Текст книги "Безобразная Эльза"

– Терпи, Снегурочка! – порыкивает она. – Нет, ну это надо так, а!

– Давай-ка ей внутрь зальём, – догадался водитель Лёсик и жестом фокусника извлёк откуда-то небольшой стаканчик. Деловито дунул в него и протянул руку к бутылке.

– Я не пью, – жалобно лепечу, но парень, игнорируя мои возражения, наполняет ёмкость до краёв.

– А никто тебя спаивать не собирается, – строго говорит он. – Это лекарство! Ясно тебе? Давай-ка залпом.

Во мне будто факел вспыхнул, опаляя огненными языками горло. Дыхание вмиг перехватило и даже подбитый глаз раскрылся и вытаращился на «лекаря». Лохматый светловолосый парень лет двадцати с небольшим. Очень серьёзный, но недовольства или раздражения в нём не чувствуется. И «Лёсик» ему как-то совершенно не подходит.

– Всё хорошо, не боись, – успокаивает он, мягко похлопывая меня по спине. – А лекарства – они всегда горькие. Давай-ка свои лапки сюда, сейчас мигом у меня оживёшь.

Он быстро сбрасывает с себя огромный тулуп и заматывает мои многострадальные конечности, не обращая внимания на мои вялые попытки сопротивления. Меня вдруг неудержимо стало клонить в сон. Пожар в горле утих, только во рту осталось мерзкое послевкусие. И оттаявшая было боль немного притупилась, напоминая о себе редкими, но ощутимыми подергиваниями.

– Это изнасилование? – очень жёстко прозвучал голос Лёсика.

Я встрепенулась и открыла глаз, но Лёсик спрашивал не у меня.

– Ты совсем дурак?! – взвизгнула Наташка. – Хоть думай, что говоришь! Да я…

Она внезапно осеклась и, испуганно взглянув на меня, тихо спросила:

– Эльчик, а Женька… он точно тебя не обидел?

– Ты что – нет! – я так интенсивно замотала головой, что она закружилась, а в глазах тут же потемнело.

Наташка облегченно выдохнула, но спросила снова:

– А Димку Вика натравила?

– Нет, – отвечаю уже спокойно. Ради Виктории я даже пальцем шевелить не стану, не то что пострадавшей головой трясти.

Я очень коротко пересказала, как было дело с момента моего пробуждения, и Наташка, всхлипнув, резюмировала:

– Женька молодец!

– Мудак твой Женька! – припечатал Лесик.

Натка недовольно на него зыркнула, но спорить не стала.

– Эльчик, прости, это я во всём виновата. А с Викой я обязательно поговорю. Она психует, конечно, но её ведь тоже можно понять. Знаешь, как она Женьку любит? И ревнует, конечно, по-сумасшедшему. Да она уже несколько лет по нему с ума сходит, и сейчас у них только стало налаживаться, а тут…

Подруга многозначительно умолкла, зато снова очухалась моя совесть и заурчала, зачавкала, напоминая о моём подлом поступке. Влезла в постель к чужому парню и испортила подруге праздник. А она столько всего для меня сделала…

– Прости, Наташ, – я покаянно опустила голову, – я сама во всём…

– Так, ну хватит! – прогремел Лёсик, которому явно надоели эти сопли. – Ехать надо, а то у меня уже навязчивое желание подрихтовать вашему донжуану его смазливую рожу, чтоб никто больше с ума не сходил.

– Лёсик, язык прищеми! Трогай давай, я с вами поеду, – приказала Натка и ткнула пальцем в лобовое стекло. – О, а вон, фары сюда повернули – похоже, Женька. Интересно, нашёл он тебя, Эл?

– Наташ, пожалуйста! – испуганно взмолилась я. – Я не переживу, если он меня увидит. Пожалуйста!

– Лёсик, головой отвечаешь! – распорядилась Натка и, открыв дверцу, легко выпрыгнула в морозную ночь. – Эльчик, обещаю – ты ещё будешь самой красивой и счастливой невестой! Давай, до завтра, подружка!

