Текст книги "Тестировщик миров"

– Успокойся, – посоветовал Папа Цаплер. – Наше от нас не уйдет…

– Их от них тоже… – Самомото встрепенулся от забредшей в голову мысли. – Я к этим гадам завтра съезжу. Репей посажу… Или одуванчик.

Папа Цаплер поморщился. Его товарищ был человеком хорошим, но увлекающимся. Сам профессор считал, что с радикальными идеями лучше подумать до утра и не строить никаких скоропалительных планов отмщения. Да и кому там мстить? За что?

– Это все, конечно, возможно. Возможно, даже нужно и необходимо…

– Но?

– Но меня, если честно, больше всего сейчас беспокоит этот ящик с ананасами. Его точно не было? Или он все-таки был и пропал?

– Не было, – ответил Самомото.

Папа Цаплер облегченно вздохнул.

– Или был… – продолжил Самомото. – Какая теперь разница? По накладным ящик проходит?

– Нет.

– Ну, вот и все. Значит, и не было.

– А если все-таки он есть?

– Тогда мы узнаем обо всем из газет.

– Ага… Узнают и урежут финансирование. Появятся же у них деньги в конце концов?

– Я бы на их месте поступил с точностью до наоборот. Засчитал бы это как очередной опыт, подтверждающий нашу профессиональную состоятельность.

– Вот поэтому ты и не генерал.

– Точно. Я умнее…

Самомото плавно сбросил скорость. Дорога, огибая довольно высокий холм, круто поворачивала. Перед поворотом лежали скатившиеся сверху камни. Машина притормозила. Кусты, густо росшие вдоль дороги, царапнули ветками по стеклу. Папа Цаплер оторвал глаза от асфальта, разглядывая крупные красные ягоды на ветках, и не сразу сообразил, что машина встала.

– Э-э-э? Человек? – удивился Самомото, увидев торчащие из-под капота ноги.

– А-а-а, дави его… – скомандовал Папа Цаплер. – Одним больше, одним меньше…

Его товарищ не послушался и ткнул локтем Папу Цаплера, чтобы не зарывался:

– Посмотри…

Бормоча вполголоса проклятия в адрес очередного мученика науки, Папа вышел из машины. Обходя грузовик, профессор успел проклясть жизнь и порядки, при которых ему мало того что не дают на опыты денег, так еще и разные дураки бросаются под колеса… Не скрывая своего раздражения, этот обычно интеллигентный человек нецензурно советовал лежащему на асфальте идиоту, если тот действительно хочет свести счеты с жизнью, дойти до их лабораторного огорода, встать под яблоню и потрясти ее посильнее. Выслушать ответ ему не пришлось. Внимание переключилось на окруживших его вооруженных людей.

– В чем дело? – спокойно спросил профессор. Он мог бы и не спрашивать, и без того ясно было, что дело, скорее всего, в их бумажниках или автомобиле. – Господам угодно развлечься?

– Господам угодно прокатиться, – раздалось снизу.

Гекча поднялся с асфальта.

– С вашего разрешения мы хотим воспользоваться этим автомобилем.

В профессоре, еще не остывшем от словопрений в Военно-Техническом Бюро, закипело холодное бешенство.

– Может быть, вам еще что-нибудь нужно? У моего коллеги, например, есть хорошее исподнее… Совсем чистое…

Этот вопрос остался открытым, оттого что кто-то крикнул:

– Профессор! Коллега!

Нарушив все правила конспирации, на дорогу выбежал один из делегатов и начал трясти руку Папе Цаплеру.

– Не пугайтесь, профессор. Тут все порядочные люди, – приговаривал делегат.

Близоруко щурясь, профессор разглядывал говорившего, не в силах поверить своим глазам, и наконец всплеснул руками.

– Сеньор Себасьяно? Вы? – спросил он с великим изумлением. – Вы на большой дороге? Вам что, мало платят на кафедре гидравлики?

– Одну минуту, профессор! – перебил его делегат. – Среди нас нет грабителей!

* * *

Ага… Вот и ощущения вернулись. Из бесплотного духа, витавшего в кабине над профессорскими головами, я стал живым человеком. Чувствующим, видящим, способным к действиям. В руках автомат, и взгляд с прищуром. Так. На всякий случай. Я же понял, что это не враги.

