Текст книги "Часовой механизм любви"

– А Инна?

– Она даже не удивится. – Реутов хмыкнул. – Она же тебе комнату сама выделила. Я поговорю с ней, объясню ситуацию, Инна не станет возражать.

– Ну… я не знаю.

– Не добавляй мне головной боли.

Дверь открылась, в нее проскользнул Патрик, вслед за ним заглянул Федор:

– Ужин готов, идите жрать, пожалуйста.

Егор улыбнулся, узнав фразу из бессмертного фильма. Реутов тоже улыбнулся, они переглянулись с Егором – нужно поддерживать Инну и Федора, чтобы их ноша стала хоть немного легче.

А потом можно и в разведку. Если что.

7

Праздничную мишуру за выходные успели снять, зато, как и предсказывала Инна, в холле обнаружился некий алтарь с фотографией погибшей Маши Даниловой, куда сотрудники возлагали цветы, их набрался уже приличный стог. Горели свечи, плюшевый заяц ядовитого розового цвета, принесенный кем-то, таращился на входящих с бессмысленной ухмылкой. Сотрудницы толпились рядом и вздыхали со скорбными лицами.

Когда вошел Егор, все как по команде обернулись к нему, но он, поздоровавшись и проигнорировав репетицию похорон, прошел в свой кабинет. Там неизменная Наталья уже вовсю поливала цветы, видимо, соскучившись по ним за выходные.

– Наташа, а что это у нас за массовая истерия в холле? – Егор поставил портфель на стол и определил куртку в шкаф. – Работать что, никто не собирается?

– Егор Алексеевич, но ведь Маша погибла.

– А она воскреснет после этих танцев с бубном? Будут похороны, там все это уместно, а устраивать скорбный митинг в холле, в рабочее время – нельзя. Наташа, ты скажи им, что у них есть пять минут на то, чтобы разойтись по местам и заняться делом, дальше пойдут штрафы. И свечи погасите, нам только пожара не хватало. Да, и кофе мне сделай.

Хитрая Наталья решила сначала подать кофе, чтобы дать сотрудницам время подольше демонстрировать друг другу скорбь. Егор, конечно, понял ее уловку, но промолчал, потому что около кофейника стояла тарелочка с пирожками.

– Вот, утром испекла, кушайте, Егор Алексеевич. Свеженькие пирожки с утра – очень полезно. Эти вот с повидлом, а эти – с яблоками.

– Тебе цены нет. Сообщи мне, когда разведешься.

Наталья улыбнулась, показав, что оценила комплимент, и вышла, прикрыв за собой дверь. Егор налил кофе и задумался. На сегодняшний день он возлагал большие надежды – собирался покопаться в документах, переговорить с несколькими людьми, причем сделать это так, чтобы никто не понял, что происходит. Егор чувствовал себя интриганом, но это тоже было что-то новое, ведь в интригах он был не силен, мало того: любое интриганство раздражало его. Но сейчас, вспоминая события последних дней, он понимал – придется наступить на свое чистоплюйство и побыть интриганом, иначе эту историю не распутать.

Егор вышел на сервер, где хранятся файлы всех подразделений. В каждой папке множество других, созданных для себя сотрудниками. В папке «Отдел логистики» Егор нашел папку «Данилова» и открыл ее. Копии договоров, накладных, расчеты по топливу, таблицы маршрутов – ничего интересного. Но вскоре он наткнулся на папку с обозначением «NN». Она оказалась в списке транспортных компаний, но Егор подумал – не может транспортная компания называться таким образом.

Он вырезал эту папку и перенес в свою, которую ни один сотрудник открыть не может – нужен пароль. Егор знал, что только сисадмин может выяснить, что он сделал, но для этого надо знать, что такой факт имел место.

– Посмотрим, что у тебя здесь хранилось.

Егор открыл папку. В ней оказались другие, подписанные «НГ», «МАРТ», «ДР» – так Маша обозначала корпоративные мероприятия. Новый год, 8 Марта, дни рождения. Егор вставил флешку в гнездо и перекинул все файлы туда, а папку Даниловой удалил и очистил корзину. Конечно, на жестком диске это останется, но чтобы найти, опять же, надо знать, что оно вообще было.

