Текст книги "Как я читала Евангелие"

Мы привыкли пользоваться словом «евангелие» в собирательном значении. Это связано с другим словом: «четвероевангелие». Четыре евангелия, от Матфея, Луки, Марка и Иоанна при формировании единой христианской церкви получили статус «канонических» и были включены в Новый Завет. Признанные единственно правильными, они в своей правильности считаются равнозначными. Когда говорят «Евангелие», то подразумевают их всех вместе.

Но существовали также другие евангелия, и их было множество. Все они, кроме новозаветных, стали считаться апокрифами, то есть источниками неправильных сведений об Иисусе и его проповедях, и были запрещены для употребления.

Та единая церковь, для которой был произведен выбор правильных евангелий, потом раскололась на две ветви: католическую и православную. От этих ветвей отходили свои ответвления. В новых общинах и движениях происходили разногласия, иногда приводившие к их полному отмежеванию друг от друга. Но все разновидности христианства признавали своим первоисточником новозаветное четвероевангелие. Другие евангелия оставались апокрифами и, когда попадали в руки служителей церкви, уничтожались как «пагубные источники фальсификации» христианской веры. Мы можем знать только о тех из них, которые каким-то чудом сохранились до нашего времени.

При научном изучении библейских текстов возникла гипотеза о существовании утраченного сборника изречений Иисуса, которым пользовались независимо друг от друга евангелисты Матфей и Лука22
  Авторство всех четырех евангелистов – условное. Историками христианства установлено, что тексты евангелий Нового Заветы не могли быть написаны при их жизни и на самом деле им приписаны. Это уже не отрицают и церковные богословы.


[Закрыть]. Дело в том, что многое из того, что говорит Иисус евангелиях от Матфея и Луки, совпадает чуть ли не дословно. Это навело на мысль, что во второй половине I века, когда (предположительно) появились эти два евангелия, существовал авторитетный «источник Q», откуда их авторами были взяты высказывания Иисуса. Возникло даже предположение, что такой сборник и сам был евангелием.

Последнее, впрочем, расценивалось как нечто весьма сомнительное: в христианском рукописном наследии не было примеров евангелия, состоявшего только из изречений Иисуса. И потому считалось, что евангелие – это обязательно рассказ об Иисусе Христе, к которому могут быть добавлены выдержки из его проповедей, а не какой-то там «цитатник».

Положение изменилось в 1945 году. Тогда у египетского местечка Наг-Хамади были найдены христианские рукописи I – III веков в списках IV века, предположительно из первого христианского монастыря, основанного отцом-пустынником Пахомием Великим. Этот монастырь находился недалеко от местонахождения тех рукописей, а их захоронение могло быть связано с указом Александрийского митрополита Афанасия об уничтожении неканонических текстов, которое относится как раз к IV веку.

Среди рукописей, найденных в Наг-Хаммади, было Евангелие от Фомы, и оно как раз содержало в себе только изречения Иисуса – т. н. «логии». Среди его 114 логий около трети почти полностью или частично совпадают с изречениями Иисуса в Евангелиях от Матфея и Луки, и, похоже, взяты из того же не дошедшего до нас «источник Q». Для христианских конфессий и их богословов эта находка ничего не меняла: евангелие от Фомы и все другие тексты из Наг-Хамади виделись им такими же апокрифами, как все другие. Для научной общественности и всех тех, кто не придерживается церковных доктрин, рукописи Наг-Хамади значат много.

Во-первых, это, наконец, доказывает, что и в самом деле существовали такие евангелия, которые передавали только духовное учение Иисуса. То, что они были, до этого только предполагалось, теперь же тому появилось доказательство. И еще одно важное обстоятельство: Евангелие от Фомы так же как и три новозаветных евангелия, приписано апостолу, а это значит, что оно являлось для первых последователей Иисуса авторитетным источником.

Евангелие в переводе с древнегреческого означает «благая весть». В чем она заключается?

На это в христианстве имеются два ответа. Первый ответ такой: это возвещение Царства Божьего, которое исходит от самого Иисуса.