Профессор полуобернулся ко мне и вполголоса, но так, чтобы слышал водитель авто, сказал:

– Это профессор Цаплер. Порядочный человек… Мне думается, что он на нашей стороне… Позвольте, я поговорю с ним.

Я пожал плечами. Машина у нас, считай, имелась. Водителей в нашей компании тоже хватало, так что вполне можно было бы обойтись без помощи и даже согласия, но я все-таки кивнул. Все-таки хозяин за рулем своей машины выглядит убедительнее, тем более что, оказывается, и личность он тут достаточно известная.

– Пожалуйста. Но ничего лишнего…

– Конечно нет, – успокоил меня делегат, ничего, похоже, плохого не подумавший. – Я только объясню, что его автомобиль послужит благородному делу.

Пропаганда – дело хорошее, однако сейчас не время для митингов.

– Хорошо. Только не объясняйте какому…

Делегат повернулся к профессору:

– Уважаемый коллега! Я не вправе рассказать вам всего…

Тот, кого мой соратник назвал профессором Цаплером, ехидно и невежливо перебил коллегу:

– Я не настаиваю на том, чтобы узнать хотя бы и половину. Не принимайте меня за идиота… По виду ваших друзей и так понятно, кто вы такие.

Делегат сбился, подавившись готовой соскользнуть с языка фразой.

– Вы знаете мой образ мыслей. За последние сорок пять минут он стал еще более радикальным, поэтому давайте ближе к делу… Если вам нужна помощь двух бедных провинциальных профессоров, то мы готовы оказать вам ее.

Наш товарищ затряс его руку еще сильнее:

– Спасибо, профессор! Я знал, что в трудную минуту вы будете рядом с нашим многострадальным народом!

– Короче.

– Нам нужен ваш автомобиль.

– Вас преследуют? Вы бежите?

– Что вы! Мы просто планомерно отходим, – с достоинством ответил коллега. – Из тактических соображений.

Папа Цаплер посмотрел на Самомото. Тот с интересом ждал, чем закончатся переговоры.

– Ладно, – сказал профессор. – Я тут подумал и решил, что для Военно-Технического Бюро это будет покруче, чем репейник. Репейнику еще расти и расти, а тут – раз, и готово…

Я его понял – интродукция все-таки имеет смысл, – и товарищ за рулем грузовика кивнул:

– Мы поможем вам. Приятно, когда в такую тяжелую минуту лучшие представители нашего многострадального народа пожелали составить нам компанию.

Он повернулся ко мне, сразу определив, кто тут главный. Пару секунд мы мерились взглядами. Очевидно, профессор решал, какой тон выбрать для разговора. Я представлял, что сейчас творится в его голове, и поэтому не удивился его выбору. Профессор решил говорить с позиции силы. Ну, сразу видно, что не профессор психологии.

– В тех кустах у вас никто не прячется?

Слово «прячется» мне не понравилось, но я простил его этому штатскому – все-таки не лингвист он, а, похоже, какой-то ботаник:

– Нет. В тех кустах у нас никого нет.

Глядя на меня, новый знакомец достал из бокового кармана тонкую трубку. Покатав что-то во рту, поднес ее к губам и с силой дунул в сторону кустов. Там громыхнуло. В стороны полетели ветки и осколки камней. Один из осколков ударил меня по ноге. Черт! Больно же! Как бы даже не больнее, чем когда меня штыком пырнули.

Пережидая звон в ушах, я с искренним интересом оглядывал вывороченную рядом с дорогой ямину. Ого! Никак не хуже гранаты. Только вот как он ее во рту уместил и через трубочку выплюнул?

Через мгновение на дороге остались только автомобиль, профессора и я.

– Что случилось? Кто стрелял?

Папа Цаплер присел на корточки так, что голова его оказалась рядом с головой нашего товарища.

– Это хорошо, что у вас там никого не было, – сказал он назидательно, кося глазом в мою сторону, – а то могло бы произойти несчастье…

Если б профессор удосужился поднять вверх палец и потрясти им, то стал бы похож на бродячего проповедника. Только вот яма в земле намекала на то, что проповедями этот интересный человек может и не ограничиться. Чтобы не оставаться в долгу, я улыбнулся и подбросил на ладони пистолет.

