Текст книги "Страх – это ключ"

Один занимался строительством широкой полосы, уходившей далеко в море, это будет новая улица нового города. Два других строили молы поменьше, отходившие под прямым углом от основного, – они предназначались для домов.

Четвертый возводил большой мел, дугой уходивший на север и вновь возвращавшийся к берегу, – возможно, гавань для яхт. Возведение города на дне морском приводило в восхищение, но у меня не было настроения восхищаться.

Я припарковал машину, распечатал пачку только что купленных сигарет и закурил. Девушка повернулась и недоверчиво посмотрела на меня:

– Это место вы имели в виду, когда говорили, что вам надо где-нибудь спрятаться?

– Да, это.

– Вы намерены остаться здесь?

– А вам как кажется?

– Здесь, где многие могут видеть вас? В двадцати ярдах от дороги, где любой проезжающий мимо полицейский патруль…

– Теперь понимаете, что я имею в виду? Все будут думать так же, как вы. Об этом месте любой здравомыслящий человек, за которым идет охота, подумает в последнюю очередь. Именно поэтому это идеальное место и поэтому мы здесь останемся.

– Вы не можете остаться здесь навсегда, – упрямо сказала она.

– Не могу, – согласился я. – Останемся до тех пор, пока не стемнеет.

Придвиньтесь поближе ко мне, мисс Рутвен. Все считают сейчас, что я с диким взором ломлюсь с треском через леса или пробираюсь по уши в грязи по одному из флоридских болот, но уж никак не загораю в обнимку с хорошенькой девушкой. Это не вызовет подозрений, не так ли? Так что придвиньтесь, леди.

– Как бы мне хотелось, чтобы этот револьвер был у меня, – тихо сказала она.

– Не сомневаюсь. Придвиньтесь. Она придвинулась. Я вздрогнул, когда ее голое плечо соприкоснулось с моим. Я попытался представить, что бы чувствовал, будь я красивой молоденькой девушкой и окажись в компании убийцы, но быстро бросил это занятие – я не был ни девушкой, ни даже молодым и красивым. Я продемонстрировал девушке револьвер под пальто, лежавшем на моих коленях, и откинулся на сиденье, чтобы насладиться легким ветерком с моря, который смягчал жаркие лучи солнца, просачивавшиеся сквозь пожелтевшие кроны пальм. Но чувствовалось, что солнце недолго будет припекать, поскольку легкий ветерок, притянутый с моря иссушенной землей, был чуть влажным, а белые облачка над морем уже сгущались в серые тучи.

Это мне не очень-то нравилось – нужно было оправдание, чтобы продолжать носить на голове платок.

Минут через десять с юга подъехала черная полицейская машина. Я наблюдал в зеркало, как она притормозила, двое полицейских выглянули и быстро осмотрели стоянку. Видно было, что они не ожидали наткнуться здесь на что-либо интересное, и машина рванула дальше, едва успев притормозить.

Надежда в серых ясных глазах девушки угасла, как пламя задутой свечи, но через полчаса снова вернулась к ней – двое казавшихся крутыми ребятами полицейских на мотоциклах одновременно въехали под арку, одновременно остановились и одновременно заглушили двигатели. Через несколько секунд они слезли с мотоциклов, поставили их на подножки и двинулись к машинам.

Один из них держал револьвер наготове.

Они начали свой обход с ближайшей к выезду машины и, бегло осмотрев ее, долго молча пронизывали взглядами пассажиров. Они ничего не объясняли и не извинялись – выглядели так, как могут выглядеть полицейские, узнавшие о том, что кто-то стрелял в полицейского и тот умирает или уже умер.

Внезапно они пропустили две или три машины и пошли прямо к нам, по крайней мере мне так показалось. Но они обошли нашу машину и направились к «форду», который стоял слева впереди. Когда они проходили мимо, я почувствовал, что девушка напряглась и набрала воздуха в грудь.

– Не делайте этого! – Я обхватил ее рукой и сильно прижал к себе. Она вскрикнула от боли. Один из полицейских оглянулся, увидел прижавшуюся ко мне девушку и отвернулся, прокомментировав то, что, как ему показалось, он видел, отнюдь не шепотом. В обычной ситуации это побудило бы меня к действию, но сейчас я пропустил его замечание мимо ушей.

