Текст книги "Грозовой перевал"

«Заходи, вот как хорошо! – весело сказала хозяйка, придвигая кресло к огню. – Пред тобою две особы, коим настоятельно потребен третий, способный растопить меж ними лед; и обе мы для сего подвига избрали бы тебя. Хитклифф, я наконец-то с гордостью предъявляю тебе ту, чье обожание затмит мое. Надеюсь, ты польщен. Да нет, не Нелли – на Нелли не гляди! Одна мысль о телесной и душевной твоей красе разбивает сердце моей бедненькой золовке. В твоей власти стать Эдгару братом! Нет уж, Изабелла, ты никуда не убежишь, – продолжала она, с притворной игривостью удерживая смятенную девушку, вскочившую в негодовании. – Мы, Хитклифф, из-за тебя поцапались как кошки, и спору нет, я со своими завереньями в преданности и восхищении была побеждена; более того, узнала, что, хвати мне воспитанья стать в сторонку, соперница моя, каковой она себя видит, пронзит твое сердце стрелою, пригвоздит тебя навеки и образ мой предаст неизбывному забвенью!»

«Кэтрин! – сказала Изабелла, призвав на помощь гордость и сочтя ниже своего достоинства вырываться из крепкой хватки. – Буду признательна, если ты даже в рассуждении пошутить не станешь изменять истине и на меня клеветать! Господин Хитклифф, будьте добры, попросите вашу подругу меня отпустить; она забывает, что мы с вами знакомы не накоротке, и то, что ее забавляет, причиняет невыразимые страданья мне».

Поскольку гость ничего не ответил, лишь сел, выказав полнейшее равнодушие к любым ее чувствам в свой адрес, она повернулась и жарким шепотом потребовала свободы у своей мучительницы.

«Ни в коем случае! – возразила ей госпожа Линтон. – Меня больше никто не назовет собакой на сене. Ты останешься; итак! Хитклифф, отчего тебя не тешат мои отрадные вести? Изабелла клянется, что любовь Эдгара ко мне – ничто в сравнении с той, кою она питает к тебе. Она, несомненно, рекла нечто в этом роде; правда, Эллен? И с позавчерашней нашей прогулки она крошки в рот не брала, печалясь и ярясь, ибо я лишила ее твоего общества, полагая таковое для нее недопустимым».

«По-моему, ты ее оболгала, – заметил Хитклифф, разворачивая к ним кресло. – Сейчас, по меньшей мере, от моего общества она желает избавиться!»

И он пристально воззрился на предмет беседы, точно на диковинное мерзкое животное – скажем, многоножку из Индий, кою любопытство побуждает разглядывать вопреки отвращенью. Бедняжка такого не стерпела – стремительно побелела, покраснела, унизала ресницы слезами и применила силу своих пальчиков, дабы ослабить твердую хватку Кэтрин; затем, уразумев, что едва ладится отогнуть один невесткин палец, в локоть тут же впивается другой, а разом вырваться не получается, Изабелла прибегла к ногтям, и острота их тотчас украсила руку поимщицы алыми полумесяцами.

«Вот это тигрица! – воскликнула госпожа Линтон, отпустив ее на свободу и от боли тряся рукой. – Уйди, Бога ради, сокрой свою лисью мордочку! Зря ты показала ему когти – ну и очень глупо. Ты что, не понимаешь, к каким выводам он придет? Гляди, Хитклифф! эти орудия тебя и покарают – береги глаза».

«Если они станут грозить мне, я их вырву, – безжалостно сообщил он, когда дверь за Изабеллой затворилась. – Но зачем ты дразнила это существо, Кэти? Ты же неправду говорила, да?»

«Истинную правду, уверяю тебя, – отвечала она. – Она уж которую неделю по тебе тоскует, намедни бредила тобою и обрушила на меня поток оскорблений, когда я, дабы утишить ее восторги, живописала твои изъяны без прикрас. Но забудь об этом; я лишь хотела наказать ее за нахальство, и все. Она мне слишком симпатична, дорогой мой Хитклифф, – я не позволю тебе забрать ее и пожрать заживо».