– А это – пистолет Марголина с глушителем. Если выстрелить кому-нибудь в руку, в ногу… или даже голову, то эффект будет примерно тот же, хотя шуму – гораздо меньше… Я считаю, что мы договорились?

Профессор наклонился, близоруко разглядывая оружие в моей руке.

– Похоже, вы очень серьезные люди, – наконец сказал он.

– Не сомневайтесь, – подтвердил я его догадку. – Но если мы отсюда не уберемся, то всем нам будет плохо.

– Уговорили, – буркнул профессор. Повернувшись к товарищу, так и не покинувшему кабины грузовичка, скомандовал: – Самомото! Мы уезжаем.

– Что за люди?

– Общество, – ответил Папа.

– Хорошие люди, – с чувством заметил ученый, рассматривая автомат на Зеббовой груди.

Тот махнул рукой, и с задней стороны грузовика послышался топот многих ног, хлопнула дверца.

Профессор обеспокоенно заозирался:

– Ты бы предупредил молодых людей… Мало ли что…

– Да! – сказал Папа Цаплер. – Там у нас ящики… Так вы с ними поосторожнее.

– Что-то ценное? – поинтересовался я. – Достояние угнетенного народа?

– Нет. Овощи. Продукция с лабораторного огорода…

В голосе профессора чувствовалось нечто недоговоренное. Я посмотрел на дымящиеся останки куста, потом на профессора. Тот, ухмыльнувшись, ответил на немой вопрос:

– Эта горошина с той свеклой, что в фургоне лежит, на одной грядке росли…

– Биовзрывчатка, – внес ясность желчный Самомото. – В машине не плевать и не курить.

Он явно хотел произвести впечатление на нас, но просчитался.

– Других предосторожностей не нужно? – небрежно поинтересовался я. – Чесаться и бить чечетку не возбраняется?

Папа Цаплер оглядел меня, словно редкость, бог знает как попавшую в его руки. Ему явно хотелось сказать что-то колкое, но ученый благоразумно сдержался. Вместо этого он с печальным вздохом произнес:

– Я не знаю, насколько вы матерый революционер, но в плане науки, друг мой, вы дремуче невежественны… Вы даже не представляете, с чем столкнулись!

– Почему же? Но самое главное для меня в данный момент то, что, по-видимому, у вас есть все необходимые документы от Министерства Нападения.

– Господи! – Он воскликнул так, словно я спросил его о чем-то неприличном. – Документы… Да уж конечно! Мы же на них работаем!

– Работали, – поправил Папа Цаплер товарища. – Все уже в прошлом…

– Значит, помех на нашем пути будет не много.

– Если ваши приятели не подорвут нас по дороге, – сказал Самомото, – то мы довезем вас хоть до президентского дворца, если вам туда нужно.

– Вас знают? – удовлетворенно спросил подошедший Председатель, услышав то, что хотел услышать.

Профессора переглянулись с самодовольными улыбками:

– Нас боятся…

– Мы подарим вам на память сводки полицейского управления, – пообещал Папа Цаплер.

Зебб откуда-то сзади крикнул:

– Мы готовы. Можно ехать.

Я подошел к грузовичку сзади. За низким бортиком, полузанавешенным брезентом, лежали несколько ящиков. На них и расположились ребята из группы и делегаты.

– Я в кабине. В ящиках, что в кузове, – взрывчатка. Загородите ими двери. Если что-то начнется…

Зебб закивал, показывая, что знает, как поступить в этом случае. Надеюсь, что обойдется…

– Ну, сам знаешь, что говорить об этом…

Председателя втянули внутрь. Я закрыл заднюю дверь и сел рядом с профессорами.

Плюнув синим дымом плохо отрегулированного выхлопа – профессора называется, – фургон взревел и тронулся с места. За лобовым стеклом заскользила дорога; рассекая ее на кусочки, заворочались дворники…

Глядя на Папу Цаплера, управляющегося с рулем, я задумался и попытался разобраться в себе – как мне это все? Программисты молодцы. Люди у них как живые получились – и внешность, и поведение, но все-таки затянуто… Затянуто… Ну и само собой, темп игры… Где стрельба? Где поединки нервов? Где все это?

