Текст книги "Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945"

С высоты четырех метров немец упал на чуть подтопленное водой из реки, густо заросшее здесь камышом дно Камышловского оврага. Следом за ним свалилась и его винтовка. К удивлению Людмилы, работал он не с германским снайперским карабином «Zf.Kar.98k», а с ружьем системы Мосина, имевшим прицел «ПЕ», конечно же, трофейным. Много отличного, совершенно исправного нашего оружия досталось захватчикам в первые месяцы войны.

Теперь для старшего сержанта счет шел на минуты. Людмила быстро обыскала труп, одетый в маскхалат поверх утепленной форменной куртки. Вот его солдатская книжка, вот погоны, обшитые серебряным галуном, – стало быть, ее противник имел звание обер-фельдфебеля, – вот красная с черно-белой окантовкой орденская ленточка из второй петли на куртке, вот и знак ордена «Железный крест». Их она срезала своей острой как бритва «финкой», зная, что капитан Безродный, помощник начальника штаба – два, любит получать подобные сувениры. Они прекрасно дополняют его отчеты о службе полковой разведки.

Кроме того, женщине никогда не помешает запас из бинтов и ваты. Они у фрица есть. Большой пакет – во внутреннем кармане правой полы, пакет поменьше, на пять метров бинта – в правом нагрудном кармане. Есть и подарок для ее дорогого, горячо любимого супруга – плоская мельхиоровая фляга с коньяком, портсигар с сигаретами…

Полковник Алексей Степанович Потапов пользовался большим авторитетом у командования Приморской армии. Бойцы его 79-й морской стрелковой бригады воевали храбро и умело. Бригада прибыла в Севастополь из Новороссийска 21 декабря прошлого года в составе четырех тысяч человек. Ее сразу отправили на боевые позиции в третьем секторе обороны. В тот же день морские пехотинцы геройской атакой выбили немцев с высоты 192,0 на южном склоне Камышловского оврага.

Потапов, сидя за столом, рассматривал солдатскую книжку гитлеровского снайпера, приложенный к ней перевод и орден «Железный крест». Перед ним, вытянувшись по стойке «смирно», стояли старший сержант Павличенко и сержант Седых. Они просидели в мерзлой крымской земле больше двух суток, толком не спали и не ели. Но сейчас по приказу полковника их накормили горячим обедом в офицерской столовой, дали возможность помыться и переодеться.

В солдатской книжке говорилось о том, что обер-фельдфебель Гельмут Боммель, инструктор стрелковой школы, полмесяца назад прибывший из Берлина, прикомандирован к 121-му полку 50-й Бранденбургской пехотной дивизии. До того он воевал в Польше, Бельгии и Франции. Счет уничтоженных солдат и офицеров противника превышал у него двести человек, и за таковые подвиги фюрер наградил меткого стрелка дважды: орденом «Железный крест» 1-й и 2-й степени.

У Людмилы Павличенко вражеский снайпер-ас был 227-м по счету, но она никаких правительственных наград не имела. Полковник Потапов обратил на это внимание и задал старшему сержанту вопрос. Однако бывшая студентка истфака КГУ не очень-то любила разговоры с высоким начальством. Полугодовое пребывание в армии уже научило ее сдержанности и осторожности. Хотя раньше она была человеком веселым, остроумным и, как говорится, за словом в карман не лезла.

Потапов, офицер многоопытный, все понял и без объяснений. Он повез снайперов с докладом об их успехе прямо в штаб Приморской армии, к генерал-майору Петрову. Чем руководствовались командир первого батальона старший лейтенант Дромин и командир 54-го полка майор Петраш, упорно обходя наградами старшего сержанта Павличенко, полковник Потапов не знал, но хотел немедленно исправить допущенную по отношению к ней несправедливость. Это у него получилось. Тем более, что Главнокомандующий Приморской армии и сам вспомнил смелую девушку-снайпера, приезжавшую к нему еще под Одессой за именной винтовкой.