«А мне она слишком несимпатична – я не стану и пытаться, – отвечал он, – разве что в весьма вампирской манере. Живи я подле этого плакучего воскового личика, до тебя долетали бы дивные слухи, и самый заурядный бы гласил, что я размалевал его белизну всеми цветами радуги, а голубые глаза раз в пару дней перекрашиваю в черный: они отвратительно похожи на Линтоновы».

«Обворожительно! – поправила его Кэтрин. – Голубиные глаза – ангельские!»

«Она ведь наследует брату, да?» – помолчав, спросил Хитклифф.

«Как ни прискорбно, – отвечала Кэтрин. – Милый Боже, пускай полдюжины племянников лишат ее титула! Отвлеки пока свои помыслы от сего предмета; ты слишком склонен желать добра ближнего своего; не забывай, что добро этого ближнего – мое».

«И быть таковым не перестало бы, перейди оно ко мне, – сказал Хитклифф. – Впрочем, Изабелла Линтон, может, и дурочка, но едва ли безумица; говоря кратко, мы внемлем твоему совету и сей предмет оставляем».

Языки их сей предмет оставили, а Кэтрин, думается мне, выбросила его и из головы. Хитклифф же, без сомненья, в тот вечер возвращался к нему нередко. Я видела, как наш гость сам себе улыбается – ухмыляется даже, я бы сказала, – и погружается в зловещие раздумья всякий раз, когда госпоже Линтон выпадает случай выйти из комнаты.

Я решила последить за дальнейшими его шагами. Душою я неизменно льнула к хозяину и выказывала ему предпочтенье перед Кэтрин; и не без причин, думается мне, ибо он был добр, и доверчив, и благороден; она же… нельзя сказать, что она была его противоположностью, однако свобода ее обладала таким разбросом, что веры в ее принципы я питала мало, а сопереживания ее чувствам – и того меньше. Мне мечталось о событии, что мирно избавит от господина Хитклиффа и Громотевичную Гору, и Скворечный Усад, предоставив нам жить, как мы жили до его появленья. Визиты его были нескончаемым кошмаром для меня, и, подозревала я, для моего хозяина тоже. Проживанье Хитклиффа в Громотевичной Горе угнетало так, что и словами не объяснить. Мне мстилось, будто заблудшую овцу, что обитала там, Господь оставил беззаконно бродить, как ей вздумается, а свирепый зверь отрезал ее от стада и теперь крадется, улучая мгновенье, дабы атаковать ее и погубить.

Глава XI

Порой, в одиночестве размышляя о подобных материях, я вскакивала в припадке внезапного ужаса, надевала чепец и спешила посмотреть, как дела на ферме. Совести своей я внушала, что потребно уведомить Хиндли о том, что говорят о его укладе люди; затем же я вспоминала укоренившиеся его дурные привычки и, не питая надежды его облаготворить, робела вновь вступить в унылый сей дом, сомневаясь, выдержу ли я, коли мне там поверят.

