Текст книги "Блудная дочь. Исповедь московской путаны"

***

Единственное, что нас с ним хоть как-то в то время сближало – это любовь к животным. Любым, разницы я не делала никакой. Мама приходила в ужас от всех моих тараканов, лягушек, мышей и крыс, но ничего не могла с этим поделать: даже если удавалось избавиться от одних «постояльцев», на смену им тут же приходили другие. Бывало, мне приходилось разыгрывать целые спектакли, чтобы очередной «нелегал» получил «прописку» в нашей квартире. И без поддержки папы было не обойтись.

Помню, как я решила таким образом «легализовать» очередного крысенка, уже неделю жившего тайно в коробке из-под обуви в книжном шкафу. Яшка была совершенно ручной месячной крыской, к тому же неглупой: имея возможность бродить, где ей вздумается, никогда не выходила за пределы моей комнаты, отзывалась на имя и пряталась, если слышала чужие шаги. Тем не менее, я понимала, что долго так продолжаться не может, ведь она могла в любой момент перегрызть проводку. Если бы это случилось, то досталось бы второй крысе, «легализованной» около года назад.

«Операцию» решила приурочить к папиному Дню Рождения. Я надеялась, что в такой день все будут в благодушном настроении, и нам с Яшкой удастся избежать скандала. За несколько дней до этого маме стали чудиться большие дикие крысы, бегающие по квартире.

– Я вам говорю, крысу видела! Вот такую, огромную. Серую! – в ужасе рассказывала она. Сима, вторая крыса, была серой и тоже ручной. Папа ее любил и часто носил на плече. Ему нравилось слушать, как Симка фыркает и чихает ему в ухо. Мама за это на отца обижалась и считала его в этом отношении самым настоящим предателем.

Так вот, сначала думали, что это она по ночам выходит и маму пугает. Но оказалось, что все это время крыса сидела в клетке. Яшка же была маленькой и к тому же двухцветной: черная с белым.

Мой план был прост: я решила выдать свою Яшку за ту самую «дикую, серую и огромную» крысу. Для этого просто незаметно выпустила ее в той комнате, где собирались сидеть за столом. Яшка, умная девочка, сразу же побежала под диван и там притаилась. Я не могла за ней наблюдать – нужно было помогать маме – и крыса на какое-то время оказалась предоставлена самой себе.

Когда стол был готов, и семья стала рассаживаться по местам, Надя, моя сестра, хотела взять стул, на котором висели штаны брата. Она сняла их со спинки и зачем-то встряхнула… вывалив на середину комнаты Яшку. Завизжав, женщины в один миг вскочили на кресла.

– Ляля!!! – хором завопили они.

Мне потребовался весь мой актерский талант, чтобы не рассмеяться и сделать вид, что я сама удивлена не меньше их.

– Ну, надо же… крыса! – сказала я. И добавила для достоверности: – Не слезайте пока. Вдруг она дикая?

– Дикая?.. – У Нади задрожали коленки. А мама сказала:

– Я же говорила вам, что крыс видела! Их, может, полчища здесь. Это все Лялька виновата: натаскала нам всяких, а они, может, запахом приманивают других. Или еще как-нибудь сообщают: приходите, здесь жрать дают!

Мама говорила и распалялась. Вот уже и сестра в отчаянии закричала:

– Да выбросите вы их всех! Это же страх один.

И все кончилось бы, наверное, плохо, если бы не вмешался отец:

– Успокойтесь. Что вы орете? Она маленькая же совсем. И боится сейчас больше вашего.

– Ага, маленькая… – не сдавалась мама. – А хвост у нее вон какой! И зубы тоже… А если б она ночью по лицу прошлась? Смерти моей захотел, да?

Папа ничего не ответил, и я сделала вид, что занята поиском какого-нибудь предмета, чтобы дать его крысе и посмотреть: будет она на него бросаться или нет. Потыкав в «ребенка» трубочкой, поиграв с ней шнурком и, наконец, вручив кусок колбаски, было выяснено, что крыса ручная, беззлобная, и аппетит, несмотря на агрессию окружающих, у нее превосходный. Но пока мы с папой умилялись положительными качествами зверька, мама задала новый вопрос:

– А что здесь делает такая замечательная ручная крыса?!