Благую весть в христианстве понимают еще и по-другому: как спасение человечества от грехов, ради чего Иисус принял смерть на кресте. Об этом тоже сказано в Евангелии, но сказано не самим Иисусом, а теми, кто о нем рассказывает. Вот, например, как это возвещается в Евангелии от Иоанна:

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия». Иоан.

3:16—18

Для большинства неверующих оба значения благой вести звучат как эхо далеких от них мифов. Как с этим быть? Я думаю, как и везде в Евангелии – ориентироваться на слова самого Иисуса. И разобраться, что он называл Царством Божьим.

Вот как Иисус высказывается об этом Царстве в Евангелии от Матфея (в этом евангелии Царство Божье чаще называется Царством Небесным):

«Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его».

Мф.13:31—32

Такие высказывания называются «притчами». Ими Иисус пользовался очень часто. Эту особенность замечали и его ученики.

«И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им?

Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют».

Мф. 13:10,13

«Они» – это его современники, у которых «огрубело сердце», и смыслы происходящего они прямо и непосредственно не воспринимают. Но могут его уловить через образные сравнения – метафоры. Ими пользовались духовные учителя и в других культурах. Но здесь есть одна проблема: есть метафоры, понятные во все времена, а есть метафоры, привязанные к своему времени.

Огромное дерево, выросшее из зернышка-крупинки – метафора, смысл которой поймет любой человек, когда бы и где бы он ни жил. Другое дело – Царство небесное. Что может сказать такая метафора современному неверующему или верующему без религиозной принадлежности, для кого небо – это только небо? Скорее всего, такой человек подумает, что речь идет о загробной жизни, и почувствует отчуждение. И такое чувство он испытает не раз при чтении Евангелия. От его образности веет духом ближневосточной культуры далекой от нас эпохи. Где-то он совместим с духом нашего времени, а где-то – нет.

Всякая эпоха вырабатывает свой язык понятий для осмысления ценностей жизни, как временных, так и вечных. Меняются общество и обстоятельства жизни людей, меняются сами люди, меняются их ментальность и лексикон. Не каждый может уловить смысл и значение духовных архаизмов. В каких-то из них он легче проглядывается, в каких-то – труднее.

2. Интерес к своим корням и Евангелие

Впервые я взяла в руки Библию будучи студенткой филфака МГУ. Произошло это в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (тогда – Библиотеки имени Ленина), где я собирала материал для своей дипломной работы. Ее темой был древнерусский апокриф «Хождение Богородицы по мукам», и у меня, как будущего специалиста, был туда доступ.

Библия в дореволюционном издании стояла на одной из полок в читальном зале этого отдела, чего в общих читальных залах в советское время быть просто не могло. Я могла читать ее хоть каждый день, но такого желания у меня не было. И для дипломной работы этого не требовалось, но однажды меня взяло любопытство. Тогда я и открыла Евангелие от Матфея – первую книгу Нового Завета.

Я все еще хорошо помню, как все было. Вот я начинаю пробираться сквозь родословную Иисуса, обстоятельства его рождения, события его юности, ожидая чего-то исключительного – эпизодов или высказываний, которые оправдали бы советский запрет на распространение Библии. Вот Иисус пришел к Иоанну Крестителю, и тот его крестил, вот Иисус уединился в пустыне и выиграл единоборство с дьяволом. Вот он, наконец, стал проповедовать. И что же он первым делом сказал? То, что услышал от Иоанна Крестителя: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Здесь я потеряла терпение и остановилась.

У Иоанна Крестителя я эти слова проскочила, как скорый поезд промежуточный полустанок. Но то, что их повторил Иисус, меня задело. Ну, во-первых, сам факт, что он повторяет чужие слова, а не говорит свое. В мои 20 лет мне такое не нравилось уже по определению.

Ну, а во-вторых, сами эти слова. Уже одно это «покайтесь». Публичные покаяния у меня ассоциировались со сталинскими процессами конца 30-х годов, о которых я начиталась в самиздате. Ну, а «приблизилось Царство Небесное» я восприняла как обещание рая. Рай мне был не нужен.

В следующий раз я открыла Евангелие через 30 лет. Оказавшись перед новым витком жизни, я взялась снова прочитать Матфея – как минимум его. На то была уже другая причина: меня стали больше, чем прежде, интересовать свои корни. Типично для этой жизненной фазы.