До завтра? Это вряд ли, Наташ…

Глава 5
Элла
Настоящее время

– Эльза-а-а! Эльза!

Начинается. Я с трудом разлепляю сонные веки и смотрю в окно. Январское утро не добавляет позитива. Кап-кап-кап… Разве это январь? Впрочем, зимы в этом году пока так не случилось. Возможно, она наверстает своё в феврале, а пока…

– Эльза, ё* твою мать! Ты долго будешь лытки тянуть?

Отвратительный будильник! Не выношу, когда к нецензурной брани приплетают мать.

Кап-кап-кап… За окном – не пойми что, а в комнате, кажется, ещё холоднее, даже ватное одеяло не спасает. Я замоталась в него, как в кокон, и прикрыла глаза, зная, что всё равно не смогу уснуть. Не позволят.

– Ах, ты, падла кривомордая! – неприятный голос приближается, а я закрываю глаза и притворяюсь спящей.

Фу, как некрасиво сказал!

Дверь в мою комнату с грохотом распахивается, звякает по полу оторванный шпингалет (к слову, уже четвёртый), и тяжёлые шаги приближаются к моей кровати. Не скажу, что мне совсем не страшно, но продолжаю упрямо спать. Это иллюзия моей независимости, и с ней я намного сильнее Элизы Смирновой – глупой, прилюдно растоптанной, влюблённой девочки, готовой даже умереть ради недолгого счастья в руках любимого мужчины.

Теперь я Элла Образенская – толстокожая и поумневшая. Я не перестала любить… Но не готова умирать из-за мужчины. Не Эльза – Элла! Не падла и не вобла мороженая, как частенько меня величает господин майор. Именно он сейчас и издаёт злобное сопение над моей кроватью. Размышляет, куда бы меня пнуть? Кишка тонка.

– Я же знаю, что ты не спишь, – рычит нервный Яков Иванович. – Подъем, страхуила!

Бессовестная ложь! Мы оба знаем, что я не такая. А это лишь недостойный способ уязвить меня. Неуязвимую. Сплю.

– Ты специально меня выводишь, тварь?

Да!

Подавляю рвущуюся улыбку и одновременно стараюсь унять свой дрожащий фантомный хвост. А в следующий миг тёплое одеяло слетает с меня, и домашняя непогода обрушивается зябкими мурашками на моё разнеженное в тепле тело. Считаю до трёх и лениво открываю карий глаз.

– А разве уже доброе утро, Яков Иванович?

– Уже давно недоброе, Элиза! – он выплёвывает это имя, словно ругательство. Не мое имя.

Взгляд у майора очень недобрый. И где-то там, за блекло-голубыми радужками, притаилась похоть. К счастью, он никогда в этом не признается, так же, как и не сможет упрекнуть меня в его совращении. Я всегда готова к войне, поэтому экипирована правильно. На мне плотная свободная футболка и пижамные бриджи. Но майор знает, что скрыто под целомудренной упаковкой. Однажды он ворвался ко мне в ванную комнату, после чего наградил меня всеми грязными эпитетами, несправедливыми даже по отношению к очень легкомысленной женщине.

– Вы опять забыли моё имя, Яков Иванович, я – Элла, – напоминаю укоризненно и открываю второй глаз – цвета моего настроения.

– Ведьма, бл@дь! – нервно реагирует майор.

Значит, глаз зелёный.

У меня гетерохромия – очень редкая врожденная аномалия. Но мне повезло с цветами моих радужек, и сейчас я ни за что не отказалась бы от своей уникальности. В детстве я очень стеснялась разноцветных глаз и считала себя бракованной, несмотря на заверения родителей и брата в том, что это подарок природы. Теперь я тоже так думаю, хотя и приходится частенько маскироваться. Но это, скорее, из осторожности.

– Может, оторвёшь уже свою жопу от кровати или так и будешь телесами передо мной сверкать?

– Верните мне одеяло, и сверкать не буду, – говорю спокойно, благоразумно игнорируя оскорбления.