Все уставились на меня. Даже папа.

– Н-не знаю, – пряча глаза, промямлила я. Но потом сообразила, что проваливаю всю операцию, и перешла в наступательную позицию: – А что вы прицепились ко мне? Ну, крыса какая-то пришла, ну и что? Может, это соседи подбросили! Или Бог послал! Мало ли! И вообще – вы замучили уже животное воплями своими. Даже я чуть не оглохла, а ей каково? Маленькой? Подумали, нет?

Не дожидаясь ответа, я подхватила и правда пришалевшую крысу и убежала к себе. Сквозь закрытую дверь я слышала разговор за столом – все спорили, что делать с крысенышем дальше. Игорь предложил выбросить обеих крыс в мусоропровод.

– Нафига они здесь нужны? Развели, понимаешь… А все ты, мать, вечно на ее поводу идешь! И папаня туда же…

– Что ты имеешь против безобидных животных? – вступился за нас отец. – Они что, и тебе по ночам мерещатся? Полчищами?

– Я имею против нее, – Игорь кивнул в мою сторону. – Разбаловали ее. Все ей можно, вот она и обнаглела вконец. Сегодня она крыс тащит, а завтра мы будем крокодилов из ванной вылавливать?

– Игорь, ты неправ, – мягко попытался остановить его папа. – Просто у вас разные увлечения. Тебе нравится играть за компьютером, а Ляле нравится возиться с животными. Что здесь плохого?

– А то плохое, – сказала мама. – Что после Лялиных невинных увлечений у матери неделями давление не проходит! Значит, так. Вы как хотите, но чтобы крыс не было в доме больше! Все. Хватит!

Я сжалась. Значит, они могут сделать плохое не только Яшке, но и моей серой Симе! Что, если сделают?

В комнату вошел брат.

– Где крыса? – сухо спросил он.

Я указала на коробку из-под обуви. Ни слова не говоря, он схватил крысенка и вышел из квартиры. «В мусоропровод!» – поняла я. И похолодела. Этого нельзя допустить!

Я бросилась следом.

– Игорь, стой!

Брат стоял в нерешительности за дверью. Конечно, он не собирался выбрасывать крысу. Ему просто хотелось помучить меня и заодно показать маме, какой он, на моем фоне, хороший. Мне потребовалась доля секунды, чтобы все понять и на ходу переиграть ситуацию.

– Ну что? Ты же собирался спустить ее в мусоропровод. Чего ждешь? Давай!

– Иди отсюда, – пробурчал он. Все это время Яшка сидела на его ладонях, облизывала ему пальцы и тихонько пофыркивала. Ну как можно бояться такое трогательное существо? Как можно причинить ему зло? Игорь не был бездушным, никогда не был, даже когда ему хотелось таким казаться. Вот и сейчас он рвался между возникшей симпатией к зверьку и желанием угодить матери. Но первое оказалось сильнее.

– На, – протянул он мне Яшку. – И чтоб больше я не видел этого.

– Спасибо, – почему-то вырвалось у меня. Тогда я подумала, что мой брат – далеко не самый плохой на свете.

Позже страсти поутихли, и Яшка осталась жить в семье. Как мне и хотелось.

***

…Папа умер в возрасте 63 лет от инфаркта, четвертого по счету. Мне было 16 лет. Смерть отца здорово подкосила нашу семью. Мама стала часто и сильно болеть. Она любила отца, но только после его смерти вдруг поняла, какое огромное место он занимал в ее жизни.

Я тогда мало что понимала. Сосредоточенная на собственных переживаниях, росла эгоистом.

Отношения с братом ухудшились. Дело шло уже дальше драк: нам было тесно под одной крышей. По большому счету, эгоистами мы были оба. Нам дела не было до того, что чувствует мать.

Сестра рано вышла замуж и жила с мужем отдельно. Вплоть до моего ухода из дома, у нас с ней сохранялись хорошие отношения. А потом… все изменилось.