Как-то раз, направляясь в Гиммертон, я дала крюка и миновала старые ворота. Было это примерно в то время, до коего я в своей повести и добралась; стоял ясный морозный день, к вечеру поближе, земля была гола, а дорога тверда и суха. Я подошла к камню, где большак по левую руку уводит на пустоши; на грубо обтесанном известняковом столпе с северной стороны вырезано было «Г. Г.», с восточной – «Г.», а с юго-западной – «С. У.». Столп сей указывает путь к Усаду, Горе и деревне. Солнце заливало желтизною серую его макушу, напоминая мне о лете, и уж не знаю почему, но детские чувства тотчас потоком затопили мое сердце. Двадцатью годами ранее мы облюбовали это место с Хиндли. Долго я смотрела на побитый ветрами столп, а нагнувшись, увидела дырку у основанья, еще набитую улиточьими раковинами да камешками, что мы хоронили там с предметами более бренными; и я как наяву узрела друга моего детства, что сидит на пожухшем дерне, – склонил темноволосую костистую голову, куском сланца в маленькой руке поддевает землю. «Бедный Хиндли!» – невольно воскликнула я. И вздрогнула: телесный глаз мой на миг обманулся, уверившись, что дитя подняло голову и взглянуло мне прямо в лицо! Виденье исчезло в мгновение ока; но я сейчас же неодолимо затосковала по Громотевичной Горе. Суеверье побудило меня поддаться порыву: а вдруг он умер! подумала я, – или скоро умрет! – а вдруг это предвестье смерти! Чем ближе я подходила к Горе, тем сильней волновалась, а завидев дом, задрожала всеми членами. Виденье меня опередило: стояло и смотрело на меня сквозь ворота. Вот как я подумала перво-наперво, увидев кареглазого мальчика с локонами, что у эльфа; дитя румяным личиком вжималось в перекладины. Еще поразмыслив, я пришла к заключенью, что предо мною Хэртон – мой Хэртон, и он не слишком переменился со дня, как я оставила его уж десять месяцев тому.

«Боже тебя благослови, деточка! – окликнула я, мигом позабыв глупые страхи. – Хэртон, я Нелли! Нелли, нянька твоя».

Он попятился, чтоб я до него не дотянулась, и подобрал с земли большой камень.

«Я пришла повидаться с твоим отцом, Хэртон», – прибавила я, из его жеста уразумев, что, ежели его воспоминанья и сохранили Нелли, во мне он таковую не признает.

Он поднял снаряд повыше и запустил; я принялась было успокаивать ребенка, но броска не предотвратила; камень ударил по чепцу, а затем малолетние уста с запинками извергли череду проклятий – уж не знаю, понимал ли он, что говорит, только интонации у него были отточенные, а детские черты исказила страшная гримаса злобы. Уверяю вас, сие больше огорчило, нежели рассердило меня. Глотая слезы, я достала из кармана апельсин и протянула дитятке, дабы его умилосердить. Помявшись, он выхватил апельсин у меня из руки, словно боялся, что я подразню его, а затем разочарую. Я показала ему другой, но в руки не дала.

«Кто тебя, дице, научил таким красивым словам? – спросила я. – Викарий?»

«Черт бы побрал викария, да и тебя тоже! Ну-кась дай!» – отвечал он.

«Расскажи-ка, где берешь уроки, – тогда дам, – сказала я. – Кто твой хозяин?»

«Дьявол папаша» – таков был его ответ.

«И чему ты учишься у папаши?» – продолжала я.

Он подпрыгнул за апельсином; я подняла руку повыше.

«Чему он тебя учит?» – спросила я.

«Ничому, – сказал он, – токмо под ногами не путаться. Папаша меня не терпит, я на него ругаюсь».

«Вот оно как! А ругаться на папашу тебя учит дьявол?» – уточнила я.

«Ну… не-е», – протянул он.

«А кто тогда?»

«Хитклифф».

Я спросила, по душе ли ему господин Хитклифф.

«Ну!» – снова отвечал он.

Пожелав узнать, каковы же его резоны для эдакой симпатии, я разобрала лишь: «Не зна, вон папаше возвертает, чего вон мне даст… ругает папашу, что меня ругает. Мол, пущай я делаю, чего мне охота».

«А викарий тебя, выходит, читать и писать не учит?» – упорствовала я.

«Не, сказали, ему… зубы в глотку… забьют, коли порог еще переступит… Хитклифф обещал!»

