Текст книги "Серебряный волк, или Дознаватель"

Алла Гореликова
Серебряный волк, или Дознаватель

В КОРВАРЕНУ!

1. Мишо Серебряная Струна, менестрель

О привычке Мишо пережидать межсезонье под щедрым кровом знал весь Золотой Полуостров. Как и о том, что «межсезонье» у Мишо Серебряной Струны может наступить в любое время, даже в разгар осенних ярмарок. Было бы желание, а вернее – нежелание таскаться по дорогам и развлекать честную публику то здесь, то там.

Мишо пережидал наплывы лени то в казармах королевских рыцарей, то в щедром замке скучающего провинциального аристократа; раз, говорят, умудрился даже уйти в плавание с каким-то не то себастийским, не то вовсе ханджарским купцом – правда, открытое море так укатало менестреля, что с тех пор он даже через неширокую в Корварене Реньяну ни за какие коврижки не стал бы перебираться в лодке перевозчика.

Поэтому, когда Мишо Серебряная Струна заколотил мощным кулаком в ворота монастыря Софии Предстоящей и заявил, что пришел в гости и гостить собирается до осени, брат Серж ничуть не удивился. Впустил без вопросов, сам проводил в приемную и, вернувшись на пост, сказал напарнику:

– Ну, будет весело! Попомни мои слова, Джон.

И, конечно, не ошибся.

Уже за вечерней трапезой, смирно прослушав молитву и с завидным аппетитом опустошив миску с похлебкой, Мишо дал понять, чем собирается расплачиваться за гостеприимство. Он встал, поклонился первым делом светлейшим отцам, а после – остальной братии, негромко прокашлялся и спросил:

– Как же мне отблагодарить вас за хлеб и за кров? Разве что работой своей, теми сказаниями, с коими хожу я по Золотому Полуострову, поучая и развлекая честную публику. Дозвольте же, отцы мои, – тут он снова поклонился светлейшим, – в первый день мой под этим кровом начать сказание о святом Кареле, любимейшем святом нашей страны. И знайте, что это будет самое полное сказание из всех, что ходят по Таргале, ибо не пожалел я усилий и собрал воедино всё, что помнят еще люди об этом святом, о жизни его и деяниях, о друзьях его и врагах, и о том, чем славен он вовеки.

Светлейший отец Николас встал и, кивнув, осенил менестреля благословением. Мишо Серебряная Струна просиял благоговейной улыбкой, снова откашлялся и начал:

– Он родился в день поражения Таргалы, в кровавый день разгрома у Волчьего Перевала. В тот день, когда пали лучшие, когда воины с востока ворвались в Прихолмье, в день, когда была утеряна надежда на победу. Но он родился в день святого Карела, дарующего надежду во тьме отчаяния. И королева Нина, провидица и ведьма, сказала так: «Пусть сын мой станет надеждой для страны моей». И нарекла его Карелом, и тем определила его судьбу. И что вы думаете – это стало ясно сразу! Ведь воины Двенадцати Земель не пошли дальше Прихолмья, и скоро, совсем скоро король Двенадцати Земель попросил мира. И ради мира породнился с королем Таргалы, попросив дочь его Марготу стать своею королевой. Так видим мы – уже одно рождение будущего святого усмирило неправедных и прекратило войну.

Мишо перевел дух. Обвел глазами внимательных слушателей, отхлебнул воды из грубой глиняной чашки. Посмотрел на светлейших отцов с легкой тенью упрека… не упрека даже, а этакого смиренного страдания. И продолжил:

– Но случилось так, что объявились на Золотом Полуострове другие любители войны. Случилось так, что гномам, нелюди подземельной, не стало хватать их подземных угодий, и захотели они хозяйничать там, где искони хозяйничали люди, и начали войну за всё, что под поверхностью земли. И король Таргалы возмутился, и вывел против гномов свои войска. Гномы же не стали воевать так, как привыкли люди. Вместо этого принялись они истреблять всё живое, что растет на земле и ходит по земле, дабы не стало у них соперников на Золотом Полуострове. Гномы сушили колодцы и жгли поленницы, и отводили подземные воды от садов и полей, и напускали кровососов на коней и скот. Люди умирали от голода и холода, и не только одинокие путники пропадали бесследно, но даже торговые обозы вместе с охраной.