Отпустив девушку, я увидел, что она покраснела почти до ключиц.

Прижатая к моей груди, она не могла дышать, но, думаю, покраснела она из-за замечания полицейского. Дикими глазами смотрела она на меня, впервые перестав бояться и решив драться.

– Я собираюсь выдать вас, – сказала она мягко, но решительно. Сдайтесь.

Полицейский уже проверил «форд». Его хозяин носил зеленую куртку такого же как у меня оттенка и глубоко надвинутую на глаза шляпу. Я разглядел его, когда он въехал на стоянку, – у него были темные волосы и усы. Полицейские дальше не пошли. Они стояли ярдах в пяти от нас, но рев драглайнов заглушал наши голоса.

– Не будьте дурой, – тихо сказал я. – У меня револьвер.

– Ага, и в нем всего один патрон. Она не ошибалась. Две пули остались в здании суда, одна – в колесе «студебекера» судьи, и две я выпустил по гнавшейся за нами полицейской машине.

– Хорошо считаете, да? – пробормотал я. – У вас будет много времени, чтобы попрактиковаться в счете в больнице после того, как хирурги спасут вам жизнь. Если смогут.

Она посмотрела на меня, открыла было рот, но ничего не сказала.

– Одна маленькая пулька, но какую огромную рану она может сделать. Вы же слышали, как я объяснял этому дураку Доннелли, что может сделать пуля с мягкой головкой. Я выстрелю вам в тазовую кость. Вы понимаете, что это означает? – В моем голосе звучала сильная угроза. – Пуля разнесет эту кость вдребезги, ее невозможно будет собрать. Это означает, что вы никогда не сможете ходить, мисс Рутвен. Вы никогда не сможете бегать, танцевать, плавать или кататься на лошади. Всю оставшуюся жизнь вам придется волочить ваше прекрасное тело на паре костылей или в инвалидном кресле. И все время вы будете чувствовать боль, всю оставшуюся жизнь. Вам все еще хочется позвать полицейских?

Она ничего не ответила. Ее лицо и даже губы побледнели.

– Вы верите мне? – мягко спросил я.

– Верю.

– И что?

– Ничего, я собираюсь позвать полицейских, – ответила она просто. Может, вы и сделаете меня калекой, но они точно достанут вас. И тогда вы больше никогда не сможете убивать. Я должна это сделать.

– Ваши благородные побуждения делают вам честь, мисс Рутвен.

Насмешка, звучавшая в моем голосе, никак не отражала моих мыслей. Она намеревалась сделать то, чего я делать не стал бы.

– Давайте, зовите их Посмотрите, как они будут умирать.

Она непонимающе уставилась на меня.

– О чем вы? У вас всего один патрон.

– И он больше не предназначается вам. Как только вы вякнете, леди, тот полицейский с револьвером в руке получит пулю. Точно в грудь. Я хорошо стреляю из этих кольтов. Вы видели, как я выстрелом выбил пистолет из руки шерифа. Но я не собираюсь рисковать, поэтому только в грудь. Затем я наставлю револьвер на другого полицейского. С ним не будет проблем. Его револьвер все еще в кобуре, а кобура застегнута. Но он знает, что я убийца, и не знает, что у меня больше нет патронов. Отберу у него револьвер, шлепну его и уеду. – Я улыбнулся. – Не думаю, что кто-нибудь попытается остановить меня.

– Но я скажу, что у вас нет патронов. Я скажу…

– Вам достанется первой, леди. Один удар локтем в солнечное сплетение, и минут пять вы будете не в состоянии что-либо сказать.

Она помолчала, затем тихо спросила:

– Вы ведь не сделаете этого? Ведь правда же?

– Есть только один способ узнать ответ на этот вопрос.

– Я ненавижу вас, – сказала она безжизненным голосом. Ее ясные серые глаза потемнели от безысходности и поражения. – Никогда не думала, что возненавижу кого-нибудь так сильно. Это пугает меня.

– Продолжайте бояться и останетесь живы.

