Текст книги "Разоренное гнездо"

Почему Рита, сугубая индивидуалистка, высоко ценящая неприкосновенность своего собственного пространства, согласилась на размещение в особняке всей нашей семьи, мне тогда было совершенно непонятно. Я готовил себя к ее решительным возражениям и даже надеялся на них – тогда у меня был бы хоть какой-то повод не поддержать идею Ксении Алексеевны. Но жена повела себя, с моей точки зрения, странно: взяла пару дней на обдумывание, а потом неожиданно согласилась. Якобы из-за Алисы, которой нужны бабушкин присмотр и дедушкина помощь в учебе, из-за того, что пускать на первый этаж арендаторов – чистое безумие, а заниматься галереей самостоятельно у нее нет времени, поскольку она все-таки хочет посвятить себя турбизнесу. И вообще – родители стареют, рано или поздно за ними нужен будет глаз и глаз, не переезжать же по сто раз, в конце концов. И вообще, чем больше людей проживают в доме, тем меньше шансов, что его обнесут. Для одной семьи особняк неимоверно велик, а жить с чужими – нет, только не это. Тогда я предложил Рите поселить к нам и ее родителей, но они поблагодарили и под благовидным предлогом отказались. Вот так все и устроилось по плану моей мамы. Затея эта стоила мне баснословных денег и вытянула из меня раза в три больше, чем предусматривал тщательно просчитанный мною же первоначальный бюджет.

В итоге родители расположились в трехкомнатной квартире первого этажа. У них не было балкона, но имелась огромная кухня, в которой так удобно было кормить наших с Виталиком детей – хоть вместе, хоть по очереди, – небольшая уютная гостиная и спальня. Другая квартира первого этажа досталась семье Виталика. Ее распланировали так, что у Артема появилась своя комната, остальные три были отведены под небольшую гостиную, спальню и кабинет. Половину второго этажа заняли мы с Ритой и Алисой, у нас было пять комнат. На этаже оставалось еще место, и мы оборудовали две квартиры-студии в расчете на то, что когда-нибудь туда заселятся дети.

К чему я все это? Ах да. Моей целью было рассказать, как получилось, что в одном доме собралась вся моя семья. Не в одной квартире, конечно, но под общей крышей. А вот как получилось, что жизни не такого уж большого количества людей спутались насколько, что образовали какой-то нерасплетаемый узел? Как случилось, что наши истинные чувства стали постепенно подменяться их видимостью? И как вышло, что я стал кому-то мешать? Вот на эти вопросы теперь мне предстояло ответить. Полностью опустошенный, я не видел никакого выхода, у меня не было плана дальнейших действий. Я не испытывал охотничьего азарта, в тот момент я даже не мог бы ответить себе на вопрос: а хочу ли я знать правду? Ведь какой бы она ни была, мне в любом случае будет невыносимо больно. Кроме того, я не имел ни малейшего представления о том, как эту правду узнать, если вмешательство правоохранительных органов невозможно. В текущий момент я даже не мог точно установить, кто во время преступления находился в особняке, а кого тут не было. Наш дом окружен изящной кованой оградой с основным кодовым замком и запасным механическим, но видеокамеры я хоть и собирался установить, но так и не сделал этого. То было много других трат, то не хватало времени, то памяти. В общем, острой нужды в них не наблюдалось, и я о своих планах просто забыл. Поэтому установить, кто и когда появился дома, я мог только с помощью опроса каждого из своих родственников. Но как его проводить и под каким предлогом? И насколько эффективен и точен будет такой опрос, если в интересующий меня момент во всем квартале погас свет? Можно, конечно, нанять частника, но где его найти? Я знаю, что за адекватные деньги у нас можно тайным порядком проверить кредитоспособность и финансовую историю интересующего лица или организации, прояснить пробелы в чьей-то биографии и получить многие другие услуги, которые подчас требуются бизнесменам, вступающим в контакт с недостаточно знакомыми и проверенными партнерами. Но расследовать покушение на убийство? О том, что у нас кто-то предоставляет такие услуги, я никогда даже не слышал.

Светя себе под ноги и все равно спотыкаясь на каждом шагу, я поплелся вон из подвала, который уже начал давить мне на психику. Мне стало казаться, что я не найду двери, или что она не откроется, или что в доме никогда не зажжется свет… В общем, мне надо было подняться домой и выпить виски. Все равно ничего я сейчас не придумаю. Пока у меня не появилось никакой продуктивной идеи, мне просто надо подумать о том, что случилось с моей жизнью. Почему кто-то из близких захотел моей смерти? До того, как от соприкосновения с пулями раскололось зеркало за моей спиной, дала трещину моя жизнь. Когда? В какой момент все это началось?

