Текст книги "Вдвоем против целого мира"

– Ты что, на правах прислуги была в доме?

– Ну, типа того. Я же была здоровая бесчувственная лошадь. – Соня горько улыбнулась. – Я зашла в ее спальню, а она… там мертвая. И записка эта.

– И ты прочитала.

– Да. – Соня горько улыбнулась. – Сейчас, по прошествии стольких лет, я понимаю, что моя мать была нездорова. Но тогда…

Влад представить себе не мог, что пришлось пережить его подруге. Болезнь сестры, зацикленность матери на старшей дочери, и остальная семья – нет, чтобы пролечить Наталью, или хотя бы посоветоваться с психиатром, предпочла не выносить сор из избы, домочадцы только молча отворачивались, чтобы не замечать, как психопатка превращает жизнь второй дочери в ад. Они были заняты – двигали вперед науку. Как будто это оправдание скотству. Теперь понятно, отчего профессор Шумилов составил завещание в пользу Сони. Он чувствовал свою вину перед ней – видимо, осознание содеянного все-таки пришло.

– И как ты…

– Никак. – Соня с сожалением смотрела на свои сбитые руки. – Болит… Никак я. Позвонила в милицию, потом на работу отцу и деду, они же за границей были, с кафедры им перезвонили туда. В общем, вот так. Ну и Дарику позвонила. Мы тогда много разговаривали, нам телефон оплачивал дедушкин институт. Мать похоронили, отец долго мямлил, что мама, дескать, была не совсем здорова и я не должна принимать близко к сердцу то, что она написала… Но если они знали, что она не совсем здорова, почему оставляли меня с ней? Ответ прост, как ножка стула: им так было удобно. Просто ничего не делали, они же наукой заняты, а это дома – да ну, ерунда, само рассосется. Но, видимо, они понимали, что накосячили, потому что летом привезли меня снова сюда. И здесь снова был Дарик, и вся наша компания, а самое главное – я не смотрела поминутно на часы, не боялась возвращаться домой… я стала свободной, ты понимаешь? Я с рождения сидела в камере, ключи от которой держали мать и Лиза. И тут я обрела свободу. И я… мы с Дариком тогда много времени проводили вместе…

– У вас был роман.

– Да. – Соня покраснела. – Я так думала, по крайней мере. Он же чуть старше меня, а я была просто дикая. И тут первое мое в жизни лето без окриков, запретов и напряжения внутри. Знаешь, когда в животе постоянно холодно от беспокойства. Вот я все годы с этим холодом и жила, а тогда он в один момент вдруг пропал. И тут Дарик… В общем, я ему доверяла, очень доверяла. А он, оказывается, все это придумал с Татьяной.

– Что?

– Ну, наши с ним отношения в то последнее лето. – Соня снова уставилась в окно. – Это была шутка, понимаешь?

– Что было шуткой?

– То, что он сделал. – Соня беспомощно посмотрела на Влада. – Наших они в это не втянули, конечно. Наши бы этого никогда не одобрили. Они воспользовались ребятами из деревни. И когда Дариуш… в общем, когда мы были уже почти раздеты, они все выскочили откуда-то из зарослей, стали выкрикивать… ну, разное. Схватили мою одежду, утащили. И смеялись – Татьяна с Дариушем смеялись тоже, я эти крики слышу до сих пор иногда.

– Не может быть.

– Может. – Соня поднялась и подошла к окну, уткнулась лбом в стекло. – Я никому не сказала. Прибежала домой – благо заросли кругом, влезла на чердак, нашла старое платье. Потом только в дом смогла войти, хотя там никто бы и внимания не обратил, в каком я виде. Дед и бабушка спорили о каком-то синтезе. А я… я то лето провела одна.

– Я помню это, просто не знал, почему. Думал, из-за смерти матери.

– Вот потому. – Соня обернулась к Владу и посмотрела на него в упор. – Все думали, что это из-за матери, но на самом деле – из-за того, что сделали Дарик и Танька. Только имей в виду, я это тебе рассказываю не для того, чтобы ты меня пожалел. И не вздумай. Просто иначе ты бы не понял, что произошло сегодня.

– И потому ты не хотела идти на этот бал?