– За что-то же тебя убили, что ты знала?

Егор вошел в папку отдела кадров. Так, Маша Данилова работала помощником кладовщика, а с февраля прошлого года стала работать в отделе логистики диспетчером. Это, как ни крути, серьезный карьерный рост, особенно если учесть, что никакими особыми талантами покойная, судя по всему, не блистала.

– Кто же тебя перевел, а главное, зачем?

Ведь можно было нанять опытного человека, которого не пришлось бы обучать, но взяли Машу со склада и несколько недель ее натаскивали. Кто и зачем это сделал? Нужно поинтересоваться, но у кого и как? Впрочем, это интерес не праздный, она погибла.

– Наташа!

Секретарша заглянула в кабинет.

– Еще пирожков, Егор Алексеевич?

– Пирожки потом. Зайди, есть вопросы.

Наталья вошла и с опаской присела на край стула. Шеф всегда странный, но сегодня совсем не в себе. Говорят, в пятницу труп ему почти на голову свалился. Наталья представила это и зажмурилась от ужаса – нет, слишком страшно, не надо об этом думать.

– Наташа, объясни мне, пожалуйста, одну странность. – Егор отхлебнул кофе, всем своим видом показывая, что его вопросы вызваны простым любопытством. – Я сейчас просматривал дело Даниловой. В прошлом году ее перевели в отдел логистики с должности помощницы кладовщика. Я правильно понимаю, ее повысили до диспетчера?

– Ну да. – Наталья вздохнула с облегчением, на такие вопросы она знает, что отвечать. – Это Елена Вячеславовна распорядилась, а Руслан Викторович не спорил.

– О как. – Егор покачал головой. – А чем Шаповалова это мотивировала? Зачем перевела со склада неопытного человека, если можно было нанять кого-то со стороны, но с опытом работы?

– Так они решили, начальство то есть, а я не знаю почему.

– Брось, Наталья. – Егор отодвинул чашку. – Все ты знаешь, вы тут между собой мышиную возню развели ту еще, я второй месяц наблюдаю ваши подковерные игры. Давай, выдай мне неофициальную версию случившегося, мне любопытно.

– Но я… Егор Алексеевич, я ничего не знаю.

– Знаешь. – Егор жестко пригвоздил пытающуюся встать со стула секретаршу. – Сядь и не дергайся. В четверг ты настолько была не в теме происходящего, что звонила на сотовый некоей Соне и велела ей возвращаться на рабочее место, потому что приехала Шаповалова. Чтобы это узнать, тебе надо было выглянуть в окно и сообщить, что Шаповалова вернулась. Ты знаешь здесь всех, и все слухи стекаются к тебе. И я прошу тебя поделиться ими со мной. Потому что полиция считает, что Маша не сама прыгнула с крыши.

Наталья побледнела и сжалась. Егор понимал, что сейчас полностью разрушил шаблон ее поведения, но он и для себя самого разрушил этот шаблон.

– Егор Алексеевич, я не в курсе. Я здесь меньше двух лет работаю.

– Да ну. – Егор ухмыльнулся. – Ты сидела в приемной все это время – и до сих пор не в курсе? И как же тебе это удалось? Наташ, хватит ломать комедию. Почему бывший директор пошел навстречу Шаповаловой?

– Она возглавляет отдел логистики, вот и подбирает себе сотрудников.

– Допустим. Но тут был явный кадровый просчет. Помощница кладовщика, ничем не примечательная мышка с образованием электротехнического техникума становится сотрудником отдела логистики. Конечно, диспетчер – не самая большая должность, но по сравнению с уборкой склада – огромное повышение. И директор это безобразие просто проглотил молча и не задал вопросов, которые любой нормальный руководитель обязательно бы задал. Почему Попов не спорил?

– Он с Леной… ну, у них… – Наталья от смущения ерзала на стуле, покраснев от смущения и не зная, куда девать руки. – Ну, они…

– Наташ, у тебя трое детей, а ты до сих пор стесняешься произнести слово «секс»? – Егор фыркнул. – Так и скажи: у Шаповаловой был роман с директором. И приличия будут соблюдены, это же очень старомодно звучит – роман.