Глава 3

Больше года назад, когда появились первые сообщения о каком-то новом свирепом вирусе, обнаруженном в Ухане, никто не испугался, даже, я бы сказал, не насторожился. Домочадцы на все лады обсуждали самые разные конспирологические версии: о тайном решении мирового правительства кардинально снизить население планеты в связи с катастрофическим истощением ее ресурсов, о будущем массовом чипировании всего населения Земли (о цели этой операции тоже выдвигались самые разные гипотезы), о международном заговоре фармацевтических монстров. В общем, пока вирус не влез к нам за пазуху, мы говорили о нем довольно легко и свободно. Алиса, уже давно протестующая по любому поводу, независимо от тематики, держалась версии о том, что всех нас хотят сделать роботами. Виталик завалил всех нас ссылками на интервью масонов, иллюминатов и каких-то светил эпидемиологии о том, что вирус должен проредить население Земли. Папа считал, что новую заразу придумали корпорации, которые почувствовали себя тесно в имеющихся экономических условиях и разработали беспрецедентный по своему масштабу план вытягивания мировых финансов на борьбу с вирусом и последующую неизбежную массовую вакцинацию населения всех стран. В общем, мы все это обсуждали, но пока не примеряли к себе и реалиям своей собственной жизни. Потом мы стали дружно осуждать беспечных туристов, не способных терпеливо переждать вирусные завихрения и какое-то время просто отсидеться дома. Но ситуация, вопреки легкомысленным прогнозам любого из нас, стала резко ухудшаться.

– Евген, ты уже слышал, что Чехия закрылась?! – В голосе Риты была такая неподдельная паника, что я впервые по-настоящему если еще и не испугался, то сильно насторожился.

В момент ее звонка я находился в своем новом детище – ресторане русской кухни «Матрешка», изысканном заведении, с которым не мог сравниться ни один из моих «общепитов», так я шутливо их называл. Это было совсем не то же самое, что узбекская харчевня с ее голубыми тарелочками на стенах или украинская забегаловка, пропахшая борщами и чесноком. И даже мой элегантный итальянский ресторан «Траттория» не шел в сравнение с «Матрешкой». Разве что «Крумлов», но это уже было дело вкуса. В моей душе в то самое время было не совсем спокойно, и я вложил в работу над этим рестораном все силы, которые у меня скопились, оказавшись неприменимыми в личной жизни. Впрочем, так у меня было всегда. В тот момент, когда позвонила Рита, я оценивал новый огромный фикус, который великолепно встал перед окном и придал интерьеру невыразимое очарование.

– Я так понимаю, что в Карловы Вары мы не едем, – припечатала она. – Ты слышишь, что я говорю? Евген, отнесись серьезно, если ты в состоянии.

До меня наконец дошла информация, которую выдала моя жена.

– Ну и правильно они сделали, что закрыли границы, – ответил я, – только наши безумцы таскают чемоданами все, что видят. Даже вирусы. Рит, ну что ты так переполошилась? Я думаю, меры адекватные, если сейчас все проявят сдержанность, эту заразу остановят в конце концов.

– Евген, ее не остановят! – затараторила в трубку жена. – Неужели ты не понимаешь, к чему все идет? В мире начинается что-то страшное.

– Так тебя конкретно сейчас что беспокоит: что начинается что-то страшное или что мы не едем в Карловы Вары? – не выдержал я.

Дома неприятный разговор продолжился.

– Ты можешь иронизировать, – холодно заметила Рита, – но меня действительно беспокоит, что мы никуда не едем, я морально настроилась, я готовилась. Я уже дни считала… Но пусть… Мои эмоции – это пустяк, черт с ними, но встали продажи туров. Едут только те, кто купил путевки уже давно, сейчас у нас полный стоп.

– И что, по-твоему, я могу сделать в этой связи? – пожал плечами я. – Остановить вирус или открыть границы? Что лично тебе было бы предпочтительнее?

Рита метнула в меня злобный, полный презрения взгляд.

– Я могу потерять бизнес, – прошипела она.

– Я тоже, – только и осталось заметить мне, – но как я могу остановить этот губительный процесс?

