Текст книги "Квантор существования"

В этот вечер голодные сородичи устраивали очередное жертвоприношение, в котором, после изнурительных часов любви ощущала нужду и Рита. И потому она также намеревалась присоединиться к жаждущим свежего «сока» братьям. Вскоре после ужина мадам Ирена и Стас, как главный охотник за головами, спустились в подвал, где уже связанная и готовая к употреблению, трепыхалась сегодняшняя добыча. Жертву требовалось в целости и сохранности поднять наверх, а за разговором любое дело, как известно, и делается веселей.

– Правду наши болтают, что маленькая Ритка попалась на зуб хозяину? Мне, собственно, наплевать, – Стас и в самом деле сплюнул на цементный пол коридорчика, ведущего в глухой подвал, – я просто из праздного любопытства интересуюсь.

– Чем же это Ритка хуже других? Как все, так и она – той же ногой, на те же грабли, – Ирена невесело хохотнула, жутковато в тесном, трубообразном пространстве.

– Да, не говори, что в лоб, что по лбу, один хрен, – будто даже с сочувствием поддакнул бравый охотник Стасик, – только я одного не пойму: чем хозяину такие-то святые мощи приглянулись, а? Это ж не Лерка, ни рожи тебе, ни фигуры на теле?

– Ха, и не ему одному, что примечательно!

– Ну да, кому ж еще? Разве, что нашему Максу? Глядишь, в темноте ее и от Сашка не отличишь. Чистый пацан – в штанах и стриженный, – развеселился своей догадке Стас.

Мадам тем временем уже открывала толстенную, обитую стальной обшивкой дверцу в забетонированную каморку.

– Причем здесь Макс? Глупости какие. Конечно, я не его имела в виду, – Ирена подошла к лежащей на холодном шершавом полу девушке, накрепко обвязанной капроновыми веревками, и легонько пошевелила ее кончиком теннисной туфли, – я говорила о Мишке. О доблестном и многомудром Мишеньке, который гребет под себя, все, что плохо лежит.

– Вечно вы с ним как кошка с собакой. Все ужиться не можете, – развязано и с ленцой ответил Стас. Потом склонился над лежащим телом, – помоги-ка… Вот так.

Вдвоем с мадам они поставили живое угощение на ноги и, крепко подхватив с боков, понесли стоймя между собой, не прекращая, однако, приватной беседы.

– Надеюсь все же в любом случае на твою поддержку. Мы же не чужие друг другу?– проворковала мадам и многозначительно посмотрела на главного охотника.

– О чем речь! Хотя я лично к Мишке претензий не имею. Но и толку мне от него чуть – Мишка мне кровать не греет, – Стас криво усмехнулся своей собственной шутке, – только ты и меня пойми: разборки нам в общине ни к чему. Да и хозяин за такие дела по конфетке не раздаст. И, между прочим, будет прав.

– Я ведь, Стасик, о другом. Если кто из поганых людишек на того же Мишку полезет, я первая за него горло перегрызу, потому что Мишка – свой. На том и стоим, – ответила мадам, твердо и непреклонно, – но нигде не сказано, что каждому из нас запрещено хотеть кусок получше, конечно, без ущерба для дела. Но в том то и суть, что чем больше у тебя дел, тем жирнее кусок.

– Так хозяин и дает всем по справедливости, и даже больше… Осторожней неси, сейчас начнутся ступеньки, – предупредил Стас.

– Хозяин высоко, и значит, о многом судит по тому, кто и о чем ему докладывает, сечешь? – мадам разволновалась так, что даже внезапно встала на месте, от чего их ноша чуть не сверзилась на пол, – А докладывает в основном кто? Мишка, змееныш.

– Ну, не знаю, может ты и права. Отпусти ты эту тушку, дальше сам понесу, – Стас взвалил обмякшее тело на плечо, и зашагал впереди Ирены, – да ты не беспокойся, раз я сказал, что я с тобой, значит и кончено дело. Я к ночи загляну, а?

– Вообще-то я сегодня имела мысль покуролесить в городе. Но ради тебя отменяю.

– И не жалей. Я ведь тебе нужен, кисонька!