Наталья опустила глаза и отвернулась. Егор почувствовал себя старым развратником, но, вспомнив о троих детях секретарши, подивился степени укоренившегося бытового ханжества.

– Они ссорились часто. – Наталья теребила кончик своей косы. – Руслан Викторович переключил свое внимание на другой объект, понимаете, а тут Елена Вячеславовна… у них отношения были давние, и она… ей не нравилось, что он увлекся другой женщиной, да так, что готов был бросить даже семью, не только Елену Вячеславовну. Вот Попов и не спорил с ней по мелочам, чтобы не ссориться еще больше.

– Вот как. – Егор налил себе еще кофе. – И на кого же обратил свой взор ваш бывший директор?

– Была тут девочка. Только-только закончила юридический, хорошая и толковая девочка, очень красивая – Верочка. Она Руслана Викторовича не провоцировала, вы не подумайте. Сидела у себя в кабинете как мышка, у нас второй юрист тогда был Влад Куликов, такой активный, громкий, а Верочка на договорах сидела, иногда Влад брал ее в суд – опыта набираться. Но Руслан Викторович углядел ее, он такой был, знаете…

– Волокита?

– Можно сказать и так, но скорее просто несчастный человек. Жена у него никчемушная совершенно баба – ни приготовить, ни по хозяйству, еще, говорят, и выпить любила, а развестись с ней он не мог, что-то там с имуществом было. Ну, и ходил по бабам – кроме Елены Вячеславовны, еще много тут было всяких, о ком-то знали, о ком-то нет, женщины сами все разбалтывают, знаете же. Кто-то болтал, а кто-то по-тихому, но я думаю, тут мало найдется женщин, которых Руслан Викторович обошел своим вниманием, но Елена Вячеславовна была постоянная, а остальные так, временно.

– А ты?

– А я нет. Вы же моего мужа никогда не видели? – Наталья хихикнула. – Это потому, что вы порядочный человек. А Руслан Викторович познакомился. Мой муж – Валерий Зотов.

– Зотов?! Боксер, чемпион мира в среднем весе?

– Ну да. Он сейчас тренирует нашу сборную по боксу, больше в Питере пропадает, чем дома. Ну а когда я пожаловалась на то, что директор собрался пополнить мной свою коллекцию, Валера встретил его на парковке и доходчиво объяснил, что так поступать нехорошо.

– Понятно. – Егор представил способ увещевания и мысленно захохотал. – Ладно, а дальше что?

– Дело в том, что Руслан Викторович влюбился по-настоящему. Мы с ним немного подружились после того, как они с Валерой побеседовали. Он, когда понял, что в постель меня не затащит, стал совершенно нормальным человеком – и поговорить с ним можно было, он и правда был очень неплохой, понимающий мужик. Просто не повезло ему в жизни. А тут Верочка. Она тихая была девочка – из тех, о ком говорят «из хорошей семьи». И когда Руслан Викторович принялся за ней ухаживать в его обычной залихватской манере, она, похоже, очень испугалась. А наши, видя это, принялись ее травить. Я думаю, травля эта от Шаповаловой исходила.

– В чем это проявлялось?

– Поначалу ни в чем явном – так, хихиканье за спиной, перешептывания, вопросы всякие – что это ты бледная сегодня, ночью не выспалась? Ну, и прочее. Тут коллектив в основном женский, и почти каждая переспала с директором – ну, травля набирала обороты. Ведь Руслан Викторович переспит с сотрудницей, премию ей выпишет, и все, дальше они не знакомы. Шаповалова хоть при должности, тут вопросов не возникало, а эта что ж – девчонка, тихоня, а директор голову потерял, и все это видели. Как же было не поучаствовать в травле, ведь обидно за себя и завидно на чужое «счастье» – хотя какое там счастье, но женщины иногда бывают очень подлыми. Когда Руслан Викторович узнал обо всем, что-то исправить было уже поздно, народ взахлеб играл в эту игру – загони Веру Никитину. Дошло до того, что она из кабинета боялась выходить. Ей в папку бросали фотографии отфотошопленные – где они с Русланом Викторовичем в постели, кто-то это распространял, обсуждали ее фигуру – ну, ту, что на фотографиях, потом кто-то разместил ее телефон и снимки на сайте знакомств, потом – на каком-то порносайте. В общем, народ развлекался, как мог. Верочка собиралась увольняться, но Руслан Викторович отказывался подписывать заявление. Он предлагал ей выйти за него замуж на полном серьезе. Консультировался с Владом по поводу развода.

