Текст книги "Рыцарь страха и упрека"

– Хорошо, Софья, – вальяжно раскинувшись на диване, согласился Павел.

Он нарезал себе лимончик, и по всему было видно, что вознамерился тяжелую семейную сцену скрасить стаканчиком мексиканского напитка.

– Итак, ты решила устроить мне выяснение отношений? Я все правильно понял? – Павел одну за другой выпил несколько рюмок текилы, видно, его мозгам, застигнутым врасплох, требовался стимул для того, чтобы зашевелиться. – Ну что ж, давай. Только я не понимаю, зачем тебе это нужно. Что ты от этого выиграешь? Ты всем обеспечена, у тебя есть крыша над головой, ты сыта, одета в итальянские шмотки, у тебя растут дети. Что ты еще хочешь? Нам с тобой не по двадцать лет, чтобы мы горели африканскими страстями. Мы много лет прожили вместе, у нас семья, дети, устроенный быт. Страсти остались в прошлом, так какой смысл устраивать мне эти сцены?

– Ты считаешь, что большой семейный стаж дает право на обман, на измену? – искренне удивилась Соня. – Я чего-то не понимаю, наверное. Если бы я исчезла в неизвестном направлении хотя бы на полдня, то меня бы немедленно окрестили подзаборной шлюхой, ты не потерпишь, если у меня будет отключен телефон какие-то два часа, пока я делаю маникюр. А ты, значит, имеешь право делать все, что тебе хочется, и жить по своим правилам? И ты еще спрашиваешь, зачем мне выяснять какие-то отношения?

– Вот именно, – подтвердил муж. – Зачем?

– А я хочу тебя спросить: тебе-то зачем все это? – стряхивая с себя недавнюю апатию, воскликнула Соня. – У тебя есть женщина, и раз ты возишь ее за границу, она тебе дорога, зачем тогда ты живешь со мной, зачем я тебе нужна? Наслаждайся любовью! Зачем врать, поддерживать отношения, которые тебя тяготят? Живи с той, которая тебе нужна! Я тебе не навязываюсь, зачем меня обманывать? Просто забудь о том, что я есть, и не унижай меня своей ложью. Я тебя отпускаю.

– Я сам знаю, с кем мне жить, когда и какие принимать решения, – ледяным тоном ответил Павел. – Мне твоя душевная щедрость ни к чему. И отпускать меня не надо, я не привязанный.

Павел зло ухмыльнулся, выпил еще текилы, глаза его сузились, превратились почти в щелки.

– И что значит – «ты меня отпускаешь»? – ехидно спросил он. – Это вроде того, что «иди, Паша, на все четыре стороны, куда хочешь и к кому хочешь?»

– Вроде того, – кивнула Соня.

– Хорошо ты устроилась, мать, – ответил муж. – На всякий случай хочу тебе напомнить, что я отсюда никуда не уйду, хотя бы потому, что этот дом построил я, и построил за свои деньги. Юридически дом принадлежит моему отцу, так что ты к нему никакого отношения не имеешь. Я оплачиваю здесь все: питание, одежду, обучение детей, и вообще все, чем вы пользуетесь. И при этом ты смеешь заявлять мне: иди, Паша, на все четыре стороны? Ты что-то сильно перепутала. В этом доме я хозяин, и я сам буду решать, когда и что делать и по каким правилам жить. Я, а не ты.

Соня замерла.

– Ты считаешь, что если ты зарабатываешь на жизнь и нас кормишь, то ты имеешь право на все? На то, чтобы унижать, предавать, лгать? На то, чтобы легко перечеркнуть годы совместной жизни? Может, ты еще приведешь домой свою девку и поселишь тут? Чтобы тебе было удобней!

– Может, и так, – прошипел Павел. – Это мой дом, и я буду решать, что здесь будет происходить.

Он встал, заходил взад-вперед.

– Тысячи, миллионы женщин живут таким образом, пользуются тем, что дают мужья, и молчат в тряпочку, а ты решила устроить мне бунт на корабле? Не будет этого, даже не мечтай. Никакого бунта я не потерплю!