Теперь я вижу, что интерес к своим корням, уходящим в глубину русской культуры, я чувствовала и в юности – как иначе объяснить мою увлеченность древнерусской словесностью? Но одно дело интерес, другое – потребность. А потребность у меня была совершенно в другом – в путешествиях. Обычных путешествиях по миру, с помощью поездов и самолетов, и путешествиях ума и души, с помощью книг и живого общения, как это чаще всего и бывает в таком возрасте. Окажись мое первое знакомство с Евангелием для меня значимым, я бы раньше открыла его во второй раз. Может быть, я открывала бы его потом еще и еще, чтобы найти в нем для себя внутреннюю опору или мудрые мысли в решающие моменты жизни, как, собственно, и должно в идеале складываться отношение с духовным источником собственной культуры. Но первое прочтение Евангелия оставило меня с чувствами разочарования и скуки. Я думала найти в нем большее.

А что я, собственно говоря, хотела там для себя найти? Этого я и сама не знала. Меня подвело к Библии любопытство. Она была тогда под запретом, а запретный плод, по идее, должен быть сладким. Но Евангелие от Матфея оказалось для меня на пробу не сладким, а кислым, и все получилось, как с кислым яблоком – соблазнился, надкусил и отбросил. Если бы у меня кроме любопытства была еще какая-то личная цель при первом чтении Евангелия, дело бы, скорее всего, кончилось как-то иначе. Так это и получилось во второй раз, когда я задалась целью понять свои «корни».

В Евангелии от Матфея о Царстве Небесном (у других евангелистов оно – Царство Божье, и я буду называть его дальше только так33
  Считается, что Евангелие от Матфея было адресовано еврейским последователям Иисуса. Евреи избегали употребления слова «бог» и заменяли его символическими обозначениями, как например, «небеса». Так что, «Царство Небесное» – синоним «Царства Божьего».


[Закрыть]) можно найти лишь притчи. Каждая из них дает увидеть это Царство иначе, добавляя к его характеристике какую-то новую особенность. Ну, а о чем все же говорится, можно только догадываться. Похоже, что понять Иисуса было трудно и его современникам. То, что вопросы о Царстве Божьем, возникали, и их было много, доносит до нас Евангелие от Луки. Там же и разъяснение, которое в Евангелии от Матфея отсутствует:

«…не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть».

Лука 17:20—21

Если сказать, что внутри нас живет «дух», то эту мысль поймут все, кто бы во что бы ни верил, да и неверующие ее по-своему поймут. Размежевание по вере происходит, когда «духу» дается какое-то определение. Или же если то, что в нас живет, получает какое-то специфическое название, которое не говорит за себя.

Таким названием было для меня «Царство Божье». Я воспринимала его как непроницаемый религиозный архаизм и спотыкалась о него, как о камень, всякий раз, когда оно попадалось мне при чтении Евангелия. Это выражение, конечно же, вызывало во мне какое-то представление, но мне мешала упаковка его значения. Я могла о нем только догадываться, чувствовать же его я не могла.

Богословское толкование этого понятия мне было не нужно. Я занималась самоисследованием, а не изучением Евангелия. Мне хотелось почувствовать то, что названо в Евангелии «Царством Божьим». Для этой цели я стала искать этому названию синонимы.

Из всех более-менее сносных вариантов, я выбрала сначала слово «запредельное». Оно прямо обозначает явления за пределами нашего восприятия. Такое же значение имеет и академический термин «трансцендентное (пространство)», но то и плохо, что он академический. В уста Иисуса его не вложишь.

Я заменила Царство Небесное в притче о горчичном зерне на Запредельное (чтобы оно больше соответствовало своему назначению, я решила писать его с большой буквы) и чуть подправила текст стилистически. Цель была одна: узнать, скажет ли мне эта притча больше в таком варианте.

Вот что получилось:

«Запредельное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы запредельные и укрываются в ветвях его».

Можно спросить, а как это понимать: «посеять Запредельное»? А так же, как и «посеять Царство Небесное». Интуитивно, как и всякое иносказание.