Мишо снова отхлебнул воды. И сказал, покашляв и чуть приметно вздохнув:

– Так восславим же Господа за хлеб его! Простите меня, святые отцы, устал я… дозвольте продолжить завтра.

2. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– Знал бы ты Серебряную Струну, как знаю я, не обманывался бы его кашлем, – Серж ложится, закидывая руки за голову. – Устал он, как же! Налейте Мишо вдоволь вина, и он будет трепаться до рассвета, а потом до заката. Хотя, как по мне, он и в самом деле мог собрать в кучу всё, что говорят о святом Кареле. Есть у него такая, знаешь ли, въедливость. Если ему нравится какая байка, он не успокоится, пока не раздует ее до самой настоящей саги – и при этом ни словечка не приврет. Попомни мои слова, друг Анже, мы услышим от него немало занятного.

– Так, может, рассказать ему?…

– И не думай! Мишо, конечно, менестрель милостью Господней, но такое трепло! Слово «тайна» он признаёт только в сказаниях.

– Жаль. А то у него было бы не только самое подробное сказание, но и самое правдивое.

– Ну, может, Пресветлый и разрешит рассказать… потом, когда ты доведешь дознание до конца. Может, он даже велит брату библиотекарю собрать твои видения в книгу. А потом отдаст переписчикам и разошлет по всем монастырям. Уж конечно, не для того ты тратишь силы на поиски правды, чтобы никто так и не узнал о ней!

Я улыбаюсь в ответ на улыбку Сержа. И, вспомнив начало рассказа Мишо Серебряной Струны, говорю:

– Принц-надежда… Выходит, не только гномы звали его так. Что ж, буду работать. Знаешь, Мишо меня раззадорил.

Я подхожу к столу. Брошка Юлии… Лекина «серебряная трава» и Серегин волк… гномий нож, помнящий маленького Карела. Хватит ли мне вашей памяти, чтобы проверить сказание до конца?

Но пока до конца далеко. Пока – принц Валерий едет в Корварену, в Университет, и впереди у него дружба с принцем Карелом, опасные приключения, плен в Подземелье и спасение Таргалы. Так говорит о нем сказание.

Остроглазый серебряный волк, почему кажется мне, что ты расскажешь лучше? Два принца, Карел и Валерий… мне интересен третий ваш товарищ. Сергий, побратим принца Двенадцати Земель, о котором молчат менестрели.

3. Беженцы

Закатный тракт стелется бесконечной серо-бурой лентой под копыта медлительных, непривычно массивных таргальских коней. Плывут мимо и остаются позади сады и ягодники, луговины с пасущимися коровами, заросшие камышом речушки, пивоварни и сыродельни, трактиры и постоялые дворы. Лека всё хмурится. Я знаю, он думает о своем деде-короле. Я чувствую Лекину напряженную готовность – ту готовность к неведомой опасности, которую сам он называет «кошки душу дерут».

По-моему, Васюра тоже ее почуял – пугая нас свежими новостями из Таргалы, он то и дело приостанавливается, кидает на Леку тревожно-вопросительный взгляд.

– Дальше, – спокойно говорит мой побратим. У меня мороз по коже гуляет от его спокойствия!

Васюра пересказывает нам донесения последних дней и вспоминает то, о чем не успел сказать подробно в Славышти, когда нас готовили в путь. О разбойных засадах на дорогах и о патрулирующих Прихолмье гномьих отрядах, о голоде, об имперских агентах в Себасте, Корварене и Готвяни. То, что мы должны знать, с чем можем столкнуться. Я стараюсь запомнить даже самые пустячные подробности: мне всё кажется, что Леке не до того.