Я вложила ему в руку апельсин и велела передать отцу, что у садовых ворот его ждет Нелли Дин, хочет переговорить. Он ушел по тропинке в дом, но на пороге возник не Хиндли, а Хитклифф; и тогда я развернулась и побежала по дороге со всех ног, и не останавливалась, покуда не добралась до указательного столба, и перепугалась так, будто гоблина разбудила. История юной госпожи Изабеллы тут, почитай, и ни при чем; разве только после этих дел я решила стоять на страже еще бдительней и уж расстараться, чтоб эдакое дурное влияние не коснулось Усада, пускай даже я, расстроив удовольствия госпожи Линтон, всколыхну в доме бурю.

Вышло так, что, когда Хитклифф вновь нас навестил, юная моя госпожа на дворе кормила голубей. С невесткой она не разговаривала три дня, однако и капризные свои сетованья прекратила, и мы все вздохнули с немалым облегченьем. За Хитклиффом не водилось привычки лишний раз вежливое слово ей сказать – уж это-то я знала. Теперь же, едва ее заметив, он первым делом предусмотрительно окинул взглядом фасад. Я стояла у окна кухни, но попятилась и от его взгляда скрылась. Затем он ступил на двор и что-то сказал; Изабелла как будто смутилась и пожелала уйти; дабы сие предотвратить, он придержал ее за локоть. Она отворотила лицо; он, похоже, что-то спросил, а отвечать ей не хотелось. Еще один поспешный взгляд на дом – и мерзавцу, полагавшему себя незримым, хватило наглости заключить ее в объятья.

«Иуда! Изменщик! – вскрикнула я. – Ты, выходит, еще и лицемер! Нароком обмануть замыслил!»

«Кто, Нелли?» – спросил голос Кэтрин обок от меня; я так увлеклась соглядатайством за парой во дворе, что не заметила ее появленья.

«Друг ваш никчемный! – пылко отвечала я. – Пронырливый бес! Ага, он нас заметил – идет сюда! Любопытно послушать, хватит ли ему духу измыслить правдоподобный резон – отчего это он волочится за госпожой Изабеллой, вам сказав, что ее ненавидит?»

Госпожа Линтон видела, как Изабелла вырвалась и убежала в сад; спустя минуту Хитклифф отворил дверь. Я не удержалась и отчасти излила свое негодованье, но Кэтрин сердито велела мне молчать и пригрозила изгнать с кухни, ежели только я посмею распустить дерзкий свой язык.

«Тебя послушать, так люди решат, будто это ты здесь хозяйка! – возмутилась она. – Ты все-таки знай свое место! Хитклифф, чего это тебе вздумалось учинить такой переполох? Я же сказала, оставь Изабеллу в покое! – умоляю, если тебе не опостылело сюда приходить и ты не хочешь, чтоб Линтон дверь перед тобою закрыл на все запоры!»

«Боже его упаси попробовать, – отвечал ей черный злодей. В эту минуту я его возненавидела. – Да одарит его Господь кротостью и терпеньем! С каждым днем я все одержимей мечтаю услать его на небеса!»

«Замолчи! – сказала Кэтрин, закрыв кухонную дверь. – Не зли меня. Отчего ты пренебрег моей просьбой? Она сама тебя нарочно подкараулила?»

«А тебе-то что? – проворчал он. – Я вправе ее целовать, если ей того охота; а ты возражать не вправе. Тебе я не муж; ты-то с чего ревнива?»

«Это я не ревнива, – объяснила хозяйка. – Это я ревностна. Ну-ка, разгладь морщины; нечего на меня хмуриться! Если тебе по нраву Изабелла, ты возьмешь ее за себя. Но разве она тебе по нраву? Скажи правду, Хитклифф! Вот видишь – ты не отвечаешь. Она же тебе вовсе не по душе, я точно знаю».

«А господин Линтон одобрит брак сестры с этим человеком?» – поинтересовалась я.

«Господин Линтон одобрит», – решительно ответствовала моя госпожа.