На следующее утро полная свежих игристых, как молодое вино, сил, Ритка бесцельно слонялась по дворику, не зная, чем себя занять, и томясь ожиданием и скукой. На кухню идти не хотелось, помогать Тате с уборкой – тем более. Оттого соблазнилась на предложение мадам ехать вместе в город и заняться покупками, под коими мадам Ирена подразумевала захватывающий обряд длительной примерки и необузданного приобретения новых девичьих нарядов. Сочи хоть и не столица, но кое-какой выбор магазинов и, главное, товаров в них имелся, в надежде на богатых кошельками туристов и подруг местных распорядителей.

Расположившись в соседних кабинках, отделенные легкими занавесочками, но все же невидимые друг для друга, товарки прикидывали на себя произведения, пусть не лучшие, парижских и миланских портных и негромко переговаривались.

– Не хотелось бы лезть не в свое дело, но ты уж прости, я скажу, – донесся до Ритки перешедший в доверительный регистр напевный голосок мадам, – конечно, ты и Ян, чувство и все такое прочее… Но, милая моя, нельзя же в угоду личному счастью превращаться в бессердечную эгоистку?

– Мадам Ирена, о чем это вы? – растерялась, но и встревожилась вдруг Рита.

– О, можешь называть меня и просто Ирена, мадам не обязательно. Я считала, мы с тобой подруги, но видимо, ошиблась. Жаль, что ты, детка, мне не доверяешь!

– Не доверяю что? – отупев от неожиданной атаки, бездумно спросила Ритка.

– А ты штучка. Или дурочка, если и в самом деле меня не понимаешь, – личико мадам на миг высунулось из-за занавески и, удостоверившись в том, что и ожидалось и хотелось увидеть, шустро скрылось прочь.

– Ирена, я и взаправду не понимаю. Я хочу быть подруго-ой! – крикнула Рита вслед исчезнувшему личику.

Полураздетая мадам тут же и отдернула разделяющую их преграду и мило улыбнулась девушке:

– Не шуми, я тебе верю, – мадам протянула к Рите руку и поправила шелковую морщинку на ее плече, – чудная кофточка и ладно сидит. Ты в ней просто куколка. И мне жаль Мишку.

– Мишу? Почему? – Ритка неподдельно заинтересовалась и сама, – И причем тут кофточка?

– Кофточка как раз ни при чем. А вот Миша, он переживает по поводу твоего выбора, хоть и ни словом никому не обмолвился. Но мы, близкие ему люди, мы видим и сочувствуем.

– Ох, ну я действительно дура! – Ритка сразу повеселела. Стало приятно и легко, и настороженное напряжение кануло в легкомысленные волны чисто женского тщеславия, – Представь, мне и в голову не приходило, что Миша мог положить на меня глаз! Ну, ничего не замечала, мы ж были с ним как родные, пока он меня учил.

– Вот именно: Мишка тебя учил, учил, а ты от него теперь нос воротишь, – сказала Ирена горько, но не зло, с оттенком легчайшей вселенской скорби.

– Но что же делать? – к Ритке опять вернулся тревожный холодок. Ей, новенькой в общине, совсем не улыбалось навлечь на свою голову осуждение собратьев, и отчаяние самозащиты зазвучало в ее словах, – Миша очень хороший и славный, но ни зачем мне не нужен. Я другого люблю!

– Ну и люби на здоровье! Только хозяин, он и есть хозяин, а Миша – это серьезно. Я бы на твоем месте не бросалась, – предостерегла мадам, – Не остаться бы тебе у разбитого корыта.

– Почему ты думаешь, что у меня с Яном ничего не выйдет? – Ритке стало совсем плохо, внутри обозначился и поднялся к горлу пульсирующий комочек неожиданной боли.

– Я ничего не думаю, я только советую. Тем более что и мое положение из-за тебя, девочка, не ахти какое завидное.

– Но Вам же я ничего плохого не сделала? – прошептала Ритка, уже и пришибленно.

– Нет. Конечно, нет. Но Миша уверен, что именно я приложила руку к твоему успеху в известном тебе кабинете. Что само собой неправда, тебе ли не знать! – мадам имела или изображала, не без дарований, весьма несчастный вид, – Мишка и раньше меня недолюбливал. Из-за моего легкомыслия, наверное. Он такой правильный и серьезный. А теперь, после случившегося, наверняка возненавидит.