– Ты мужчина, ты должен думать, а не я, – заметила Рита, собираясь на этой высокой ноте покинуть помещение. Еще недавно я бы только усмехнулся про себя, но тогда я не удержался и остановил ее.

– Способность думать дана каждому человеческому существу, независимо от пола, – резюмировал я, – а ты, похоже, решила меня переубедить.

Но не такова моя супруга, чтобы оставить последнее слово не за собой. Последнее слово – это ее святая святых, которую она даст попрать только ценой своей жизни. И Рита, глядя на меня сверху вниз, негромко сказала:

– Ты прав, думать способен каждый человек, но вот качество мыслей у всех разное. Поэтому одни люди в критических ситуациях способны не только отвлеченно размышлять, но и принимать ответственные решения. Другим это, увы, не дано.

Произнеся эту фразу, она исчезла, довольно громко захлопнув дверь комнаты, чего раньше за ней никогда не водилось.

Вскоре после отмены нашего путешествия в Чехию (по любимому маршруту Карловы Вары – Крумлов) началось светопреставление мирового масштаба: закрытие границ, отмены рейсов, банкротства туристических компаний. Одни путешественники застряли в Таиланде, другие в Турции, третье где-то еще. Надвигалась катастрофа, но мы еще совершенно не представляли себе, какие она будет иметь масштабы. Отношения в семье накалялись с каждым днем, причем все мои родственники стали все чаще как-то очень вопросительно на меня поглядывать, и после каждого очередного неутешительного сообщения о распространении эпидемии эти взгляды и сопровождающие их вопросы становились все более настойчивыми.

А потом Путин объявил в стране выходные дни, и все мы даже не сразу поняли, что это означает и какие будет иметь последствия. Выражение «локдаун» тогда еще не вошло в обиход, однако в чем именно будет выражаться временный массовый отгул, стало ясно через день из указа губернатора. Документ предусматривал закрытие всей системы общественного питания, подлежала приостановке деятельность всей сферы услуг. Работала только часть госпредприятий и жизнеобеспечивающие структуры. В общем, без работы оказывались все мы. Закрывая офис, Рита была на грани истерики. Я понимал, что моя супруга хрупкое существо и вряд ли способна непоколебимо выдерживать жизненные удары, но я не ожидал, что она вдруг обособится, замкнется, обозлится так, будто у кризиса есть конкретный виновник, и она даже знает, кто это…

Виталик продолжал работать, но кризис затягивал его все сильнее. Собирать коллектив в офисе он уже не мог, однако его арендодатель наотрез отказался не только приостановить оплату, но даже снизить ставку за аренду помещения. Первое время, до постепенного снятия ограничений, не работали даже газетные киоски, так что в бумажном виде газета продаваться не могла бы, даже если бы печаталась в полном объеме. Но самый большой удар по экономике издания наносил тот факт, что органы власти практически перестали размещать в газете свои информационные материалы. Вся нагрузка перенеслась на сайт. А тот у Виталика был не сказать чтобы очень уж хорошо раскручен, да и стоимость материалов на нем была просто копеечной. Мой братишка пошел к учредителям, но в ответ его похлопали по плечу и сказали примерно так: всем плохо, братан, денег нет, но ты держись. Наверное, думали, что это забавно. Не смешно было то, что учредители отказались участвовать в антикризисных мероприятиях и никакой финансовой поддержки Виталику не оказали, и очень скоро проект, которым он руководил, оказался висящим на волоске.

Наши детки прочно осели дома, и это только осложняло обстановку. Я очень люблю своего племянника, но Артемка, если быть объективным, вырос ужасным снобом, к чему, как я полагаю, немало усилий приложила его мамаша. Он стройный, симпатичный и неглупый мальчик, начитанный, в некоторых вопросах даже проявляющий эрудицию, но он привык часто ездить за границу, дорого одеваться, менять навороченные айфоны. Его компания – это сплошь детки крутых папаш, чиновников и бизнесменов, он постоянно шатается с ними по дорогим кафешкам, катается на катерах по водохранилищу и получает всякие другие небесплатные удовольствия от жизни. Необходимость сидеть дома вызывала его бурный протест, его многочисленные приятели, не встречаясь в университете, стали искать альтернативные способы развлечений, но они тоже – и в еще больше степени – требовали денег. Протестовала и наша Алиса, которая это делала вообще всегда и по любому поводу. Дочь считала, что «режим» собирается окончательно прихлопнуть экономику страны, что ограничение свободы передвижений нарушает ее конституционные права, а в мире нарастает геноцид наций. Она отказывалась носить маску и в знак протеста заперлась в своей комнате и выходила оттуда, только чтобы в очередной раз помитинговать перед тем, кто в тот момент оказывался дома.