По приказу генерал-майора политотдел издал специальный «Боевой листок» для распространения во всех воинских соединениях, защищавших Севастополь, с рассказом о том, как снайперы 54-го полка победили в поединке фашистского аса, приехавшего в Крым из Берлина.

Через неделю Людмилу на позициях второй роты нашел корреспондент городской газеты «Маяк Коммуны» Иосиф Гуревич. Затем к ней явился, чтобы взять интервью, сотрудник редакции флотской газеты «Красный черноморец», известный в городе журналист Владимир Апошанский. Старший сержант излагала всем одну и ту же историю: что в политотделе армии, что представителям местной прессы. Результат, однако, ее удивил.

Корреспонденты не пожалели красок для Гельмута Боммеля: толстый, как жаба, водянистые глаза, желтые волосы, тяжелая челюсть. Цифры в его солдатской книжке они прочитали по-разному: «Боевой листок» – 500 уничтоженных солдат и офицеров, что весомее звучит для пропаганды; Гуревич – 400; Апошанский, как человек военный и сведущий во фронтовых реалиях, – около 300. Воинское звание немца тоже вызвало затруднения: он у них и обер-ефрейтор, и унтер-офицер, и фельдфебель.

Совершенно не устроила журналистов слишком простая на их взгляд история с Камышловским мостом. Они представляли себе снайперскую дуэль по-другому. Например, так: «Медленно, нехотя туман рассеялся, засветлело, и Павличенко увидела, как прячась за манекен коряги, снайпер передвигался едва заметными толчками. Все ближе и ближе к ней. Она двинулась навстречу. Одеревеневшее тело стало тяжелым и неповоротливым. Сантиметр за сантиметром преодолевая холодную каменистую подстилку, держа винтовку перед собой, Люда не отрывала глаз от оптического прицела…» (до сих пор выставлено в Интернете на сайте «Снайпер Людмила Павличенко». – А. Б.).

Возможно, старший сержант некоторым образом и сама способствовала появлению этой ахинеи. Она не рассказывала пишущей братии никаких подробностей о работе сверхметкого стрелка на огневой позиции, о своем оружии, о правилах маскировки, о законах баллистики, о полете пули к назначенной цели. В годы борьбы с фашизмом это было запретное для обычных, не прошедших специальную подготовку людей, военное знание.

Зато фотографии получились очень хорошо.

Фронтовые фотографы и кинооператоры снимали Люду с разных ракурсов. Один из них, по фамилии Микоша, выбирая лучшую точку для съемки, даже заставил снайпера взобраться на дерево с «СВТ-40» в руках. Напрасно она уверяла его, что никогда не стреляет в крымском лесу с деревьев, что самозарядная винтовка Токарева – ее парадное, наградное, а вовсе не рабочее оружие. Микоша стоял на своем, и старший сержант, посмеиваясь над этим маленьким, но чрезвычайно самоуверенным мужичком, в конце концов согласилась (снимок также выставлен в Интернете. – А. Б.).

О макияже, укладке волос и о новом, по фигуре сшитом обмундировании, в данном случае не могло быть и речи. Однако ее природная красота в подобных ухищрениях не нуждалась. После новой встречи с Иваном Ефимовичем Петровым, который сказал снайперу добрые слова, поблагодарил за проявленные в боях с гитлеровцами стойкость и мужество, пообещал, что ни старший лейтенант Дромин, ни майор Петраш впредь на представление к наградам влиять не будут, Людмила испытала настоящий прилив бодрости и вдохновения. Глаза у нее на всех фотографиях искрились радостью, были веселыми и задорными. Штабные пропагандисты признали, что Павличенко невероятно фотогенична и обаятельна.

Привлекательная девушка с оружием в руках на листовке – это военная пропаганда по-русски, и она, вероятно, более действенна (по крайней мере в СССР), чем цветные открытки с полуголыми американскими красотками в купальниках, рассылаемые солдатам армии США на Рождество.

