Текст книги "Блудная дочь. Исповедь московской путаны"

***

Все решилось быстро, следующим же звонком по таксофону.

Я попала в обычную двухкомнатную квартиру, примечательную разве что отклеивающимися обоями в прихожей и снующими туда-сюда тараканами. Ни в какое сравнение с шиком «ленинских» хором это «заведение» не шло. Да и цены здесь были соответствующие.

«Точка», в которую я попала, носила гордое название «Джулия». Здесь обитали две хохлушки из Керчи, одна девушка из Тулы и администратор – вероятно, тоже с Украины.

Нравы, лица и тела обитательниц «Джулии» были просты и доступны, но лично мне неприятны. Дело в том, что я сама по себе достаточно сложное существо, а там, куда я попала, царили законы жвачных.

Разумеется, меня невзлюбили. Потому что, научившись быть женщиной, я создала серьезную конкуренцию местному контингенту. И никто не собирался это терпеть.

Я проработала там около десяти дней. Клиенты «Джулии» разительно отличались от тех, что приезжали на «Ленинку»: все-таки цена служила определенным фильтром. Среди «ленинских» преобладали люди хорошо обеспеченные – бизнесмены, менеджеры среднего и высшего звена, чиновники и иностранцы. Они не скупились на чаевые, обращались с нами, в основном, вполне сносно и, в общем, работа там не вызывала каких-либо отрицательных эмоций. Можно даже сказать, что «процесс релаксации» был обоюдным. Только девушка на удовольствии еще и неплохо зарабатывала (часто, правда, чисто теоретически).

Единственное, что меня там смущало, – необходимость занятия анальным сексом. Я старалась избегать этого, как могла, но администрацию волновал только вопрос получения максимально возможной прибыли, поэтому мои желания учитывались в последнюю очередь, а если сказать вернее – не учитывались вообще.

Еще на первом собеседовании Светлана потихоньку подвела меня к мысли, что, в принципе, анальный секс – не такая уж болезненная штука и очень выгодная.

– Ты просто попробуй, – сказала она. – Если что-то пойдет не так, всегда можно отказаться от этого допа.

Я доверилась опыту администратора, и уже следующий клиент после Миши совершил надо мной свое «черное» дело. Но лишение анальной девственности оказалось настолько болезненным, что я твердо решила раз и навсегда завязать с этим «допом».

Но боль утихла, а удовлетворенность Светланы и припрятанные «чаевые» остались. В конце концов, я смирилась с необходимостью периодически подставлять на растерзание свою попу, решив про себя, что в каждой профессии есть свои издержки. Но от подобных размышлений сам процесс, разумеется, более терпимым не стал.

***

В «Джулии» с этим обстояло намного проще. Я сама решала, что мне позволять клиенту, а что нет. Никто ничего не навязывал. Обязательны были только классика, минет и массаж. С этого я имела, кажется, сорок процентов. На все остальное я сама назначала цены, и это шло в счет чаевых, которые сразу могла положить в свой карман, не боясь сутенерского гнева: здесь никто не требовал ими делиться.

Обычно за анальный секс девчонки добавляли пятьсот рублей и были вполне счастливы этим. Я же и вовсе предпочитала обходиться без них – «Ленинка» напрочь отбила у меня желание оказывать подобную услугу, и я с трудом могла представить себе сумму, которая могла бы к этому акту меня склонить.

Однако «Джулия» работала с совершенно иной клиентурой. Кого здесь только не было! И семидесятилетние старички-пенсионеры из соседнего подъезда, и торговцы с ближайшего рынка, и мальчики-студенты, и просто какие-то непонятные субъекты…

Всем им, разумеется, была нужна женщина. Они не были грубы, но, как ни странно, были куда привередливее. Очевидно, срабатывало то, что им эта тысяча рублей доставалась куда труднее, нежели сотня долларов клиентам с «Ленинки», и представляла несравненно большую ценность. Поэтому они требовали от нас полной отдачи, а о возможности получить чаевые (просто так, а не за оказание допуслуг) можно было даже и не мечтать.

В общем, мне там совсем не нравилось, но почему-то я не спешила предпринимать какие-либо действия, а продолжала плыть по течению, позволив обстоятельствам складываться так, как им будет угодно.