Тут мадам замолчала, скорбно стиснув пальцы, прислушалась к себе: не переиграла ли, не выдала ли лишнего. Не хватало еще, чтобы девчонка побежала объясняться с этим скорпионом, подлизой и узурпатором ее законного места подле хозяина.

– Но что же Вы от меня хотите? – направила переменчивый ручеек откровений Рита, догадываясь, что вот теперь и будет сказано нечто.

– А хочу я от тебя, девонька, светлой и нежной взаимности, в смысле дружбы, – зазвучала сладко и нежно мадам, – нравишься ты мне. Верно, что от меня ты зла не видела, одно хорошее. А что в общину, заманила, так то случай, нежданный друг. С каждым могло приключиться. Да ведь ты и не жалеешь! Вот и помоги мне.

– Я с радостью. Только в чем? – спросила Ритка. А готова была сделать для Ирены, многое, так поманило ее многообещающее сердечное тепло, исходившее в эти минуты от мадам, – И что я могу, по сравнению-то с вами?

– Кое-что, можешь, хоть и, понятно, немногое, – ответствовала мадам. И взяла паузу, и держала ее старательно, пока не добилась от своей визави нешуточного внимания, – ты бы при случае поговорила с Мишенькой? О жизни и обо мне.

– Если нужно, я сегодня же пойду к Мише и объяснюсь. Скажу, что Вы ни в чем не виноваты, что даже понятия не имели про меня и хозяина, – заторопилась с ответом Рита, уверенная, что сумела упредить просьбу мадам, и довольная тем, что может оказать ей эту пустяковую услугу.

– Нет, нет, этого как раз делать не надо, – испугалась мадам и дала крутой, захвативший дух, обратный ход, – глупенькая, ты не знаешь, какие бывают мужчины, особенно ревнивые. Начнешь разубеждать такого, как наш Миша, только сделаешь хуже. Он еще больше укрепиться в подозрении и устроит мне ужасно развеселую жизнь!

– А как же я ему объясню…, – начала было Ритка, но мадам прервала ее:

– Господи, ничего и не объясняй. Просто не игнорируй Мишку так откровенно, не избегай его общества и иногда перекидывайся с ним хоть словечком, – просительно загорячилась мадам Ирена, – а если вдруг, между делом ты, зайка, заведешь речь и обо мне, в удобный момент и невзначай, ты сможешь, ты же не дурочка, и если Мишка отзовется, то тогда…

– Я скажу ему, какая Вы славная и как Вы огорчены его м-м… недоверием, так? – закончила мысль Ритка.

– Почти. Только, умоляю, без резких и лишних движений. Потихоньку, полегоньку, и ты сможешь достучаться до Мишенькиного сердца и приоткрыть в нем щелочку и для меня. Хотя бы потому, что в семье, такой как наша, должен, ради нас самих, царить мир.

– Как здорово Вы сказали! Я очень-очень постараюсь, – Ритка порывисто шагнула к мадам, и Ирена притянула девушку к себе, расцеловала с жаром в обе щеки, как бы скрепив тем самым заключенный меж ними двойственный союз.

В это день Рите так и не случилось дождаться от хозяина ни призывного знака, ни намека, ни малейшего нетерпения ее увидеть. Не получив приглашения в заветный кабинет, девушка все же рассчитывала хотя бы на вечерний визит в хозяйскую спальню, но и он не состоялся и даже не обозначился возможностью. Чем быстрее бежали стрелки часов, отсчитывая послезакатное время, тем ниже и ниже падал тоненький столбик термометра ее души, пока, к полуночи не опустился до абсолютного нуля. Рита не помнила, как поднялась наверх, как разделась и упала на мягкую, пахнущую свежестью белья кровать. Лежала без сна, все больше впадая в прострацию убийственной безнадежности. И только окончательно распавшись на крохотные частички горького горя, поняла с облегчающей ясностью, как недалека она и глупа. Что было бы ей сообразить ранее и так миновать страшный риф, чуть было не разбивший вдребезги хрупкую лодку ее любви, и принять вопиюще простую истину: не ожидать, терзаясь, то, чего дождаться было нельзя, а идти вперед самой. Невозможно, да и смешно было бы вообразить Яна Владиславовича, бегающего по дому в поисках Риты или пытающегося передать ей послание с приглашением через третье лицо.