Я потер ногу. И болевые ощущения надо как-то дозировать. А то слишком больно… А если, не дай бог, пуля заденет? Нет…

Под эти мысли мы мчались сквозь ночь. А, собственно, куда? Я встряхнулся. Картинка за окном, оказывается, стояла. Машина правдоподобно подрагивала, гудел мотор, и сиди я с закрытыми глазами, то ничего бы и не заметил, но вот движения не было. Там, за стеклом, время словно остановилось, стало фотографией движения, смазанным снимком, сделанным неумелым фотографом, и все, кто меня окружали – и мои товарищи по подполью, и сочувствующие бедствиям народа представители интеллигенции, – замерли в нелепых позах, став частью стоп-кадра.

Снова глюк…

Ладно. Зря я программистов похвалил. Будем играть дальше. Раз стоим, значит, надо выходить. Да и какой смысл ехать по дороге, где ни одной засады не предвидится?

Я хлопнул ближайшего профессора по плечу:

– Стойте, сеньор! Мы выходим…

* * *

И снова рейд через лес.

Поглядывая по сторонам, я думал о странной тяге программистов к бесплодному топтанию на месте. Для такой игры это серьезный минус! Отчего так? Может быть, кто-то из них любитель грибы собирать? Не забыть внушение сделать.

Постепенно лес становился все реже и реже. Вскоре он и вовсе сменился кустами. Продравшись сквозь них, я вышел на поляну. Место хорошее. Неужели и тут что-то должно случиться? Похоже на то. Вон и команда моя встала и стоит. Прям почетный караул… И что стоим? Что я сюда, зря, что ли, пришел? Ну да. Про здравый смысл в игре я уже говорил…

Тут мысли мои прервались. Стало ощутимо светлее. Словно луна взошла и из кустов вышел… Да какой «вышел». Вылетел или выпрыгнул – будет гораздо точнее – мужик. Лесник, что ли? Так, что ему среди леса делать? Такому только в балете танцевать – прыгает как кузнечик… Правда, такой ширины плеч у танцоров мне в балете встречать не приходилось. Просто неохватной ширины мужик. Ох, какой экземпляр! Ну а раз не балетный, значит, каратист. Лесничий-каратист. Вон какая растяжка у человека… И скорость. Ногами что ножницами стрижет. Хотя при такой фигуре в реальной жизни его вряд ли в карате бы заниматься взяли – слишком уж массивен, но тут, в игре, свои законы. Тут можно многое из того, что нельзя в реальном мире. Ну что ж… Как вышел из кустов, так туда и улетит…

Что там в менюшке указано? Ага, сразу стоит «Мастер». Ну что ж, посмотрим, какие тут на вкус мастера…

Как там купец Калашников с Кирибеевичем-то обошелся? Вот и я его сейчас… Я тут главный!

Прыгаю навстречу, целя в выставленную ногу и рассчитывая услышать хруст сломанной кости и соответствующий моменту вопль, но не вышло. А у противника получилось! Он подпрыгнул и заехал мне пяткой по голове. Удивиться его резвости я не успел. От удара меня унесло в кусты. То, что те оказались с колючками, стало не самой скверной для меня новостью. Боль! Я испытал не удивление, а боль! Самую настоящую боль, какую только можно получить от такого удара. Да и как бы не посильнее. Я лежал на песке, в голове звенело, а этот паразит уже приноравливался пустить в ход другую ногу. Нет уж… Перекатываюсь через голову и… стукаюсь ей о камень. Что ж они, сговорились, что ли?

От второй ноги я сумел увернуться – она прошла сквозь кусты, и те хоть бы шелохнулись! Ему-то, гаду, не больно. В его пикселях нервов не прописано. Он даже не умрет, когда я его убью, а только притворится мертвым. Так что ему наплевать, есть там колючки или нет, а мне каково?

Нет уж, пожалуй, с этим мастером мне резона биться нет. Осторожно отступая, я вызвал менюшку, но вот пообщаться с ней не вышло. Не реагировал она более на мои призывы.