***

Так могло продолжаться, наверное, еще долго, если бы не случился мой День Рождения, и если бы девочкам не пришла в голову «гениальная» идея оторваться по этому поводу на всю катушку. Закупили кучу еды и спиртного, отключили все телефоны и устроили праздник. Я отказалась составлять компанию девочкам и к вечеру осталась единственным здравомыслящим человеком. Но это нам не помогло.

Миша, предводитель «крыши» и по совместительству любовник сутенерши, строго-настрого запретил девушкам употреблять спиртное. Сам он не пил даже пива и был в этом вопросе безжалостно принципиален.

В тот день он как раз планировал нас навестить, чтобы посмотреть на «новенькую», то есть на меня, и стал звонить Люде – администратору, чтобы она успела подготовить меня к его визиту. Но вместо знакомого голоса с мягким южным акцентом услышал в трубке безразлично-вежливую запись оператора, сообщившую, что «абонент выключен или находится вне зоны действия сети», и так же безразлично-вежливо рекомендовавшую «попробовать перезвонить позднее».

Озадаченный и не на шутку встревоженный, он принялся названивать на домашний номер, что позволял себе делать только в исключительных случаях, но и там ответом ему были быстрые гудки, свидетельствовавшие о том, что телефон либо занят (чего не могло быть), либо кто-то предусмотрительно снял трубку с аппарата. Этот факт еще больше смутил осторожного Мишу. Перед его глазами замелькали не очень веселые картинки, и он совсем уж было решил, что случилось что-то из ряда вон.

Первым его побуждением было собрать свою команду и мчаться на квартиру – так сказать, для разборок на месте. Но, хорошенько подумав, он отбросил эту мысль и решил для начала съездить туда одному. Вполне возможно, что все окажется далеко не так плохо, как только что ему представлялось.

***

К приезду Миши все обитательницы «Джулии» во главе с администратором Людой достигли того состояния, когда «более чем хорошо». Оксанка на полную катушку включила магнитофон и танцевала на столе смесь рэпа со стриптизом. Люда в ванной пыталась влезть в крошечную комбинацию какой-то из девочек, будучи на три размера больше нее. Остальные, пригорюнившись, вспоминали счастливое детство и пели грустные украинские песни. Периодически то одна, то другая замолкала и многозначительно протягивала:

– Да, бля… хуево…

Про меня забыли, и я, совершенно расслабленная, валялась в одной из комнат с книжкой в одной руке и куском фруктового торта – в другой. Мне тоже было не очень плохо.

Веселье оборвалось оглушительным звонком в дверь. Судя по тому, сколько раздражения было вложено в этот звук, легко было догадаться, что звонили уже давно, но из-за Оксанкиного магнитофона мы ничего не услышали. Люда, матерясь и чертыхаясь, выползла из ванной и кое-как, придерживаясь за стенки, доплелась до двери.

– Кто? – просипела она, тщетно стараясь нащупать глазок пальцами. – У нас выходной! – на всякий случай добавила она, видимо, подумав, что это какой-нибудь постоянник решил сделать сюрприз и прийти без звонка.

– Сейчас я тебе устрою выходной! – зловеще раздалось с той стороны. – Открывай быстро, блядь!

Люда поперхнулась и поспешила открыть дверь.

– Ой… Миша, – пробормотала она, отшатнувшись к стенке и уступая мужчине дорогу. – Привет… А мы тут…

– Вот суки! – только и смог сказать ошарашенный Михаил, увидев, во что за полдня превратилась квартира. Он не повышал голос, но от него несло бешенством, и девочки благоразумно решили не попадаться ему на глаза.

– Значит, так, – наконец, произнес он. – Работать я вам пока запрещаю. Никакой самодеятельности. Завтра буду звонить и только попробуйте не взять трубку, – он с отвращением огляделся и, пнув пустую бутылку из-под пива, уже в дверях тихо добавил: – Срач разгребите.

И ушел. Люда медленно закрыла за ним дверь, потом также медленно прошла на кухню и тяжело плюхнулась на табурет, обхватив голову руками.

– Ну что, девки, – грустно промолвила она. – Пиздец нам, родные…

На следующий день приехала хозяйка и забрала все деньги, заработанные «Джулией» за последний месяц. В том числе и наши проценты. Работать мы не могли, Миша не звонил, и как-то очень скоро выяснилось, что нам совершенно не на что жить.

***

Для «Джулии» наступили тяжелые времена, и девчонки, не видя выхода, решили хотя бы найти «козла отпущения». Искать долго не пришлось – им, разумеется, оказалась я.