Страшной нелепицей казалась теперь прозревшей Рите вероятность юношеских ухаживаний и книжных обольщений, несовместимых с величественным и высоким образом ее хозяина. Между ними не было равенства и никогда не могло быть, как нет ни одного клочка скалы на горной вершине, где можно было бы поселиться ничтожной долинной пичужке рядом с гнездовьем короля-орла. Хозяин и без того оказал скромной девушке великую честь, приняв ее безоглядную любовь, и был в своем праве и далее всего лишь брать то, что она смиренно положит к его ногам. И поняла еще, что пусть берет, что хочет и как захочет, лишь бы только брал, и более ей, Рите, ничего и не нужно. И честолюбие, и претензии, и самомнение, вздохнув, отлетели от нее, не без сожаления, и осталась только голая, ничем более не защищенная любовь.

К Рите, уже успокоившейся и умиротворенной, все не шел сон, и она лежала, раскинув руки, на спине, глядела в непримечательный потолок и думала о том, как завтра она постучится в заветную дверь и станет дожидаться ответа. И будет счастлива и благодарна без меры, коли услышит заветное «да!», а коли нет, что же, она придет еще раз. И еще раз, до тех пор, пока в ней не придет нужда. Урок, бездейственный, безмолвный и жестокий пошел ей впрок. И Рита находила детскую радость школяра в том, что правильно поняла и запомнила его. Она слегка позавидовала своей новоявленной подруге, мадам Ирене, которая, конечно, давно спит сладким сном, и ей не приходится разгадывать и решать головоломные ребусы чувств и отношений. С завтрашнего дня, решила Рита, она, как обещала, возьмет на себя деликатную миссию и отправиться искать подвигов Дон Кихота, помогая мадам в нелегком деле примирения. Потом, ощутив, наконец, долгожданное дуновение Морфея на веках Рита мысленно пожелала себе удачи, а мадам Ирене приятных сновидений этой ночью.

Рита ошибалась: мадам Ирена в своей спальне все еще лежала без сна, перебирая в уме тонкие нити опасной интриги, завязанной ее руками. Лишь в одном Ирена могла быть уверенна и спокойна: девочка поможет ей, по крайней мере, напустить проклятущему «архангелу», как про себя тайком называла она Мишу, густого туману перед глазами. Но использовать малышку без риска можно только в слепую, и некому доверять, даже и Стасу, хоть и любовник, но далекий от ее надежд, и не на кого положиться, кроме как на некую мадам Ирену Синицыну, то бишь, на саму себя. На какой-то короткий миг жало щемящей тоски по близкому, теплому плечу впилось в Ирену и почти успело выпустить внутрь нее яд слабости и смирения, но тут же было вырвано с корнем и торжествующе осмеяно. Сознание вновь потекло ровным потоком, выискивая омуты и гибельные водовороты на нелегком пути осуществления ее планов, и строило козни и ковы возможным обидчикам мадам. Так она бодрствовала до утра, леденяще холодная, одинокая, запертая душа, безмерно жаждущая власти, разучившаяся лить даже слезы облегчения.

ГЛАВА 6. КРОВЬ

Кто может предсказать неразумные, капризно причудливые зигзаги памяти! Шла и не помнила пути, просьбу и ответ, объятия и рвущуюся из пределов сердца безнадежную свою страсть, сластолюбивого кота на мягких лапках, знала и не помнила, не могла и не хотела, не доверяла себе и радости, но очнулась. Кончилось наваждение и пришло время говорить. И бог сказал слово.

Другая постель и комната, вместилище ее оправданий, тоже другая. И напротив Он, единственно неповторимый, Хозяин. Полуодет и прекрасен. Как Сияющий Аполлон, слышала, много, была тогда маленькая, рисованный бог мультипликации, но представляла только так, только такого, она уверенна, пусть и не помнит. Давно это было. И обращается к ней. Теперь слышит и слушает. Нет, Аполлону внимают, преклоняясь перед ним, но стыдно встать, голой и распустехой. Но ша!