Егор сидел молча, сжимая кулаки. Он был оглушен бездной мерзости, которая раскрылась перед ним. Он вспоминал бледное личико девушки на больничной кровати, вспоминал полные горя глаза Шатохиной, потемневшее неживое лицо Федора и думал, что пора сбросить с крыши оставшихся сотрудников.

– Что дальше?

– А дальше все вдруг утихло. – Наталья смотрела в окно, за которым густой туман спрятал небо. – Где-то в феврале все устаканилось, я даже не знаю, как это вышло, такое было всеобщее беснование, и вдруг все затихло, как и не было. А потом наступил праздник – тоже 8 Марта отмечали. Руслан Викторович купил Верочке подарок – серьги с бриллиантами, красивые, глаз не оторвать. Позвал ее к себе, но она идти не захотела, тогда он сам пошел. Ну, я думаю, там они окончательно объяснились, и он вернулся в кабинет чернее тучи – серьги Вера не взяла, а подала ему очередное заявление на увольнение, и он его подписал, пришлось. Как подарок на праздник, понимаете? На этот раз не смог отказать. А вечером был праздник, и Вера с Владом пришли. Думаю, чтобы приличия соблюсти, хотя какие уж там приличия… У нас столы накрывают, вы видели, – по отделам, у юристов стол свой, немного в стороне. Я не знаю, кто это сделал – ну, подлил ей эту гадость в сок. Она вдруг стала сама на себя не похожа – принялась хохотать, обнимать всех, танцевать так… неприлично. Народ выхватил мобилы, начал снимать, а потом кто-то посадил ее на стол и потребовал стриптиз, и она… в общем, когда сняла юбку, упала. Ее отнесли в бухгалтерию, там диван стоит у девочек. И все о ней забыли, я домой ушла, меня дети ждали, а потом оказалось, что… Егор Алексеевич, я не могу об этом, не заставляйте меня.

– Наташ, давай уж до конца.

Наталья прикрыла веки, болезненно сморщившись. Видно было, что вспоминать эту старую историю ей неприятно.

– Если бы я тогда не ушла домой, если бы хоть что-то сделала! – Слезы потекли по ее щекам. – Я же видела: с ней что-то не то происходит, но подумала: надо домой, к семье, здесь много людей, кто-то о Верочке позаботится… Всегда так, понимаете, Егор Алексеевич? Если надо что-то сделать, то мы включаем это: пусть кто-то другой, а у меня дела, семья, дети. Как будто можно этим оправдать свое бездействие, трусость или нежелание «ввязываться». Если бы я тогда осталась… но Валера звонил, дети по очереди наяривали – он их подучил и сам им номер набирал… Я попросила девочек из бухгалтерии вызвать «Скорую», Ираида Андреевна меня заверила, что все сделают. А оказалось, они оставили Веру на диване полуголую, и кто-то изнасиловал ее. А когда они вернулись, чтобы взять сумки и пальто, она лежала там изнасилованная, и они не смогли привести ее в чувство – только тогда вызвали врачей. Оказалось, наркотик что-то повредил в ее голове и она впала в кому. Врачи ее забрали, а она вся маркерами изрисованная, гадости всякие на ней писали… не знаю, кто это сделал, но…

Этого Егор не знал. Видимо, Реутов не смог ему рассказать, настолько это было чудовищно. Наталья достала салфетку и вытерла слезы, но они все текли.