И чего только в те дни не услышала я в свой адрес! И колдунья-то я, и шаманка, и несчастья-то я, оказывается, притягиваю! Но, пожалуй, наиболее интересной и отточенной была версия подлой диверсии в моем лице со стороны конкурентов. Оказывается, я была подослана коварными сутенерами конкурирующей «точки», чтобы свести на нет слишком успешную «Джулию». Все эти соображения меня обескураживали и смешили, но мне даже в голову не приходило пытаться опровергать их и как-то оправдываться. Это были не те люди, чье мнение имело для меня хоть какой-нибудь вес.

На внеочередном заседании на кухне было решено от меня избавиться. И чем скорее, тем лучше.

– Иначе мы все здесь с голодухи подохнем, – мрачно заключила одна из керченских девочек.

***

Меня совсем уже решили выгнать, когда случился затеянный Мишей и его ребятами «субботник», и нужны были новые лица. Нас увезли в какую-то сауну в районе «Юго-западной». Их было двенадцать человек. Нас – трое.

Мне повезло: на меня сразу обратил внимание один из организаторов «субботы», лысый здоровый бандюга, представившийся Алексеем и при ближайшем рассмотрении оказавшийся вполне неплохим человеком. Первым делом он переговорил со своими друзьями, чтобы меня никто не трогал, и тем самым закрыл доступ ко мне остальным одиннадцати мужикам, которых пришлось обслуживать моим двум коллегам.

Алексей тщетно пытался меня споить, но потом бросил это дело и принялся обучать игре в бильярд. Пока я ждала своей очереди, подошла Оксана, довольно вульгарная девица, и очень резко сказала: «Ты уже нашла себе новое место? Не забудь, завтра ты будешь уволена!». Алексей заметил, как я изменилась в лице.

– Что она тебе сказала? – строго спросил он.

– Ничего, – изо всех сил пытаясь сдержать подступившие слезы, ответила я.

– Лучше скажи, если не хочешь, чтоб я разъебал здесь всех, – провожая взглядом Оксану, угрюмо произнес он. И, взяв меня за руку, мягко добавил: – Пошли в комнату.

– Ну, теперь рассказывай, что у вас там произошло, – велел он, после того как почувствовал себя вполне удовлетворенным и вымотавшимся. Я тоже порядком утомилась и была рада короткой передышке, поэтому все-таки решила собраться с духом и рассказать ему про все издевательства, которым подвергалась практически с самого начала работы в «Джулии».

– И вот теперь мне опять будет некуда идти, – со вздохом закончила я свой рассказ.

Мы долго лежали на кровати. Алексей курил, я молча разглядывала его лысину. Мне нравилось, как она блестела.

– Хочешь, завтра они все исчезнут? – наконец, спросил он, посмотрев на меня в упор.

Я не нашлась, что ответить, и опустила глаза.

– Ладно, иди сюда, – просто сказал он и притянул меня к себе, видимо, готовый продолжить приятное дело. Больше мы к этой теме не возвращались.

Вернулись мы под утро. Девицы молчали, я тоже. Спать хотелось ужасно. Люда подняла нас в двенадцать часов, позже обычного. Она внимательно изучала лицо каждой из нас и курила. Мы поняли: что-то неладно. Я начинала догадываться.

– В общем, так, – сухо сказала она. – У вас есть сорок минут, чтобы собраться и сделать один звонок. Все уволены. Все.

Собирать мне было нечего. Все тот же рюкзак, то же полотенце и документы. Да, и двадцать копеек, каким-то образом затерявшиеся в кармане куртки.

Глава 7
«Смоленка»

И снова мне нужно было куда-то идти. Я не ела с той ночи в сауне. Было ужасно холодно. Метель, колючий снег… а на мне лишь осенняя куртка. Когда я разговаривала по таксофону, руки мерзли нещадно, губы не слушались, и очень хотелось заплакать и просто сказать: «Возьмите меня… пожалуйста».

Ни о какой гордости не могло быть и речи. Холод выбил последние остатки. И все было напрасно. Журнал состарился основательно. Наконец, на оставшиеся единицы я набрала последний, тот самый номер, где когда-то мне отказали. И мне позволили приехать туда.

Охранник, уже другой, привел в просторную трехкомнатную квартиру, напоил чаем, дал отогреться. Я готова была на все для этого человека. Благодарность топила меня и требовала хоть как-то себя проявить.