– … мотылек в коконе. Но ты вылупилась и ты нужна мне. Всем нам, но мне особенно. Протяни руку! – ладонь хозяина, плавная, как хореографическое ню, обнаженно зовущее. Он ждал, Маргарита потянулась навстречу, повзрослевшая и достойная, – Хорошо…, хорошо!

Погладил запястье, наполнил теплом и негой. Тянет жилы, но, о, боже, как естественно и прекрасно. Но еще и еще льются слова, она должна услышать, да, да! Что Он хочет от нее? Это надо сделать? Какие пустяки! Жаль, он не просит, не требует саму ее жизнь. Вот что трудно и славно, и без усилий неосуществимо. Ведь девушка Маргарита почти что бессмертна! Ха-ха-ха!

Рита не заметила, как рассмеялась вслух, немного непристойно, но Он понял. Не замолчал, доверил и оценил:

– Потихоньку все же постарайся вникнуть. И Михаил поможет. Он друг, на него можно положиться, – хозяин сжал ее костистые пальчики. Ей не было больно, – Завтра и начинайте. Если захочешь, будь здесь в ночь субботы.

Значит, через два дня. Как долго, но и скоро – она займет это время, как хочет Он и ради Него. Но разве уже и конец? Нет, нет, он маг, волшебник и чудотворец, и из бездны возрождает новое для нее блаженство:

– Мы породнимся, ты и я. Не только телом, но и нашей сущностью, нашей особенной кровью, которая и есть жизнь. Тогда ты станешь частью меня, – и был не торжественен, но проникновенен, и Рита склонила голову. – Каждый из нас изопьет силы из жил другого, и да будет служить ему вовеки!

Как в замедленной киносъемке, поднес запястье к губам, поцеловал – горячо, приятно, – и впился, ненадолго и сладко. Потом отпрянул. Рана затянулась в мгновение. Вот и очередь Риты, неужто она осмелиться? Почти святотатство, бьет дрожь, оттого и «комарики» криво и вкось, только рваные края. Но Он не рассердился, подтвердил взглядом: «смелее!», и второй укус получился. И в нее влилось и рассеялось, и осталось неугасимо.

Хозяин, приняв ее в спальне, заветной и непроникновенной, допустил и одобрил, словно поставил на Риту печать. Но кроме поцелуев и странного, прекрасного ритуала обнаженная девушка не получила от любимого ничего. Наверно, было бы грехом опошлить плотским актом совершенное их единение, и Рита не протестовала, напротив, приняла как должное, ушла без ропота и сожаления. Из всей окружавшей ее великолепной, сработанной под старину, обстановки Рите запомнилась лишь огромная, пухово мягкая, с тяжелым балдахином на четырех резных столбах, кровать, и мрачный, давящий сверху бархат ткани. Была ли это ностальгия хозяина по древним временам или только выработавшаяся за столетия привычка почивать именно на таком ложе, Рита не знала. Да и все равно ей было

Тревожила лишь одна мысль, посетившая Риту внезапно и до сего дня не занимавшая ее беспокойную головку. Разузнать о щекотливой и деликатной проблеме Рита надеялась у кого-нибудь из домашних, имея в виду только женскую половину, и надо было еще решить, на ком остановить свой выбор. Опасаясь резкостей со стороны Таты и двусмысленностей мадам, разъяснила для себя Леру. На ее поиски Рита и отправилась.

Лера обнаружилась на площадке позади дома, возле щедрых россыпей золотистых крупных орехов тут и там на плотном отрезе промышленного полиэтилена. Никуда не торопясь, Лера перебирала эти гладкие, щелкающие целлулоидом шарики, откладывая порченные, и допускала в плетеные корзинки звонкие и достойные. При этом она напевала «На Муромской дороге» в ускоренной эстрадной обработке и, кажется, отнюдь не нуждалась в слушателях. Рита все же осмелилась нарушить полное и самодостаточное уединение хозяйственной сестры и подошла. Оторвавшись от своих орехов, Лера приветливо тряхнула волосами, мол, садись-ка рядом, и оборвала неоконченную руладу. Петь ей, видимо, уже поднадоело, и Лера не прочь была теперь и поболтать. Устроившись на перевернутом вверх дном жестяном ведерке, Рита зачерпнула горстью с подстилки:

– Давай, помогу.