«Может не утруждаться, – сказал Хитклифф. – Я великолепно обойдусь без его согласия. Что до тебя, Кэтрин, я, пожалуй, выскажу пару слов, раз речь зашла. Ты уж пойми, будь любезна, что я понимаю, до чего дьявольски жестоко – дьявольски! – ты со мною поступила. Слышишь меня? А если ты льстишь себе мыслью, будто я того не постигаю, ты дура; а если полагаешь, будто утешишь меня ласковым словом, – ты идиотка; а если воображаешь, что я буду страдать неотмщенным, я тебя мигом урезоню! Тем временем спасибо тебе за то, что раскрыла золовкин секрет; клянусь, я выжму из него все до капли. А ты не суйся!»

«Это что еще такое приключилось с его натурой? – изумилась госпожа Линтон. – Я с тобою поступила дьявольски жестоко – а ты отмстишь? И как же ты отмстишь, неблагодарный ты изверг? Как это я жестоко с тобой поступила?»

«Тебе я мстить не намерен, – отвечал Хитклифф, слегка уняв пыл. – У меня другие планы. Тиран истязает рабов, но они не бунтуют против него – они изничтожают тех, кто их ниже. Ты потехи ради запытай меня хоть до смерти, но уж позволь мне и самому потешиться схожим манером и по мере сил воздержись от оскорблений. Сровняв с землею мой дворец, не строй лачугу и, даровав мне ее вместо дома, не восхищайся самодовольно своим милосердием. Вообрази я, будто ты и впрямь желаешь, чтобы я женился на Изабелле, я бы глотку себе перерезал!»

«А, так вот в чем беда? Что я не ревную? – вскричала Кэтрин. – Что ж, я больше не предложу тебе жену – это все равно что Сатане заблудшую душу подарить. Твое блаженство, как и его, – причинять страданья. Доказательства налицо. Эдгар оправился от злости, коей поддался при твоем возвращении; меня едва осенили покой и безмятежность; ты же, не в силах созерцать наше умиротворенье, хочешь, я вижу, разжечь ссору. Давай, Хитклифф, рассорься с Эдгаром, если угодно, обмани его сестру; это будет наибезупречнейший способ отмстить мне».

Беседа угасла. Госпожа Линтон, раскрасневшаяся и мрачная, подсела к очагу. Дух, что двигал ею, обуревал ее неумолимо; она не умела ни изгнать его, ни укротить. Хитклифф стоял против очага, скрестив руки на груди, думая свои злые думы; и в эдаком вот положении я оставила их и отправилась на поиски хозяина, недоумевавшего, отчего Кэтрин так задержалась внизу.

«Эллен, – сказал он, когда я вошла, – ты не видела хозяйку?»

«Видела; она в кухне, сэр, – ответила я. – Ее прискорбно огорчило поведенье господина Хитклиффа; да и я, правду вам сказать, полагаю, что о визитах его надобно уже уговориться инаково. От непомерной мягкости случается поруха, а нынче-то вот до чего дошло…» – После чего я описала сцену на дворе и, насколько посмела, весь последующий диспут. Мне думалось, для госпожи Линтон сие обернется не слишком пагубно – разве что она сама осложнит дело, вступившись за гостя. Эдгар Линтон дослушал до конца не без труда. Первые же его слова обнаружили, что он не почитает супругу вовсе безвинной.

«Это нестерпимо! – воскликнул он. – Какой позор, что такой человек у нее в друзьях, а мне навязано его общество! Позови из передней двоих людей, Эллен. Кэтрин незачем длить спор с этим низким негодяем – я довольно ей потворствовал».

Он сошел вниз и, велев слугам обождать в коридоре, направился в кухню, а я за ним. Насельники ее продолжали сердито пререкаться – во всяком случае, госпожа Линтон с новым пылом корила Хитклиффа, а тот перешел к окну и стоял, пригнув голову, – отчасти, кажется, испугался ее гневной брани. Хозяина он заметил первым и поспешно махнул рукою, дабы Кэтрин умолкла; и та мгновенно послушалась, увидев, чем вызван его жест.