Хотя мне этот обновленный текст пришелся и по душе, я все же стала искать дальше. Вот еще 4 модификации все той же притчи, с заменой «Царства Небесного» соответственно на «Вечное», «Неугасимый Свет», «Несказанную Мудрость» и «Великую Неизвестность».

«Вечное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Вечности и укрываются в ветвях его.

Неугасимый Свет подобен зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Света и укрываются в ветвях его.

Несказанная Мудрость подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Мудрости и укрываются в ветвях его.

Великая Неизвестность подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы неизвестные и укрываются в ветвях его».

Надо сказать, что все 5 вариантов мне нравились, и нравятся мне до сих пор. «Запредельное», «Вечное», «Неугасимый Свет», «Несказанная Мудрость», «Великая Неизвестность» – как ни назови, это то, что невидимо присутствует в жизни и в нас самих. И если мы это в себе заметили и стали уделять ему внимание, оно становится «горчичным зерном» с огромной потенцией роста. Ну, а «птицы» – это озарения: гениальные мысли и творческое вдохновение. Так я это понимаю.

Но после моих экспериментов произошло, опять же, нечто интересное: мне расхотелось пользоваться синонимами, которые я нашла.

Обнаружилось, что после переиначивания притчи о горчичном зерне мне перестали мешать исконные евангельские выражения «Царство Небесное» и «Царство Божье». Заменив их своими синонимами раз-два, я больше не стала это делать. В речь мою они не вошли, но при чтении евангельских текстов прежняя проблема пропала.

Так что же в результате получилось? Может быть, не надо было искать других слов? Уверена, что надо.

Иносказания воспринимаются человеком мертвыми и пустыми, если их смысл не резонирует в его сознании, даже если и понятен. Почему не резонирует – другой вопрос, речь идет сейчас только о результате восприятия. И об изменении восприятия. Оно произошло, когда я заменила «Царство Божье» словами и выражениями, которые могла воспринимать не только умозрительно, но и чувственно. И оказалось, что синоним может передать свою живую вибрацию архаизму, который он временно заменил, и оживить его для того, кто произвел эту замену. Так я понимаю сдвиг в моем отношении к «Царству Божьему» в результате моих экспериментов.

Языкам и личным лексиконам свойственно быть разными. И если кто-то спотыкается о слова, которые сам не употребляет, то надо, как я думаю, находить им параллельные выражения того же значения в собственном речевом запасе.

Все, что я слышу о необходимости некого правильного восприятия и толкования Евангелия, для меня лично не убедительно. Не для прилежного изучения его слов говорил в свое время с людьми Иисус, а для того, чтобы в их души упали «горчичные зерна» духовной мудрости и проросли. Ну, а «дух дышит, где хочет» (Ин.3:8).

Сначала я воспринимала Евангелие, как раз и навсегда сотканное полотно, плотное и грубоватое, и не видела точек соприкосновения своего внутреннего мира с его содержанием. Отчуждение стало пропадать, когда я начала к нему относиться как к живой ткани смыслов и значений.

3. Свой христианский багаж: самоисследование

То, что существует, как-то себя проявляет. Как могут давать о себе знать корни сознания?

Например, через резонанс, о котором уже не раз говорилось выше.

Латинский глагол resono, от которого происходит это слово, означает «звучу в ответ», «откликаюсь». В глубинах нашего сознания много cлов и образов, вошедших в него незаметно для нас. И если мы сталкиваемся с ними снова, то можем почувствовать где-то внутри резонанс.

Обычно он слаб и смутен, и мы не придаем ему значения. Другое дело, если наше внимание сфокусировано на наших внутренних реакциях. Эту разницу я обнаружила сразу же, когда стала читать Евангелие таким образом.

Как природное явление, резонанс – это отклик какой-либо колебательной системы на воздействие с частотой, близкой к частоте её собственных колебаний. Наша память – тоже «колебательная система».

Я читала Евангелие с карандашом. То, что мне было близко, я отмечала крестиком. В то время компьютеры только начали входить в практику, и я действовала по старинке. Вспоминаю об этом без сожаления. С компьютером это было бы удобнее и быстрее. Но с такими книгами, как Евангелие, как раз хорошо работать медленно и с некоторой дозой трудоемкости, способствующей вдумчивости.