Я следил за тем, как полицейские закончили обход стоянки, медленно подошли к мотоциклам и уехали. Вечерело. Драглайны неутомимо прокладывали дорогу в море. Машины приезжали и уезжали, но больше уезжали, и вскоре на стоянке осталось лишь две машины – наша и «форд», принадлежавший человеку в зеленом пальто. Небо стало сине-фиолетовым, и хлынул дождь. Он хлынул с неистовством субтропических дождей. И пока мне удалось установить на место откидной верх кузова, я промок так, будто искупался в море. Я поднял боковые стекла и посмотрел в зеркало. Все мое лицо покрылось темными полосами – тушь с волос смыло почти полностью. Как можно тщательней я обтерся носовым платком и посмотрел на часы. Из-за затянувших все небо туч вечер наступил раньше. Машины уже ехали по шоссе с включенными фарами, хотя ночь еще не наступила. Я завел двигатель.

– Вы же собирались ждать, пока не стемнеет, – с удивлением сказала девушка. Может, она надеялась, что снова приедут полицейские, и поумнее.

– Собирался, – согласился я. – Но к этому времени мистер Брукс должен уже танцевать и петь на шоссе в нескольких милях отсюда. Его язык будет очень выразительным.

– Мистер Брукс? – По ее тону я понял, что она действительно посчитала меня сумасшедшим.

– Из Питсбурга, штат Калифорния, – ответил я и постучал пальцем по табличке на рулевой колонке. – Издалека же надо приехать, чтобы твою машину угнали. – Дождь выбивал по брезентовой крыше машины пулеметную дробь. – Вы же не думаете, что он все еще жарит мясо на пляже?

Я выехал на шоссе и свернул направо. Когда она снова заговорила, я уже точно знал, что она считает меня спятившим.

– В Марбл-Спрингз? – Она замолчала. – Вы что, намерены вернуться туда?

Это был и вопрос и утверждение.

– Ага, в мотель «Ла Контесса». Туда, где полиция схватила меня. Я оставил там кое-какие вещи и хочу забрать их.

На этот раз она ничего не сказала. Возможно, подумала, что «спятил» совершенно неподходящее слово. Я стащил косынку с головы. В сгущавшейся темноте белое пятно на моей голове было более подозрительным, чем рыжие волосы.

– Там они будут искать меня в самую последнюю очередь. И я собираюсь провести там эту ночь, возможно, несколько ночей – до тех пор, пока не найду лодку, на которой смогу уплыть отсюда. И вы будете со мной. – Ее невольное восклицание я проигнорировал. – Тогда, из аптеки, я звонил в мотель и поинтересовался, свободен ли четырнадцатый номер; они ответили, что свободен, и я попросил забронировать его, поскольку мои друзья, которые останавливались в мотеле, сказали, что из этого номера открывается отличный вид на окрестности. Из этого номера действительно открывается самый красивый вид. К тому же это самый уединенный номер, в самом торце здания со стороны моря, а рядом – кладовка, куда положили мои вещи, когда полицейские заграбастали меня. Плюс там есть маленький гараж, в который я могу поставить машину, и никто не станет задавать мне вопросы.

Мы проехали милю, две, три, а она все молчала. Она надела свою зеленую блузку, но блузка эта представляла собой всего лишь кружевную полоску ткани, а девушка промокла так же, как и я, и теперь вся дрожала от холода. Из-за дождя посвежело. Мы уже подъезжали к Марбл-Спрингз, когда она заговорила.

– Вы не сможете остановиться в мотеле. Как вам это удастся? Вам придется зарегистрироваться, или взять ключ, или пойти в ресторан, вы же не можете просто…

– Могу. Я попросил их приготовить для нас номер, оставить ключи в воротах гаража и двери номера. Я сказал, что мы зарегистрируемся позже. И еще я сообщил им, что мы проделали за сегодня долгий путь, очень устали и хотели бы, чтобы нам накрыли стол в номере и не мешали. Я сказал администратору, что у нас медовый месяц. Мне кажется, она поняла, почему мы просим не мешать нам.

К мотелю мы подъехали раньше, чем она нашла ответ. Я въехал в красивые покрашенные в сиреневый цвет ворота, подъехал к центральному корпусу и остановил машину прямо под ярким фонарем, который создавал столь резкие тени, что мои рыжие волосы невозможно было разглядеть. У входа стоял негр, одетый в сиреневую с голубым униформу с золотыми пуговицами, которую мог создать только дальтоник, никогда не снимающий дымчатых очков.