Хотя у меня тоже не идет из головы король Таргалы. Я вспоминаю его яростный прищур, злой голос, кривую усмешку… вспоминаю, как он велел нашей королеве вытребовать у мужа помощь для него, и в какое бешенство впал, когда она отказалась… я вспоминаю, что сказал Леке отец: о том, что лучше ему не встречаться с дедом. Я думаю: как он мог довести свою страну до такого?! Это же еще постараться надо!

Мы проезжаем села и маленькие городки, мы покупаем кисло-сладкие летние яблоки, парное молоко и теплый хлеб. Нам стоило бы поторопиться, но – так хочется продлить эту поездку. Спокойную, без врагов и засад, сытую и безопасную, по мирной стране… по своей стране.

Но граница с Таргалой приближается – и на дороге уже попадаются беженцы. Они идут нам навстречу, и на блеклых, осунувшихся лицах явственно читается страх.

– Те, кто все-таки добрался до наших застав – счастливцы, – бурчит Васюра. – Прямой путь слишком опасен. А здесь мы встречаем их добром. Расспрашиваем, подсказываем, где и как проще устроиться. Объявили, что переселенцы три года не будут платить налоги. Сила страны в людях.

– Так нам выгодны их беды? – не выдерживаю я.

– Только полный дурак радуется несчастью соседа. Погоди, Таргала ослабнет вконец – и тогда придет Империя. И нам придется воевать, придется самим захватывать Золотой Полуостров, чтобы не допустить туда Империю. Потому что наша королева – принцесса Таргалы, но еще триста лет назад Таргала была всего лишь одной из ханджарских провинций. И на чьей стороне право?

– На стороне сильного, – вздыхает Лека. – А мы не можем выглядеть слабыми перед Империей.

– Да, мой принц, ты прав. Мы не можем выглядеть слабыми, потому что иначе нас ждет война. А чтобы не показаться слабыми, нам придется воевать. Нет, нам нужна сильная Таргала. Сильная – и свободная. Которая сможет сидеть занозой в глазах Империи – и сопротивляться ей в случае чего. Иначе, ребята, мы бы сто раз уже ее завоевали… уж в последнюю войну – точно.

На выезде из Опадища, крохотной деревеньки, окруженной яблоневыми садами, Лека останавливает молоденькую девушку с ребенком на руках, девчонку совсем, пожалуй, даже младше нас.

– Послушай, – спрашивает, – почему это ты одна?

А я смотрю на нее – и вспоминаю Васюрины рассказы.

Ребенок замотан, верно, в девчонкину юбку – ярко-зеленую в мелкий красный цветочек. А сама смотрится сущим чучелом – черный старушечий сарафан, большой, все равно что мешок на себя напялила, рубашка под ним рваная, замызганная – вроде когда-то белой была, а сейчас – травяные пятна, въевшаяся в ткань сажа… коротко остриженные волосы спутались, и цвет не разберешь за бурой дорожной пылью.

– Нас двое, – тихо поправляет девчонка. – Я и малышка. А еще дядька Джок…

– А отец?… – Лека смотрит на ребенка. – А твои родители?

– Не знаю, – со странным равнодушием отвечает девчонка. – Какая разница теперь…

– Оставьте вы ее, – рядом останавливается не то дядька, не то вовсе дедок – щуплый, седой, с бесконечно усталым голосом. – У них деревню сожгли. Родители как раз в лес пошли, хоть чего съестного поискать, да она ждать забоялась. И то, могли ведь и не вернуться. А дитё не ее, соседское. Только они и спаслись, да еще бабка-травница. Девчоночка умница, даст Господь вместе устроиться – дочкой будет.

– А ты кто? – спрашивает Васюра. – Мастер?

– Менестрель я. Был менестрелем… кому это сейчас нужно. Джок меня зовут. Джоком-лютнистом звали, вот только лютня моя сгорела. А новую… не делают их теперь. Не до них, да и некому. Не нужны нынче менестрели, нужны солдаты. Я уж такими тропами шел…

– Таргала собирает ополчение? – Васюра подбирается.