– Потому. – Соня опустила ресницы. – Я все эти годы думала, что Дарик не виноват, что это Танька его с толку сбила. И пошла, чтобы это понять. И тут мне принесли записку от Дарика – дескать, хочу поговорить, все объяснить, много лет думал о том, что тогда произошло, и корил себя… В общем, в таком духе. И указание – в дальнем конце парка, за фонтаном с Русалочкой – белая беседка.

– А там было устроено бутафорское кладбище.

Влад помнил день, когда они гуляли по кладбищу, и Соня вдруг вскрикнула и бросилась бежать с ужасным воплем. И как Тамара Кузьминична, бабушка Сони, профессор и продвинутая дама, позвала из деревни бабку Агафью Бутейку – «выливать» испуг.

– Танька и Дарик знали, что я приду. – Соня потерла виски. – Они были в этом уверены и не просчитались. Я бежала по дорожке, чтобы снова оказаться рядом с Дариком. Они знали, что я заскочу в этот склеп, толком ничего не рассмотрев, а когда рассмотрю… Они даже туман искусственный пустили. Они все рассчитали правильно. Им было мало просто посмеяться – как тогда, они привлекли аудиторию. Вернее, хотели все заснять и выложить в Интернете. Они просчитали меня, понимаешь?

– Не до конца. – Влад поднялся и взял Соню за руку. – Они забыли, что тебе уже не тринадцать лет и даже не четырнадцать. И ты не бросишься с визгом наутек.

– Я почти бросилась, в тумане просто споткнулась, и тут они. Я их увидела и услышала, а они меня – нет, перемудрили с этим туманом. Влад, неужели эту поляну Дарик построил только с единственной целью – заманить меня туда и напугать до смерти? Я поверить не могу…

– Судя по всему, он больной на всю голову сукин сын. – Влад думал о том, что зря не подрихтовал Дариушу лицо. – Они оба просто психи, учитывая, что они сотворили здесь. Только очень нездоровые люди могут проделывать подобные вещи.

– Или те, кому больше нечего делать.

– А камеры? Нет, Соня, это ненормально, думай что хочешь. Я рад, что Илья отговорил меня приглашать на наше сборище этих двоих.

– Так это Илья тебя отговорил? – Соня удивленно вскинула брови. – И что он тебе сказал? Как это мотивировал?

– Сказал, что видеть их никто рад не будет, достаточно сегодняшнего вечера.

Соня задумалась. Она знала, что Дарик с Танькой сделали Машке – и та всю жизнь доказывает, что она лучше всех. Может, и остальным они тоже насолили?

– Вот вы где.

Влад обернулся – в дверях стояла мать.

– Мам…

– Владик, ну можно ли так меня пугать?! А это что? Кровь? Владик, у тебя рубашка в крови! Соня, ты избита. Что произошло, кто-нибудь мне объяснит?!

Соня и Влад переглянулись.

Да, некоторые вещи не меняются.

7

Все-таки они не виделись очень давно.

Влад полил шашлыки пивом и украдкой покосился на присутствующих.

Неловкость прошла сразу, словно они не виделись не двадцать лет, а один учебный год. Они так же весело болтали, просто новостей накопилось больше, и все стали взрослыми.

И эта всеобщая взрослость повергала Влада в состояние веселого недоумения. Конечно, он понимал, что за столько лет все выросли и могут открыто курить, пить пиво и заниматься разными вещами, не противоречащими законодательству. Когда-то он был малышом в их компании, а сейчас – нет. Хотя шашлыки его отправили полить пивом именно потому – ты же самый молодой, тебе и сторожить, чтоб мясо не пригорело! Это была, конечно, шутка, и шутка приятная, необидная. Это в десять лет ему хотелось перестать быть «мелким», а сейчас самый молодой – звучит даже приятно.

Восприятие меняется. Влад украдкой взглянул на Соню. Все эти годы его мать общалась с ней здесь, на даче. Она много раз пыталась ему рассказать разные новости, связанные с Соней, он делал вид, что слушает, иногда действительно слушал, но представить себе взрослую Соню не мог, как никого из его прежней дачной компании.