Впоследствии таких листовок было выпущено пять видов, и каждая – многотысячным тиражом – для распространения на фронте (причем одна – на грузинском языке). Лучшего снайпера 25-й Чапаевской дивизии не только фотографировали, но и рисовали художники. Совершенно очевидно, что письменные обращения к согражданам Людмила сама не составляла. Это делали от ее имени сотрудники Главного политического управления РККА, умелые пропагандисты и агитаторы. О том, что ярая ненависть и другие сильные чувства не могут быть помощниками сверхметкого стрелка и прямо-таки противопоказаны ему, они, конечно, не догадывались.

Вот полный текст одной из листовок:

«Смерть немецким оккупантам!

Доблестный снайпер Людмила Михайловна ПАВЛИЧЕНКО.

Верная дочь Ленинско-Сталинского комсомола, она вступила в ряды Красной Армии добровольцем в первые дни Великой Отечественной войны.

Огнем своей винтовки Людмила Павличенко уничтожила под Одессой и Севастополем 309 немцев.

“Это самое верное и правильное отношение к немцам. Если их сразу не убьешь, то беды потом не оберешься”, – писала она однажды своей матери.

Высокое воинское мастерство и отвага Людмилы Павличенко вдохновляют на подвиги тысячи снайперов Красной Армии – стахановцев фронта.

Воины Красной Армии! Истребляйте врагов так же беспощадно, как истребляет их Людмила Павличенко!

БЕЙ ВРАГА БЕЗ ПРОМАХА!

Когда я проходила по улицам Севастополя, меня всегда останавливали ребятишки и деловито спрашивали:

– Сколько вчера убила?

Я обстоятельно докладывала им о своей работе снайпера. Однажды мне пришлось им честно сказать, что я уже несколько дней не стреляла по врагам.

– Плохо, – в один голос сказали ребятишки. А один, самый маленький, сурово добавил:

– Очень плохо. ФАШИСТОВ НАДО УБИВАТЬ КАЖДЫЙ ДЕНЬ.

Он верно сказал, этот маленький суровый севастополец. С того памятного дня, когда фашистские разбойники ворвались в мою страну, каждый прожитый мною день был наполнен одной лишь мыслью, одним желанием – убить врага.

Когда я пошла воевать, у меня была только злость на немцев за то, что они нарушили нашу мирную жизнь, за то, что они напали на нас. Но то, что я увидела потом, породило во мне чувство такой неугасимой ненависти, что ее трудно выразить чем-нибудь иным, кроме как пулей в сердце фашиста.

В отбитой у врага деревне я видела труп тринадцатилетней девочки. Ее зарезали фашисты. Мерзавцы – так они демонстрировали свое умение владеть штыком! Я видела мозги на стене дома, а рядом труп трехлетнего ребенка. Немцы жили в этом доме. Ребенок капризничал, плакал. Он помешал отдыху этих зверей. Они даже не позволили матери похоронить свое дитя. Бедная женщина сошла с ума.

Я видела расстрелянную учительницу. Тело ее лежало у обочины дороги, по которой бежали от нас немцы. Офицер хотел изнасиловать ее. Гордая русская женщина предпочла смерть позору. Она ударила фашистскую свинью по морде. Офицер застрелил ее, надругался над трупом.

Они ничем не гнушаются, немецкие солдаты и офицеры. Все человеческое им чуждо. Нет слова в нашем языке, которое бы определило их подлую сущность. Что можно сказать о немце, в сумке которого я нашла отнятую у нашего ребенка куклу и игрушечные часики? Разве можно назвать его человеком, воином? Нет! Это – бешеный шакал, которого надо уничтожить ради спасения наших детей! Тогда народ скажет тебе: ты действительно ненавидишь врага. Если ты еще не умеешь уничтожать врагов, научись. В этом сейчас твой священный долг перед Родиной, перед твоей матерью, перед твоей женой и детьми.

Ненависть многому учит. Она научила меня убивать врагов. Я – снайпер. Под Одессой и Севастополем я уничтожила из своей снайперской винтовки 309 фашистов. Ненависть обострила мое зрение и слух, сделала меня хитрой и ловкой, ненависть научила маскироваться и обманывать врага, вовремя разгадывать его хитрость и уловки. Ненависть научила меня по нескольку суток терпеливо охотиться за вражескими снайперами.