– Да вроде как нет. Кто при деле, тех не трогают. Вот бродяг по дорогам – да, ловят. А куда мне воевать? Мы ведь и к жилью почти что не выходили, все равно ни хлеба, ни воды не дадут… Дочечка уж косу свою купцовой дочке за хлеб продала… ведь какая коса была, загляденье, а она говорит: «Ничего, все равно мешает только, а так хоть малышку покормим»…

– Я боялась, что и сюда не пустят, – произносит вдруг девчонка. – Я ведь в каждый трактир по дороге просилась, хоть кем, лишь бы кормили. Бабу Нику взяли, она травница, баба Ника… а я шла и думала – что, если и сюда не пустят? У нас говорят, что здесь только рады нашим бедам. А я шла и всё думала – здесь ведь королевой наша принцесса, неужели не пустят?…

Ясек ругается сквозь зубы, спрыгивает с коня. Спрашивает у лютниста:

– Наугад идете?

– Да что ж, – Джок вздыхает. – В деревнях-то руки всегда в цене, вот только таких как мы нынче много. Дальше надо идти, а там, глядишь, и повезет.

– У меня мать отсюда недалеко. – Ясек глядит на девчонку, спрашивает: – Звать-то тебя как?

– Стефа… а малышку – Нинелей.

Ясек кивает. Повторяет:

– Мать у меня здесь недалеко. И сестренка, на тебя похожая. Не бросишь их, лютнист?

– Да ты что! Вместе шли… Опять же, девчоночка – умница. Поодиночке давно бы пропали, сгинули бы в гномьих краях, поминай как звали.

– Хорошо, – кивает Ясек. – Сейчас пройдете Опадище и поворачивайте на север. Спрашивайте дорогу к монастырю Ии-Заступницы, никто не удивится, – и Ясек снова кидает быстрый взгляд на Стефу с малышкой Нинелей. – Туда верхом дня два отсюда, прикидывайте сами, за сколько пеши доберетесь. А от монастыря свернете к горам, пройдете сначала деревню монастырскую, потом через реку до кузни, а дальше земля моей матери. Там одна дорога от монастыря, не заплутаете. Спросите госпожу Ядвигу, а ей скажете, что Ясек прислал.

– А до гор там далеко? – спрашивает Джок. Стефа прижимает к себе малышку.

– Это у вас дурак набитый в королях, – бурчит Васюра. – А мы с гномами не воюем.

Ясек выгребает из кармана горсть серебрушек, сыплет в ладонь менестреля. Снимает с шеи амулет, надевает на Стефу, говорит:

– Носи и не бойся ничего. Поняла, Стешка?

Девчонка кивает.

Ясек вскакивает на коня, бросает:

– Привет ей от сына передайте, да скажите – не скоро буду, и писем писать не смогу. Пусть уж не тревожится.

– Я бы тревожилась, – говорит вдруг девчонка. – Нельзя так. Куда хоть едете, откуда вестей ждать?

– Да в Таргалу в вашу, чтоб ей! – Ясек машет рукой. – Ничего, не пропадем!

Стешка охает. Джок качает головой:

– Зря, ох зря!

– Надо, – выдыхает Лека. – Ничего… вернемся, Господь милостив.

Трогаем коней… Ясек пару раз оборачивается, машет рукой. Я чешу шрам на скуле, память о степняках. Думаю: как бы Таргала похлеще Степи не оказалась.

– Их никуда не пускали, – задумчиво произносит Васюра. – Они пробирались тайными тропами, потому что лютнист не хотел угодить в солдаты. Нет, ребята, нельзя вам самим ехать. Придется к каравану прибиться, иначе живо вместо университета в ополчении окажетесь… вот только в купцов поздно вас рядить, а просто так в Таргалу сейчас не едут.

– Значит, нанимаемся в охрану, – предлагает Лека.

– Очень даже запросто, – поддерживает Ясек. – Уж наверное, тем купцам, что едут в Корварену, не помешают лишние воины!

– И каждый наш шаг в сторону Таргалы будет оплачен, – киваю я, загоняя тревогу поглубже.