«Это что еще такое? – обратился к ней Линтон. – И таковы ваши представленья о приличиях? Вы сидите и слушаете, пока этот мерзавец разговаривает с вами подобным манером? Надо полагать, такова его обиходная речь, и вас она не смущает; вы привычны к его низости и, вероятно, воображаете, будто к ней привыкну и я!»

«Вы подслушивали под дверью, Эдгар? – осведомилась хозяйка тоном, кой нароком должен был его разозлить, – с равнодушием и пренебрежением к его досаде. Хитклифф поднял глаза, когда прозвучала речь первого и презрительно рассмеялся в ответ на слова второй – по видимости, с умыслом отвлечь внимание господина Линтона на себя. Он преуспел; однако Эдгар не имел в виду развлечь гостя бурею страстей.

«До сего дня я был с вами терпелив, сэр, – негромко промолвил он, – хоть и не пребывал в неведении относительно убогой и развращенной вашей натуры; однако я почитал вас лишь отчасти в том виновным, Кэтрин желала поддерживать с вами знакомство, и я уступил – и очень глупо. Присутствие ваше – нравственный яд, что отравляет самых праведных; посему, дабы предотвратить худшие последствия, с этой минуты я отказываю вам от дома и требую, чтобы вы покинули его немедленно. Задержитесь на три минуты – и отбытье ваше будет принудительно и позорно».

Взглядом, полным насмешки, Хитклифф смерил рост и ширину плеч говорившего.

«Кэти, твой ягненочек грозится, будто настоящий бык! – заметил он. – Как бы ему не раскроить череп о мой кулак. Боже правый! Господин Линтон, мне жалко до смерти, что ударить вас ниже моего достоинства!»

Хозяин мой глянул в коридор и знаком велел мне привести слуг; сам он драться не собирался. Я послушалась намека; но госпожа Линтон, что-то заподозрив, последовала за мною и, когда я открыла рот, дабы позвать людей, втянула меня обратно в кухню, а дверь захлопнула и заперла.

«Все по-честному! – пояснила она мужу, воззрившемуся на нее в сердитом удивлении. – Если вам недостает храбрости его ударить, извинитесь или стерпите тумаки. Это научит вас не выказывать доблести, которой у вас не имеется. Нет уж, я скорее проглочу этот ключ, нежели его получите вы! Восхитительно, как я вознаграждена за доброту к вам обоим! Неизменно потакая слабой натуре одного и злой – другого, в ответ я заслужила два образчика слепой неблагодарности, что глупо до абсурда! Эдгар, я защищала вас и ваших родных; и лучше бы Хитклифф избил вас до полусмерти за то, что посмели дурно обо мне подумать!»

Дабы воздействовать на хозяина, избиений не потребовалось. Он попытался отнять у Кэтрин ключ, и та спасла оный, швырнув его в самый огонь; тут господина Эдгара одолела нервная дрожь, и он смертельно побелел. Никакими силами не удалось бы ему превозмочь нахлынувшие чувства; боль пополам с унижением овладели им совершенно. Он привалился к спинке кресла и закрыл лицо руками.

«Святые небеса! В стародавние времена вас бы за такое посвятили в рыцари! – воскликнула госпожа Линтон. – Мы повергнуты! Повергнуты! Хитклифф пальцем вас не тронет – это же все равно что королю отрядить армию против мышиного гнезда. Ободритесь! вам не сделают больно. Вы не из ягнят – вы зайчонок новорожденный!»

«Желаю тебе насладиться этим малодушным трусом, Кэти! – промолвил ее друг. – Хвалю твой изысканный вкус. И вот эту трепетливую тряпку ты предпочла мне! Я не ударю его кулаком, зато пну ногою и притом испытаю немалое удовлетворение. Он там что, рыдает? Или собрался от страха грохнуться в обморок?»

Он подошел и толкнул кресло, где отдыхал Линтон. А лучше было держаться подальше: хозяин мой мигом вскочил и наградил его ударом в горло, кой человека послабее свалил бы с ног. Хитклифф задохнулся, и, покуда он давился, господин Линтон направился черным ходом во двор, а оттуда к парадным дверям.