Ай да Алексей… Ай да сукин сын! Такой сын, что, пожалуй, покруче Александра Сергеевича! Этот лесничий, если посильнее размахнется, ведь и убить сможет… Что они там, все с ума сошли, эти чертовы программисты?

Чего они добиваются? Если такой уровень болевых ощущений оставить, то какой дурак игру покупать будет? Ну, разве что мазохисты… А где их столько набрать?

Пока я переживал, персонаж не стоял на месте. Почему-то вспомнился Твардовский: «Ах ты вот как? Драться каской? Ну не подлый ли народ!..» Ох, накликал…

Ах ты вот как? Руками? Ног тебе мало?

Я подхватил камень и подставил его под несущийся к моей голове локоть. Вот. Так тебе и надо. Скорчил гримасу-то… Нападавшего немного развернуло, он неосторожно повернулся ко мне затылком, и я, не сдерживая себя, обрушил оружие пролетариата на голову противника.

Череп у персонажа оказался не крепче куриного яйца… Как оттуда брызнуло! Мне в лицо ударил фонтан крови, мозгов и всего того, чему по анатомии полагалось быть в человеческой голове. Только у персонажа все это оказалось под давлением. Шибануло как из канализации. До этого момента я не знал, как пахнут мозги. И дальше бы не знать…

Я был весь во всем этом… И запах крови… От противной слабости задрожали ноги. Вот так игра… Не обманули… Реально новый уровень достоверности. Пережить бы его.

Было противно до дрожи. Колечки… Колечки… Где-то они же тут были… Такие круглые, хорошие, золотистые… Я крутил головой, стараясь разглядеть их, я рвался к ним, как утопающий к земле. Я дергался, дергался, дергался… Все напрасно. Игра не выпускала меня из себя.

Не обращая внимания на персонажей, я уселся в траву, обхватив голову руками. Какое-то время сидел, осмысливая происходящее. А ведь это, похоже, неспроста. Все складывалось один к одному. И из игры не выйти, и бить меня начали по-настоящему.

Глюк? Или все-таки месть?

Если он последователен, то должен убрать и все возможности выбраться из игры… Боюсь даже подумать, что случится со мной, если позволю себя убить… Подпольщики за моей спиной стояли безмолвным забором. Их словно бы тут и не было.

Несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Из-за чего бы это все ни случилось, получалось, что в этом мире я теперь на равных с персонажами. И чтобы вылезти из него, мне придется пройти лабиринт до конца, понимая, что за каждым углом выстроится очередь из желающих осложнить мою жизнь.

Неожиданно мня осенило!

Я ведь могу легко проверить, глюк это или месть, прямо сейчас. Не вставая и не сходя с места! Включаю логику. Если тот болевой порог, что сейчас установлен в игре, останется на своем месте – точно месть. Я коснулся шипов на ветке, нажал… Больно. По-настоящему больно!

Перед глазами встало ухмыляющееся лицо Алексея.

– Ах ты ж… Юный натуралист… Встречу я тебя. Ох встречу…

Ладно. Нечего рассусоливать. В любом случае во всем этом есть один огромный плюс – я тут бессмертный. Минус, правда, также есть – я теперь для них для всех мишень! От этой мысли у меня внутри все захолодело. Вот только что, несколько секунд назад эта жизнь была реально чужой, но ситуация изменилась…

Мне будет больно, если я себя не поберегу, но это уж зависит от моей сноровки, а боль придется перетерпеть.

Только бы свои в спину стрелять не начали… Конечно, умереть я не умру – он же себе не враг, ему еще у нас работать и работать, а вот ощущений наверняка хлебну полной мерой, и мера эта будет поболее той, что я хватанул, когда меня продырявили штыком. Все, что может меня освободить от игры, станет только новой порцией боли. И ничем, кроме нее. И какой боли! Первосортной! Очищенной от сантиментов боли…

Я оглянулся, чувствуя себя затравленным волком…

Как-то неощутимо и незаметно наш путь закончился около каких-то полупромышленных зданий. Длинные корпуса, когда-то новенькие и красивые, к этому времени уже поблекли и превратились в серые тени самих себя. Ну, конечно… Где же еще вершиться таким делам, как покушение на Президента? Только тут. На пролетарских окраинах, где все свои и никто никого не сдаст… Над длинным бараком, заклеенным обрывками рекламных плакатов, читалась посеревшая от времени надпись: «Склад компании «Джерт».