– Не бабы, а какие-то заблудшие овцы, – продолжил лютовать майор. – В холодильнике мышь повесилась, а им по херу! Одна шляется где-то второй день подряд, а вторая только бока отлеживает!

Несложно было догадаться, кого имеет в виду наш грозный диктатор, но я снова сочла за благо промолчать.

Надеюсь, мамочка, этот гамадрил стоит моих нервов.

– 2 —

Майор Яков Иванович Бойко страшно не любил, когда мама уезжала к бабуле. Бабушка живёт в небольшом городке всего в ста километрах от нашего Воронцовска, и обычно мама оборачивалась за один день. Но в этот раз у бабули сильно прихватило спину и маме пришлось задержаться. Меня бесила и одновременно умиляла привязанность майора к моей маме. И если бы этот мужчина не был таким придурком, я бы сказала, что это любовь. А если бы я не понимала, насколько мама нуждается в этом психе, то давно бы избавила её от общества чокнутого майора.

С этим воякой я познакомилась два года назад. Это несчастье приключилось как раз в мой незабываемый день рождения, когда под утро меня из травмпункта доставил домой Наташкин друг Лёсик. Вправленный нос (к счастью, не сломанный!) болел нещадно, голова страшно раскалывалась, а дома – сюрприз! В крошечной кухне бардак после недавнего застолья, а заглянув в единственную маленькую комнатку, я поняла, что беда не приходит одна.

На разложенном диване спала моя мама в опасных объятиях огромного мужика с очень волосатыми ручищами и совершенно лысой головой. А по всей квартире витало просто смертоносное амбре. Судя по остаткам торта с воткнутой в него ложкой, парочка отмечала моё совершеннолетие.

Ещё даже не зная, что передо мной совершенно отбитый майор, невзлюбила я его с первого взгляда… Вероятно, потому, что мой первый взгляд случайно упал на его кучерявый зад, торчащий из-под одеяла. В ту ночь, а вернее, уже утро, оставив «молодых» наедине, я собрала самые необходимые вещи и с первым автобусом уехала к бабушке зализывать свои раны.

Уехала, как оказалось, не зря. Уже на следующий день в нашу квартиру нагрянули Наташка вместе с Женей. Вот как она могла его притащить, зная, как я жутко выгляжу?! Умница мама предусмотрительно не сдала моё местонахождение. И в тот же день я написала подруге большое благодарственно-покаянное сообщение, после чего сменила номер мобильного. Это был только первый шаг.

Уже позднее я много чего изменила в своей жизни. На заочное отделение экономического факультета ВГУ уже подавала документы совершенно другая девушка. Но ни новое имя, ни бабулина девичья фамилия не смогли вытравить из памяти самую долгую ночь в недолгой жизни Безобразной Эльзы.

И зря я надеялась, что мужик с мохнатым задом – это лишь транзитный пассажир в маминой постели. Майор Бойко твёрдо и, я бы сказала, бойко решил узаконить отношения с очаровавшей его женщиной. И повелел нам в срочном порядке передислоцироваться из нашей крошечной однушки в его двухкомнатные хоромы. У чёрта на рогах! Зато рядом с воинской частью, в которой он нёс службу, и по соседству с кладбищем.

А могла ли я быть против, глядя, как рядом с майором расцвела моя мама? Но главное, что её больше не тянуло в одиночное пьянство. А парное ограничивалось исключительно важными и редкими событиями.

Майор, ещё молодой сорокалетний мужчина, к счастью, оказался фанатиком ЗОЖ, а мама вдруг превратилась в его преданную поклонницу и услужливую жену. А ещё говорят, что женский алкоголизм неизлечим! Вот он, рецепт – придурочный шерстяной мужик с майорскими погонами, короной генералиссимуса и лексиконом портового грузчика.

* * *

– Где твоя мать? Она совсем забыла, что у неё семья? Думает, что я с тобой здесь нянчиться стану? – загрохотал майор, швыряя в меня скомканное одеяло.