– Помоги, если делать нечего. Только возьми другую корзинку, чтоб нам в одну не тянуться, – Лера перекинула ее глубокую плетенку, – Ты что, у Яна сейчас была?

– Ага. А ты откуда знаешь? – спросила Рита, без вызова и досады, довольная, что их словесная телега сразу заскрипела в нужную сторону, – Видели меня, что ли?

– Не знаю, может, кто и видел. А я так сразу догадалась, – похвасталась, не без гордой радости, Лера, – Вон как у тебя глаза-то светятся, с чего бы это среди бела дня? Я и поняла.

– Мы с Яном только что кровью братались, – неожиданно для себя вдруг без околичностей и предисловий выпалила Рита, и словно свалила с плеч драгоценную ношу, которую еле-еле, горя нетерпением, донесла до нужного места.

– Ну, дай бог, – Лера отчего-то вовсе не удивилась, только вроде бы с сожалением подвела итог, – значит, не довелось тебе на этот раз потрахаться.

У Ритки от этих последних слов глазные яблоки дружно рванули на лоб, и язык на некоторое время позабыл, что ему от природы был вменен бесценный дар речи.

– Нечего на меня таращиться! – смешливо воскликнула Лера, довольная Риткиным изумлением, – это для твоей же пользы, глупенькая, ты пока не можешь понять… И со мной так было.

– С тобой? Все-все? – не поверила сразу Рита.

– Конечно. Иначе, какие же мы друг другу братья и сестры? – удивилась Лера, – А ты думала, что особенная и исключительная, и с тобой одной может происходить возвышенное и неповторимое?

– А ты и рада мне нос утереть? – от неожиданно пришедшей обиды Рита готова была разреветься.

– Нужен мне носишко твой сопливый! Вроде, Ритка, ты и не глухая, а слышишь все шиворот-навыворот, – Лера в сердцах стряхнула так и не разобранные орехи в отборную корзинку, – нельзя же так, в самом-то деле! Нельзя ставить себя отдельно и выше всех, нельзя считать себя достойней и лучше остальных в общине! Сколько ты уже с хозяином любишься, и ни фига не понимаешь, хоть и побраталась. Даже Тата наша недалекая и та в пять минут все правильно поняла: хозяин нас всех создал, сделал такими, какие мы есть, и мы для него все одинаковые без исключений. Не может он кого-то любить больше, а кого-то меньше!

– Значит, хозяин никогда не сможет меня по-настоящему любить? – безнадежно упрямо спросила Ритка.

– Опять двадцать пять, за рыбу деньги! Он тебя любит, по-настоящему, только не тебя одну. Ты разницу, наконец, понимаешь? Как же можно быть такой эгоисткой?

– А мадам Ирена? Она разве не выставляется? С какой стати тогда она «мадам»? – возразила, но не слишком решительно Ритка.

– У мадам было очень тяжелое и неприятное прошлое. Почему бы и не сделать что-то милое, хорошее для нашей сестры и не обращаться к ней так, как она этого хочет? – Лера успокоилась немного и вновь принялась за окаянные орехи, – Тем более что Ирена первая из нас появилась возле хозяина.

– А что с ней было раньше? Мне никто же ничего не рассказывал, – полюбопытствовала осторожно Рита.

– И не расскажет. Разве что сама Ирена, если захочет. Это справедливо, согласись?

– Вообще-то, да. Мне бы тоже, наверное, не захотелось, чтобы трепали языком про мои дела, – девушка призадумалась, и тут же встрепенулась, словно вспомнила что-то, очень важное, – Лера, а трахаться сегодня нельзя было по обычаю, чтобы важность момента не растерять?