Викуся, которая не была привязана ни к какой работе и ни к какому бизнесу, могла бы встретить кризис более терпимо, но и она не скрывала своих панических настроений. Ее можно было понять: Виталик уже еле-еле справлялся с ситуацией, и семейный финансовый кризис день от дня приобретал все более реальные очертания. Я все чаще заставал ее в квартире родителей, но о чем она подолгу беседовала с ними, так и не узнал: когда я приходил, темы, которые обсуждали до меня, сворачивались и больше не поднимались.

Вообще-то, я стал избегать ее еще до ковидной пандемии. С годами в семье к Викусе привыкли, и она уже никого не шокировала своими непомерными декольте или вычурными высоченными сапогами, которые уместнее смотрелись бы не на замужней женщине, а на девушке, скажем так, свободной профессии. Ну да ладно, мы свыклись и с этим. Все остальное – их с Виталиком дело, и я продолжал строго следовать политике невмешательства в чужую – пусть она даже и родственная – личную жизнь. Викуся стала беспокоить меня по-другому поводу, причем совсем незадолго до того, как пандемия произвела свои разрушительные действия в нашей большой семье.

Я уже говорил, что последним из моих проектов был ресторан русской кухни «Матрешка» – самое крутое и изысканное мое «детище». Я оборудовал свой постоянный кабинет именно там, потому что в этом ресторане мне нравилось все: его местоположение в паре кварталов от дома, интерьер, цветы в огромных кадках, картины, запахи. Все! И я заметил, что Викуся стала слишком часто захаживать ко мне в гости. Она являлась посреди дня, спрашивала у администратора, на месте ли я, усаживалась за столик и просила, чтобы меня пригласили. Если бы речь шла о том, чтобы родственницу просто покормили бесплатно, то я вообще не обратил бы на ее посещения никакого внимания – пусть угощается, я не обеднею. Но Викуся настаивала на моем присутствии, она непременно желала разделять со мной времяпрепровождение, даже если у меня был самый настоящий цейтнот. Однажды я ей намекнул, что мне не всегда удобно расслабляться посреди дня, когда еще не закончены все дела, она поняла и… стала приходить вечером. Понять, на месте ли я в конце дня, еще проще – достаточно пройтись мимо здания и посмотреть на окна моего кабинета: в мое отсутствие свет там зажигать некому. И Викуся повадилась приходить по вечерам. Мне ее визиты не нравились. Слишком уж томно она улыбалась мне, слишком сильно трепетали ее ресницы, когда она поднимала на меня долгий, туманный взгляд. Я стал избегать этих встреч. Если бы ковид не вмешался в нашу жизнь, мне пришлось бы, наверное, все-таки выяснить с ней отношения вербальным способом.

Дома заниматься было решительно нечем, наши передвижения ограничивались походами в магазины и в аптеку. Большую часть дня мы молчали, каждый уткнувшись в свою точку: кто в телевизор, кто в ноутбук.

– И что ты собираешься делать? – наконец спросила Рита, когда похоронная тишина ей стала невмоготу.

– А что я могу? – пожал я плечами. – Приготовлю сегодня жареную баранину, если ты не против.

– Я не об этом, – отмахнулась она, – ведь должен быть какой-то выход, мы не можем жить в постоянном страхе и неведении.

– Рит, ты думаешь, что меня вся эта ситуация забавляет, да? Но ведь надо понимать границы своих возможностей. Я же не могу за пять минут придумать новый бизнес и развернуть его на фоне полной заморозки всей деловой активности, правда? Значит, все, что мы можем, – это ждать.

– Это самый худший из вариантов, когда ты не знаешь, чего именно ты ждешь.

– Но ничего другого я предложить тебе не могу, увы.

– Но хоть какой-то план действий у тебя в голове должен быть, я же знаю тебя столько лет! Не пытайся убедить меня в обратном.

– Пока что мой план состоит в том, чтобы сократить наши ежедневные расходы, – вздохнул я, – по крайней мере, до тех пор, пока мы не поймем, насколько все это может затянуться. Пока мы не зарабатываем, надо меньше тратить.