– Как добраться до четырнадцатого номера?

– Мистер Брукс? – Я кивнул. – Все ключи в дверях, езжайте прямо, пожалуйста.

– Спасибо. – Я поглядел на него. Седой, согнутый временем, худой. Его выцветшие старые глаза были затуманенными зеркалами, в которых отражались тысячи горечей и несбывшихся надежд. – Как вас зовут?

– Чарльз, сэр.

– Я хочу виски, Чарльз. – Я протянул ему деньги. – Скотч, пожалуйста, не бурбон, и бренди. Вы можете это сделать?

– Конечно, сэр.

– Спасибо. Я включил скорость и покатил вдоль корпуса к четырнадцатому номеру – в конце узкого полуострова между заливом слева и неправильной формы бассейном справа. Гараж был открыт. Я въехал, выключил фары, прикрыл ворота и зажег свет.

В дальнем конце гаража находилась дверь в уютную и прекрасно оборудованную кухню. Дверь из кухни вела в спальню, которая служила одновременно и гостиной. Сиреневый ковер, сиреневые драпировки, сиреневые покрывала на кровати, сиреневые покрывала на креслах – все мучительно сиреневое. Кто-то просто обожал сиреневый цвет. В этой комнате было две двери: левая вела в ванную, а в дальнем конце комнаты – в коридор.

Я сразу выскочил в этот коридор, таща девушку за собой. Кладовка, футах в шести от нашей двери, была не заперта. Мой чемодан лежал там, где его оставили. Я притащил его в комнату, открыл и собирался уже вывалить его содержимое на кровать, когда в дверь постучали.

– Это, должно быть, Чарльз, – прошептал я. – Откройте дверь, отойдите назад, возьмите бутылки и скажите, что сдачу он может оставить себе. Не пытайтесь шепнуть ему что-нибудь, подать знаки или выскочить в коридор. Я буду следить за вами из ванной и, если что – выстрелю в спину.

Она и не пыталась что-либо предпринять – слишком замерзла и вымоталась за этот день. Старик передал ей бутылки, взял сдачу, удивленно поблагодарил и мягко закрыл за собой дверь.

– Вы замерзли, дрожите – я не хочу, чтобы мой страховой полис заработал пневмонию. – Я достал пару стаканов. – Немного бренди, мисс Рутвен, затем горячая ванна. В моем чемодане вы, может быть, найдете что-нибудь сухое.

– Вы очень любезны, но я только выпью.

– А ванну принимать не будете?

– Нет. – Она немного помолчала, и по появившемуся в ее глазах блеску я понял, что ошибся, посчитав ее слишком уставшей. – Хотя, пожалуй, приму.

Я подождал, пока она выпьет бренди, поставил чемодан на пол в ванной и пропустил ее.

– Только, пожалуйста, не всю ночь. Я голоден.

Она закрыла дверь на замок. Послышался шум наполнявшей ванну воды.

Затем плеск. Все это должно было убаюкать мои подозрения. Потом я услышал, как она вытирается, а минутой позже до меня донесся шум спускаемой из ванны воды. Я тихонько отошел от двери, прошел через две кухонные двери и вошел в гараж как раз тогда, когда она открыла окно ванной. Я схватил ее за руку, как только она опустилась на пол, свободной рукой зажал ей рот, чтобы она не закричала, и повел обратно в номер.

Закрыв кухонную дверь, я посмотрел на девушку. Она надела одну из моих белых рубашек, заправив ее в широкую юбку в сборку. В глазах ее стояли слезы, на лице ясно читалась досада от неудачи, но все равно лицо ее дышало красотой. Хотя мы провели вместе много часов, я рассмотрел ее только сейчас.

У нее были чудесные густые волосы, заплетенные в косы, но она никогда не победила бы в конкурсе красоты на звание «Мисс Америка». Она даже не смогла бы участвовать в конкурсе «Мисс Марбл-Спрингз». В ее лице просматривались славянские черты. Слишком скуластое лицо со слишком большим ртом, слишком широко расставленными глазами и курносым носом. У нее было подвижное и умное лицо, и досада на нем, думаю, легко сменилась бы приветливостью, исчезни усталость и страх. В те дни, когда я мечтал об уюте в собственном доме с камином, она могла бы прекрасно вписаться в мои мечты.