– Мы тогда с Валерой очень сильно поссорились. – Наталья скомкала салфетку и сжала ее в кулачке. – И с мальчишками я поговорила резко, хоть они и маленькие. Валера привык, что у меня должны быть работа и дом, и главное – никуда не встревать. Я же сказала ему тогда, что Верочке плохо и я хочу вызвать «Скорую», а он начал кричать, что мне вечно больше всех надо, мол, там куча народу, вот они пусть и вызывают, а я должна о детях думать. Будто наличие детей освобождает меня от необходимости быть человеком. Я с Валерой никогда не спорила, мне всегда казалось, что он по-своему прав… а когда узнала, что случилось после того, как я уехала… Ведь если бы я осталась, если бы вызвала «Скорую» и дождалась врачей, то ничего плохого бы не случилось, понимаете? Это моя вина, целиком моя, Егор Алексеевич. Нельзя проходить мимо такого безобразия только потому, что у меня дети. Наоборот, именно потому, что дети – они должны учиться не быть негодяями, дети не щит от всего, что делает нас людьми, они должны стать причиной наших правильных поступков. А я ушла, и случилось то, чего я никогда себе не прощу. И Валере не прощу… Это наша с ним общая вина, и нести нам ее, пока мы живы. Он тоже понял, он же хороший у меня, Валера. Просто очень беспокоится обо мне, вот и…

Наталья опустила голову, слезы капали ей на юбку, и Егор подал ей коробку с салфетками.

– Наташа, виноват тот, кто подлил Вере наркотик.

– То другое. Если бы я не ушла, остального бы с ней не случилось.

Егор отвернулся, чтобы не видеть Наталью. Она права, конечно, – хотя ее раскаяние ничего уже не изменит. Но теперь она знает, что значит пройти мимо. И ее дети, он уверен, тоже затвердили этот урок накрепко.

– А дальше что?

– А дальше все оказалось совсем плохо. – Наталья перекинула косу за спину, поднялась и подошла к стойке с цветами. Они, возможно, успокаивали ее. – Здесь полиция ходила, выясняли все – только ничего не выяснили, да и как выяснишь? Брали образцы почерков, сверяли с тем, что на Верочке было понаписано, но, видимо, ничего не смогли узнать. А потом все затихло, новые юристы пришли, Руслан Викторович вроде успокоился, потух как-то, перестал к сотрудницам приставать, даже Машу вниманием обошел и к Шатохиной клеиться не стал, хотя раньше бы… Оно, конечно, Инна Кирилловна такого свойства дама, что Руслан Викторович бы поостерегся, но он вообще перестал приставать. И в делах упущения начались, сколько раз бывало, я напоминала ему то об одном, то о другом, чтоб неприятностей не было. Я так думаю, узнав, что случилось, он решил, что это его вина, и ведь не скажешь, что сильно не прав был – уж очень привык получать свое по первому требованию, а тут не получил, и заело его, а потом уж… Любил он Веру – как умел. У мужиков, которые привыкли налево ходить, любовь скорее как наказание. Когда нет отказа, тогда не ставишь баб ни в грош и что-то в голове ломается, а тут вдруг появляется такая вот Верочка – чистая, неиспорченная душа, и понимание приходит, что можно-то и по-другому, по-людски. Чувствуешь себя рядом с ней грязным, потому что привычные твои методы ухаживания ее пугают и отталкивают, а ты другого не знаешь, кроме как купить ее посулами и подарками, так ведь не купишь такую-то, и любовь ее не завоюешь, а от такой только любовь нужна, остальное не важно. Когда ему доложили, что случилось… В общем, это вы у Димы-сисадмина поинтересуйтесь, он вам расскажет.

– А второй юрист, он куда подевался?

Глаза Натальи метнулись испуганно, она снова отвернулась к цветам, и Егор понял, что дно еще не достигнуто.

– Наташа, пожалуйста. – Егор подошел к ней и тронул за плечо. – Я больше никому здесь не могу доверять, и ты должна сказать мне.

– Влад – сын Ираиды Андреевны. – Наталья провела по глянцевому листу какого-то цветка. – Где-то недели через три после того праздника он попал под следствие за хранение и распространение наркотиков, и сейчас сидит, двенадцать лет ему дали.

Этого Егор не ожидал. Ираида Андреевна, всегда спокойная, аккуратная, все знающая и понимающая – и такое.

– Ты точно знаешь?

– Конечно. У него наркотики нашли в машине, и дома тоже. Ираида Андреевна тогда даже к Маслову обращалась, но без толку, сама едва на работе удержалась.