Рита в полном изумлении вытаращила на меня глаза.

– Что ты имеешь в виду? Какие расходы мы можем уменьшить? Начать питаться дошираком? Или перестать платить за телефонную связь и интернет?

– Ну зачем же такие крайности?

Я видел, что разговор начинает ее раздражать и идет совсем не в том русле, в какое бы ей хотелось его направить, и мне это понравилось.

– Для начала сократим расходы на то, что можно убрать без ущерба для качества жизни. Извини за прозу, но вчера ты купила итальянское вино за полторы тысячи рублей. Я думаю, что разумнее будет присмотреть такое вино, которое стоит не дороже пятисот. Чем-то надо жертвовать, что ж поделаешь?

– Ты тоже покупаешь себе спиртное, – съехидничала Рита, – почему бы тебе не перейти на деревенский самогон?

– Покупаю, – согласился я, – но я уже сократился, и дорогие марки оставил на потом. Ты можешь проверить, это очень легко.

– Тогда зачем такие роскошества, как свежая баранина? Давай уж будем покупать дешевую колбасу!

– До этого пока не дошло, моя дорогая, хотя сейчас никто не может исключать и такого развития событий. Давай перестанем доводить этот спор до абсурда. Я надеюсь, ты не считаешь, что я могу в текущей ситуации что-то кардинально изменить? Тогда к чему все эти разговоры? Мы не знаем, сколько все это продлится, поэтому давай пока чуть-чуть ужмемся. Я не говорю о том, чтобы сократиться принципиально, деньги-то у нас пока есть. Но на всякий случай просто чуть снизим планочку.

– Вот именно, – согласилась моя жена, – деньги у нас есть. Только ты ведешь себя так, как будто у нас их нет.

На этом разговор закончился, и на следующий день Маргарита действительно купила себе менее дорогое вино, даже не посмотрела в сторону хамона, и ее чек из элитного продуктового магазина слегка облегчился. Вообще-то отношения с женой у нас испортились еще до всего этого. Она стала более замкнутой и отчужденной. У нее пропала потребность делиться со мной своими переживаниями и даже просто впечатлениями о новой книжке или просмотренном фильме. Мы отдалялись, но когда я пытался задать ей вопрос напрямую, она только отшучивалась. Или ссылалась на усталость, которой совершенно неоткуда было взяться: работа в офисе представляла для нее еще один пункт в организации жизненного комфорта. И даже сибаритство в определенном роде. Уютный кабинет, изысканный ассортимент вина в баре, японские блюда с копченым угрем… И персонал, который делал всю работу.

Продление локдауна подействовало на всех настолько угнетающе, что наш уютный особнячок стал похож на затонувший корабль: на несколько дней мы почти перестали общаться вне своих квартир. Я даже не был уверен, что в таких обстоятельствах папа захочет отмечать свой день рождения. Я посчитал необходимым зайти к нему и спросить об этом, но папе, как всегда, оказалось все по фигу. Он читал книжку, и было не понятно, слышал ли он, о чем я спрашиваю, и вникал ли. В последнее время его обычным ответом на любой вопрос стала отсылка к Ксении Алексеевне: «Мама скажет, как мы поступим. Спроси у нее, сынок». Несмотря на общий пессимистический фон, Ксения Алексеевна имела четкое мнение по поводу дня рождения отца и выдала его, не сомневаясь ни одной минуты.

– Мы будем праздновать обязательно! – заявила она. – Ты посмотри, в каком состоянии семья, все ужасно деморализованы. Так что праздник непременно состоится, раз уж никаких других развлечений у нас сейчас нет. В общем, вопрос больше не обсуждаем, дискутируем только по меню.

С этим было проще, и мы собрали отличный стол, несмотря на то что некоторые наши любимые продукты из-за ограничений оказались недоступны: поставщики деликатесов отсиживались по углам, не появляясь за своими прилавками. Но я поехал на рынок, который был открыт, хоть и опустел наполовину, с трудом, но все-таки нашел хорошую телятину, кроличьи ножки, копченого палтуса и много всякой мелкой всячины. Потом забрал из пустующего ресторана ненужное спиртное и сгрузил всю эту снедь в родительской квартире. Обычно все семейные праздники и дни рождения мы отмечаем в одном из моих ресторанов, но сейчас нам предстоит обойтись домашними посиделками, а Викусе и Рите придется засучить рукава, помогая маме в приготовлении обеденных блюд.