4. Ракмаиль, купец из Благословенного Халифата

Наняться охранниками в караван оказалось до смешного просто. Вернулись в Опадище, там на постоялом дворе стояли груженые в дальний путь подводы, – и их хозяин, толстый чернобородый купец, уяснив, что трое окончивших службу воинов собрались ехать в Корварену, вцепился в нас голодным клещом. Не знаю, на какую он рассчитывал прибыль при такой плате за охрану… разве что всерьез полагал, что половину охранничков перебьют по дороге.

Купца звали Ракмаиль, в Опадище он остановился прикупить яблок, а караван вел аж из Халифата. Вез вино, горный мед и сладости – это для голодающей-то страны! Впрочем, Ракмаиль не собирался сбывать свой товар на городском рынке: его ждал королевский управитель.

– Хвала Господу, – усмехается почтенный купец, поглаживая ухоженную черную бороду, – король Золотого Полуострова пока не потерял аппетит, и его придворные тоже кушают по-прежнему.

Кто бы сомневался…

Почтенный Ракмаиль собирается выехать из Опадища с рассветом.

Мы провожаем Васюру до Закатного тракта. Он немного мнется, вздыхает. Говорит, махнув рукой:

– Удачи вам, ребята!

И посылает Воронка в галоп.

Мы долго смотрим вслед.

Наутро караван трогается в путь. Нам определяют место в середине: под надзором проверенных людей. Впрочем, слишком уж на нас не косятся. Только раз, в первый день, подъехал Тувиль, старший из постоянных охранников, спросил:

– И что вы забыли в той Таргале? Там ведь тоска зеленая, ни тебе гульнуть, ни выпить… Если на заработки, так ведь что заработаете, все и прожрете, при тамошней-то дороговизне.

Таких вопросов мы ждали.

– Наследство, – коротко и словно бы неохотно отвечает Ясек. – По правде сказать, безделица… папаша, жмот, упускать не хочет, а сам поехать побоялся. Ну, мы с ребятами все равно птицы вольные, я и сказал: «Половину нам, тогда смотаемся, утрясем дела».

– И согласился?

– А что ему оставалось, – ухмыляется Ясек. – Других дураков не нашлось.

Дело, видно, насквозь понятное… во всяком случае, больше нас не расспрашивают. Только пошучивают – мол, много ли останется от нашей половины, если пройдемся отметить успех по корваренским кабакам…

Спокойное путешествие кончилось: Ракмаиль хоть и бережет тяжко впряженных битюгов, но все-таки лишнего отдыха не позволяет. Еще бы, каждый день пути – прокорм коней и людей, каждая неделя – дюжина серебрушек на охранников. Почтенный купец умеет считать деньги.

Но при этом – он идет через Волчий перевал, хотя через Вороний можно доехать на две недели быстрее. Конечно, это лишь доказывает его осторожность и благоразумие – у Вороньего рыщут вильчаки, да и Степь недалеко. Но еще – он то и дело отстает от каравана. Расспрашивает беженцев, говорит с трактирщиками, встречными купцами, лошадиными барышниками, с хозяевами пивоварен и маслобоен. Ох непрост этот почтенный купец!

– Васюре бы стукнуть, – шепчет Ясек на ночевках. – Хоть бы на заставе остановился. Этакое шмыгало из виду упускать нельзя.

До предела нагруженные подводы одолели предгорья – и Ракмаиль вовсе забывает о дневных привалах. По вечерам, брюзжа, льет коням на овес какое-то снадобье: для восстановления сил, поясняет нам Тувиль. О людских силах никто не заботится. Парни не протестуют, грызут на ходу сухари, поглядывают вверх. Над тропой висит тревога – словно сверлят спину чьи-то злые глаза, ждут… Даже спокойные, сонные битюги чуют неладное, косятся на лесистый пологий склон, на заросли папоротника и ежевики, беспокойно фыркают.

Ночами спим в пол-уха, отгородясь кругом из наговоренной волосяной веревки. Часовые вглядываются в ночь «глазом совы», Ракмаиль то и дело обходит стоянку, проверяя защитный круг.