– Вот как. – Егор прошелся по кабинету, обдумывая услышанное. – Ладно, а когда Попов погиб? Как это случилось?

– Мы праздник устроили – Новый год, впервые после… после того. Весь год даже дни рождения не отмечали, так, тихонько конфеты девочки принесут, угостят своих в отделе, и все, Руслан Викторович не одобрял никаких праздников, хотя ему указывали на это, мол, корпоративная сплоченность, и все такое… А Новый год уж никак нельзя не отметить, и девочки постарались – тут и музыка живая, и стол такой, что глаза разбегались, и массовик со всякими затеями. Ну а дальше, как водится – танцы, веселье, кто там смотрел, куда кого занесло. Он тогда, видимо, и выбросился с крыши. Говорят, в тот же вечер. А нашли его на следующий день, двадцать девятого числа – он лежал на крыше большого зала заседаний, он же у нас на уровне третьего этажа располагается, вот туда он и упал. Крыша стеклянная, там как раз заседание шло, приехали партнеры, кто-то посмотрел вверх, а он лежит, кровь там… в общем, заседание сорвалось, и снова полиция, допросы, опять телефоны у всех изъяли, но толку ноль, никто его не убивал. Думаю, после того, что случилось, он так в себя и не пришел.

– А сотрудники все те же были, что и в прошлом году?

– Все, кроме юристов. – Наталья вздохнула. – Сначала наняли Федю, а через неделю Шатохина пришла. Наши-то к ней относились настороженно, потом попробовали ее попинать, да только она тетка железобетонная, чуть что не по ней, так отбреет, что мало не покажется.

– Это как?

– Да так. У нас в бухгалтерии есть Люба Мартынова, большая любительница совать нос, куда не следует.

– Больше остальных?

– Люба церковная активистка. В церковном хоре рот открывает по выходным. Ну а так она бухгалтер на самых простых опциях. – Наталья злорадно прищурилась. – И вот как-то обедаем мы, и Шатохина с Федей пришли, столик свой заняли, что-то обсуждают, а у Шатохиной возьми да и заиграй мелодия в телефоне с какими-то словами о сексе, что ли. Ну, Люба и выдала – типа, грешно все это, люди услышат и могут подумать, что у нас здесь гнездо разврата. Она вообще вещать в такой манере любит, а тут еще и зрители, и много, всем любопытно. Люба давай поливать Инну Кирилловну, что она, дескать, развращает людей своими рингтонами – клиенты могут услышать и подумать что-то плохое, вы же знаете, как такие разговоры ведутся. Любу вообще трудно остановить, потому что она все как бы правильно говорит. А Шатохина вдруг повернулась и сказала: если кого-то эта музыка в чем-то убеждает или развращает, тот безмозглый дегенерат, а мнение дегенератов меня не интересует. Плевать я хотела на то, что подумают обо мне дегенераты. Никто, конечно, этого не ожидал – все замолчали, Люба скисла, это же, получается, ее к дегенератам причислили. И не придерешься – прямого оскорбления не было. Но с тех пор Шатохину трогать опасаются, она такая…

Ну да, такая. Егор вспомнил ее тягучий бархатный голос, и ощущение ее тела в своих руках – когда она везла его домой на своем мотоцикле, и раздраженно фыркнул. Что ему Шатохина? Грубиянка, темная личность, но отчего воспоминание о ней будит в душе нечто такое, что он и сам объяснить не в силах? И хочется говорить о ней, пусть Наталья еще говорит. Даже подумать странно, что еще несколько дней назад Инна Шатохина представлялась ему жутким монстром. Совсем он в людях не научился разбираться…

– Так у Шатохиной конфликт с коллективом?

– Не то чтобы конфликт. – Наталья уже успокоилась. – С нашим коллективом не конфликтовать трудно. Постоянно кого-то загоняют, это местная забава, понимаете? И каждый сделает что угодно, чтобы только не стать предметом загона, что угодно, понимаете? А Шатохину загнать не получилось. Шаповалова пробовала несколько раз, только не вышло у нее.

– Это как?