Влад и сам не знал, как так вышло, что он не виделся ни с кем из них столько лет – ведь дачи здесь остались, никто из его старинных приятелей не продал свой дом новым напористым покупателям, облюбовавшим это место в пяти километрах от Александровска. Он приезжал сюда до выпускного в школе, но после того лета, о котором рассказала Соня, компания распалась, и теперь он понимал почему. Потом ребята совсем уже повзрослели и разъехались по институтам-университетам, а затем уехал и он сам. Так и ушло безвозвратно их общее детство.

Иногда он все-таки приезжал сюда – но вместе с женой, которой здесь не нравилось, она хотела сломать старый дом и построить новомодный дворец, это казалось ему диким и невозможным, да и мать была бы против. Они уезжали, недовольные выходными и друг другом, и увидеться ни с кем не удавалось. А потом и вовсе прошлое забылось, жизнь его завертела – работа, вечные разборки в семье, развод, который просто раздавил его. И вот он здесь, и прежняя его компания тоже здесь. Повзрослевшие, но очень узнаваемые. Вот Мишка – Влад когда-то дружил с его братом, но Ромку в компанию «больших» не принимали, Мишка боялся, что Ромка выболтает матери про их похождения. А за Влада ручалась Соня, и она же запрещала ему даже намекать кому бы то ни было, где они были, что делали и о чем болтали. С Ильей Влад столкнулся сразу – они мгновенно друг друга узнали, как узнаются люди, выросшие вместе. Это Илья предложил собраться сегодня, а Влад подбросил идею встретиться у них или у Сони. Илья очень возмужал, но глаза его остались прежними – синими и внимательными, а лицо, пожалуй, годилось в Голливуд. Его тело, отлично тренированное, даже в одежде рельефное, вызывало зависть и восхищение. Илья тренировался с детства – не для каких-то спортивных достижений, а для себя, просто он так решил.

Мишка Ерофеев и в детстве был коренастым, сейчас его фигура обрела плотность, но плотность накачанных мускулов, а не жира. Мишка все такой же ироничный, со своеобразным юмором, девчонки хихикают, слушая его. Девчонки, да. Ну, с Соней все понятно – пожалуй, слишком понятно. Влад снова оглянулся на нее – сидит в плетеном кресле Тамары Кузьминичны и улыбается, слушая Мишку. Влад в толк взять не может, как человек, который первую половину своей жизни прожил в таком кошмаре, вообще способен улыбаться.

А Машка смеется. Машка, доктор наук, преподаватель прикладной математики. Длинноногая красавица с тонкой талией и высокой грудью. Машка, мать двоих малышей, оставленных ради такого случая с супругом и бабушкой дома. Здесь же, в Научном городке. Оказывается, все приехали семьями. Кроме Сони, у нее семьи нет и, насколько он теперь понимает, никогда и не было.

Ну и он приехал один – к матери. Мать всегда была его опорой, она одна всегда и безусловно поддерживала его и, если необходимо, употребляла свою власть, чтобы вытащить его из очередного тупика. Это случалось всего несколько раз в его жизни, в тот момент, когда все рушилось и все отворачивались от него, и весь мир, кажется, ощетинивался против него – приходила мать и решала проблемы, даже если он не хотел. И потом оказывалось, что она во всем была права, а он – дурак дураком, что ее не слушал.

– Владик, что там с мясом?

Они все до сих пор называют его по-старому – Владик, и он понимал, что поправлять их глупо. Да и не так это плохо – почувствовать, что не все изменилось.

– Маш, посмотри сама, я не очень разбираюсь в мясе.

Танцующей походкой Машка подошла к нему и отодвинула его от мангала.

– Так, мясо готово, все за стол! – Маша потрогала пальцем кусочек, истекающий ароматным соком. – Еще несколько минут, и можно снимать. Доставайте напитки из холодильника.

Маленький переносной холодильник принес Илья. Там остывали кока-кола и пиво. А красное вино не пьют охлажденным – его Соня выдала. Она, оказывается, пьет только сладкие напитки типа ликера, но шашлык предпочитает есть, запивая кока-колой. Этого, конечно, никто понять не смог, все смеялись и подначивали Соню, а она полулежала в старом плетеном кресле, ради такого случая вынесенном на улицу, и улыбалась. Влад вдруг подумал, что она повадками похожа на кошку – милая, обманчиво мягкая, и один бог знает, какие мысли прячутся за этой ленивой улыбкой.