Председатель бойко распоряжался у меня за спиной, а я все почесывал ногу. Болела нога-то… Когда делегаты разбежались по конспиративным квартирам, мы и сами двинулись туда, где нам положено было быть. На базу. На предназначенную для нас явку – в подвал самого большого в городе универсального магазина.

Мы повернули за угол и, совсем немного прошагав, очутились в совершенно другой локации. Тут дома смотрелись побогаче и витрины магазинов соответствовали самым требовательным взглядам. Полсотни шагов и такие перемены? Ну и что? Раз это никого не удивляет, то с какой стати это должно удивлять меня?

Спуск в подвал. Длинный коридор. Череда комнат… Одна из дверей со скрипом отворяется… Почему-то жду засады, но никакой засады нет. Где у них действие-то? Это, похоже, место отдыха… Оглядываюсь, обегая взглядом стены. Что ж… Неплохо… Только вот портреты с полуодетыми девицами зачем? Понятно, что это красиво и правда жизни, но ревнители нравственности точно взвоют и поставят ограничение по возрасту на игру, а это никуда не годится… Надо будет сказать, чтобы убрали… Пусть репродукций каких-нибудь навешают. Пусть даже «Иван Грозный убивает своего сына». Все в тему…

Так… А что у противника? Я трижды хлопнул в ладоши. О! Работает!

* * *

И снова я бесплотный ангел. Подо мной – дремлющий в кресле человек в мундире. На противоположной стене портрет этого же человека. Он написан художником в такой официальной манере, что не приходится сомневаться. Это – Президент. Наша цель.

– Сеньор Ригондо! Сеньор Президент!

Это мне? Да. Это я тут дремлю… Я открываю сомкнутые полудремой веки. В дверях стоит старый лакей, бывший когда-то моим денщиком еще с лейтенантских времен и потому имевший право на некоторую вольность в обращении. На ливрее золотистыми отметками горели нашивки за ранения.

– Что тебе, Цезарь?

Слуга приосанился и, по-военному сдвинув каблуки ботинок, отрапортовал:

– Сеньор генерал! В прихожей ждет делегация штатских. Им назначено.

– Назначено? – удивился я, хотя повода для удивления не имелось никакого. Я и сам отлично помнил, что сегодня мне придется разговаривать со штатскими. Какая-то делегация… Корреспонденты… Очередной реверанс в сторону так называемых избирателей. Неприятно, но необходимо. Мелькнула мысль, что неплохо бы оставить право голоса только у тех, кто отслужил в армии и получил там хорошую прививку от вольнодумства, но отложил ее на время. Не отбросил, но отложил.

– Да, сеньор генерал.

Я поднялся. Одернув мундир, повернулся перед зеркалом. Мундир сидел отлично. Ни морщин, ни складок. Из-за стекла на меня смотрел моложавый генерал. Подтянутый, без всяких гражданских излишеств вроде отвисающего брюха или сутулых плеч. Высокий с залысинами лоб пересекала темная полоска, напоминавшая о моей любви к маневрам. Цезарь подскочил сзади и смахнул щеткой несколько пылинок.

– Ну как? – спросил я, откровенно любуясь сам собой.

– Не хуже, чем в тот раз, когда получали «Серебряную звезду» за бои на Сьерра-ди-Мондо… Ну, помните? Еще у того президента… – фамильярно напомнил слуга.

– Помню… Тебя тогда наградили крестом «Отвага в огне»?

Польщенный Цезарь кивнул. Я, оказывается, и это помнил. Это дорогого стоило – воинское братство! Этим штатским не понять.

– У вашего превосходительства отличная память.

– Нам, старым солдатам, другая и не нужна… Не правда ли?

Цезарь с обожанием глядел на меня:

– Конечно, мы помним все, сеньор генерал!

– И всех!

В приемной, стиснутые группой адъютантов, стояло шесть человек – городская депутация.

– Сеньор Президент! – провозгласил Цезарь и, отступив в сторону, освободил проход.