– Пустила слух, что Шатохина и Федя любовники. Ну, народ тут же включился – метод отработан до автоматизма: перешептывания, подмигивания, вопросы типа невинные – дескать, Федюшка, что ж тебя так тянет на женщин постарше? Или в присутствии Инны Кирилловны кто-то заведет разговор о том, что стареющие женщины часто любят молоденьких.

– Вот дряни!

– Конечно. – Наталья вдруг злорадно ухмыльнулась. – И как-то раз вышло, что одна из адъютантш Шаповаловой, Таня Сиротина, это прямо при всех озвучила, Инна Кирилловна тут же стояла. Все стали хихикать, а Шатохина возьми и ответь: конечно, молодой гораздо лучше старого, тебе ли не знать, Синдирелла. Ты же все об этом знаешь. Это она сказала Тане, а та сделалась белая, как стена, бросила чашку и выбежала. А Шатохина, как ни в чем не бывало, допила свой чай, и ушли они с Федей, никто и звука не издал. С тех пор Таня от Шатохиной как от чумы шарахается, но никому так и не сказала, чем же ее так поддела Инна Кирилловна, и курицы наши выводы сделали – злобятся молча, знают, что не по зубам им эта добыча.

– И впрямь чудно. – Егор понял, что нечто важное ускользает от него, крутится в голове, а осмыслить никак не удается. – Синдирелла… Это Золушка в итальянских сказках.

– Я знаю. – Наталья прислушалась к звонкам в приемной. – Вы теперь понимаете, Егор Алексеевич, что здесь происходит? И это не вчера началось.

– Да уж как не понять. Наташа, скажи мне вот что. – Егор прошелся по кабинету, собираясь с мыслями. – Кто-то же все это инициирует. Ну, не могут этим все заниматься, есть кто-то один или пусть двое-трое, но не больше, кто заправляет этими делами.

– Я думала об этом, Егор Алексеевич. – Наташа встретила его взгляд и не дрогнула. – Я подозреваю Шаповалову, а вот кто еще, не могу знать. Смерть Руслана Викторовича могла очень продвинуть Рубахину, она была замом, и, по идее, это она должна была стать директором, но должность ей не досталась. А то, что сделали с Верой… я думаю, это месть Лены Шаповаловой, остальные включились в привычную игру, радуясь, что предметом травли стал кто-то другой. Тут все живут с этим страхом – вдруг кто-то что-то узнает или придумает, и они станут предметом такой забавы.

– А сейчас? Кто сейчас предмет травли?

– Пока никто. – Наталья поднялась. – Там телефоны звонят, мне работать надо, Егор Алексеевич, поговорим позже.

– Конечно. Спасибо, Наташа. – Егор встал, провожая секретаршу к двери. – И о нашем разговоре никому не надо рассказывать. Народ здесь сама видишь какой.

– Я никому, Егор Алексеевич, честное слово. Я давным-давно уже ни о чем ни с кем не беседую, только о погоде. Еще когда был жив Руслан Викторович, мы с ним говорили, он вроде любил со мной поделиться, знал, что я болтать не стану. А как его не стало, я больше молчком. Я вам сейчас еще пирожков принесу, Егор Алексеевич.

Она вышла, а Егор задумался. Ему очень хочется вызвать в кабинет Шатохину и Федора и потолковать с ними о том, что он узнал, но вызвать их обоих, когда нет никаких видимых причин – значит, нарваться на нездоровый интерес местного сообщества любителей травли. И дело не в том, что кто-то попытается этих двоих травить, это смешно. Дело в том, что среди этих моральных уродов сидит убийца. Нужно дотерпеть до дома – скоро обеденный перерыв, можно будет съездить к Инне и там все обсудить.

За три дня, проведенные в доме Инны Шатохиной, Егору стало казаться, что вся его прежняя жизнь – какой-то шарж, неумный и злой. И пустота, гудевшая внутри, стала не такой безусловной. Они говорили, слушали, как играет Инна, ездили в кафе, посетили выставку кошек и местный музей, были на работе у Дэна, куда того вызвали в субботу – привезли ему поесть, и там тоже его знакомили с людьми, которые что-то говорили, смеялись или жаловались, и это был водоворот, где островком тишины стал дом, в котором Патрик бродил по верхотуре, а в гостиной гудел рояль, изображая орган.