– Я вообще ничего не понимаю, Паша, объясни мне, что происходит! – почти взмолилась Соня. – Мы с тобой женились не по расчету, ты говорил мне, что любишь меня, и я всегда тебя любила. А теперь оказывается, что все не так, теперь оказывается, я должна терпеть твой обман и жить с тобой, просто чтобы не иметь материальных проблем…

– А разве этого мало? – остановился перед ней Павел. – Тысячи женщин так делают: дорожат своими семьями и своим благополучием и не лезут на рожон. И вообще, с чего ты взяла, что у меня кто-то есть? По-моему, я не делал тебе никаких признаний.

– Ага, нынче милиционеры по служебным делам в Барселону ездят, – съязвила Соня. – Не иначе как на выездную коллегию ГУВД.

– Я устал, прекрати, давай закончим этот разговор. Я бы еще понял, если бы я объявил тебе о разводе или что-нибудь подобное… Тогда бы ты могла волноваться. Но я еще раз повторяю: нашей семье ничего не угрожает, мы будем жить так же, как жили раньше. Так что успокойся и занимайся своими делами.

Павел поставил стакан на барную стойку и вышел из столовой.

– Мы никогда уже не будем жить так, как раньше, – тихо сказала Соня ему в спину.

Глава 5

Дима Нестроев проснулся, с большим трудом разлепил веки и попытался взглянуть на мир. Мир выглядел ужасно: Вероники рядом не было, да это и понятно, она вчера ужасно разозлилась, а он даже и не пытался ее как-то смягчить. Дима понимал свою вину: он обещал девушке недельный тур в Париж. Но не получилось. Деньги на покупку тура у него, конечно, есть, но очень сомнительно выглядит тот резерв, на который «девушку гулять». Вероника же рассчитывает на ужины в хороших ресторанах, мечтает о посещении «Мулен Руж», кроме того, ее придется водить по дорогим парфюмерным магазинам и бутикам, в которых продается эксклюзивная одежда. Нет! Нет! И еще раз нет!

– Пошла она на фиг, денег нет! – сказал себе Дима и с большим трудом встал на ноги.

Голова болела после почти бессонной ночи, тянуло в правом подреберье, ломило суставы. В целом общее физическое состояние было печальным. Дима поплелся на кухню в надежде найти в холодильнике что-то, что может привезти его в чувство. Обычно, если с вечера случалась какая-то гулянка, то наутро Вероника заботилась о том, чтобы Димин организм как можно быстрее пришел в норму. Дима Нестроев не был алкоголиком – боже упаси! – но периодические загулы себе все же позволял. Он никогда не похмелялся так, как это делают горькие пьяницы: не вышибал половиной стакана водки абстинентный синдром, но и избавляться от этого синдрома, вообще не прибегая к алкоголю, Дима не умел. Поэтому после вечеринок он в небольших количествах позволял себе то, что могло ликвидировать утреннюю проблему.

Самое страшное открылось спустя несколько минут. Вот они, катастрофические последствия ухода Вероники – в доме ничего, то есть вообще ничегошеньки нет! Холодильник девственно-чист, неописуемо пуст, сволочь! А ведь еще вчера там имелись нераскрытая упаковка сырокопченой говядины, любимый французский сыр с плесенью, банка криля и полбанки икры.

Вероника оказалась заразой, так разобиделась, что выгребла из холодильника все, что там было. Даже яиц не оставила. Это бы еще ладно, но вместе с продуктами, которые Дима использовал в бутербродах, бесследно исчезли бутылка темной «Крушовицы» и полбутылки виски «Белая лошадь». Ну и гадина!

Всю катастрофичность ситуации Дима осознал, когда понял, что выйти в ближайший магазин не сможет и ему придется валяться весь день в постели, потеть и мучиться кроме физического, еще и моральным похмельем. Зачем же он вчера столько выпил?