– Она так не думает, Яков Иванович, Вы ведь наверняка помните, куда уехала мама. Бабушка, кстати, тоже её семья, и ей сейчас нужна помощь, – объясняю, как слабоумному, разглаживая своё одеяло. – Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты, я спать хочу.

– Из твоей комнаты? – майор аж задохнулся от возмущения, нависая надо мной своей массивной тушей.

– Если хотите, то могу уйти я, – миролюбивый тон мне даётся нелегко, ведь я ещё помню тот нехороший эпизод, едва не разбивший нашу «дружную» ячейку общества.

– 3 —

Я никогда не могла назвать себя искательницей приключений. Но так случилось, что с определённого момента моя жизнь стала походить на паршивый боевик. Искушённого зрителя, конечно, не проймёшь. Но если ты не в танке и не мастер спорта по боевым брыканиям, а юная беззащитная девушка, то приходится рассчитывать только на собственную смекалку. И на удачу, конечно.

Этот эпизод произошёл со мной примерно год назад.

В тот день в танцевальной студии у Сержа была гостья – его драгоценная бывшая ученица. Именно тогда я впервые увидела Диану и решила, что Серж устроил для меня психосеанс «Почувствуй себя ничтожеством». Оказалось, он специально хотел показать меня своей любимице. Похвастаться мной – талантливой. Наверное, я ещё никогда не танцевала хуже, чем в тот день – сказалось волнение, что лишний раз указывало на мой непрофессионализм. Как итог – от королевы танго прилетел вердикт «Сексуальности ей не хватает».

Подавленная и несексуальная, домой в тот день я возвращалась около восьми вечера. Посёлок Сокольское, куда нас с мамой переселил майор Бойко, теперь считается отдалённым микрорайоном города, правда от городской цивилизации его отделяют десять километров леса. Обычно на остановке «Кладбище» в такое время всегда выходит много народа. Конечно, не для того, чтобы навестить усопших родственников, просто через дорогу от кладбища, за посадками, и начинается жилой микрорайон.

Но в тот раз из полупустого рейсового автобуса вышли только трое. Мужчина с женщиной, вопреки моим ожиданиям, сразу рванули к оградкам. Я даже знать не хочу, что можно делать на кладбище зимой в тёмное время суток. Да там снега по колено! Идти одной было очень страшно. Я даже хотела позвонить майору, но ждать его здесь было гораздо страшнее, чем пробежать триста метров через посадки.

Автобус скрылся из виду, а парочка экстремалов уже затерялась меж сосен, крестов и памятников. На пустыре перед огромным кладбищем я осталась одна. Тишина. Вокруг чёрный лес, а укрывающий землю снег делал эту картину ещё более жуткой.

Я сняла правую перчатку и, сунув руку в карман, погладила холодный ствол моего защитника. Пистолет мне перешёл в наследство от брата. Мы случайно нашли его, разбирая Юркины вещи после… После. Папа тогда сказал, что это газовое оружие, и чтобы я к нему не прикасалась. Ну и перепрятал, конечно. А потом и сам о нём забыл – наверное, торопился очень. А я вспомнила и нашла.

Оружие меня никогда не интересовало, но после того, как я получила на лице боевую отметину, этот маленький пистолет стал сопровождать меня повсюду. С ним я чувствовала себя гораздо увереннее.

Уже переходя дорогу, я заметила на остановке одинокую мужскую фигуру. Казалось, не было ничего странного в человеке, ожидающем автобус. Но сердце отчего-то затрепыхалось подбитой птахой, и я снова сунула правую руку в карман.

Уже миновав остановку, я заметила краем глаза, что мужчина остаётся на месте, и шагнула в посадки. Сейчас сложно вспомнить и прочувствовать своё состояние в тот момент, когда я услышала за спиной хруст снега под ногами преследователя. Помню, что дышать стало очень трудно, а ещё я поняла, что мне уже не добежать до двухэтажных домиков, светлеющих далеко впереди.