А по ночам он спал так, как не спал никогда в жизни. И не вспоминал ни о чем, словно и не было ни душной темноты, ни холода внутри, ни постоянного ощущения, что сейчас все рухнет, ни отвратительного предательства Полины, ни матери, кружащей вокруг него как акула.

Егор понял, что это она и есть, его новая жизнь. И она ему нравилась.

8

«Я думаю о том, что ты слишком много получаешь, когда вся работа на мне».

«Ты с ума сошла? Вся документация через меня идет, особенно сейчас».

«Я кое-что узнала о твоем дражайшем толстячке. Какой там у него срок, двенадцать лет? Добавят еще десятку. У меня есть доказательство того, что он тогда сделал».

«Чего ты хочешь?»

«Завтра встретимся в одиннадцать в коридоре около офиса, на пятаке с пальмами, я тебе скажу».

* * *

«Мне надо завтра с тобой поговорить. В одиннадцать на пятаке с пальмами».

«О чем?»

«Это важно. Завтра скажу».

«Хорошо, в одиннадцать».

* * *

Егор прошелся по кабинету, посмотрел на стол, заваленный бумагами. Если сейчас сделать все самое срочное, остальное терпит. Он подошел к столу и принялся сортировать дела. В бумаги нужно вникать, здесь почта, какие-то заявления, несколько отчетов, коммерческие предложения – Егор понимал, что все это требует внимания, но он не мог сконцентрироваться, потому что за всеми делами упустил самое важное, а именно: коллектив, которым он руководит, – сборище редкостных мразей и моральных уродов. И всех нужно менять, но так, чтобы это не выглядело массовым увольнением. И сегодня он начнет это, уволив Шаповалову. Найдет за что, и вылетит она, как пробка. А остальные пойдут за ней по очереди. Оставит Наталью, юристов и Диму-сисадмина, они точно не замешаны ни в чем, а остальных уволит к чертям собачьим, слишком долгое дело – разбираться, кто что творил.

Но какая-то мысль не давала ему покоя. Как там Наталья сказала, в феврале прошлого года травля Верочки вдруг резко прекратилась? А с чего бы это? Что-то произошло? И вторая фраза, которая его зацепила: спросите Диму-сисадмина, он расскажет. Что может рассказать Дима, что он знает?

Егор набрал внутренний номер, но Димы в серверной не было, и Егор позвонил на сотовый:

– Дима, ты где?

– В отделе сбыта, здесь сеть висит.

– Освободишься – зайди ко мне.

Если сисадмин что-то знает, он скажет. Егору очень нужно понять, что происходит вокруг него, потому что такую мерзость он терпеть больше не намерен. Он долго не хотел ни во что вникать – а ведь должен был, но теперь вникнет.

Егор разобрал бумаги, подписал несколько заявлений на отпуск, просмотрел пару отчетов, пока Дима не освободился.

– Вызывали, Егор Алексеевич?

Он кивнул ему в сторону кресел, стоящих около окна, вышел из-за стола и сел напротив. Из тренингов он знал, что подобный ход в начале разговора подсознательно настраивает собеседника на более доверительное общение.

– Наладил систему?

– А куда она денется. – Дима запустил пятерню в волосы. – Всегда что-то виснет или требует переустановки, это живой организм, в отличие от людей, очень упорядоченный, а люди дергают его, как хотят, вот он и протестует – виснет. Нам бы, Егор Алексеевич, сервера новые купить, у наших мощность на исходе, еще полгода – и в авральном порядке будем менять, а сейчас я бы потихоньку все перевел, постепенно.

– Представь расчеты и письмо, я рассмотрю, и если сумею убедить Маслова, купим. – Егор нажал кнопку коммутатора. – Наташа, подай нам сюда кофе.

Дима откинулся в кресле и с удовольствием уставился на цветы.

– Наталья – настоящий энтузиаст цветочного дела.

– Да уж. – Егор тоже огляделся. – Развела тут целый ботанический сад. Ну, пока она сама за ним ухаживает, я не против.

Секретарша внесла поднос с кофейником и чашками. Поставив все на столик между креслами, она выскользнула из кабинета.