– Девчонки и мальчишки, давайте за встречу. – Илья наполняет стаканы пивом, а Соне Мишка наливает коричневую шипучку. – Девчонки все такие же красавицы, и даже прекраснее, чем были, парни, я вижу, что каждый из вас нашел свое место в жизни. Я страшно рад всех видеть. Нам нужно больше не терять друг друга из виду. Выпьем, не то я сейчас умру от запаха мяса.

– Ага. – Соня отхлебнула шипучки. – Владик рассказывал, что мы вчера застали в моем доме?

– Рассказывал. – Мишка фыркнул. – По ходу, Дарик и Козявка прогрессируют. Но это уже гребаное днище – вломиться в чужой дом, устроить там погром и наставить камер и «жучков».

– В Интернете выкладывают, у Козявки есть сайт, где она размещает видео таких вот шуток. – Маша подняла миску. – Ребята, кому салатик?

– Всем. – Мишка взял у нее миску и принялся всех обходить, накладывая салат в тарелки. – Мясо и овощи – отличное сочетание. Да, я видел этот ее сайт, видео там иногда проскакивают мерзкие. Один раз даже было видео, как женщина от испуга упала в обморок. Это провисело недолго, она его удалила через сутки, когда оказалось, что та женщина была беременной и от испуга ребенка потеряла. Но я успел скопировать, и мое авторитетное мнение таково: эти двое заигрались, они реально очень плохо закончат, оба. Когда-то они подшутят не над тем человеком, и он им эту шутку отсмеет по полной программе.

– За это и выпьем. – Маша наколола кусочек мяса на вилку и откусила. – Божественно. Ну, вы, наверное, в курсе, что они мне когда-то сделали?

– Нет. – Илья нахмурился. – Так, значит, и тебе тоже?

– Что значит – тоже? – Маша уставилась на Илью. – Ах, вот оно как.

– Да. – Илья нахмурился. – Я понимаю, что прошло почти двадцать лет и глупо обижаться до сих пор, я много раз уговаривал себя отпустить это, но не смог. Потому и принял приглашение Дариуша – он писал, что хотел бы помириться, что многое понял за эти годы, но ничего он, как я вижу, не понял.

– Илюш…

– Ничего, Маша, это в прошлом. Я расскажу – и отпущу это наконец. – Илья вздохнул. – Раз уж мы все здесь собрались. Я так понимаю, у каждого из нас есть счет к этим двоим?

– Кроме меня. – Влад подлил себе пива. – До вчерашнего дня я вообще был не в курсе.

– Ты был маленький. – Маша похлопала его по руке. – Ты их не интересовал, потому что был ребенком. К тому же, обидь они тебя, твоя мама разрушила бы их дома, убила бы их собак, подожгла руины и останки и сплясала бы на их костях. Мы же все знаем твою маму, Владик.

– Скажи тете Хане, что Беня знает за облаву. – Мишка засмеялся. – Да, парень, мы все уважаем твою маму, грандиозную даму, которая за своего мальчика порвет любого. Конечно, Дариуш и Татьяна не самоубийцы, чтобы трогать маленького Владика. Да и что они могли тебе сделать, машинки отнять? А мы – другое дело, у нас у всех к тому времени были тайны и слабые места. Да, меня они тоже уцепили за них, и вполне возможно, я еще немного выпью и расскажу вам, что они мне сделали. Давай, Илюха, сними груз с души.

– Груз в самом деле смешной – детская обида. – Илья налил себе пива и отхлебнул. – Быстро пиво греется, жарко. История, в общем, незамысловатая. Я понимаю, что это глупость, а вот поди ж ты. Так и не забыл. Мне Татьяна тогда очень нравилась. Мы учились в одной школе в параллельных классах, и здесь с ней проводили все лето, она нравилась мне очень. Больше, чем нравилась. Мне в школе было не слишком уютно, я вообще сложно с людьми схожусь, а школа есть школа, если ты не такой, как все, заклюют. Ну, по-моему, вы все об этом не понаслышке знаете. Потому я и начал тренироваться. Чтобы ни у кого не возникало желания пнуть меня за то, что я такой, какой есть. Ну а с Татьяной мы дружили – и здесь все лето в одной компании, и в школе. Ей в школе было полегче – из-за красоты, конечно, но она тоже ни с кем не дружила, мы так вот вместе и держались. Я думал, что она… в общем, я доверял ей и многое рассказывал, делился. В тот год, когда все случилось, мы с ней вдвоем пошли на реку. Купались, я ей лилий нарвал в заводи. Потом мы поплыли на камень – она предложила. Ну, камень вы помните.