В следующее мгновение меня грубо схватили за рукав и резко развернули. Мужчина оказался невзрачным, худощавым и невысоким, даже ниже меня ростом. Одной рукой он удерживал меня за предплечье, а второй давил в живот.

– Тихо, девочка! Будешь дёргаться, и я разнесу тебе кишки всмятку, – говорил он почему-то шёпотом. – Давай, за мной потихонечку отсюда.

Он кивнул в сторону, вероятно, намереваясь отвести меня вглубь посадок, и сделал первый шаг, увлекая меня за собой. И лишь тогда я посмотрела вниз, чтобы обнаружить, что в живот мне упирается, зажатый в мужской руке, пистолет. Точно такой же, как у меня, только из светлого блестящего металла.

Я не паникёрша и, если именно в тот момент я испытывала страх, то его не запомнила. Зато мои мысли работали очень ясно и чётко. Я понимала, что это могла быть просто игрушка либо газовое оружие. Но у меня не было уверенности в том, что пистолет не боевой. Мы передвигались словно в неуклюжем медленном танце, а я осторожно, по сантиметру, запускала правую руку в карман, не теряя зрительного контакта с мужчиной. Даже через минуту я не смогла бы его узнать – видела только глаза.

Моя ладонь обняла рукоятку пистолета, а большой палец сдвинул предохранитель. Я не произнесла ни звука, но в тот момент, когда незаметно вытягивала из кармана оружие, мне кажется, я улыбалась.

Ясность ума меня покинула в тот миг, когда, вскинув руку, я впечатала дуло в глаз своему противнику и нажала на курок…

Прозвучал тихий щелчок, и мы с мужиком отпрыгнули друг от друга одновременно. Я немного запоздало поняла, что произошла осечка, а что понял мужик, я не знаю… Наверное, что он счастливчик. Если бы мой мозг мыслил с той же ясностью, что минуту назад, я бы рванула наутёк. Но в голове сформировалась несвоевременная мысль – почему осечка? И было очень важно в этом разобраться немедленно. Зачем? До сих пор себя спрашиваю.

Я по-деловому передернула затвор, а сверху выскочила маленькая жёлтенькая пулька и воткнулась в снег. Каковы действия нормального пуганого человека? Даже если килограмм золота упал! У меня же возник вопрос – почему пуля вылетела сверху? И возникла потребность её найти. В снегу! В лесу! В темноте!

Что в это время делал мужик? Я не знаю! Я не следила за ним! Я бросила на землю, мешающий в руках пакет и, опустившись на колени, искала пулю.

И пусть весь мир подождёт!

Возможно, всё то время, что я билась над загадкой сбежавшей пули, мужик приходил в себя от шока. Какова вероятность того, что, выйдя на нехороший промысел с грозным оружием, тебе попытаются выстрелить в глаз точно из такого же? И, главное – кто!

Пульку я, конечно, не нашла. Зато, ползая по снегу, обнаружила мужика, который в паре метров от меня подбирал с земли свой пистолет. Обронил всё-таки!

Мозг мгновенно просветлел и, вскочив на ноги, я рванула в сторону дома. Висящая через плечо сумка, колотила по пятой точке. А мой пакет?! Там одежда для танца, полкило колбасы и килограмм сыра… Сыра! Килограмм!

И я оглянулась. Мужик меня не преследовал, а мой пакет белел у него в руке. А в другой руке он сжимал свой пистолет и целился. В меня! Целиться издали из пустышки смысла нет, из газового – тоже глупо. Боевой?! Уворачиваться от пуль я не умею… Наверное, всё же до этой секунды страха не было, потому что в этот миг страшенный страх на меня обрушился со страшной силой. Я не бежала – летела! И каждое мгновение ожидала выстрела! Я летела, не разбирая сугробов, ям и кочек, не спотыкаясь и не оглядываясь. Мне казалось, что я слышу своего преследователя, и я летела ещё быстрее.

Наш дом был третьим по счёту, но я ворвалась в первый. Дай бог здоровья этим людям, которые сэкономили на домофоне! В их подъезде так приятно и по-домашнему воняло кошачьей мочой! Я с разбегу врезалась в ближайшую дверь и колотилась о неё всем телом!