Я прочитала сначала Евангелие от Матфея, отметив у него где-то около сорока мест, на которых по разным причинам остановилось мое внимание. Одни из них чем-то меня удивили, другие – тронули, третьи – навели на размышления. Это был первый круг отбора. Результат меня порадовал – я нашла для себя у Матфея больше, чем я думала.

Но сорок цитат, причем, только в одном евангелии, – это было много. Я намеревалась выбрать из Евангелия всего несколько цитат – ровно столько, сколько я могла бы сразу запомнить: 3—5 высказываний, не больше.

Это должны были быть такие высказывания, которые я ощущала бы как что-то родное – что-то вроде «горстки своей земли». Корням нужна почва, потому и такая символика. К тому же, был такой обычай в России: отправляясь в дальние края, брать с собой в мешочке горсть землицы, где стоит родной дом.

Путешествовать я люблю, и путешествовать не только по миру. Мне интересны духовные традиции других культур, и это тоже «дальние страны». Отправляясь туда, совсем неплохо иметь с собой «горстку своей земли».

После чтения Евангелий от Марка, Луки и Иоанна моя подборка цитат удвоилась. Извлечь из такого количества 3—5 изречений с особым для меня значением стало еще труднее. В символике Евангелия хлеб и вино – одни из самых известных образов. В моей первой подборке были и хлеб – пища для ума, и вино – будоражащие душу слова. Я решила отделить одно от другого.

В поисках «вина» я могла бы просто просмотреть отмеченные места и выбрать среди них те, которые произвели на меня особое впечатление. Но я поступила по-другому: все изречения, где стоял мой крестик, я еще раз переписала.

Если переписываешь от руки какой-то текст, то лучше в него вникаешь. Собирая отдельно изречения, которые говорили мне больше других, я одновременно отмечала, какие из них вызывают во мне больший резонанс, и потом выделила среди них пять самых главных – разумеется, самых главных для меня. «Мое» в христианстве – это в первую очередь они.

Конечно же, не у каждого есть потребность в каком-то методе, чтобы уяснить для себя личное отношение к Евангелию. Идти своим путем и идти как получится – тоже хороший выбор. Для тех же, кому может быть интересен мой опыт в этом деле, я расскажу теперь о своем способе самоисследования в структурной форме.

Не буду больше говорить о «христианских корнях» – такое выражение подойдет не всем. Обозначу цель такого самоисследования нейтрально: выявление точек соприкосновения своего сознания с христианской философией жизни, какой она предстает в проповедях Иисуса.

Среди его изречений всегда найдется, по меньшей мере, одно, которое выделится среди других – как-то чем-то заденет, то есть вызовет резонанс. Такой резонанс может ощущаться случайным, а может вызвать чувство внутреннего родства, или какое-то другое чувство. Если собственная реакция станет неясной, а ясности хочется, то искать ее надо отдельно и другим способом. Цель же этого самоисследования – всего лишь установление точек соприкосновения своих взглядов на жизнь с теми, которые проповедовал Иисус.

Не важно, сколько в Евангелии обнаружится мест, вызывающих у тебя какую-либо заметную реакцию. Будет их несколько десятков или всего пять, или вообще только одно, главное будет сделано: близость твоего понимания жизни и евангельского учения станет в той или иной мере конкретизирована, и возникнет какое-никакое представление, насколько она велика. Это будет всего лишь первая попытка обнаружить «свое» в христианстве, и какой бы ни был результат – эта попытка самоценна. Если таких мест немало, то можно построить из них разные композиции – например, на какую-то тему. Или же просто подразделить выбранные высказывания на разные группы по их значимости для себя и для этого составить три свода: большой, основной и главный.

Почему своды? Свод – это сведение в одно целое отдельных текстов, фактов или законов. В то же время свод – это перекрытие, соединяющее стены зданий. А еще это небо: небесный свод. Такой набор значений также позволяет назвать «сводом» и единственное евангельское изречение, если поиск соединительных звеньев между собственной философией жизни и проповедями Иисуса привел именно к такому результату.