Я стоял, испытывая легкую жалость к ней и к себе, и внезапно почувствовал холодный сквознячок. Тянуло из двери ванной, которая еще десять секунд назад была закрыта на ключ. Сейчас она была открыта.

Глава 3

Мне не надо было видеть широко раскрывшихся глаз девушки, чтобы понять, что сквозняк мне не померещился. Клуб пара, выкатившийся из ванной, был слишком большим, чтобы просочиться через замочную скважину. Я медленно повернулся, держа руки подальше от револьвера. Потом я, может, и попытаюсь сделать что-нибудь умное, а сейчас не стоило умничать.

Сначала я увидел пистолет. И не такой, какой носят новички, а большой черный маузер калибра 7,63 миллиметра. Весьма экономичное оружие – пуля насквозь прошивает сразу троих.

Потом я увидел, что дверной проем, казалось, стал уже, чем раньше.

Его плечи были лишь чуть-чуть уже, чем проем, и только потому, что проем был очень широким. Шляпой он касался притолоки.

Затем я разглядел: это он был за рулем «форда», стоявшего рядом с нашей машиной на обзорной площадке. Левой рукой он закрыл за собой дверь в ванную.

– Не надо оставлять открытыми окна. Дай-ка мне свой револьвер. – Он говорил тихим глубоким голосом, в котором не чувствовалось угрозы.

– Револьвер? – я постарался показать, что озадачен.

– Послушай, Толбот, – произнес он любезным тоном. – Я думаю, мы оба профессионалы. И оставим эти ненужные разговоры. Револьвер. Эта та штучка, которая лежит у тебя в правом кармане пальто. Вытащи его большим и указательным пальцами левой руки. Вот так. Теперь брось его на ковер.

Спасибо.

Не дожидаясь подсказки, я ногой откинул револьвер к нему. Мне не хотелось, чтобы он посчитал меня непрофессионалом.

– А теперь сядь, – приказал он.

Он улыбнулся мне, и я убедился, что его лицо нельзя было назвать полным, оно было просто широким. Узкие усики и тонкий, почти греческий нос казались не к месту на этом лице, так же как и веселые морщинки около глаз и рта. Я не придал большого значения этим морщинкам, поскольку он, быть может, любил улыбаться, когда бил кого-нибудь пистолетом по голове.

– Ты опознал меня на стоянке? – поинтересовался я.

– Нет. Левой рукой он вытащил из кольта оставшийся патрон и небрежно бросил револьвер точно в находившуюся в десяти футах корзину для мусора.

Он проделал это так, будто мог повторить это с той же точностью десять раз из десяти. Все, что этот человек ни захочет сделать, получится. Если он мог сделать подобное левой рукой, что же он может правой?

– До того как заметил тебя на стоянке, я никогда не видел тебя и не слышал о тебе, – продолжил он. – Но я видел эту молодую леди и слышал о ней сто раз. Ты – англичанин, иначе бы тоже слышал о ней. Ты не первый, кого она обвела вокруг пальца. Никакой косметики, волосы заплетены в косы… Так выглядят и ведут себя только тогда, когда отказываются от борьбы или когда уже не с кем бороться. – Он посмотрел на девушку и снова улыбнулся. – А Мери Блэр Рутвен не с кем бороться. Когда ты признан в обществе и у тебя такой отец, то ты можешь обойтись без прически, сделанной у лучших мастеров, потому что это – для тех, кто нуждается в этом.

– А кто ее старик?

– Какое невежество! Блэр Рутвен, генерал Блэр Рутвен. Ты слышал о четырехстах семействах? Так вот, он возглавляет этот список. Ты слышал о «Мейфлауэр»? Так вот, это его предки дали английским колонистам разрешение высадиться. И он самый богатый нефтепромышленник в США. Богаче его, быть может, только Пол Гетти.