«Ну ладно Волков, его так просто не собьешь, он пьет много, видимо, часто, у него закалка многолетняя. Ты-то, дурачок, куда за ним погнался? – самоистязался Дима. – Ты-то куда за взрослым дядей полез? Не можешь пить большими дозами, не берись!»

Дима поплелся назад в спальню.

Требовалось в точности вспомнить весь вчерашний разговор с Павлом Константиновичем. Дима ведь не просто так вчера нализался. Волков предложил ему то, о чем Дима Нестроев лихорадочно думал уже несколько месяцев и никак не мог найти решения. А когда они с Павлом Константиновичем обговорили все дела, от радости и головокружительной перспективы Диму повело и он безобразно напился.

Жизнь тридцатилетнего Дмитрия Нестроева складывалась так, что он никак не мог себя в ней найти. У него были все предпосылки к тому, чтобы стать очень успешным и сделать великолепную карьеру, но ему всегда что-то мешало. Во-первых, конечно, лень. Во-вторых, полное неприятие какой бы то ни было дисциплины и патологическое нежелание подчиняться себе подобным. В-третьих, крайне затруднительной для него была необходимость рано вставать. Вот бы сделать эту самую карьеру сразу, в один день! Не карабкаясь по пыльным служебным лестницам, не обтирая их своими наглаженными брючками, не просиживая за столом в общем кабинете, ежеминутно ожидая вызова «на ковер», не изображая исполнительного и послушного работника. Как Дима все это ненавидел!

Дима Нестроев вырос в очень интеллигентной семье и долгие годы не знал, какие трагические события предшествовали его появлению на свет. Его отец Тимофей Ильич и мать Вера Николаевна поженились еще студентами по страстной и нежной любви и прожили вместе всю жизнь, ни разу не омраченную ни оскорблениями, ни супружескими изменами. Драма их жизни заключалась в другом.

Первенец родился в молодой семье, когда обоим супругам было по двадцать лет. Но забрать сына из роддома Тимофею и Верочке было не суждено: мальчик умер на четвертый день жизни. Причина смерти была названа как «синдром внезапной смерти младенца», родителям объяснили, что вызвана она была, скорее всего, какими-то соматическими патологиями, либо патологиями органов дыхания или нервной системы. Словом, у их мальчика, как выяснилось, был «низкий жизненный потенциал». Гибель первенца супруги пережили очень тяжело, но горе не отдалило их, как это часто бывает, – они даже сильнее прижались друг к другу.

Через два года Вера снова забеременела и, одновременно терзаемая страхом и обуреваемая решимостью, родила второго ребенка. Это была ангелоподобная голубоглазая девочка с темными кудряшками, которую назвали Ангелиной – а какое имя еще можно было дать такому неземному существу? Молодые родители тряслись над ней, как над величайшей драгоценностью мира, не спали ночами, дежурили возле кроватки. Девочка росла вполне здоровой.

Наконец-то молодые родители были по-настоящему счастливы. Тимофей после университета поступил в аспирантуру, Вера занималась малышкой, зарабатывал супруг пока мало, но родители с обеих сторон помогали, и семья, в общем и целом, ни в чем не нуждалась.

Горе – страшное и всепоглощающее – настигло их в самые счастливые годы жизни. Двухлетняя Геля внезапно и очень тяжело заболела каким-то невиданным гриппом. Инфекция почти мгновенно дала страшные осложнения, девочка стала синеть и задыхаться, ее пришлось срочно госпитализировать. Когда Вере Нестроевой сообщили, что спасти девочку не удалось, она потеряла сознание. Ее саму еле откачали.

Для супругов Нестроевых потянулись долгие годы одиночества, в которых все напоминало об умершей дочери. Вере было двадцать восемь, когда она забеременела в третий раз, и она решительно не хотела рожать.

– Ни за что! – твердила она. – Третий раз я этого не вынесу!