Ничем нельзя утолить жажду мести. Пока хоть один захватчик ходит по нашей земле, я буду думать только об одном: убить врага. И только об одном буду говорить своим друзьям по борьбе, своим согражданам: убей фашиста! Снайпер младший лейтенант Людмила Павличенко. Издание Главного Политического Управления РККА. 1942 год»[14]14
  Документ предоставлен Государственным музеем героической обороны и освобождения Севастополя.


[Закрыть].

Между тем весна 1942 года в Севастополе выдалась относительно спокойная и тихая.

Блокада и артобстрелы продолжалась, но активных боевых действий гитлеровцы не вели. Севастопольцы понемногу наводили порядок в своем разоренном городе. По призыву Городского комитета обороны они несколько раз выходили на субботники: расчистили дворы, сожгли мусор, собравшийся на улицах за зиму, засыпали землей и камнями воронки от снарядов и бомб, разобрали завалы, закрыли досками и фанерой выбитые окна на первых этажах домов, покрасили заборы и скамейки в скверах и парках, побелили стволы деревьев и даже высадили кое-где на клумбах цветы. По главным улицам снова стал ходить трамвай, открылись магазины, столовые, бани, парикмахерские, фотоателье.

С февраля в помещении картинной галереи на улице Фрунзе начала действовать музейная выставка «Героическая оборона Севастополя». Туда собрали обломки вражеских самолетов, трофейное оружие и знамена, письма немецких солдат и офицеров, пленных или убитых, документы о зверствах оккупантов. Выставили здесь и стенды, посвященные разным воинским частям, защищающим город, портреты наиболее отличившихся участников боев. Например, Героя Советского Союза летчика Якова Иванова, дважды осуществившего в небе воздушный таран.

Выставка пользовалась огромной популярностью.

Ее посещали не только жители города, но и фронтовики, приезжавшие с боевых позиций, раненые из госпиталей. Людмила, каждую неделю пользуясь суточным отпуском, положенным снайперам, тоже заходила сюда. Здесь она имела удовольствие видеть собственную фотографию, снабженную весьма лестной для нее подписью.

Поскольку борьба с захватчиками приобрела устойчивый позиционный характер, то на первое место в ней, вполне естественно, выдвинулись сверхметкие стрелки. Военные советы Черноморского флота и Приморской армии для лучшей организации этого движения и обмена опытом 16 марта провели слет севастопольских снайперов. На слете присутствовали командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, командующий Приморской армией генерал-майор И. Е. Петров, член Военного совета флота дивизионный комиссар И. И. Азаров, член Военного совета армии бригадный комиссар М. Г. Кузнецов. Основной доклад сделал исполняющий обязанности начальника штаба Приморской армии генерал-майор В. Ф. Воробьев.

Список выступающих в прениях составили заранее и утвердили в политотделе. Его по праву возглавляла старший сержант 54-го стрелкового полка Людмила Михайловна Павличенко с личным счетом в 254 вражеских солдата и офицера. Вторым шел старшина 7-й бригады морской пехоты Ной Адамия со счетом в 165 человек, третьим – ефрейтор 456-го полка НКВД, бывший пограничник Иван Левкин со счетом в 88 человек, четвертым – его однополчанин и тоже ефрейтор Иван Богатырь со счетом в 73 человека.

– Нам дали высокое звание – стахановцы фронта, – сказала на слете Павличенко. – Не уроним этой чести… Сейчас мой счет истребленных фашистов остановился на 254. Обязуюсь перед вами, товарищи, что в ближайшие дни на прикладе моей винтовки, где я ставлю отметки об уничтоженных фрицах, будет красоваться цифра 300…

Сверхметкие стрелки, почувствовав заботу командования, не ударили в грязь лицом. Сводки об их достижениях стали регулярными:

31 марта – за сутки убито 32 немецких солдата и офицера; 3 апреля – 18; 4 апреля – 26; 6 апреля – 25; 7 апреля – 26; 8 апреля – 66; 9 апреля – 56; 10 апреля – 108; 11 апреля – 53; 14 апреля – 55; 15 апреля – 50; 18 апреля – 83; 19 апреля – 65 немецких солдат и офицеров.