– Нет, малышка, не поэтому. Хотя обряд братания среди вампов, насколько я слышала, известен давно. Он очень древний. Но я как-то не чересчур интересовалась. Если тебе будет любопытно, спроси лучше у Фомы, он знает. Даже будто записывает за хозяином, вроде хочет создать собственную историю нашего племени. Но, по-моему, все это просто блажь. А что до остального, то лучше будет, если я тебе расскажу.

И Лера рассказала. Правду, от первого до последнего произнесенного слова. Рита поняла это сразу и сразу же поверила, как будто знала раньше и сама, да на беду забыла. В общинах вампов во все времена существования сложно и ответственно было иметь детей. Сам непростой этот процесс исключал всякую случайность и непредусмотренную внезапность. Так уж утроены были часы их почти бесконечной жизни, что одной любовной связи новоявленных и отважных родителей для появления на свет божий дитя-вампа было, к сожалению, не достаточно. Щедрый и сильный организм матери, как это ни ужасно, принимал крошечный и беззащитный зародыш за злейшего и несущего угрозу врага, потому отторгал его безжалостно и бесповоротно. Единственное, что могло остановить страшный механизм уничтожения, была кровь отца, взятая женщиной прямо из его вен. Если же потенциальная мать младенца оказывалась всего лишь обычным человеческим существом, что тоже случалось, ребенок ее мог родиться только абсолютным человеком и никем другим. А подобное чудо имело место лишь в одном удачном случае из ста.

Рита, конечно, не имела и не могла иметь никакого понятия о непростых вопросах своей новой биологии. Раздумья о продолжении рода и о последствиях ее любовных забав не ложились и слабой тенью на ее беспечную голову. И оттого было спокойно и хорошо, что кто-то мудрый и важный позаботился и решил за нее. Быть может Лера и права: не стоит искать зависть и злобу там, где есть только забота и всеобщая любовь. Эта нехитрая мысль на время уравновесила и примирила Риту с самой собой. Уходя, она произнесла слова благодарности, и хлопотунья Лера их оценила.

Но пора была подумать и об обещаниях, данных хозяину. Озаботиться, наконец, каким-нибудь полезным делом, а не быть лишь нахлебником в родной общине. И Рита устремилась, «озаботившись», на поиски Миши. Постучавшись в дверь его квартирки над гаражом и, не дождавшись никакого ответа, Рита решила подождать на веранде, авось пройдет мимо. Не бегать же ей, в самом деле, за ним по всему огромному дому. Обе машины, которые обычно брал для себя Миша, были на месте, значит и сам он пребывает где-то в доме, и рано или поздно обозначит свое нахождение. Денек выдался не из легких, и очень уж Рите захотелось посидеть на солнышке, которое в преддверии наступающей осени, становилось все нежней и ласковей.

В это же время в холостяцки безалаберной комнате Стаса-охотника имел место военный совет, и не кто иной, как Миша собственной персоной председательствовал на нем. Кроме Миши и владельца апартамента заседала в полном составе и семейная гей-ячейка общины, в лицах, на этот раз суровых, Максима и Сашка. Вопрос на повестке стоял непростой и касался он очередного деликатных свойств заказа. Загвоздка, скорее похожая на сей раз на шило в известном месте, состояла в том, что заказанное на десерт блюдо служило в настоящей жизни в полноправном штате некоего госучреждения, в просторечии именуемом ментовкой, да не простой к тому же, а районного масштаба. И предназначенный к разделке ананас, столичная штучка, незнамо кем и для чего присланная на укрепление, как ехидно поговаривали: за иконоборческие провинности, был далеко не пешкой, а первым заместителем сами знаете кого. И, опять же по слухам, так допек уважаемое лицо, кое должен был холить, лелеять и замещать, что вышеозначенный сами знаете кто тонким намеком возопил о помощи к многочисленным друзьям в самых трудновообразимых сферах местного авторитаризма и попросил о защите чести и достоинств своих выстраданных седин, что не осталось без отклика. Одни из сострадательных друзей, с гордым пролетарским прозвищем Шахтер, которое, однако, имело в основе совсем не славную горняцкую рудную биографию, и вышел с челобитной на хозяина. В другой же руке новоявленный Стаханов держал по обычаю и барашка в бумажке. Челобитная была хозяином рассмотрена и принята, барашек, на этот раз больше стандартно положенных размеров, разумеется, тоже.