Но пойти в клинику и добровольно разрешить убить своего ребенка она так и не смогла. И когда родился Дима, вполне здоровый и крепкий малыш, родители уже не испытывали полноценного счастья. На первом месте у них был страх: животный, необъяснимый, чудовищный страх вновь потерять свое дитя. Помногу раз за ночь Вера вскакивала с постели и бежала к кроватке сына, чтобы убедиться в том, что он дышит. Когда Дима подрос, она паниковала по поводу всякой его травмы, любой, даже самой незначительной простуды. Мальчик не знал, почему родители так лихорадочно над ним трясутся, но все замечал, ловко это использовал и вполне профессионально симулировал всякий раз, когда ему было нужно чего-то добиться.

Неудивительно, что Дима вырос мальчиком изнеженным, ленивым, привыкшим к особому обращению с собой. Во взрослом возрасте все это никуда не делось, просто приобрело другие формы и очертания.

Тимофей Ильич Нестроев с годами стал очень уважаемым человеком в городе – профессором, доктором экономических наук. Кроме того, он возглавлял военно-патриотический клуб «Возрождение», который восстанавливал историческую картину участия их родного города во Второй мировой войне, оказывал помощь ветеранам, вовлекал в патриотическую работу молодежь. Члены клуба пополняли экспонатами созданный по инициативе Тимофея Ильича музей, устраивали реконструкции исторических сражений. За всю эту работу Нестроеву было присвоено звание почетного гражданина города.

Тимофей Ильич в своем возрасте уже не очень вписывался в сегодняшний ритм, ему не были присущи некоторые специфические требования к чиновникам, но его блестящие аналитические способности и умение делать четкие экономические прогнозы по-прежнему высоко ценились, и он занимал высокую должность руководителя Департамента социально-экономического развития в правительстве области.

Однако новый губернатор на ключевые посты расставил своих людей, а Тимофея Ильича, чей авторитет в экономических вопросах был бесспорен, поскольку он был автором и разработчиком Программы экономического развития области, рекомендовал мэру (тоже новому) на аналогичный пост. Мэр был не в восторге, ему был совершенно ни к чему музейный экспонат, который вручала ему на ответственное хранение область, но делать нечего – спорить с губернатором он не собирался.

Тимофей Ильич, которому уже стукнуло пятьдесят восемь, своему перемещению не противился, воспринял его адекватно. Единственное, что ему было не по нраву, – это ближайшее окружение мэра, с которым теперь приходилось работать.

Пока Дима был ребенком, Тимофей Ильич пытался ограничить материнскую фанатичность Веры Николаевны, опасаясь, что впоследствии не сумеет сделать сына самостоятельным человеком, но очень быстро понял, что это бесполезно. Этот вывод он сделал, когда пятилетний сын заболел корью, а «Скорую помощь» пришлось вызывать жене. Вера Николаевна вытащила из-под мышки пылающего жаром мальчика градусник, и ей стало плохо, у молодой женщины случился настоящий гипертонический криз. И в дальнейшем, когда Дима превратился в полнокровного, здорового, высокого парня, Вера Николаевна отношения к сыну не изменила.

Димин дедушка по линии матери был генералом, начальником военного училища межрегионального значения. Вера Николаевна была в семье единственной дочерью, и наследство после смерти отца получила очень приличное. У нее были свои средства, и тайком от отца она помогала Диме в его неудачные периоды. Особенно тогда, когда отец злился, переставал давать деньги, требовал взяться за ум, идти на службу, делать карьеру. Дима пытался, и даже не раз, но очень скоро понимал, что даже прилично оплачиваемый, но подневольный труд – не для него.

Удача и деньги приходили к нему от людей, которым требовался выход на отца. Одному нужно было помочь вернуть задолженность города за проведенный ремонт дороги, другому за что-то еще, третьему необходимо было увеличить бюджетную строку на определенные цели. Найти выход на Нестроева – человека старой закалки – можно было только через его сына Диму, заинтересованные люди это знали и использовали Диму как посредника. Тимофей Ильич сыну по возможности не отказывал, тем более что он не просил ничего незаконного, а просто протежировал какого-то очередного партнера, а Тимофей Ильич все надеялся, что этот партнер станет наконец постоянным, что сын где-то осядет. Но Дима просто получал свой процент, и дальше отношения с «протеже» не шли. Дальше были красивые девушки, машины, увлекательные поездки в Малайзию, на Бали или в Гоа.