Он торчал в реке метрах в тридцати от берега. По весне его скрывал паводок, в остальное же время этот невесть откуда взявшийся кусок гранитной скалы торчал из воды, и мы не раз плавали к нему – он был широкий и ровный, как стол. Очень приятно было сидеть на нем и смотреть на воду, а то и прыгать с него, как с мостика. Хотя высота его была невелика.

Ну вот, мы поплыли на камень, и в какой-то момент я обернулся, а ее нет.

– В воде нет? – Маша нахмурилась. – Как это?

– Вот так. Мы же плыли почти рядом, но я хотел приплыть первым и помочь ей взобраться на камень, и в какой-то момент, когда до цели оставалось метров пять, я обернулся, а Татьяны нет.

– И ты решил…

– Я решил, что она утонула. – Илья сжал кулаки. – Я поплыл обратно, нырял, звал ее, пока не попал в водоворот.

Водовороты на реке случались – говорили, что это капризы подводного течения. На воде вдруг образовывалась воронка, и если кто попадал в нее, то редко выплывал самостоятельно. Водоворот затягивал незадачливого купальщика, тащил его на дно и не отпускал. Именно из-за этих водоворотов Елена Станиславовна категорически запрещала Владу купаться в реке без присмотра. Да и с присмотром тоже отпускала очень неохотно. Попасть в воронку – это худшее, что могло случиться с купальщиком на реке.

– Я тонул с широко открытыми глазами, высматривая ее. Я не сопротивлялся водовороту – опускался на дно и искал ее. Мне удалось по дну увернуться и выплыть в нескольких метрах от воронки. Я поплыл к берегу, понимая, что звать на помощь поздно. И пока плыл, передумал… ну, всякое. По всему выходило, что это моя вина. Я представил, как ее найдут – мертвую. Если найдут. И как мне жить без нее. Думал о том, что напрасно боролся с водоворотом, мне надо было остаться там, на дне, с ней.

– А она просто отплыла в камыши и вышла на берег ниже по течению. – Соня вздохнула. – Мы же реку знаем, как свой карман. И она знала.

– Да. Я вышел на берег, шатаясь от усталости и понимая, что помощь уже ничего не изменит. И мне нельзя даже утонуть сейчас, потому что нужно вытащить ее тело, пока его не обезобразили рыбы. Я не знал, как мне жить, и понимал, что не буду – без нее.

– А она…

– Нет, Соня. – Илья сжал в кулаке стакан. – Они. Они с Дариушем вышли из зарослей ивняка, хохоча как ненормальные. Они передразнивали меня, показывая, как я нырял и звал ее, как барахтался в водовороте. Они в лицах показали мне, как глупо это выглядело со стороны. Они едва животы не надорвали от смеха. И я просто ушел. Ну что я мог сказать ей? Им обоим? Она отлично понимала, что значила для меня. Они это спланировали и просчитали поминутно. Ну разве что водоворот в их планы не входил – но они знали, что я могу и не выплыть. Сидели, наблюдали, как я тону.

– Невероятно. – Влад выдохнул, только сейчас осознав, что затаил дыхание. – Поверить невозможно! Зачем?

– Для смеха. – Маша хмуро уставилась в пространство. – Просто для смеха. Вот такие ситуации они считают смешными. Ну что ж, моя история проще, как я теперь понимаю. В то лето я увлеклась разведением роз – насадила целую грядку, ухаживала и ждала, что они скоро расцветут. Бутонов было много, кое-кто уже почти готов был родить цветок…

– Я помню. – Илья кивнул. – Ты часами ковырялась в цветнике.