Имеются и общие подсчеты. Они свидетельствуют о том, что снайперское движение в Севастополе весной 1942 года ширилось и достигало заметных результатов. Так, если за 30 дней апреля снайперы уничтожили 1492 врага, то только за первые 10 дней мая – уже 1019…

Севастопольцы не унывали и с надеждой смотрели в будущее. Им казалось, что победа близка. Но в Крыму свершилась очередная военная катастрофа, в которой были виновны высшие руководители, в частности, командующий Крымским фронтом генерал-лейтенант Д. Т. Козлов и представитель Ставки армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис. Немцы внезапно нанесли мощный удар по Керченской группировке наших войск, достаточно крупной и хорошо вооруженной. Не выдержав нападения, ее воинские части покатились от Керчи на восток, к проливу между крымским и кавказским берегами. Гитлеровцы заняли Керчь 15 мая. Им достались большие трофеи.

Теперь третий штурм Севастополя был неизбежен.

Учитывая опыт прежних, неудачных сражений с защитниками города, командование Одиннадцатой германской армии тщательно к нему подготовилось. На позициях было сосредоточено более двух тысяч артиллерийских орудий и минометов разных калибров. В течении Второй мировой войны немцы ни разу еще не применяли артиллерию столь массировано, как под Севастополем. Общее количество боевых самолетов у них достигало 1060, в том числе – 700 бомбардировщиков и 200 истребителей. Всего же численность сил противника составила 203 800 человек.

Войска Севастопольского оборонительного района имели немногим более 100 тысяч человек, по количеству самолетов уступали немцам примерно в десять раз (116 боевых машин), по артиллерии – почти в три раза (455 орудий Приморской армии, 151 орудие калибра 100–305 мм береговой обороны, около 100 зенитных пушек)…

Людмила Павличенко по-прежнему являлась командиром снайперского взвода во второй роте первого батальона 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. «Разинцы», будучи в составе 25-й дивизии, все так же занимали позиции в третьем секторе обороны города, на Мекензиевых горах.

Весной старший сержант пережила тяжелую утрату. Ее муж Алексей Киценко, получив смертельное ранение, скончался у нее на руках в госпитале, после длительной, но безнадежной операции. Он был похоронен с воинскими почестями на Братском кладбище 5 марта. Снайпер не хотела верить в его смерть и с трудом оправилась от этого удара. У Павличенко обострилась болезнь, приобретенная на фронте и весьма обычная для снайперов – реактивный невроз (тремор рук, бессонница, депрессия).

Она писала матери:

«…Как у вас дела?

Сегодня переведу 200 рублей на мелкие расходы. Посылаю каждому из вас по карточке. Моржику – настоящую Люду. Я лечусь, ехать на курорт не захотела, лежу тут в госпитале. Ничего мне не надо, все у меня есть, так что, мама, о посылках не думай.

Домой приеду после войны. Раньше не ждите. Дела мои идут, вернее, едут неплохо. Получила медаль “За боевые заслуги” и к маю, наверное, орден (орден Ленина. – А. Б.) Так что, Ленусь, разрешаю это дело на Первое мая спрыснуть.

Ленусь, передо мной лежит стих. Как хорошо в нем сказано:

 
“Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди…
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой.
Просто ты умела ждать,
Как никто другой…”
 

Видно, он почувствовал на себе. Вот так, Ленусь.

Трудно тебе понять, как жаль, что нет Лени (то есть Алексея Киценко. – А. Б.) Когда вырвешься, посмотришь: одинокая могилка. Вот Леня часто спасал меня своей любовью, а какая забота! Меня в одном из наступлений ранило, идти я не могла, как бережно он меня нес. А кругом военный концерт. С какой любовью и каким диссонансом звучали его слова: “Люся, потерпи. Люся, ты должна быть живой”. Ну а вот я его не уберегла. На войне беречь трудно. Ну, об этом хватит. После тебя, Ленусь, это – самое светлое и дорогое. Война – пробный камень для каждого человека…»[15]15
  Из письма Л. М. Павличенко родителям. Центральный музей Вооруженных Сил РФ. Ф. № 4/18679.