Дима бы и дальше жил в таком режиме, на периодических протежированиях, но постепенно поток желающих стал иссякать. Диму это обеспокоило. В чем дело: влияние Нестроева-старшего в администрации падает? Может, отец уже не решает серьезные проблемы, как раньше? Но как задать сложный вопрос отцу?

Дима нашел удобный момент, когда был в гостях у родителей, а по телевизору президент в очередной раз вел разговор о необходимости борьбы с коррупцией. Дима начал издалека, а потом удачно вывернул разговор на местную ситуацию.

– Понимаешь, сынок, – ответил Тимофей Ильич, удивленный тем, что сын интересуется такой темой. – Ситуация сильно изменилась. Коррупция была всегда и всегда будет, но она может существовать в разных формах.

– Пап, да какие тут формы? – хмыкнул Дима. – Один дает, другой берет, вот тебе и вся коррупция.

– Ты очень примитивно смотришь на это, – не согласился отец. – Сейчас уже почти никто ничего не берет. Уже мало дураков, которые берут деньги в конвертах или дипломатах, все изменилось. То, что происходит у нас в городе, называется не коррупцией, а бизнесом.

– А что происходит у нас в городе? – спросил Дима, чувствуя, что разговор выруливает на нужное направление. – Сильно брать стали?

– Я же тебе говорю, Димочка, – начал оживляться отец, – изменилась сама организационная форма этого явления.

– Ну, может, я не так выразился, – поправился Дима. – Конечно, в конвертах, может, и боятся брать, может, лоббируют теперь интересы нужных структур, но суть-то та же.

– Суть, может, и та, – ухмыльнулся отец. – Но изменения все равно произошли огромные. Сегодня коррупционный процесс выстроился в такую четкую вертикаль, в которой нет и не может быть случайных людей, в которой все отлажено и продумано. Раньше каждый взяточник был сам по себе. Теперь они – легион, единый и сплоченный.

И Тимофей Ильич объяснил Диме, что вертикаль городской власти укрепилась таким образом, что ни одного честного конкурса в городе уже не проводится. Все более или менее значимые муниципальные торги и аукционы выигрывают организации, которые определены заранее. Это касается ремонта дорог, жилого фонда, школ и поликлиник, это касается поставки в город новых автобусов и компьютеров для образовательных учреждений, это касается покупки диагностического оборудования для больниц, школьного питания и даже контракта на поставку бензина для муниципального полка милиции и машин городской «Скорой помощи». Результаты всех конкурсов известны заранее, равно как и суммы откатов, которые выплачивают так называемые «конкурсанты» за победу и получение муниципального контракта.

Они с отцом сидели перед телевизором. Когда отец стал разъяснять сыну столь интересующий его вопрос, Дима убавил звук. Они расположились в двух огромных удобных креслах, а между ними на столике мама любовно разложила вышитые салфетки и поставила вазочку с лимоном, маленький, переливающийся под люстрой всеми цветами радуги графинчик чешского стекла, в котором сиял янтарным цветом французский коньяк. Перед каждым стояла отдельная десертная тарелочка с тонко нарезанным сыром. Вера Николаевна забралась с ноутбуком на диван, где во время всего разговора раскладывала пасьянс, каждую минуту переводя взгляд с монитора на двух самых любимых и дорогих людей в ее жизни. Весь ее умиротворенный вид говорил, что для нее этот семейный вечер, в котором есть любимый на всю жизнь муж и живой и здоровый (самое великое счастье!) сын, и есть смысл ее жизни. Тимофей Ильич периодически ловил исполненные счастья и любви взгляды своей супруги, но Дима, которого очень волновала сама тема беседы, ничего не замечал. Он весь обратился в слух, от того, что сейчас скажет отец, многое зависит.