– Я и сейчас это делаю. – Маша улыбнулась. – Цветы – прекрасные и беззащитные создания, я счастлива, что умею понимать их и поддерживать в них жизнь. И они счастливы со мной – ну, как умеют, конечно. В то лето мне казалось, что я поняла формулу жизни, глядя на бутоны, которые вскорости должны были зацвести. Но не зацвели. Я с вечера полила их, у меня была специальная подкормка, которую я развела в большом чане. Я подлила ее под каждый куст, а потом водой из шланга сверху, чтобы поскорее впиталась. А утром моя клумба выглядела так, словно за ночь высохла.

– И что это было? – Мишка с сочувствием смотрел на Машу. – Как вообще за ночь могут высохнуть все цветы? Да если даже один, как?

– Могут, если вместо подкормки полить их кислотным раствором. Я же всегда работала в перчатках, а в чан с подкормкой добавили очень сильный раствор. И за ночь все цветы погибли. Мне кажется, что я чувствую, как горели их корни. Я бы ничего не смогла сделать, понимаете? Их нельзя было спасти.

– Но отчего ты решила, что это Дариуш и Татьяна сделали?

– Миш, они вдвоем утешали меня, я так плакала! Пришла к Таньке домой в слезах, они там были. А тут выходит ее бабушка, профессор химии Огурцова, и говорит этим своим звучным голосом, ну вы помните, как она всегда разговаривала – громко, с расстановкой, будто лекцию читает: ну что, Таня, опыт получился? Мне кажется, кислоты было многовато. Зачем вам с Дариком понадобилась семилитровая бутыль для щелочной реакции такого рода? И я все поняла. И они понимали, что я поняла – и смотрели на меня безмятежными глазами, словно ничего не произошло. А потом засмеялись – ну что ты сопли распустила, глупости! Ну и все.

– А приехала на бал зачем? – Влад отпил теплого пива, чтобы смыть привкус ярости. – Что ты собиралась там увидеть?

– Не знаю. – Маша вздохнула. – Мои самые страшные сны – это как умирают в муках розы. Корчатся стебли, горят бутоны… Я иногда это вижу в кошмарах до сих пор. Да, глупость. Но я уехала, училась, регулярно видела Дариуша в светской хронике и Таньку на обложках журналов, сама хотела достичь идеала во всем. Чтобы потом, встретившись с ними, что-то им доказать… но когда пришла, то поняла, что это глупость. Этим двоим что-то доказывать бесполезно. Они отчаянно скучают, им просто нужно свежее мясо для их шуток. Я же время от времени мониторила Танькин мерзкий сайтик. И теперь совершенно уверена, что они пригласили всех нас, чтоб в очередной раз опробовать на нас свои шутки. Мы в их глазах по сей день – никто. Эти их богатые гости, ради которых и затеяли бал, были антуражем. Может, я, конечно, преувеличиваю наше с вами значение, но эти двое готовились к своим розыгрышам долго. Даже кладбище бутафорское устроили. Посчитали Соню самой уязвимой и начали с нее. Я не хочу даже думать, что они приготовили для нас.

– Но это же идиотизм, граждане. – Влад обвел приятелей ошеломленным взглядом. – Это реально просто глупость какая-то. Ну ладно было что-то такое в детстве – можно понять, недомыслие и детская жестокость. Но прошло столько лет, и все эти годы планировать такое, построить в своем парке кладбище, чтобы всех напугать именами на надгробиях и довести Соню до обморочного визга… Это, воля ваша, нечто нездоровое.

– А никто и не говорит, что это нормально. – Михаил достал из холодильника запотевшую бутылку. – Кому холодненького? Так о чем я вам говорю: эти двое просто психи какие-то. Я обещал, что расскажу, что они со мной сделали? Ну вот, рассказываю. Помните Пончика?

Пончиком звали рыжего Мишкиного кота. Он был огромный, пушистый и царственный. Мишка любил Пончика невероятно. Он рос вместе с этим котом – Пончик попал к ним в дом в тот год, что родился сам Мишка, ребенок без Пончика отказывался есть и спать. И кот всегда находился рядом, стоило Мишке переступить порог дома. Они все очень любили ласкового и незлобивого Пончика, они становились старше, и Пончик тоже. На словах это проще, чем в действительности, но в один ужасный день Мишка обнаружил Пончика мертвым на грядке с лилиями. Горю его не было предела. Соня в то время уже не приходила в их компанию, Илья тоже дичился, а Татьяна с Дариушем оказались тут как тут, он нашел Пончика, а они уже здесь.