[Закрыть]

Продолжалась и переписка Людмилы со старшей сестрой. Ей она о своих переживаниях не сообщала, а старалась рассказать подробнее о военной службе в Севастополе:

«Здравствуй, Валюнчик!

Не сердись на меня за мою лень. Твой курилка жив и здоров “уполне”. В отношении табачка – он-то у меня есть, а вот тебе прислать трудновато. Давай договоримся, я за тебя курить буду, а ты этим пока удовольствуйся. Сегодня написала письмо маме, в твою (бывшую и мою) комсомольскую организацию… Ты просишь сообщения о моих “боевых делах”, у меня их сейчас нет – лечусь. Могу вспомнить старое. Представь себе: декабрь месяц, снег, небольшой мороз, на мне поверх всяких фуфаек и шинели – белый маскировочный халат под цвет снега, и вот лежу три часа, надоело, фрицев нет, холод загнал их поглубже в землю. Вернулась на свою передовую, взяла 10 гранат плюс пистолет и пошла прямо на фрицев еще с одним старшим сержантом. Мы забросали фрицев гранатами и спокойно вернулись к себе, а фрицы с перепугу открыли такую стрельбу, что идти обратно во весь рост нельзя было. На обратном пути встретили фрицевскую разведку, принять бой нельзя было. Но ничего, дали им на закуску. Одного убили, 2 ранили, остальные разбежались. Ну, бывали дела и похлеще, но о них потом. Как твое житье-бытье, как дела дома, почему не пишете? Пиши чаще… С нервами дело паршивое, восстанавливать трудно. Дрожит рука. Ничего, пройдет. Дорогая Валюшка, будь хорошей моей девочкой, пиши. Посылаю карточку. Целую тебя крепко-крепко. Твоя Люда. 18/V-1942»[16]16
  Письмо Л. М. Павличенко старшей сестре В. М. Беловой. Центральный музей Вооруженных Сил РФ. Ф. № 4/18682.


[Закрыть].

Третий и последний штурм города-крепости начался рано утром 7 июня 1942 года.

Гитлеровцы обрушили тысячи снарядов, мин и бомб на защитников Севастополя в четыре часа утра. Ураганный огонь артиллерии и массированный налет авиации длился около шестидесяти минут. Тем, кто прятался в глубоких, хорошо оборудованных блиндажах, окопах и щелях, показалось, будто возле города произошло извержение вулкана. Столбы дыма, гарь от пожаров, поднятая взрывами вверх земля – все это образовало над боевыми позициями советских войск огромное черное облако. Яркое летнее солнце едва виднелось сквозь него. Рев авиационных моторов, свист бомб, грохот разрывов сопровождали вражескую огневую подготовку и звучали какой-то неимоверной, дикой какофонией.

В штабе Одиннадцатой германской армии полагали, что после таковой замечательной акции на советских позициях в живых мало кто останется. Даже если это случится, то уцелевшие бойцы будут деморализованы и никакого сопротивления доблестным немецким дивизиям не окажут.

Около пяти часов утра 7 июня 1942 года, когда артналет завершился, вражеская пехота при поддержке боевой техники пошла в атаку.

Давно не наблюдала Людмила подобной картины.

Жаркий летний день только занимался. Легкий ветерок уносил клочья черного дыма, земля и пыль понемногу оседали. В тишине, наступившей после адского грохота, в долине реки Бельбек двигались вперед танки. За ними густыми цепями, выпрямившись во весь рост, шагали солдаты, раздетые до пояса. Там были и группы стрелков с винтовками, и группы автоматчиков, вооруженные пистолетами-пулеметами «МР-40».

В бинокль снайпер Люда видела серые, искаженные злобными гримасами лица, крепко сбитые, еще не загорелые тела. Они шагали, спотыкаясь о камни, задевая друг друга плечами, пересмеиваясь, переговариваясь, иногда перекидывая с руки на руку винтовки. Офицеры им объяснили, что после такого массированного артналета в русских траншеях мало кто мог остаться в живых, а если и остался, то деморализован и сопротивляться не будет.