– Наши городские мальчики создали очень четко и слаженно работающую систему. Чтобы своевременно получать свои откаты, они своевременно финансируют свои организации. Иногда даже слишком своевременно. С организацией «Омега-два», которая «выиграла» конкурс на ремонт окружной дороги, например, рассчитались даже до того, как они вообще начали этот ремонт. Да и ремонта там по большому счету никакого нет. Я был против, но кто меня сейчас слушает? Контрольно-счетная палата провела проверку – а там тянет на большое уголовное дело. Но разве оно будет – это уголовное дело? Я сомневаюсь. Понимаешь, Дима, коррупционная вертикаль отлажена таким образом, что число ее участников – и со стороны бизнеса, и со стороны чиновничества – строго ограничено. В ней нет посторонних, любой, кто мешает функционированию этой системы, неизбежно должен быть отсечен.

– Если все так, как ты говоришь, то кто-то же должен возглавлять всю эту систему, кто-то должен быть ее организатором. Наш мэр на такого не похож… – Дима задумался. – Он какой-то слишком простой, что ли…

– А это и не он, – согласился отец. – Наш мэр как раз коррупционер старого поколения, хотя он еще совсем молодой, но взгляды его формировались не сегодня, а когда он только входил во власть и рвал куски там, где обламывалось. Теперь время диктует другой подход. Теперь коррупционный процесс нельзя пускать на самотек, иначе все будут брать, кто и у кого захочет, и большие денежные потоки могут проходить попросту мимо тех, кто может их контролировать. Так вот они организовали все так, что теперь мимо них не пролетит ни одна копейка. Для этого нужны большие организаторские способности, большая энергия.

Тимофей Ильич допил коньяк из маленькой рюмки, Дима последовал его примеру, сделал глоток и машинально положил в рот кусок сыра. Значит, его подозрения оправдываются. Дима прекрасно понял, о ком говорил его отец. Год назад в администрации появился человек, о котором много судачили, но о котором никто толком ничего не знал. Это был молодой, амбициозный москвич местного, так сказать, происхождения. Евгений Анатольевич Немцев – невысокий блондин с холодными бесцветными глазами, который здоровался с людьми беззвучно, лишь кивком головы. Его назначили на должность руководителя аппарата.

– Ты говоришь о Немцеве, папа, да? – спросил Дима.

– Конечно, – подтвердил отец. – Он ведь здесь появился не случайно. И назначили его не каким-нибудь замом, а именно руководителем аппарата, чтобы не согласовывать его кандидатуру на городской Думе. Руководитель аппарата – пост для города не ключевой, а вот внутри самой администрации очень и очень важный. Он имеет влияние на всех и на все. В политику он не лезет, нигде его не видно и не слышно, но этот парень держит в тисках весь город. Торгует должностями, полностью подмял муниципальный заказ… В общем, он сумел организовать работу, справился с той задачей, которую перед ним поставили.

Тимофей Ильич горько усмехнулся, отпил еще маленький глоточек и вздохнул. Со своего места подала голос мама, которая, казалось, увлеченно раскладывает свой пасьянс, а на самом деле внимательно вслушивалась в разговор:

– Тимочка, неужели ты будешь расстраиваться из-за какого-то молодого хама?

– А с чего ты взяла, что я расстраиваюсь? – как бы между прочим ответил Тимофей Ильич.

– Что ж, я не вижу? – обиженно хмыкнула Вера Николаевна и демонстративно снова уставилась в ноутбук.

– Папа, а какую задачу перед ним поставили? – не унимался Дима.

– Как какую? Это же очевидно, – пожал плечами Тимофей Ильич. – Одну-единственную – навести в городе порядок. Чтобы все денежные потоки, имеющие коррупционную основу, не растекались по отдельным чиновникам, чтобы все они текли в одном русле. Отдельным личностям предусмотрены проценты, это само собой, им по должностям полагается. Но все должно быть упорядочено, все должно иметь стройную, строгую схему. Чтобы ни один бюджетный рубль, который можно присвоить, не был присвоен кем попало и без высочайшего ведома. Он это все организовал и теперь осуществляет контроль. И очень даже эффективно.