Мы с Лекой недоуменно переглядываемся, Ясек открыто пожимает плечами. У нас-то мир с гномами!

– Погодите, – бурчит Ракмаиль, – не были вы за перевалом, вот и хорохоритесь. Еще запроситесь обратно, как увидите, что в той Корварене творится, и на наследство на то плюнете.

К перевалу выезжаем внезапно. Дорога вроде и не сильно в гору идет – но вот поворачиваем за скальный выступ в странных сине-зеленых потеках, и открывается впереди простор Золотого Полуострова. Заросшие лесом горы с проплешинами лужков и полей, нитка-речушка далеко внизу, редкие дымки.

– Запоминайте, запоминайте, – суетится Ракмаиль.

– Что запоминать-то? – спрашивает Ясек.

– Дымы, дубина, – отзывается Тувиль. – Люди тут почти что не живут, а дымят гномьи топки. Стража на заставе за каждый замеченный гномий дым золотой дает!

Тянемся вниз… еще поворот – и ехавший впереди Тувиль осаживает коня перед лежащим посреди тракта огромным валуном. «Что за пакость еще», – бурчит Ракмаиль. Навстречу неторопливо выходит гном. Останавливается прямо перед мордой Тувилева огненного жеребца. На сивобородом корявом лице – жутковатая ухмылка; узловатые пальцы небрежно обхватили широкий ремень; кривые ноги попирают землю с уверенностью хозяина.

Ракмаиль пришпорил своего солнечной масти коня, выезжает вперед.

– Доброго дня тебе, достопочтенный, – кланяется Тувиль.

– Не могу ответить тем же, – гнусаво отвечает гном. – Там, внизу, людские караваны вне права и закона. Напрасно вы туда едете. Сворачивайте лучше к нам, мы заплатим честно за ваш товар.

– Меня ждут в Корварене, – надменно роняет купец. – Я обещал.

– Ну, раз обещал… – Гном оглядывает купца, чуть прищурясь, словно оценивает огранку редкого камня. Ухмыляется: – Э, что с тобой говорить. Ехай уж, раз такое дело. Я тебя предупредил.

Гном отходит в сторону – и вместе с ним исчезает с тракта неподъемный валун, как и не было…

– Благодарствую, – чопорно отвечает Ракмаиль. – Что стали, парни?! Двигаем!

Ночуем на нашей заставе. Ракмаиль отсчитывает пошлину, добавляет пару золотых за постой и корм коням, покряхтев, приплачивает и за ужин для себя и охраны. Подводы выстроились во дворе, за высокой оградой. Парни заваливаются спать сразу после немудрящего ужина. Ясек встретил земляка, шумно радуется – и появляется у нашей подводы только за полночь, хмельной и довольный.

Выезжаем с рассветом. Тракт бежит вниз, ежевичные заросли по обочине тонут в сумерках, поросшие лесом горы впереди скрывает туман, и Ракмаиль заметно нервничает. Ворчит что-то себе под нос, озирается по сторонам, то и дело, привставая на стременах и почти валясь на шею коню, хватается за подвешенный к уздечке амулет. Покрикивает напряженным полушепотом: «Смотрите, парни!» – и так всех утомил, что даже Тувиль не выдерживает, отвечает на очередное «смотрите»:

– Хозяин, не заводи ребят, драться плохо будут. Смотрим.

Через пару часов, как раз к началу дня, выезжаем к таргальской заставе.

Ракмаиль еще раз бурчит свое «смотрите» и, прихватив мешочек с золотом, входит в будочку у ворот. Выходит нескоро. Покряхтев, велит сгрузить бочку с вином.

– У них такие законы – или стража внаглую вымогательством промышляет? – тихонько спрашивает Лека.

– Умолкни, – бормочет сквозь зубы Тувиль.

Из будочки выходит стражник, стучит по бочке, делает ручкой: проезжайте, мол. Створки ворот неторопливо ползут в стороны.

– Ясно, – усмехается Лека.

– Двинули, – рявкает Ракмаиль. – Да глядите в оба!

Караван въезжает на землю Таргалы.