– Умоляю, откройте! Ну спасите! Ну пожалуйста!

– Не вздумай открывать! – встревоженный женский голос за дверью.

– Прошу вас, помогите! Ну, прошу… В меня стреляют!

Эти слова были точно лишними, но мозг уже соображал туго. Тем удивительнее было, что дверь тут же распахнулась и я рухнула в объятия какого-то незнакомого и самого прекрасного мужчины.

– Дверь закройте! – это на секундочку очнулся мозг.

И только услышав за спиной щелчок и осознав, что я спасена, я заплакала. Я сидела на чужой маленькой кухне и сотрясалась от рыданий – взахлёб, до спазмов в горле. Я выпила стакан воды, подсунутый чьей-то заботливой рукой, и только потом мне сказали, что это водка. Я не почувствовала.

А потом меня обнимала мама. Я не помню, как она пришла и сколько прошло времени… Помню, что очень боялась покидать квартиру, и к нам домой майор унёс меня на руках.

В ту ночь мама спала со мной. Она сказала, что майор обшарил всю округу, но постороннего мужика с моим пакетом не обнаружил. А в пакете лежал килограмм сыра. Я очень люблю сыр!

* * *

Наутро Яков Иванович учинил мне жёсткий допрос. Я рассказала всё подробно и выложила перед ним своё оружие. В обойме не хватало одного патрона. Майор внезапно побагровел, а в следующий момент в мою голову словно поезд врезался, и я оглохла.

Кажется, он что-то кричал про ответственность, непроходимую тупость и про обезьяну с гранатой. Я была словно внутри звонящего колокола и туго воспринимала информацию. Сама знала, что вчера вела себя, как дура, но ведь моё оружие, возможно, спасло мне жизнь… Так за что же майор меня ударил?

Слух ко мне вернулся, но сотрясение мозга осталось. Его не случилось даже в тот раз, когда бывший однокурсник подбил мне глаз и расквасил нос. Рука майора оказалась намного тяжелее.

Мы с мамой уехали в тот же день. Я по скорой в больницу, а мама уже из больницы – к бабушке. Свою квартиру мы сдавали и не могли внезапно выселить квартирантов.

Оклемалась я, на удивление, быстро. Не стану это связывать с количеством серого вещества… А вот моя мама не оклемалась. И снова стала пить. Простить мужа она не могла, а забыть – вообще никак. Майор валялся у неё в ногах и каждый день со слезами вымаливал прощения. Около моих ног я ему валяться не позволила. Я всегда его недолюбливала, а теперь ещё и боялась. Но именно я уговорила маму вернуться к этому дураку. Кажется, она ждала моего прощения, а я просто выбрала из двух зол меньшее.

И мы снова стали жить одной дружной семьёй рядом с кладбищем. Мамин муж первые две недели едва ли не с опахалом над нами порхал. А постепенно жизнь устаканилась, и майор смог снова обрести командный голос. Но размахивать своми кувалдами он больше не смел. Только я не простила и не забыла.

* * *

– Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты, я спать хочу.

– Из твоей комнаты? – майор аж задохнулся от возмущения, нависая надо мной своей массивной тушей.

– Если хотите, то могу уйти я, – миролюбивый тон мне даётся нелегко, ведь я не забыла тот нехороший эпизод, едва не разбивший нашу «дружную» ячейку общества.

– А тебе есть, куда уйти? Да кому ты нужна с такой рожей? – захрипел майор, больно сжимая пальцы на моём горле.

Дыхание перехватило, а внутри головы будто раздули тяжёлый шар, который грозил взорваться. Я судорожно вцепилась в волосатые руки душителя, пытаясь отодрать их от моей шеи. То ли ужас в моих глазах подействовал, то ли пинки в живот, но майор неожиданно отпрянул, грязно выругался и, яростно потирая лицо, выбежал из комнаты.

Вот теперь всё! С меня хватит!..