«Ну вот! теперь тебе сюда путь заказан! – вскричала Кэтрин. – Уходи сейчас же; он вернется с пистолетами и полудюжиной подручных. Если он нас подслушал, он тебя, конечно, никогда не простит. Дурную услугу ты мне оказал, Хитклифф! Но уходи – поспеши! Пускай лучше к стене будет приперт Эдгар, чем ты».

«Полагаешь, я уйду, пока у меня горит глотка от его удара? – загрохотал Хитклифф. – Да ни за какие блага преисподней! Я расплющу ему ребра, как гнилой орех, прежде чем выйду за порог! Не одолев его сейчас, я убью его потом; так что не мешай, раз уж тебе так драгоценно его существованье!»

«Он не придет, – встряла я, слегка солгав. – Идут кучер и два садовника; не станете же вы дожидаться, покуда они вышвырнут вас на дорогу. У каждого по дубине, а хозяин небось полюбуется из окна салона, как они исполнят его приказанье».

Садовники с кучером и впрямь направлялись к нам; однако с ними шел и Линтон. Они уже ступили на двор. Хитклифф, поразмыслив, решил избежать драки с тремя невеликими птицами; он схватил кочергу, разнес замок на двери в дом и бежал, едва все четверо ввалились в кухню.

Госпожа Линтон в крайнем волнении велела мне проводить ее наверх. Она не ведала, какова была моя роль в случившейся сумятице, и я желала оставить ее в неведении, чего бы то ни стоило.

«Я сейчас сойду с ума, Нелли! – вскричала она, бросившись на диван. – У меня в голове тысяча кузнецов колотят молотами! Скажи Изабелле, пусть не приближается ко мне; вся эта суматоха из-за нее; а если она или кто другой сейчас разожгут мой гнев, я лишусь рассудка. И, Нелли, передай Эдгару, если вновь его нынче увидишь, что я рискую серьезно заболеть. Хорошо бы и впрямь. Он устрашил и расстроил меня ужасающе! Я хочу его напугать. А вдобавок он может прийти и излить на меня потоки оскорблений и жалоб; я наверняка отвечу тем же, и Бог его знает, что с нами станется тогда! Ты все передашь, моя добрая Нелли? Ты же понимаешь, я тут совершенно безвинна. И чего ему в голову взбрело подслушивать? Когда ты ушла, Хитклифф вел возмутительные речи, но я бы вскоре отвлекла его от Изабеллы, а прочее не имело значенья. Теперь же все рухнуло, ибо этому глупцу пожелалось услышать о себе злые слова, – некоторых такое желанье преследует, точно демон! Не улови Эдгар нашу беседу, ничего бы дурного ему не сделалось. Честное слово, когда он с таким неразумным неудовольствием накинулся на меня, хотя я пред тем из-за него корила Хитклиффа до хрипоты, мне уже стало безразлично, как они поступят друг с другом; тем более я чувствовала, что, как ни завершись эта сцена, все мы разлучимся, и никому неведомо, надолго ли! Что ж, раз мне нельзя сохранить дружбу с Хитклиффом, раз Эдгар жесток и ревнив, пусть они умрут от горя, когда я горем уморю себя. Раз меня довели до крайности, покончим со всем поскорее! Впрочем, сие – отчаянная мера на случай угасшей надежды; я не застану Линтона врасплох. До сего дня он благоразумно опасался меня раззадоривать; внуши ему, сколь опасен отказ от подобной политики, и напомни, сколь горяч мой темперамент, – если меня распалить, он близок к неистовству. Хорошо бы ты стерла с лица апатию и посильней за меня встревожилась».