И настал Мишин черед отработать щедрое приношение, а значит, предстояло озаботиться делами и дополнительной головной болью виртуозного и тонкого исполнения. План кампании уже и обозначился, осталась лишь самая муторная часть работы – хлопоты над отдельно взятыми ответственными высотками. В целом же двухзвездного начальничка решено было призвать к божьему ответу по вечернему его возвращению с боевого поста домой, но и тут не обошлось без заноз. Подполковник милицейской службы Гладких машины личной не имел, на служебную персоналку не претендовал, а брал какую завгар пошлет. А коли не обнаруживалось никакой, пользовался любезностью доброхотов из управления. Находились и такие дураки, сочувствовали и брали в попутчики. Лишнего шума или, не приведи господь, стрельбы хозяин не терпел, и Мише с командой пришлось ой как шевелить извилинами. Но было им не впервой и не привыкать.

– Если б и второго выманить из машины? А то, как не выйдет на шум, да начнет палить из кабины? Опять же рация, – Макс перебирал варианты обстоятельно, не спеша, – хорошо бы с ним непременно в этот день простой водила был, а не чин в погонах, а?

– Что же, можно и кого следует об услуге попросить. В их интересах! – отозвался Миша, – Пусть для клиента непременно сыщется, когда надо, свободное авто. И шофер из молодых, потрусливей, да поглупей.

– Вот это дело. Было бы славно, конечно, если бы в нужный нам вечер стряслось долгое, производственно-оперативное совещание, – с намеком помечтал Сашок, и зевнул, машинально, по-деревенски, перекрестив рот, – позднее и нудное. А тут, глядишь, машинка у ворот, в знак признания и уважения. Расслабуха полная – бери его тепленьким.

– Совещания не надо. Ни к чему пустяками обременять людей, – Миша, видимо, схватил за хвост некую удачную идею и, молниеносно оценив и осмотрев со всех сторон, выдал готовое блюдо, – На следующей неделе второй заместитель отмечает день рождения. Не юбилей, но посидеть – посидят. И выпьют изрядно, что неплохо. Вот к празднику и приурочим… Вместо подарка.

– А подполковник наш, конечно, не откажется. В виду налаживания контактов с вышестоящими и подчиненными. И выпить этот Гладких, как я слышал, не дурак, хоть и стукнутый народоволец, – подвел как бы итог Макс, и для порядка окликнул охотника, – а ты чего молчишь все время, будто тебя ничего не касается?

– Думки думать – не мое дело, – усмехнулся Стас, недобро прищурив глаза, – мое дело – исполнять, что приказано, и чтоб ни один долбанный листочек не шелохнулся, ни одна кровавая капелька мимо не капнула.

Распределение ролей много времени не заняло. Не так уж часто они менялись, и каждый на своем месте был в охотку. И только раз случилась заминочка. Хорошо бы, конечно, взять им кого-нибудь из сестер: девушка отвлекла бы внимание, и Стас сразу предложил опытную в деле мадам Ирену, тут же удивившись, почему мадам, собственно, вообще не присутствует. Уж кому-кому, а ей не новинку составлять головоломные задачки и вмиг раскладывать ответы на них по полочкам. Миша демонстративно при имени Ирены оглох, и потому ребята не стали заостряться, кто его знает, может так Сам велел. Однако женский пол на операции представлен будет, пообещал Миша, хоть и не уточнил, но ясно, знал, что говорит, никогда не сотрясал воздух попусту. С тем и разошлись.

Хотелось бы думать, что Миша долго-долго искал ее и вот, наконец, нашел, если б Ритка не сидела на самом проходном и видном месте в доме. Но и тщеславие не пострадало – Миша первый подошел, поздоровался, хоть она и не звала, и за завтраком уже виделись. Значит, не пустословила Ирена, не равнодушен к ней, что приятно, а мог быть в обиде на Риту и с полным правом. Решила, однако, на встречу не вставать, пусть садиться рядом с разрешения, но без снисходительности. Миша и сел, правда, позволения не спросил. И разговор завязался сам по себе.