Глава 3
Разрыв

Основной причиной моего ухода из дома все-таки был конфликт с братом. Я много об этом думала. Снова и снова прокручивала события тех дней и всякий раз приходила к одному и тому же выводу: по-другому я поступить не могла.

Я мечтала жить одна. Бредила независимостью. Чем больше семья сопротивлялась моему уходу из дома, тем тверже я становилась в своем решении. Я непременно уйду! Сегодня или завтра, или через неделю, неважно. Мне было необходимо уйти. В этом рвении я впервые проявила характер. Как позже сказала мама: «Оля, у тебя сильнейшая воля… к абсурду». Может быть.

Решение уйти в публичный дом пришло не сразу. Я подбирала другие варианты. Жить в общежитии, уйти в монастырь, поехать в глухую деревню… замуж выйти, в конце концов. Но женихи в очередь вставать не спешили, денег, чтобы жить в другом месте, у меня не было, в монастырь уйти я тоже не могла, потому что в то время увлекалась баптизмом… куда еще?

Разговоры с матерью и сестрой заканчивались одним и тем же:

– Оля, пойми, жить одной очень трудно. Ты не сможешь, не справишься, ты еще не готова…

Из меня пробовали «выколачивать дурь», водили к психологам и психиатрам. Но все эти попытки оградить меня от принятого решения привели лишь к тому, что я стала во всех домочадцах видеть своих врагов. Так продолжалось несколько месяцев.

А потом я купила журнал «Работа и зарплата», долго просматривала его и, наконец, нашла объявление о приеме девушек на работу. На какую работу – я знала. Не совсем же глупой была…

Позвонила. Первое собеседование не прошла – не подошла по внешним данным. Как я тогда переживала! Неужели я до такой степени некрасивая, что меня даже в бордель не берут? Девочке восемнадцать лет. Женственность толком проснуться еще не успела. Мужиков откровенно боялась. Пухленькая, угловатая, неуклюжая… Прыщики подростковые не прошли даже. Кому такая нужна? Больно было.

Вот тогда включился другой «аргумент»: возникло непреодолимое желание стать другой. Не просто прийти в публичный дом и пережить там какое-то время, нет. Чтобы заглушить боль, причиненную мужичонкой-охранником, сказавшим: «Извините, вы не подходите…», мне требовалось стать лучшей. Этот мотив и определил все мои дальнейшие действия… и упорство, с каким я рвалась из дома в ту страшную и совсем незнакомую жизнь.

***

Второе собеседование мне назначили через несколько дней. Встретивший меня парень сказал только одно слово: «Пойдем,» – и повел меня во двор старой девятиэтажки. Мы поднялись в лифте на третий этаж, затем по лестнице еще на один и подошли к обычной черной двери, обитой дерматином. Некоторое время потоптались на коврике у входа, пока нас не впустила молоденькая девушка. Я обратила внимание, что парень не нажал кнопку звонка и вообще не сделал ничего такого, что могло бы сообщить обитателям квартиры о нашем присутствии на этаже. Но дверь открыли довольно быстро.

– Тише, у нас клиент, – шепотом сказала встретившая нас девушка. – Пошли на кухню, обувь там снимешь.

Квартира показалась мне просто гигантской. Я насчитала, как минимум, пять дверей, ведущих неизвестно куда. На кухне за столом сидела женщина лет тридцати пяти, худосочная и бледная, укутанная в длинный шерстяной платок. Я поняла, что это администратор. Женщина представилась Светланой.

– Ты работала когда-нибудь? – спросила она меня.

– Нет, – честно призналась я.

– Сколько мужчин у тебя было?

Этот вопрос меня смутил. Мне почему-то было стыдно признаться, что у меня их всего было двое, да и то последнего можно было бы не считать: он кончил, не донеся до места.

– Трое, – наконец, выдавила из себя я.

– М-да, – сказала Светлана. – Не боишься?

– Нет, не боюсь, – ответила я и, немного подумав, добавила: – Мне интересно.

Светлана с удивлением окинула меня взглядом и переспросила:

– Интересно? Что же здесь интересного?