Адъютанты разом вытянулись, а делегаты выступили вперед, слегка склонив головы.

– Вольно, господа!

Легкий шум пробежал по залу. Мэр города выступил вперед:

– Сеньор Президент! Я счастлив приветствовать вас в нашем городе. Великая честь, выпавшая нам, побудит нас с еще большим рвением взяться за преобразование нашего общества и всемерно помогать нашим вооруженным силам, целиком посвятившим себя этому тяжелому, но благородному занятию…

«Слишком много «нашего», – подумал я. – Вот что значит штатские – речь путную написать не могут…» Подумал, но ничего не сказал. Выдавив на лицо маску доброжелательной внимательности, слушал, как на меня рекой льется патока славословий. Когда-то, первое время, это щекотало нервы, а теперь уже приелось. Одни и те же слова приблизительно в одних и тех же сочетаниях повторялись из раза в раз.

Сказано было также о личных заслугах Президента перед Народом и Отечеством, о происках коварного внутреннего врага, о провокациях безответственных болтунов…

Мэр говорил около пяти минут. В конце своего выступления выразил надежду, что я найду время и возможность посетить исторический центр города, где и распишусь в книге почетных гостей.

Я слегка помедлил, но все же кивнул. Наверное, это важно для игры, если наши игроделы так все обставили, и ответил двухминутной речью, в немногих словах выразив благодарность жителям города и городской администрации. Этим аудиенция и завершилась…

Фигурки застыли, и я понял, что в этой локации все закончилось. Три хлопка, и вот я снова в подвале. Что тут у нас?

* * *

Стащив с головы наушники, я до хруста в костях потянулся. Все-таки ящик из-под автоматов не самое удобное сиденье. Моим товарищам, правда, пришлось вообще стоя слушать, но никто ведь и не обещал нам легкой жизни. Несмотря на трудности, потеря почти часа, вдобавок еще и в такой неудобной позе, вполне себя оправдала. Локация понятна. Исторический центр и обед в ресторане под старину.

– Завтра Президент Ригондо должен посетить исторический центр города. Я думаю, что наш народ много выиграет, если там и останется, став частью нашей славной Истории, – сказал я.

Мои товарищи, окружавшие стол, согласно закивали. А как же иначе?

– Насколько достоверны сведения? – спросил Зорбич.

– Мы все слышали одно и то же.

– Знаю я это радио… – с непонятной усмешкой сказал старый подпольщик.

– Имейте в виду, что это не государственная радиовещательная корпорация, – напомнил я. – И это не пропагандистский канал. Люди из группы обеспечения сумели вшить в костюм мэра микропередатчик.

– И все-таки это может оказаться провокацией. Обнаружить передатчик так несложно.

– Наш – сложно, – веско обрубил я, желая прекратить дискуссию.

Товарищи с недоумением смотрели на явно мандражирующего Зорбича, и тот сдался.

– Раз вы так тонко работаете, то могли бы вшить ему вместо передатчика хорошую бомбу… – проворчал он.

Поняв, что препирательства закончились, я подвел итог:

– Решено. Завтра проводим акцию. Беру с собой четверых.

На секунду я остановился, прикидывая, чьи имена назвать. Внешне невозмутимые, люди ждали моего решения.

– Зебб, Кастуро, Зунда, Зорбич. Все. Остальным – отдыхать!

Инсургенты уходили из комнаты. Каждый считал своим долгом хлопнуть по плечу тех, на кого пал выбор. Удачи никто не желал – во все времена это считалось плохой приметой…

Как будет произведено покушение, я знал. Как некое заданное знание в голове вертелись мысли, что у Общества имелся немалый опыт в проведении акций. Ни одна операция по ликвидации не проводилась спонтанно, все тщательнейшим образом планировалось.

Мозговой трест Общества, изучая привычки президентов, разрабатывал несколько вариантов покушения. Не все они, конечно, шли в дело, но то, что использовалось, всегда вызывало всплеск сенсационных заголовков на страницах газет.

От президентов и генералов избавлялись разными способами – взрывали яхты на морских купаниях, стреляли в театрах и на выставках. Одного беспечного президента умудрились пристрелить в кондитерской во время дегустации. Фотографии президентской фуражки в кремовом торте обошли, вероятно, всю мировую прессу. Программисты тут хорошо поработали и собрали разные реальные варианты состоявшихся покушений.

