год не начнется и они навсегда зависнут в прошлом. А вот дни после Нового года, все эти чудесные зимние праздники вплоть до Крещения, я очень люблю.

– Как я вас понимаю! У меня тоже эти январские дни – любимые в году. Можно посидеть в тишине, устроиться с пледом в уютном кресле под торшером, читать книги, смотреть хорошие фильмы… За окнами идет снег, в комнате горят свечи, и возвращаются такие прекрасные, давно забытые ощущения из детства.

– Вот видите, Ника, – все мы родом из детства, – в глазах Елены была какая-то особенная теплота, – а знаете, для меня с детства главным праздником, самым чистым, светлым, по-настоящему волшебным, было и остается Рождество. Я много лет старалась отмечать его каким-то особенным образом, а потом появилась традиция – на Рождество летать в Россию. На Родину. Посмотреть на снег, постоять на Дворцовой площади, посидеть в кафе с близким человеком…

Она надолго замолчала. Но возникшая пауза была не тягостной, напряженной тишиной, а каким-то органичным продолжением беседы.

Потом она вдруг спросила, понравился ли мне Иван. Я смутилась, но честно призналась – да, понравился. Он красивый, обаятельный, похож на героя вестерна или принца из сказки.

Елена просияла:

– Ваня – славный мальчик, глубокий, немного странный, несовременный в хорошем смысле, ибо знает, чего хочет, в то время как большинство сегодняшних молодых людей этого не знают. У них нет внутреннего стержня. Человек должен стоять прямо, словно обнимая руками могучий ствол, четкая вертикаль земля – небо, а нынешние люди как бы скособочены, что ли… Так вот, Ваня – настоящий мужчина из той редкой породы с четкой вертикалью, и я буду рада, если вы с ним подружитесь.

Я пожала плечами:

– Мне показалось, что он не очень-то нуждается в новых друзьях.

Елена внимательно посмотрела на меня и мягко сказала:

– Не стоит на него обижаться… В недавнем прошлом он пережил сильное разочарование – расстался с любимой девушкой. Я, конечно, не знаю всех подробностей, но вижу, что парень переживает. Ваня любил ее, много сделал для того, чтобы ее стали снимать (она актриса), а барышня предпочла ему какого-то богатого продюсера. Сейчас эта девица живет в Москве, иногда звонит Ване и жалуется, что не любит своего избранника, что ей скучно, и так далее… Ваня, бывает, срывается и едет к ней в Москву…

Поняв, что Елена беспокоится за него, я поспешила ее как-то ободрить, сказала, что Иван обязательно встретит девушку, которая оценит его неоспоримые достоинства, и все у них будет хорошо, а как же иначе?

В глазах Елены заплясали искорки. У нее вообще были удивительные глаза – серо-зеленые с коричневыми крапинками, и если она грустила или гневалась – глаза казались холодными, а если радовалась, смеялась и особенно если вспоминала прошлое – в глазах загорались коричневые приплясывающие огоньки, озаряя лицо Елены и совершенно его преображая. И я вдруг поняла, что у Вани такие же глаза. В этом он похож на Елену, словно сын на мать.

Мы пили шампанское и разговаривали. Большое достижение – я перестала смущаться и рассказала Елене о жизни в Москве, разрыве со Славой, открытии «Экипажа» – обо всем, что случилось в прошлом году.

Она не перебивала меня, и я понимала, что она слушает внимательно не из пустой вежливости, а потому, что ей действительно интересно. Когда я замолчала, она подняла бокал шампанского и сказала, что рада нашему знакомству и считает его неслучайным. Я застыла, обдумывая ее фразу. У Елены была такая поразительная особенность – порой в разговоре, между делом, бросать собеседнику сгущенную фразу, наполненную скрытым смыслом; поймает, не поймает – не ее забота.

– У вас, Ника, удивительный дар общения. – Елена улыбнулась. – В наше время – это редкий талант. Большинство людей озабочены сами собой, и даже когда они говорят с кем-то – это лишь иллюзия общения, потому что слушают и видят они прежде всего себя. А когда вы, Ника, слушаете собеседника, – вы присутствуете, и от вашего присутствия становится тепло.

…В окно было видно, что снег все идет.

– Какая снежная зима, – вздохнула Елена. – Давно такой не припомню. Знаете, Ника, во Франции мне очень не хватало снега. В моем случае это была ностальгия не о березках и бескрайних полях, а о русской зиме с ее снегами.

Я спросила, почему она уехала из России.

– Мой муж работал во Франции, и я поехала с ним в Париж. – Елена усмехнулась. – Впрочем, в разные годы это были Лос-Анджелес, Лондон… Мы часто меняли место жительства. Правда, в последнее время, когда здоровье мужа уже не позволяло много путешествовать, мы осели во Франции, в своем поместье. Виноградники, много солнца – там было все для счастья, кроме снега.

Я все же решилась задать ей вопрос:

– А та надпись на окне в «Экипаже»… Вы знаете, кто ее сделал?

– Эти слова написала я… В один рождественский вечер, когда счастье переполняло меня. У нас с Сергеем была традиция – вечером в рождественский сочельник мы встречались в этом кафе. Так продолжалось много лет. Это долгая история, Ника… И совсем неподходящая для новогодних застолий.

Она замолчала, задумавшись о чем-то.

Раздался дверной звонок. Елена вздрогнула, вернувшись к реальности, но не встала из-за стола.

– Ника, откройте, пожалуйста, дверь!

* * *

Я открыла. На пороге возник Иван с букетом цветов. Увидев меня, он смутился и машинально сунул цветы мне. Букет был очень красивым – свежайшие белые розы.

В гостиную мы вернулись вместе.

– Ты так быстро приехал из Москвы? – удивилась Елена.

Иван пожал плечами:

– Самолеты летают через каждый час.

Елена внимательно посмотрела на него. По Ваниному выражению лица было видно – что-то у него там, в Москве, не сложилось, не срослось. И я (нехорошо, конечно) от этого почувствовала едва ли не радость…

– Как встретил Новый год, Ванечка? – осторожно спросила Елена.