И на этот раз я не знала, что ей ответить. Мне совершенно не хотелось раскрывать перед ней истинные причины того, почему я оказалась здесь, тем более, что я и сама не очень-то их осознавала, однако врать не хотелось тоже.

– Люди. Мне интересны люди, – собравшись с духом, наконец, ответила я и, немного подумав, добавила: – Ну, и деньги, конечно же.

Женщина обменялась продолжительным взглядом с сидевшим рядом охранником и, наконец, со вздохом произнесла:

– Ладно, дитя, уговорила. Раздевайся. Будем тебя смотреть.

В первый раз я раздевалась очень медленно. Представляла себя со стороны этаким бледным чудищем с целлюлитом и волосами в самых неожиданных местах… Я ждала, что сейчас администратор скажет какую-нибудь гадость, и внутренне напряглась. Однако увиденное вполне ее удовлетворило.

– Условия знаешь? – только и спросила она.

В прихожей, когда я уже собиралась уходить, на меня неожиданно налетела совершенно голая смуглая девица. В руках она держала два бокала и бутылку шампанского. Лицо ее пылало, и вся она казалась сплошным сгустком энергии. Мне очень понравилось сильное красивое тело и быстрые, но в то же время плавные движения. Она напомнила мне пантеру. Не обратив на меня никакого внимания, она пробежала по коридору и скрылась за дверью одной из дальних комнат. Проводив ее взглядом, я поймала себя на мысли, что хотела бы оказаться на ее месте. И искренне порадовалась тому, что только что сделала шаг к этому.

***

Ночевала я дома. График работы был с одиннадцати утра до девяти вечера. Я выкручивалась, как могла, врала, что учусь в институте, что много работы в школе (я подрабатывала учителем биологии в шестых и седьмых классах до ухода в салон), что у меня появился молодой человек… В семье напряжение становилось невыносимым. Мне приходилось прикладывать все больше усилий, чтобы заставить себя вечером смыть косметику, собраться и уехать домой. И так могло продолжаться, наверное, долго, если бы не помощь очередного врача.

Мама привела меня к этому психиатру в надежде, что он отправит меня в лечебницу для душевнобольных. По мнению семьи, только сумасшедший мог хотеть уйти из дома и вести себя так, как я.

Но врач (к сожалению, забыла его полное имя), внимательно выслушав меня и маму, сказал другое, когда мы остались одни:

– Проблема ваших с мамой взаимоотношений одна: у вас обеих очень сильный характер. Тебе нужно уйти. Я знаю, куда ты идешь. Не бойся. Другие сломаются, ты – нет. Знаю еще одну девочку вроде тебя… Та ушла бродить по России. Паломничать. Тоже против воли родителей. Тоже думали, что сошла с ума. Ничего, выросла. Прекрасным человеком стала. Я о ней книгу написал даже. Может, и о тебе напишу. Вы с ней одного поля ягоды.

Он сел ко мне ближе и посмотрел в глаза:

– Ты сможешь уйти прямо сейчас? Из моего кабинета?

Я задумалась. В рюкзаке у меня точно был паспорт, и журнал я носила с собой… Была даже телефонная карта на таксофон и пенсионное удостоверение, позволявшее мне, студентке дневного отделения института, ездить бесплатно в метро.

– Да, могу, – ответила я.

– Это хорошо.

Врач написал на бумажке свой номер телефона и передал мне.

– Вот, не потеряй. Позвони, как сможешь. А сейчас позови маму. Поговорю с ней.

Я его не послушалась. Не могла вот так взять и уйти. Дождалась, когда мама, заплаканная, выйдет из кабинета.

Она ничего не сказала мне. До самого метро мы шли молча. Наконец, уже на платформе, она задала мне вопрос:

– Ну, когда уйдешь?

Я собралась с силами и тихо сказала:

– Сейчас.

Ответа дожидаться не стала – медленно развернулась и пошла в противоположную от матери сторону, с мыслью, что больше никогда ее не увижу.