Я никак не прокомментировал его слова – не мог подобрать ничего подходящего к случаю. Интересно, что он сказал бы, поделись я с ним своими мечтами о доме, уюте, жене – наследнице мультимиллионера. Вместо этого я сказал:

– Там, на стоянке, в твоей машине работал радиоприемник передавали новости…

– Именно так, – весело согласился он.

– Кто вы? – Впервые после его появления заговорила Мери Блэр Рутвен, и сразу стало видно: она принадлежит к семье, возглавляющей первую десятку из списка четырехсот семей. Она не падала в обморок, не шептала ломающимся голосом: «Слава богу!», не ударилась в слезы и не повисла на шее своего спасителя. Она просто, как равному, улыбнулась ему и спросила:

– Кто вы?

– Яблонски, мисс. Герман Яблонски.

– Твои предки тоже прибыли на «Мейфлауэр»? – произнес я с мрачным видом, затем оценивающе посмотрел на девушку. – Миллионы и миллионы долларов, да? Большая куча денег. Этим-то и объясняется присутствие Валентино.

– Валентино? – Было видно, что она все еще считает меня сумасшедшим.

– Горилла с кривым лицом, которая сидела за вами в зале суда. Если ваш старик так же хорошо разбирается в нефтяных скважинах, как в телохранителях, то скоро вы будете нищей.

– Обычно не он… – Она прикусила губу, и что-то похожее на боль мелькнуло в ее ясных серых глазах. – Мистер Яблонски, я ваша должница.

Яблонски снова улыбнулся, но ничего не сказал. Он выудил пачку сигарет, щелкнул по донышку, прихватил зубами сигарету, прикурил и бросил пачку и спички мне. Вот так работают первоклассные ребята сегодня цивилизованные, вежливые, обращающие внимание на любые мелочи. Они могли бы заставить громил 30-х годов почувствовать себя немного несчастными и обиженными богом людьми. Все это делало человека, подобного Яблонски, намного более опасным. Такой человек похож на айсберг. Семь восьмых его смертельно опасных возможностей не видны. Громилам прошлых времен не стоило бы даже и пытаться справиться с ним.

– Насколько я понимаю, вы в любой момент готовы стрелять, продолжила Мери Блэр. – Я имею в виду – может ли этот человек со мной что-нибудь сделать сейчас?

– Ничего он не сможет сделать, – заверил ее Яблонски.

– Спасибо. – Она облегченно вздохнула, как будто только сейчас поверила, что все ее страхи кончились, и пошла к телефону. – Я позвоню в полицию.

– Нет, – спокойно ответил Яблонски.

Она застыла на месте:

– Простите?

– Я сказал – нет. Никаких телефонов, никакой полиции. Я думаю, мы не станем вмешивать сюда закон.

– Что все это значит?

Я снова увидел два красных пятнышка на ее щеках. До этого их появление обусловливалось страхом, но сейчас их, похоже, вызвал гнев.

Когда у твоего старика столько нефтяных скважин, что он сбился со счета, люди редко перечат тебе.

– Мы должны вызвать полицию, – начала она медленно и терпеливо, как человек, объясняющий что-то ребенку. – Этот человек – уголовник, разыскиваемый уголовник, и убийца. Он убил человека в Лондоне.

– И в Марбл-Спрингз, – спокойно добавил Яблонски. – Патрульный Доннелли умер сегодня в пять сорок вечера.

– Доннелли умер? – Ее голос сорвался на шепот. – Вы уверены в этом?

– Это передали в шестичасовых новостях. Передали до того, как я увидел вас на стоянке. Хирурги, переливание крови и прочее там – в общем, он умер.

– Ужасно. – Она посмотрела на меня, но мельком, потому что больше не могла видеть меня. – И вы говорите не вызывать полицию? Что вы хотите этим сказать?

– То, что сказал, – ответил Яблонски. – Никаких слуг закона.

– У мистера Яблонски есть свои соображения на этот счет, мисс Рутвен, – сухо сказал я.

– Твой приговор предрешен, – ответил Яблонски без эмоций. – Для человека, которому осталось жить три недели, ты воспринимаешь вещи весьма хладнокровно. Не трогайте телефон, мисс.

– Вы же не будете стрелять в меня? – Она уже подошла к телефону. – Вы же не убийца?

– Я не буду стрелять в вас, – согласился он. – Да мне и не надо.