Мишка Ерофеев, взрослый парень, плакал над телом своего друга так, как никогда в жизни не плакал. Это было его первое настоящее горе, первая потеря, которая положила конец его детству – случилось нечто непоправимое, и мир стал другим. Если бы кто-то сказал – ну чего ты ревешь, это всего лишь кот! Мишка бы этого человека, пожалуй что, и ударил бы.

– Мы вместе похоронили Пончика в коробке из-под маминых сапог. Я завернул его в наволочку, мы вырыли могилу, и я закопал его. – Мишка вздохнул. – Пончик был для меня… ну, другом, что ли. У нас была какая-то особая с ним связь, все понимали, что он мой – даже Ромка это понимал. Мы с ним дышали вместе, я и не знал даже, как это – нет Пончика. И тут его не стало, мне жить не хотелось, ребята, вот честно вам говорю! Мать даже профессора Миронова пригласила, тот прописал мне какие-то таблетки, я от них спал, и это было лучше – спать и не думать, что Пончика больше нет и никогда уже не будет. Отец хотел принести в дом другого котенка, но я… в общем, это была плохая идея. А через четыре дня я проснулся утром: Пончик сидит на окне и смотрит на меня. Я подумал, что мы зарыли просто похожего кота, а мой Пончик – вот он, где-то шлялся и наконец вернулся, бродяга. Мир снова стал прежним. Я даже ущипнул себя – нет, вот он, мой Пончик, сидит на подоконнике. Я бросился к нему, чтобы взять на руки… А он так и сидел, смотрел на меня.

– Чучело?! – Маша выдохнула это, замирая от жалости. – Как же…

– Они вырыли его и отдали таксидермисту. – Мишка одним глотком прикончил стакан с пивом и сжал его в кулаке. – То, что они убили его, я не могу доказать. Но думаю, что убили. Он же доверчивый был и знал их, мог подойти, если приманили вкусненьким. А то, что они выкопали его и отдали Пончика… чтоб из него сделали… В общем, они были под окном оба. И Танька хохотала так, что на ногах не могла устоять. А Дариуш показывал, какое у меня выражение лица.

– А ты?

– А я, Машенька, смотрел на них и не видел. Потом вошла моя мама, увидела… это. И услышала, как Дариуш пересказывает, как менялось выражение моего лица. И меня увидела тоже. Ну и сделала так, чтоб ни Дариуш, ни Татьяна больше не переступали порог нашего дома.

– Как?

– Не знаю, Маш. – Мишка вздохнул. – Это… ну, чучело… мама унесла. Дариуш и Танька, когда увидели ее в окне, мгновенно перестали смеяться – взрослых они в эти проделки впутывать не планировали. Мама позвала Елену Станиславовну Оржеховскую, она тогда только начинала практику детского врача. Елена Станиславовна уколола мне что-то, и я уснул до вечера. Больше мы об этом не говорили никогда. Я не знаю даже, сказала ли мама о случившемся отцу и Ромке. Вчера я приехал с совершенно определенной целью, ребята. Я собирался подлить Дариушу и этой дряни в напитки очень сильное слабительное. Настолько сильное, что они бы обгадились прямо в своем банкетном зале.

– Подлил?

– Нет, Владь, не подлил. – Мишка вздохнул. – Посмотрел на них – двое богатых, не знающих, куда себя деть, великовозрастных недоумка. Ведь это полоумными нужно быть, чтобы делать то, что они делают. Ну, я их сайт имею в виду. А Пончика я не забыл, конечно. Папаша Дариуша подал мне на утверждение один проект. Я его зарублю, и он потеряет много денег, очень много. И тогда придет ко мне с заманчивым предложением, от которого я бы ни за что не отказался, я же не святой. Но я откажусь – в память о Пончике, и о том, что они сделали. Понимаете? Слабительное – это так, ерунда. А вот когда он миллионы потеряет – и из-за чего, из-за ерунды в его понимании, а он их потеряет, вот тогда я буду считать, что шутка удалась и мы квиты.