– Спасибо… я… я… правда очень… замерзла… – с трудом выговорила я, почти с любовью заглядывая ему в глаза.

– Потом отблагодаришь, – отшутился он. – Можешь ложиться спать. Все равно работать начнем со среды.

У этого охранника было смешное прозвище «Буженина». Вообще-то его имя было Андрей, но никто по имени его не называл, и сам Андрей с таким положением вещей давно смирился.

В тот день во всей квартире были только я, девочка-кореянка, тоже новенькая, и охранник. А на следующий день приехала Таня.

– Еб ж твою мать… Да нахуй мне такой колобок усрался! – это было первое, что я услышала от нее. – Собирай вещи и уходи! – это второе.

– Ну, какой же я колобок, – холодея от одной мысли, что придется туда, наружу, сказала я. – Вот, посмотрите: у меня даже талия есть!

– Хм, талия.… А жопа вон какая! – Татьяна не сдавалась. Это была забавная женщина лет пятидесяти с лишним, с богатым прошлым и непредсказуемым характером, но, в общем-то, незлым. – Короче, не порть картину. Уходи.

– Но… мне некуда идти, – чуть не плача, проговорила я.

– Как это некуда? – удивилась Татьяна. – Ты откуда?

– Из Москвы, – почти прошептала я.

– И некуда идти? – она возвысила голос. Но потом глубоко вздохнула и уже гораздо тише произнесла: – Слушай, не еби мне мозги, они устали. Давай, собирай манатки и дуй.

– Но… у меня нет дома, – на этот раз не заплакать у меня не получилось. В носу противно защекотало, и ком застрял в горле.

– Так, перестань реветь, – поморщилась администратор. – Как это у тебя нет дома?

– Я ушла из дома. И мне нельзя возвращаться, – кое-как выдавила из себя я.

Татьяна задумалась.

– Чего, холодно на улице-то? – уже совсем другим тоном спросила она.

– Очень, – призналась я.

– Ладно, – махнула рукой администратор. – Сегодня можешь остаться, но завтра уходи. Мне колобки не нужны здесь.

На следующий день Таня поставила мне условие: либо я за две недели привожу себя в божеский вид, либо – вон. У меня не было выбора. Страх оказаться на улице был сильнее зова желудка. В результате, только за первую неделю пребывания на «Смоленке» я сбросила пять килограмм.

Рецепт диеты «От Тани» был простой, проще некуда: минимум еды, максимум секса. А результат превзошел все ее ожидания: за полтора месяца существования в этом режиме я «потеряла» два размера одежды и стала даже чрезмерно худой.

***

На «Смоленке» я встретила интереснейших персонажей: самобытных, ярких, обладающих выраженной способностью к словотворчеству. Конечно, больше всего это относилось к Татьяне. Употребление мата в ее исполнении было сродни искусству. Этой женщине было присуще необыкновенно тонкое чувство языка, меры и юмора, в результате чего любой ее «перл» мог стать афоризмом.

К сожалению, я не могу даже приблизительно показать ее речь – не хватает таланта. Осталась только память восторга. Сейчас понимаю: нужно было записывать все подряд. Но тогда почему-то мне казалось это неважным.

У Татьяны был особый прищур, за который ей можно было простить все на свете. Даже когда она вылила весь запас «помоев» в твой адрес, стоило ей прищуриться – и ты понимаешь, что все это не всерьез, что она на самом деле вовсе не злится, что она… тебя любит. И мы любили ее. Очень любили.

Таня стала для меня второй матерью. Я с наслаждением подчинялась этой женщине, позволяла ей лепить из меня что угодно. И она, прекрасно чувствуя это, планомерно вела меня к образу «идеальной путаны».

***

Первое время на «Смоленке» было совсем мало девочек. Три или четыре, не считая меня. Кто-то уже работал у Татьяны раньше, кто-то пришел почти одновременно со мной.

В салоне мы проходили своеобразное «посвящение». Каждой из нас давалось новое имя, а старое вспоминать запрещалось. Меня там назвали Лизой. Тане показалось, что я вылитая Джоконда: «Нос длинный и улыбка рассеянная,» – пояснила она тогда.