Он вдруг оказался рядом с ней, сделав всего три шага. Он мог двигаться быстро и тихо, как кот. Отняв у нее телефонную трубку, он усадил ее в кресло рядом со мной. Она попыталась вырвать руку, но Яблонски даже не заметил этого.

– Ты не хочешь впутывать закон, да? – задумчиво произнес я. – Это весьма странно, дружок.

– Считаешь, что мне не нужна их компания? – вкрадчиво произнес он. Думаешь, что мне не очень хочется воспользоваться этим пистолетом?

– Вот именно.

– Я бы не ставил на это, – улыбнулся он. Но я поставил. Мои ноги были поджаты, а руки лежали на подлокотниках кресла. Спинка кресла упиралась в стену, и я прыгнул к нему, решив врезать ему под ложечку.

Но не достал его. Меня интересовало, что он может сделать своей правой рукой, и теперь я знал что. Правой рукой он может перебросить пистолет в левую и врезать летящему к нему человеку по голове быстрее, чем кто-либо, кого я встречал. Он явно ждал от меня чего-нибудь подобного, но все равно это смотрелось красиво.

На меня снова и снова брызгали холодной водой. Я со стоном сел и попытался дотронуться до головы, но когда руки у вас связаны, сделать это невозможно, а посему я оставил свою голову в покое, с большим трудом поднялся на ноги, опираясь связанными руками на стену, и доковылял до ближайшего кресла. Глянув на Яблонски, я увидел, что он накручивает на ствол маузера черный металлический цилиндр. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Он всегда улыбался.

– В следующий раз мне может не повезти, – сказал он застенчиво.

Я бросил на него злой взгляд.

– Мисс Рутвен, – продолжил он. – Я собираюсь воспользоваться телефоном.

– А зачем вы мне говорите об этом?

Она воспользовалась моими манерами, но ей они не подходили.

– Я собираюсь позвонить вашему отцу и хочу, чтобы вы дали мне номер телефона. В телефонной книге его явно не будет.

– А зачем вам звонить ему?

– За нашего друга назначили награду, – уклончиво ответил Яблонски. Об этом сообщили сразу же после сообщения о смерти Доннелли. Власти штата заплатят пять тысяч долларов за любую информацию, которая может привести к аресту Джона Монтегю Толбота, – он улыбнулся мне. – Монтегю, да? Думаю, мне это нравится больше, чем Сесл.

– Давай, продолжай, – холодно сказал я.

– Они, должно быть, открыли охотничий сезон на мистера Толбота, продолжал Яблонски. – И хотят заполучить его живым или мертвым – все равно в каком виде. А генерал Рутвен удвоил награду.

– Десять тысяч долларов? – спросил я.

– Десять тысяч.

– Скряга, – проворчал я.

– По последним подсчетам, старик Рутвен стоит двести восемьдесят пять миллионов долларов. Он мог бы предложить и больше, – рассудительно согласился Яблонски. – Итого, пятнадцать тысяч. А что такое пятнадцать тысяч?

– Продолжайте, – потребовала девушка.

– Он сможет получить свою дочку обратно за пятьдесят тысяч баков", невозмутимо сказал Яблонски.

– Пятьдесят тысяч! – Девушка задохнулась от изумления. Будь она такой же бедной, как я, то я еще понял бы ее изумление.

Яблонски кивнул:

– Плюс, конечно, еще пятнадцать тысяч, которые я как примерный гражданин получу за выдачу Толбота.

– Кто вы? – вопросила девушка дрожащим голосом. Казалось, она не может больше выносить этого. – Кто вы?

– Я парень, который хочет… дайте сообразить… Да, шестьдесят пять тысяч баков.

– Но это же вымогательство!

– Вымогательство? – удивленно переспросил Яблонски. – Вам надо получше ознакомиться с законами, девушка. С точки зрения закона деньги, полученные в результате вымогательства, – это взятка за молчание, это деньги, полученные путем угрозы рассказать всем, каким негодяем является лицо, подвергшееся вымогательству. Генералу Рутвену есть что скрывать?