Несомненно, бесстрастность, коей я встретила ее распоряженья, вызывала немалую досаду, ибо произносились они совершенно искренне; мне, однако, думалось, что человек, способный заранее спланировать выгоду от своих припадков гнева, равно способен усилием воли пристойно собою овладеть даже в гневном припадке; и я не хотела «напугать», как она выразилась, ее мужа и тем приумножить его недовольство ради ее себялюбия. Посему, встретив хозяина, направлявшегося в салон, я ничего не сказала, однако позволила себе вернуться и послушать, возобновят ли они свою ссору. Первым заговорил Эдгар.

«Не вставайте, Кэтрин, – молвил он, и в голосе его не было злости, а лишь скорбное уныние. – Я не задержусь. Я пришел не для того, чтобы спорить или мириться; но хотел бы знать, намерены ли вы после событий нынешнего вечера длить тесную дружбу с…»

«Ох батюшки, да что же это такое! – перебила его хозяйка, топнув ногою. – Что же это такое! Прекратите эти разговоры! Ваша стылая кровь не умеет разгорячиться; ваши жилы полны студеной воды; моя же кровь кипит и пред лицом подобной холодности пускается в пляс».

«Дабы от меня избавиться, ответьте на вопрос, – не отступил господин Линтон. – Вы должны ответить; а ваше исступленье меня не страшит. Я нахожу, что и вы при желании способны на хладнокровие не хуже прочих. Отвратитесь вы отныне от Хитклиффа или отречетесь от меня? Вам никак невозможно быть другом мне и ему одновременно; и я решительно настаиваю знать, кого из нас вы выбираете».

«А я настаиваю, чтобы мне не докучали! – в ярости возопила Кэтрин. – Я требую! Вы что, не видите – я еле стою на ногах! Эдгар, вы… вы оставьте меня!»

Она принялась звонить и звонила, покуда со звоном же не лопнул шнурок; я не спеша вошла. И у святого не нашлось бы терпенья на эдакое безрассудное, дикое неистовство! Она лежала, колотясь головой о подлокотник дивана и скрипя зубами – того и гляди раскрошит их в щепу! Господин Линтон стоял и взирал на нее, внезапно обуянный раскаяньем и страхом. Велел мне принести воды. Кэтрин задыхалась и говорить не могла. Я принесла полный стакан; пить она не пожелала, и я сбрызнула ей лицо. Спустя мгновения она растянулась на диване и застыла, закатив глаза; щеки ее, побледневшие и посиневшие разом, сделались как у мертвеца. Линтоном овладел ужас.

«С ней совершенно все прекрасно», – шепнула я ему. Не хотелось, чтоб он сдался, хотя в душе у меня ворочался неодолимый страх.

«У нее губы в крови!» – сказал он, содрогнувшись.

«Да и Бог с ней!» – ядовито откликнулась я. А затем поведала, как она перед его приходом намеревалась закатить приступ бешенства. По неосторожности говорила я вслух, и она услышала меня, ибо села рывком – волосы струились по плечам, глаза сверкали, мускулы на шее и руках сверхъестественно вздулись. Я уже смирилась с тем, что без ломаных костей дело не обойдется, но она лишь обвела комнату жгучим взглядом и выбежала за дверь. Хозяин велел мне последовать за нею; я так и поступила и дошла до ее спальни – дальнейший путь она мне преградила, заперев дверь у меня перед носом.

Поскольку наутро она не пожелала спуститься к завтраку, я сходила спросить, не принести ли ей чего-нибудь. «Нет!» – царственно отвечала она. Тот же вопрос я задавала в час обеда и чая, а потом и назавтра, и ответ получала тот же. Господин Линтон коротал время в библиотеке и занятьями жены не интересовался. Он час провел за разговором с Изабеллой, в протяжении коего тщился исторгнуть из нее приличествующий случаю ужас относительно ухаживаний Хитклиффа; впрочем, из уклончивых ее ответов никакого вывода он сделать не смог и вынужден был завершить расследование, не добившись удовлетворительных итогов, однако торжественно ее предостерег, что, ежели ей достанет безумия поощрять столь никчемного кавалера, всякие родственные связи между братом и сестрою сим будут отменены.