Однако блиндажи, траншеи, пулеметные гнезда севастопольцы оборудовали отлично и прятались в них, пока не прозвучал сигнал тревоги. Солдаты заняли свои места на огневом рубеже и приготовились к отражению атаки. Теперь старший сержант положила на бруствер «СВТ-40». Пришло ее время. Люда проверила, крепко ли присоединен магазин на десять патронов, сняла кожаные колпачки с окуляров оптического прицела и заглянула в него, чтобы приблизительно узнать дистанцию до первой шеренги фрицев.

Павличенко всегда объясняла подчиненным четыре простейшие снайперские правила и требовала их запоминать, как дважды два. Первое: если выравнивающая, или горизонтальная, нить прицела закрывает фигуру двигающегося пехотинца до колен, это – 250 метров. Второе: если фигура закрыта до пояса, это – 400 метров. Третье: если фигура закрыта до плеч, это – 600 метров. Четвертое: если полностью, то это – 750 метров. Но все равно командир стреляет первым, и это – сигнал для остальных.

В окуляр прицела попал человек, шагающий на левом фланге шеренги с пистолетом в руке. Она предположила, что он – офицер, то есть наиболее важная из рекомендованных снайперу мишеней. Людмила прицелилась и нажала на спусковой крючок. «Света» стреляла громко и дульную вспышку давала сильную. Однако в большом полевом сражении, а именно такое и разворачивалось сейчас в долине реки Бельбек, это особой роли не играло.

Как будто услышав сигнал, открыла огонь наша артиллерия: 69-й и 99-й гаубичные артполки, дивизионы 905-го, 52-го и 134-го гаубичных полков. Артиллеристы подбили несколько танков, затем нанесли удар по пехотным шеренгам. Вместе с ними громили врага и крупнокалиберные орудия батарей береговой обороны. Снова черный дым поднялся к небу, но на сей раз артналет устроили русские, и от атакующей колонны ничего не осталось.

Только к часу дня гитлеровцы восстановили порядок в своих воинских частях, подкрепили их свежими резервами и возобновили наступление. Предварял его налет авиации. «Юнкерсы» и «Мессершмитты» пикировали на позиции 54-го стрелкового полка, сбрасывали бомбы, поливали окопы очередями из крыльевых пулеметов. «Разин цы» попрятались, однако когда пехотные цепи 50-й и 132-й немецких дивизий снова появились на пологих склонах Камышловского оврага, они взялись за станковые и ручные пулеметы, за самозарядные винтовки и автоматы.

Громким голосом заговорили «СВТ-40» у снайперов Павличенко и Седых. Федор хорошо считать не умел, и старший сержант жестами показывала ему, на какое расстояние надо целиться. Люда предложила своеобразный ход боя: стрелять не по первой, а по второй шеренге, причем метить врагам в живот. Корчась от боли, с криками и громкими стонами фашисты один за другим падали на землю и просили о помощи. Их товарищи из первой шеренги оборачивались, сбивались с ноги, останавливались.

Это вызывало замешательство также и у третьей шеренги. Атака, начавшаяся бодро и энергично на участке перед окопами первого батальона, в конце концов захлебнулась. Конечно, тому в немалой степени способствовали наши пулеметчики и автоматчики.

Ранение в живот тоже, как правило, смертельное. Только смерть наступает не сразу Поздним вечером, когда начало темнеть и сражение прекратилось, трупы немцев пересчитали. Всех, кто имел пулевые отверстия на животе, записали на счет сержантов Павличенко и Седых.

Защитники Севастополя проявляли чудеса храбрости и героизма.

Однако им катастрофически не хватало боеприпасов, вооружения, продовольствия. Подвоз необходимого войскам имущества с Кавказа затрудняли весьма успешные действия фашистской авиации. В июне 1942 года она уже безраздельно господствовала в воздухе, потопив немало гражданских судов и кораблей Черноморского флота. Гитлеровские летчики настолько обнаглели, что стали гоняться за отдельными автомашинами, конными повозками и даже пешеходами, передвигавшимися по территории Севастопольского оборонительного района, расстреливая их с воздуха.