Все девочки были по-своему красивы и интересны. Я до сих пор считаю наш первый смоленский «созыв» лучшим за все время существования этого салона. Мы прекрасно дополняли друг друга, конкуренции между нами не было никакой: спрос существенно превышал предложение. Все это дало возможность зарождения между нами крепких дружеских отношений, над которыми незримо простерлась рука нашей «мамки» – Татьяны.

***

Чаще всего мы собирались на кухне – разговаривали, либо играли в карты. Охранники тоже проводили все время там. В те времена их было двое: Виталик и Андрей «Буженина».

С Виталиком, мужиком лет сорока, я все время спорила и ругалась: он казался мне страшным занудой. Когда он вез меня на «заказ» – я знала, что приеду к клиенту выжатая, как лимон. Он цеплялся ко мне по любому поводу.

– Ну что, Лизун, тяжело быть проституткой-то? – как всегда, безобидно начинал он.

– С чего ты взял? – уже заранее напрягалась я.

– Ну как же. Смотрю: нос повесила. Или это он тебя к полу тянет? Центр тяжести-то не сместился? Нет?

Все, кто был в это время на кухне, заржали.

– Дурак, – насупилась я. – И не смешно вовсе.

– Лизка, – продолжал издеваться надо мной он. – А давай мы тебя Долгоносиком звать будем. Ну? Круто я придумал?

Виталик не успокаивался, пока я не начинала плакать. Тогда за меня вступалась Татьяна.

– Ну что ты к ней прицепился? Других девок, что ли, нет, над кем посмеяться можно? Она и так затраханная, оставь ее.

– Да мы беседуем просто, – оправдывался Виталик. – Правда же? Долгоносик… гы.

Я его терпеть не могла.

А потом он куда-то делся. Прошло полгода. И вот мы случайно встретились в клубе. Бросились друг другу на шею, радовались встрече, как дети малые.

Оказалось, в то время на «Смоленке» он очень хорошо ко мне относился, переживал за меня, а чтобы не видно было, прятал свое отношение за бесконечными издевательствами.

– Ты прости меня, Лизка, – сказал он мне тогда. – Я тебе много нервов, наверное, потрепал. Хорошая ты девчонка… Береги себя.

***

Буженина был не такой. У него на лбу крупными буквами светилось слово «КОБЕЛЬ». В жизни у него была одна страсть: женщины. Он будет волочиться за тобой месяцами, пока, наконец, не уступишь ему. Но как только это произойдет – ты, как женщина, перестаешь для него существовать. Ни одна девочка в нашем салоне не избежала его «посягательств». В том числе и я.

Наши отношения с Бужениной можно поделить на два периода: до и после. До постели он только что в любви мне не признавался, на руках готов был носить и распевал такие дифирамбы, что уши начинали сахаром покрываться. А после – стал демонстрировать холодность, вплоть до открытой неприязни. Впрочем, я сама приложила к этому руку: во время «близости» с ним и сразу по завершении всячески подчеркивала свое равнодушие к нему, как к любовнику, и презрение, как к человеку.

Я и в постели-то у него оказалась, потому что спать негде было: все комнаты «работали», кроме той, где ночевали охранники. Таня велела мне лечь между ними и прекратить возмущаться.

– Перестань из себя целку строить! – прикрикнула она на меня. – Все. Иди. Завтра подниму рано.

Я была уверена, что Виталик присоединится к «гнусному делу», но он даже не пошевелился и позже, надо отдать ему должное, никогда об этом не вспоминал.

***

Из всех тогдашних подруг наиболее близкой мне стала красноволосая Вероника. Это была дружба «с первого взгляда». Она пришла на несколько дней раньше меня, но толком поработать еще не успела. Татьяна привлекла девушку в качестве помощницы по организационным вопросам, заметив в ней неплохие лидерские задатки, и первое время Ника пропадала на рынках с огромными списками необходимых для работы салона вещей.

Встречались мы вечером и, если была возможность, старались спать в одной комнате. Первое время мы не могли наговориться! Вероника во всем была моей противоположностью, но именно это больше всего притягивало меня к ней. Ника мечтала открыть свой салон или, на худой конец, «точку» на улице. Она видела себя «бандиткой», «блатной», и все ее поведение было направлено на то, чтобы сторонние люди воспринимали ее только такой.

На самом же деле, эта девочка оказалась весьма нерешительным человеком. Больше всего ее пугала неизвестность. Она готова была цепляться за привычную обстановку до последней возможности. Оставалось только удивляться, как эта девочка могла оказаться в салоне.