– А кто его сюда прислала, пап? Он, я так понял, родился-учился тут, но жил-то в последние годы в Москве…

– Сынок, ты задаешь слишком много вопросов, – ответил отец, увеличивая звук в телевизоре и тем самым давая понять, что разговор себя исчерпал. – Я не следователь, я ученый. Копаться в их вонючем белье – не мое дело. Я могу только дать информацию, и пусть Контрольно-счетная палата сама считает и находит те миллионы, которые потерял наш бюджет.

Теперь, кажется, Дима все понял. Центры влияния в городской администрации сместились. Теперь там все решают не столько чиновники, курирующие определенные направления, сколько этот неприметный, невежливый Евгений Анатольевич. Значит, с возможностью зарабатывать прежними способами надо проститься. Что же теперь делать?

Дима поерзал в широком кресле, налил себе и отцу по рюмочке, пожевал еще сыру. Сейчас ему почему-то стало жаль, что он никогда не слушал отца. Если бы он не прыгал с места на место, то к сегодняшнему дню уже достиг бы какого-то положения, сделал бы какую-то карьеру. Пока отец на такой должности, ему бы это было не так уж трудно. А теперь… А теперь влияние Нестроева-старшего в администрации упало, через какое-то время его не будет совсем, потом отец уйдет на пенсию.

«Какой же я был дурак! – мысленно говорил себе Дима. – Жил одним днем, думал только о шалавах с круглыми задницами. А ведь теперь мне придется трудно…»

Дима ворочался с боку на бок, раскидывался на постели в разных позах, но легче не становилось. И тут на прикроватной тумбочке заверещал его мобильник. Димина «нокия» сообщала ему компьютерным голосом, если звонил человек из его записной книжки. Когда телефон загробно произнес «Волков», Дима, даже не думавший брать трубку, немедленно схватил ее.

– Ну что, малый, мы вчера с тобой слегка перебрали, кажется, – весело прозвучал голос Павла Константиновича. – Ты там живой?

– Очень относительно, – пискнул Дима, сам удивляясь своему голосу. – Честно говоря, умираю. Да еще с девкой со своей поссорился, так она все продукты и пиво мое выбросила.

Дима произнес это трагическим голосом, который отработал еще будучи мальчиком, когда симулировал перед заполошной мамой всяческие несуществующие недуги. Только теперь недуг был вполне реальным. Волков помолчал, в трубке прозвучало что-то вроде смешка.

– Какая у тебя квартира? – наконец спросил Павел, уже знавший Димин дом, потому что сам вчера отвозил его домой.

– Надо нажать семерку и колокольчик, – жалко пропищал Дима.

– Ладно, где-то через полчаса буду проезжать мимо, заеду к тебе.

Полчаса уж он как-нибудь еще пролежит в муках, а потом приедет его спаситель, думал Дима, давая заодно себе слово больше никогда столько не пить.

Волков действительно приехал, не обманул, правда, не через полчаса, а через час, зато в руках у него был пакет, из которого волшебно пахло жареным мясом. Павел Константинович сразу же извлек из удивительного пакета ледяную бутылку пива «Хугарден», и Дима выпил половину прямо из горлышка, хотя раньше никогда в жизни так не делал – не имел такой плебейской привычки.

– Давай веди в кухню, – решительно сказал Волков, снимая у порога туфли. Внимательный Дима заметил, что обувь у Волкова недешевая, итальянская, фирмы «Фаби».

«Хорошо зарабатывает мент», – подумал про себя Нестроев.

Дима повел Павла Волкова на свою просторную кухню и демонстративно открыл девственно пустой холодильник, как бы в подтверждение того, что не врал и злые силы его, бедного, действительно оставили без крошки и без глотка.