Фрицы, точно крысы, медленно, но неотвратимо вгрызались в советскую оборону, и нашим бойцам приходилось отступать перед их бешеным напором…

Людмила снова попала в дивизионный медсанбат № 47. Она получила контузию и легкое ранение: осколок снаряда, чиркнув по скуле, отсек ей мочку правого уха. Случилось это днем, когда она прибыла по вызову командира полка в штаб. В это время и произошел налет на него. Видимо, работал немецкий корректировщик огня. Слишком уж точно падали здесь тяжелые снаряды.

В пятницу, 19 июня, в Севастополь из Новороссийска прибыли сразу пять подводных лодок. Они доставили в осажденный город 165 тонн боеприпасов, 10 тонн горючего и 10 тонн продовольствия. Обратно в Новороссийск подлодки тоже уходили не пустыми. На них в тыловые госпитали переправляли раненых. По крайней мере, одна из самых больших – Л-4 («Ленинец-4») могла, по расчетам специальной комиссии ВМФ, взять на борт до ста человек. Построенная в 1933 году как подводный минный заградитель, она достигала в длину почти восьмидесяти метров, в ширину – семи метров.

Именно Л-4 ночью разгружалась в Камышовой бухте, и раненым из медсанбата № 47 предоставили на ней места. Их положили на пробковые матрасы, постеленные прямо на палубу в шестом, кормовом отсеке.

Морской поход продолжался трое суток. Ночью лодка шла в надводном положении, днем опускалась на максимальную глубину, но фрицы все равно ее заметили. Катера сбрасывали глубинные бомбы, самолеты – обыкновенные. Под водой их разрывы слышались отчетливо и воспринимались как резкие удары по корпусу боевого корабля.

На закате 22 июля 1942 года Л-4, будучи в надводном положении, вошла в Цемесскую бухту. Город Новороссийск, раскинувшийся по ее берегам на 25 километров, принял отважных севастопольцев радушно. Раненых разместили в трех санитарных «полуторках» и повезли в госпиталь. Людмила, всматриваясь в линию морского горизонта, залитую розовым светом уходящего солнца, и подумать не могла, что этот теплый, ясный, тихий день – ее последний день на войне. Но так оно и было.

В субботу в палаты госпиталя, как всегда, принесли свежие центральные газеты, и старший сержант на первой полосе в «Правде» прочитала сообщение Совинформбюро: «По приказу Верховного командования Красной Армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь. В течение 250 дней героический советский народ с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск. Последние 25 дней противник ожесточенно и беспрерывно штурмовал город с суши и с воздуха…»

На самом деле это Верховное командование оставило, точнее – бросило на произвол судьбы бойцов и командиров Севастопольского оборонительного района, которые собрались на Херсонесском мысу в ожидании переправы на кавказский берег. Но корабли не пришли. Эвакуировать смогли только высший комсостав: генерал-майор Петров вместе со своим штабом ушел на подводной лодке в Новороссийск, вице-адмирал Октябрьский улетел на самолете. Очень много людей пало на крымской земле, в отчаянных схватках с фашистами расстреливая последние патроны. Тысячи и тысячи оказались в плену.

Так, вся 25-я Чапаевская дивизия погибла под Севастополем. Знамена утопили в море, штабные бумаги сожгли на берегу Камышовой бухты, печати закопали в землю неизвестно где. Перестал существовать и 54-й имени Степана Разина стрелковый полк…

В первых числах июля группа защитников Севастополя вместе с генерал-майором Петровым вылетела из Новороссийска в Краснодар, в штаб Северо-Кавказского фронта для представления его Главнокомандующему маршалу С. М. Буденному. Легендарный герой Гражданской войны тепло приветствовал участников второй обороны города. При встрече с ним был решен воспрос и о награждении Людмилы высшим орденом СССР, поскольку наградной лист, оформленный в штабе Приморской армии в апреле, где-то затерялся.