Глава 4
Кукольный мир

Надо сказать, до прихода в салон я мало что знала о проституции. Иногда по телевизору показывали несчастных замученных девочек и грязные, бедно обставленные притоны. Клиенты, обращающиеся за услугами к «жрицам любви», тоже представали в весьма некрасивом свете. Ведь нормальный человек никогда не пойдет в такое… нехорошее место! И, конечно, мое окружение было уверено, что все женщины, задействованные в этой сфере – больны. Такова была государственная пропаганда. Что же оказалось на самом деле?

Красивые, с дорогим ремонтом квартиры, вышколенные администраторы и… совершенно разные женщины. Были там и красивые, и дурнушки, и умные, образованные девицы из богатых семей, и девочки из поселков… Судеб – неисчислимое множество. Только больных не видела ни одной. Лишь иногда доходили слухи: в таком-то салоне у девочки обнаружен сифилис, взяли на карантин, все девушки проходят обследование, будьте осторожны…

Конечно, так было не у всех. Но организации, не следовавшие негласным законам рынка, быстро исчезали из поля зрения. Либо им «помогали» конкуренты, либо не выдерживали милицейского «ига» с обязательными ежемесячными «взносами». Оставшиеся же старались держать хорошую репутацию и следили за здоровьем своего персонала.11
  Речь идет о салонах конца девяностых – начала двухтысячных. Постепенно формат больших борделей сошел на нет, им на смену пришли салоны эротического массажа без интима и так называемые «индюшатники». В «индюшатниках» живут только девушки, обычно 2—3. Иногда с ними в квартире может находиться охранник, но чаще в плане безопасности ограничиваются только тревожной кнопкой с видеонаблюдением. Все контакты с начальством, включая диспетчера, происходят дистанционно, по телефону. Касса перечисляется в конце рабочего дня на карту прямым переводом или через системы «Рапида», «Киви», «Контакт» и т. д. Прием девушек на работу также осуществляется дистанционно (правда, это касается только бюджетных «точек»; в заведениях более высокого уровня назначается предварительное собеседование на нейтральной территории). Разумеется, никто никаких справок от новоприбывших не просит. В лучшем случае, попросят прислать фото паспорта. Сегодня вся ответственность за здоровье (свое и клиента) полностью лежит на плечах проститутки.


[Закрыть]

Первые две недели я не работала. Наш администратор, Светлана, была женщиной мудрой и быстро сообразила, что девочка к ним попала «нетесаная», а, значит, и дров могла наломать. Поэтому к клиентам меня не пускали, дав возможность вволю «напитаться» салонным духом.

Как же меня тогда все поражало! Энергетика у девушек была исключительная, особенно когда они «работали»: я видела их, обнаженных, врывающихся на кухню за шампанским или конфетами и тут же уносящихся в свои спальни, к клиентам… Красивые, страстные лица с горящими глазами…

Девушки говорили на мате. Не ругались, а именно говорили. Потом уже поняла, что в этой среде мат помогал справиться с постоянным внутренним напряжением, «выбрасывал» во внешнюю среду его излишки. Первое время было трудно преодолеть отвращение – «разговоры» коллег «резали уши». И еще я никак не могла справиться с запахом табака. Курили везде и всегда. Занавески, покрывала, ковры – все было пропитано этим запахом. Но постепенно я ко всему привыкла.

В разных салонах быт был устроен по-разному. В том, куда я попала, девушки жили в отдельной потайной комнате: дверь в нее маскировалась обоями. Выходить без разрешения мы не могли. Вообще, дисциплина была очень жесткой. Обычно нас наказывали штрафами, но если девушка была беззащитна, ее могли и побить. Своеобразным защитным «куполом» служила прописка. Господа сутенеры боялись связываться с москвичками, прекрасно зная, что с ними милиция будет разговаривать по-другому. Но с приезжими, особенно из других стран, не церемонились. И на «субботник» могли пустить, и физически наказать, и «убрать», если возникнет необходимость.

В самом начале своего пути я ничего такого не знала. Всему верила и воспринимала, как должное. Да и более опытные девушки не торопились вводить нас, «зеленых», в курс дела. Вполне возможно, им просто запрещали с нами общаться.