– Видите, – сказал он, указывая в пустое нутро агрегата. – Все собрала, дрянь, отомстить мне хотела.

– Ладно, не парься, – отмахнулся Волков. – Я все принес. Сам, честно говоря, плохо себя чувствую. Надо подлечиться, но не повторять вчерашних подвигов.

С этими словами он достал из волшебного пакета 350-граммовую бутылочку армянского коньяка, который так благотворно воздействует на сосуды, большую бутылку минералки, свежий лаваш, помидоры и картонную коробку, из которой и доносился аромат только что изготовленного шашлыка. Дима снял крышку с коробки, и рот его мгновенно наполнился слюной: там действительно лежали на четырех шпажках горячие свиные шашлычки и стояла закрытая баночка с соусом, рядом на отдельной подложке благоухала свежая зелень.

– На ярмарке неподалеку взял, – пояснил волшебник Павел Константинович. – Тут один армянин очень хорошие шашлыки делает, мясо у него нормальное, крестьянское, да и жарит хорошо. Ладно, давай открывай бутылку, пока не остыло все.

Они выпили по паре рюмок вкусного коньяка, съели по одному шашлыку с помидоркой и зеленью, и жизнь повернулась к Диме совсем другим боком – очень, надо заметить, соблазнительным. А ведь все не так плохо! Здоровье наладилось, и Павел Константинович, судя по тому, что сам приехал к нему домой, вчера не шутил и действительно предлагает дело. Дима обязательно должен за него уцепиться, но только теперь уже не по-глупому, как было раньше. Год назад он бы сделал все, о чем его просят, и поперся бы с дурой Вероникой в чертов Париж, только чтоб шикануть, блеснуть перед девкой и сполна вкусить изысканных плотских радостей, которыми она с ним за доставленное удовольствие расплатится. Сейчас он поступит по-другому. Ему надо определяться, надо где-то зацепиться, надо браться за ум. И Павел Константинович ему в этом поможет.

– Ну что, Дима, будем работать? – спросил Волков, засиявший после двух рюмок и мяса.

– Будем, – решительно ответил Дима.

До вчерашнего вечера Дима Нестроев встречался с Павлом Константиновичем всего пару раз, когда бывал в компании своего приятеля Антона Волкова. Первый раз он увидел Павла, когда они с Антоном пили пиво с раками в чешском ресторане, и старший брат на час присоединился к их компании. Другой – когда жарили шашлыки у Антона на даче. А вскоре Антон позвонил Диме и сказал, что его старший брат ищет с ним встречи, и Дима согласился без раздумий.

Павел Константинович, хоть Дима и знал его лишь шапочно, не производил впечатления человека, который будет попусту тратить и чье-то, и свое время. Он держался свободно, его холодные голубые глаза смотрели внимательно. Вся его манера, вся повадка была такой уверенной, если не сказать дерзкой, что Дима невольно подумал про себя, что, наверное, именно такие напористые и внутренне свободные люди достигают успеха в жизни. А о том, что Волков успешен, говорил хотя бы его джип, на котором он приехал на дачу к Антону, да и подполковничьи погоны тоже немалого стоили.

Павел Константинович предложил встретиться у клуба «Бахус» в семь вечера. Не успел Нестроев нащупать телефон, чтобы сообщить о своем прибытии, как стеклянная дверь разъехалась, и навстречу ему, широко улыбаясь, вышел Павел Константинович, пожал руку, хлопнул по плечу как старого приятеля. Дима, признаться, такой встречи несколько не ожидал, но его уже взяли под локоть и повели куда-то в сторону, противоположную ресторану. Провели мимо популярного в городе коктейль-бара, потом подтолкнули в какой-то интимно освещенный коридорчик, который закончился помещением, в котором Дима, завсегдатай городских клубов, в том числе и «Бахуса», никогда не был. Странно, что он раньше никогда сюда не попадал, даже и не знал о существовании здесь еще одного зала, куда не вели никакие указатели и который находился в стороне от всех прочих увеселений.