Сомневаюсь. Вы также можете сказать, что вымогательство – это требование денег путем угрозы. А где здесь угроза? Я не угрожаю вам. Если ваш старик не заплатит, я просто уйду и оставлю вас здесь с Толботом. Кто сможет упрекнуть меня? Я боюсь Толбота. Он – опасный человек, он – убийца.

– Но тогда вы не получите ничего.

– Получу, – чувствовалось, что Яблонски доволен. Я пытался представить себе ситуацию, в которой этот человек суетился бы или чувствовал бы себя неуверенно, но не мог. – Это была всего лишь угроза.

Ваш старик не осмелится поставить на то, что я не поступлю таким образом.

Он заплатит в лучшем виде.

– Похищение преследуется по федеральным законам, – медленно начала девушка.

– Да, – весело согласился Яблонски, – электрический стул или газовая камера, но это – для Толбота: он похитил вас, а я говорю лишь о том, что уйду, оставив вас с ним. Никакого похищения. – Его голос зазвучал твердо.

– В каком отеле остановился ваш отец?

– Он не в отеле, – ровным и безжизненным голосом ответила девушка. Он на Х-13.

– Изъясняйтесь попонятней, – отрывисто потребовал Яблонски.

– Х-13 – это одна из его нефтяных вышек, она расположена в заливе, двадцать, может, пятнадцать миль отсюда.

– В заливе? Вы имеете в виду одну из этих плавучих платформ для бурения на нефть? Я думал, что они стоят в дельтах рек в Луизиане.

– Они теперь везде – в Миссисипи, Алабаме и Флориде. У папы есть одна около Ки-Уэста. И они не плавают, они… Да какая разница! Он на Х-13. – И телефонной связи с ним нет?

– Есть, подводный кабель и радиосвязь из офиса на берегу.

– О радиосвязи не может быть и речи. Слишком многие могут подслушать.

Позвоним по телефону. Просто попросим оператора соединить нас с Х-13.

Ладно?

Она молча кивнула. Яблонски подошел к телефону, попросил оператора коммутатора мотеля соединить его с телефонной станцией, затем попросил соединить его с Х-13 и стал, насвистывая, ждать ответа. Внезапно в голову ему пришла какая-то мысль.

– На чем ваш отец добирается до вышки?

– На катере или вертолете. Обычно на вертолете.

– А в каком отеле он останавливается на берегу?

– Он не останавливается в отеле. Он останавливается в обычном фамильном доме. Он постоянно арендует участок земли в двух милях к югу от Марбл-Спрингз.

Яблонски кивнул и снова засвистел. Отсутствующим взглядом он смотрел куда-то в потолок, но когда я в порядке эксперимента чуть двинул ногой, он моментально глянул на меня. Мери Рутвен заметила мое движение и моментальное переключение внимания Яблонски, и на какое-то мгновение наши глаза встретились. В ее глазах не было симпатии, по я немного поиграл воображением, и мне показалось, что я заметил в ее глазах проблеск симпатии. Мы находились в одной лодке и быстро тонули.

Свист прекратился. На звонок ответили, и Яблонски сказал:

– Я хочу поговорить с генералом Рутвеном. Срочно. Речь идет о… Понимаю, понимаю.

– Он положил трубку и посмотрел на Мери Рутвен. – Ваш отец уехал с Х-13 в четыре часа вечера и пока не вернулся. Они сказали, что он не вернется, пока не найдут вас. Похоже, голос крови нефтью не заглушить. Это облегчает мне жизнь.

Он набрал номер, который ему дали люди с нефтяной вышки, и снова попросил подозвать генерала. Его соединили с генералом Рутвеном почти сразу, и он, не теряя времени, взял быка за рога.

– Генерал Блэр Рутвен? У меня есть для вас новости, генерал. Хорошие и плохие. Рядом со мной ваша дочь – это хорошие новости. Плохие же заключаются в том, что ее возвращение обойдется вам в пятьдесят тысяч баков, – Яблонски замолчал и стал слушать, покачивая маузером на указательном пальце и, как всегда, улыбаясь.

– Нет, генерал, я не Толбот, но Толбот со мной. Я убедил его, что весьма бесчеловечно далее разлучать отца и дочь. Вы знаете Толбота, генерал, или слышали о нем. Мне стоило трудов уговорить его. Трудов на пятьдесят тысяч долларов.