– Кошмар какой-то. – Илья обвел всех взглядом. – А ты, Соня?

– А я схожу в дом, принесу салфетки. Влад…

Она тронула его плечо, и он понял: Соня просит его рассказать ее историю. Она не в состоянии снова повторить ее.

Соня направилась к дому. Конечно, салфетки были просто предлогом, сейчас ей нужно как-то переварить все услышанное. Каждый из ее друзей был так или иначе обижен Дариушем и Татьяной. Они давно знали друг друга, и о слабостях друг друга тоже знали. Каждый из них, пережив «шутку», был ранен, но залечивали они эти раны порознь. И шрамы до сих пор дают о себе знать.

– Пора это отпустить.

Но Соня понимала, что легче сказать, чем сделать. Слишком многое ей придется отпустить.

На крыльце стоит ящик. Соня удивленно смотрит на нее – что это? Квадратный картонный ящик. Снова Дарику и Таньке неймется? Но любопытство пересилило, и Соня осторожно подняла крышку.

Три коробки с туфлями. Вот что имел в виду вчерашний парнишка, когда сказал: остальные вам завтра доставят. И доставили же!

Зазвонил сотовый, Соня машинально взяла трубку.

– Софья Николаевна, я звоню, как договаривались.

Она уже забыла об Афанасьеве. Накрепко, напрочь забыла. И тут эти туфли… Неудобно получилось.

– Дмитрий Владимирович…

– Что, снова я не ко времени? – Афанасьев смеется. – Вы заняты?

– Мы тут собрались у меня… шашлыки там, пиво…

Она понимает, что по-хорошему должна предложить Афанасьеву присоединиться, учитывая коробки с туфлями на крыльце и то, что он вчера спас ее от ужасной пытки каблуками, но с другой стороны – как на это посмотрят остальные? В кои-то веки собрались своей компанией, и придет какой-то совершенно чужой человек, после всех этих откровений…

– Я понимаю. – Афанасьев вздохнул. – А как насчет завтра?

– Отлично! – Соня воспрянула. – Завтра – отлично! Дмитрий Владимирович, мне туфли доставили, я не думаю, что…

– Ни слова больше, Софья Николаевна, это мелочи! Я вам перезвоню часиков в десять утра, вы не возражаете? Или это рано?

– Нет, в десять – самое то, буду ждать с нетерпением.

– Это самое приятное, что я слышал за последние дни. Софья Николаевна, не смею вас задерживать, до завтра.

Она спрятала сотовый в карман, занесла коробки с туфлями на веранду, взяла пакет с салфетками и пошла по дорожке в сторону озера, думая о том, что надо что-то делать с воротами, проходной двор ей совершенно ни к чему.

– Соня, смотри, как мы решили вопрос с напитками! – Маша старается быть веселой, и у нее почти получается. – Мишка привязал веревку и опустил все бутылки в пакете на дно озера. Там вода холодная, мигом остынут.

– Тоже дело. – Соня садится за стол. – Кола нагрелась, в холодильнике есть холодненькая?

– Есть. – Маша достала бутылку. – Смотри, а вот и Дарик и Танька.

Соня обернулась – по дорожке как ни в чем не бывало шли Дарик и Татьяна. Соня вдруг подумала, что если вот прямо сейчас взять и утопить их обоих в озере, то никто никогда не узнает, куда они подевались. Но озеро после этого станет непригодным, а это не дело. Да, нужно менять ворота, чтобы запирались.

– Ну и как это называется? – Татьяна капризно оттопырила нижнюю губу. – Шашлыки, пиво у них, а нас не позвали?

– Видимо, мы с тобой, подружка, рожами не вышли.

Это прозвучало нелепо, и Дарик знал, что нелепо. Они с Татьяной представляли собой совершенно голливудского толка парочку: знаменитая модель и известный богатый бездельник. Их совершенные лица, их отлично продуманная одежда – словно они просто погулять вышли, ничего нарочитого, если не знать, как тщательно подбиралась каждая деталь, и эта небрежная насмешка, означающая: вы до сих пор внизу, а мы наверху.