***

После того как меня рискнули, наконец, «выпустить в люди», то есть дали возможность выйти на показ вместе со всеми, я получила прозвище «медвежонок» – за свою неуклюжесть.

Мне дали какой-то корсет, подчеркивающий грудь, и длинную черную юбку, в которой у меня заплетались ноги, и без того озадаченные десятисантиметровыми шпильками. По сценарию я должна была изобразить нечто вроде восточной красавицы и по просьбе клиента обнажить свою грудь. Именно обнажить, но я тогда еще не чувствовала особой разницы между глаголами «обнажить» и «вывалить», что, собственно, и сделала под неудержимый хохот администратора и того самого мужика. Разумеется, меня он не выбрал, но запомнил надолго.

Как оказалось, я не умела ничего. Не умела ходить, краситься, улыбаться, раздеваться и даже делать минет. Всему этому приходилось учиться. Учеба же проходила довольно необычно. Меня заводили в затемненную комнату с большим зеркалом, оставляли одну и не выпускали до тех пор, пока я не начинала хотеть саму себя.22
  Помимо повышения самооценки и раскрытия своего сексуального потенциала, новеньких учили основам классического, расслабляющего и эротического массажей. Тренировались мы на охранниках и коллегах. Обучение проходило следующим образом: девушка-модель полностью раздевалась и укладывалась на кровать. По бокам пристраивались две барышни: одна опытная, вторая «стажерка». Старшая коллега показывала движения, поясняла детали (плавность, силу нажатия, направление и т.д.), новенькая повторяла за ней. Модель комментировала (говорила об ощущениях, регулировала давление рук и резко пресекала болезненные захваты кожи, «щипки»). Пока «стажерка» не освоит массаж в полноте, к клиенту на эту услугу ее всегда выпускали в паре с более «продвинутой» в этом отношении девочкой.


[Закрыть]

– А что делать-то? – наивно вопрошала я, лелея в глубине души надежду, что от меня отстанут, и все как-нибудь само собой утрясется. Работать над собой не хотелось совершенно.

– Танцуй. Раздевайся. Ты можешь делать все, что взбредет в голову. Главное, сумей стать желанной для самой себя. Ты должна захотеть себя так, как не хотела никого и никогда в жизни, – терпеливо учила меня Светлана. – Вперед. Потом то же самое при всех.

Это было сложно. Я всматривалась в свое отражение не один день и час и тщетно пыталась представить, что можно было бы сделать, чтобы полюбить… захотеть… вот это.

Но время шло, клиенты приходили и уходили, и до сих пор никто из них ни разу меня не выбрал. Мне нужно было учиться быть женщиной, нужно было преодолеть что-то внутри себя и перестать, наконец, выставлять себя на посмешище.

В один из таких безуспешных вечеров я вспомнила ту девушку, в коридоре.…Вспомнила, как хотела стать похожей на нее. Словно бы угадав мои мысли, кто-то с кухни включил магнитофон. Полилась тихая приятная музыка. Я вдруг заметила, как мягко ложится свет на кресло и большую кровать, и как красиво он оттеняет черты лица и тела.… Я стала медленно танцевать, затем, в танце, рука потянулась к застежке.… Не знаю, сколько минут или даже часов я потратила на созерцание самой себя в зеркале. Но что-то случилось, и в тот, последний раз, из комнаты с зеркальной стеной я вышла совсем другим человеком.

…Тогда я поняла, что красива. Что бы ни говорили мне впредь. И как бы ни относились другие.

И не просто красива. Совершенна. Тот урок позволил взглянуть на саму себя абсолютно другими глазами. Этими глазами впоследствии смотрели на меня клиенты, возвращаясь и вновь повторяя: «Ты прекрасна». Знание, как наркотик, взорвало мне мозг, открыв другую реальность. Створки раковины распахнулись, и из нее вышла женщина. И эта женщина оказалась весьма темпераментной. Сексуальность буквально сочилась из меня. Все, о чем фантазировала раньше, требовало немедленного воплощения в жизнь. Я погрузилась в разврат.