К шести вечера все было готово, и мама дала команду собираться к столу. Мы привели себя в порядок и стали подтягиваться к родительской квартире, из которой доносились волнующие запахи. Мне, правда, так и не удалось вытащить на папин день рождения Ритиных предков. Отношения у нас по-прежнему были прекрасными, но ее старики то ли неважно себя чувствовали, то ли боялись нарушить свою самоизоляцию и подцепить заразу… Я предложил заехать за ними, но обратный путь все равно предполагал использование такси: не сидеть же мне весь вечер трезвым… От моего предложения остаться у нас ночевать тесть с тещей отказались. А ведь раньше они не пропускали наши семейные праздники. Может, и правда хандрят? Или Рита по какой-то причине не захотела, чтобы они были? Ведь пригласить их вполне могла и она, но жена почему-то уступила эту возможность мне. У Викуси родни было мало: ее отец давно умер, а мама жила в области, почти за 200 километров, не очень-то наездишься… В остальном вся семья была в сборе. Ах да, я совсем забыл рассказать о Наташе, нашей с Виталиком двоюродной сестре, которая появилась у нас в особняке, когда мы все уже свили свои гнезда. Неожиданно у мамы умерла сестра, которая жила в соседней области, в маленьком райцентре, мама уехала на похороны и осталась надолго – недели, наверное, на две. Вернулась назад она вместе с племянницей, тихой девушкой Наташей, которая после тяжелого развода и смерти матери осталась одна-одинешенька и которую совсем некому было поддержать. Мама привезла ее вроде бы погостить, успокоиться, оправиться от бедствий, ее постигших. Но чем дольше гостила Наташа, чем явственнее становилось, куда клонит мама. Она клонила к тому, что нашей с Виталиком двоюродной сестре надо бы остаться у нас. Тем более место есть. Мы с Виталиком свою кузину помнили довольно смутно, потому что ее семья к нам приезжала редко, в основном мама ездила навещать свою сестру. Так что своего мнения о Наташе мы не имели. Мама рассказала нам печальную историю Наташиной судьбы. Оказалось, она совсем девочкой вышла замуж по безумной любви, но ее постигла участь множества других дурочек, для которых смазливая внешность избранника значит больше, чем его человеческие, душевные и умственные качества. Очень быстро стало понятно, что муж Наташи полное ничтожество и бестолочь и единственные навыки, которые он активно совершенствует в жизни, это умение жрать водку и махать кулаками. В общем, дуреха забеременела, но в разгаре очередного скандала любящий муж неудачно придал ей ускорение, она упала и потеряла ребенка. Пережила она все это очень тяжело: выкидыш, развод, сопровождающийся непрерывным скандалом на грани настоящего криминала… Неудивительно, что у матери девушки, нашей тетки, и так страдающей хроническими заболеваниями, не выдержало сердце. Бывший муж продолжал преследовать девушку и после развода, поэтому Ксения Алексеевна настаивала, чтобы Наташа переселилась к нам. Девчонка по сути была нам совершенно чужой, но ее было жалко. Стоимость ее квартиры, оставшейся после смерти матери, не шла ни в какое сравнение с приблизительной ценой на то жилье, которое она получала в нашем особняке, но я, после недолгого размышления, решил: не все же в жизни решают деньги, в конце-то концов. Каково мне самому будет осознавать, что я оставил без помощи одинокую, отчаянно нуждающуюся в поддержке, слабую девчонку, только потому, что она не может за себя заплатить? Смогу ли я после этого считать себя добрым и порядочным человеком? Последним и самым неожиданным аргументом стало выступление нашей малышки Алисы, заявившей, чтобы я не рассчитывал на то, что впоследствии – когда она повзрослеет, – она переселится в студию, которую я так упорно держу для нее. Алиса намеревалась жить не просто отдельно, а желательно подальше от нас всех.

– Папа, я хочу жить с вами в гармонии, а гармония достигается за счет пространства между нами, таково мое мнение, – заявила Алиса, – я не хочу, чтобы вы, мои самые дорогие люди, мне надоедали. Я хочу скучать по вас! Тогда наша любовь будет совершенно необъятной.

И где она научилась этому? Кто ей это внушил?