Для сеньора Ригондо разработали шесть вариантов расставания с жизнью. Основой для каждого из них стала одна из привычек Президента. Какой из них мне предложит игра, определяла программа. Вот она и определила…

Посещение им исторического центра Кайзерклаца предусматривалось планом номер пять. Итак, план имелся. Нам оставалось только привести его в исполнение. Отпустив всех остальных, я подозвал к себе четверку.

– Учить мне вас, ребятки, нечему, да и незачем. Вас и так много учили. Скажу только одно. Надеюсь, что энергия и опыт, – я посмотрел на Зорбича, – дадут в совокупности то, что нам нужно.

Достав из кармана пачку бумаг, я бросил ее на стол.

– Тут план ресторана «Корчма». Через несколько часов нам предоставят кое-какую одежонку, и мы станем частью его культурной программы. Будем изображать средневековых слепых певцов.

Широким жестом, приглашая товарищей взять и посмотреть площадку для работы, я разбросал фотографии по столу. Выбрав нужную, ткнул пальцем:

– Это Синий зал… Тут мы будем его ждать.

Зорбич побарабанил пальцами по столу. Видно было, что что-то гложет старичка.

– В словосочетании «слепой музыкант» меня не устраивает одно слово.

– Придется зажмуриться, – весело сказал Зунда.

– Меня не устраивает слово «музыкант»… Прижмуриваться я могу сколько угодно, а вот играть… – Он покачал головой. – Даже на средневековом рояле.

– Надеюсь, что до игры дело и не дойдет, ну а на крайний случай Кастуро что-нибудь исполнит… А?

Тот кивнул.

– Рояль там есть?

– Есть.

Я перетасовал снимки, нашел фотографию концертного «стейнвея», показал:

– Такой подойдет?

– Да, все в порядке…

– Все в порядке будет, когда мы, наши дела сделав, оттуда живые уйдем. Смотрите внимательно, запоминайте.

Вместе со всеми я рассматривал фотографии и сравнивал их с планом. Полузакрыв глаза, расставлял мебель с фотографий, заполняя ей пространство ресторана. Когда мебель закончилась, я мысленно пробежался по комнатам, запоминая, что где стоит. Все было понятно. Беспокоило только одно – дверей там оказалось слишком мало… Всего две. Для того чтобы держать оборону, это было неплохо, но нам предстояло не только отстреливаться, но и уйти с места покушения.

Для меня сейчас было более важно, чем для персонажей. Стрелять будут и по ним, и по мне, но с ними-то, даже если попадут, ничего не случится, а вот со мной… Нет. Этого лучше не допускать…

– Ладно. Бог даст, завалим мы его… – подал голос Зебб. – Как нам уходить?

– Путь один. Из Синего зала на кухню. Это тут. – Я нашел на плане кривой коридор, прижал рисунок пальцем. – Из кухни выход во двор…

Палец выехал за нарисованную стену. Другой рукой я вытащил фотографии кухни и двора.

– Во дворе несколько канализационных люков. Тот, который нужен нам, – третий. Его пометят белой краской. Внизу три тоннеля. Наш средний. Тоннель выведет нас к главному городскому коллектору. Уходить будем через него.

– По дерьму? – спросил Кастуро, брезгливо морщась. Эстет… Хотя для человека, играющего на рояле, это и вправду может быть потрясением.

– По? – делано удивился я в ответ и, с удовольствием руша чужие иллюзии, объяснил: – Сквозь!

Совещание закончилось.

Я поднялся, чтобы выйти, и – нежданная радость! – увидел огненное кольцо. Ребята проходили мимо, не замечая его. Господи! Неужели мне повезет? Я впрыгиваю в него, чтобы вынырнуть из игры. Но… Облом. Оно меня не замечает. Я наступаю туда раз, другой, третий, и снова ничего. Что ж… Глупо было после всего произошедшего рассчитывать на успех.

Нечего мне надеяться на чью-то помощь. Каждый сам себе лучший слуга… Подумаю-ка я о чем-нибудь позитивном. Только вот не успел я ни о чем подумать.