Нам с Виталиком пришлось съездить в Наташин родной городок и поговорить по душам с бывшим мужем, который никак не успокаивался и уже предупредил ее о том, что знает о ее нынешнем месте жительства. Знал ли он на самом деле, мы решили не проверять, просто поехали, нашли его и попытались объяснить порядок вещей. Он не понял, и не слишком щепетильному в таких вещах Виталику пришлось пару раз приложить его тупой башкой о стену дома, рядом с которым мы его поймали. После того как парень очухался, я объяснил ему, что в случае его появления в нашем городе и дальнейшего преследования нашей сестры меры физического воздействия будут уже другими, более серьезными. Я, конечно, просто пугал его, но до его скудных мозгов другие аргументы, увы, не доходили. После нашего визита он оставил Наташу в покое.

Я не собирался сажать Наташу себе на шею, поскольку та была и без того перегружена, но в студию на втором этаже мы ее все-таки запустили, пусть живет. Тем более что все мы уже стали к ней привыкать. А вот девушка с трудом обживалась в большом городе, первое время была растеряна, но потом все-таки собралась. Дипломированная медсестра, она решила получить дополнительное образование в сфере косметологии, которая уже тогда наращивала обороты. Я, конечно, оплатил обучение, для меня это были копейки, а для нее могло значить очень много. Пусть научится зарабатывать сама, а не рассчитывает на родственников, думал тогда я. И Наташа быстро осваивала новую профессию, устроилась в хороший салон, постепенно приобретала собственную постоянную клиентуру. Поощряя ее успехи, я все-таки периодически делал ей подарки «в дом»: то хорошую сантехнику, то светильники, то телевизор. В общем, она прижилась.

С личной жизнью у кузины обстояло не так гладко: периодически у нее появлялись визитеры с цветочками или пакетами, в которых угадывалось вино и коробочки, но ни одно лицо не примелькалось настолько, чтобы его запомнить. Пока наконец не появился совсем молодой пацаненок по имени Алекс, который стал мелькать чаще, чем это можно было бы объяснить какой-то иной причиной. Поначалу в семейных обсуждениях, которые нет-нет да и затрагивали Наташину личную жизнь, мы придерживались строгой линии о том, что это не наше дело, и интимная жизнь нашей родственницы не может быть предметом для нашего вмешательства. Но чем чаще появлялся мальчик в нашем подъезде, чем больше возникало у всех нас беспокойства: что ему, собственно, нужно от женщины, которая старше его на 12 лет как минимум? Я не ханжа и не стану отрицать, что в сопливом возрасте у меня тоже периодически возникали фантазии насчет взрослых красавиц, которые сделают из меня настоящего мужчину. Случалось это, как правило, после просмотра фильмов с Моникой Беллуччи или каких-то картин, где прослеживалась такая тематика. Но ни одна из этих фантазий не реализовалась в действительности: умные, успешные, излучающие сексуальный вызов взрослые красотки мне попросту не встречались. Я когда-то читал, что у стремления к женщинам старше себя есть множество объяснений. Это часто случается с молодыми людьми с завышенной самооценкой, которые не видят в своем окружении девушек, достойных своей любви, а в женщинах постарше, которые уже многого достигли в жизни, находят именно то, к чему стремятся сами. Но в таком случае женщина уж точно должна быть незаурядной: молодые поклонники роятся вокруг знаменитых актрис, модных художниц и загадочных поэтесс, но Наташа не подходила ни под одну из этих категорий. Оставалось предположить какие-то меркантильные соображения со стороны мальчика, который так и кружил вокруг нашей родственницы. Но и тут оставались вопросы: Наташа уже научилась зарабатывать себе на жизнь, но при этом была всего лишь косметологом со средним образованием и не имела перспектив к какому-то существенному улучшению своих имущественных позиций. Есть и третий вариант, который подразумевает особенную женскую притягательность. Да что там кругами ходить: есть такие красавицы, что и в сорокалетнем возрасте затмевают двадцатилетних соплячек, которые старательно красят волосы в синий цвет, но не пытаются избавиться от косолапости, прыщей на щеках или лишних килограммов на необъятной заднице. Но и эта версия попадала «в молоко». Наташа не была ни красавицей, ни интеллектуалкой. У нее было приятное, милое лицо и стройная фигура, но это и все, пожалуй. Когда-то я, вообще-то не склонный лезть в чужую жизнь, набрался нахальства спросить ее, почему она не пытается создать семью, и ее ответ меня поразил своей простотой. Прошлый опыт замужества оставил такой негативный след в ее душе, что она просто боялась повторения.