Текст книги "Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1"

Вскоре после окончания ирано-иракской войны министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз, в прошлом тоже журналист, объявил членам нашей журналистской делегации, что мы становимся лауреатами «премии Саддама за вклад в прекращение войны». Лауреатство выразилось, правда, лишь в награждении нас ручными часами с изображением Саддама. Но эти часы мне так и не пришлось одеть.

На следующий же день после того, как Ирак совершил агрессию против Кувейта, я возвратил эти часы в иракское посольство в Москве, объяснив свой поступок примерно так: раз война возобновилась, «награда» не может считаться заслуженной.

За мою самодеятельность меня в высоких инстанциях тогда пожурили. Но ирако-кувейтский кризис совпал с более ощутимой в то время для нас геополитической катастрофой – распадом Советского Союза.

Сразу после окончания «Бури в пустыне» в газете «Правда» (2728 февраля и 1-2 марта) были опубликованы фрагменты из появившейся позже книги Евгения Примакова под названием «Война, которой могло бы не быть »[2]2
  Примаков Е.М. Война, которой могло бы не быть.


[Закрыть]. Вслед за этим вышла в Париже книга тоже о кувейтском кризисе французских публицистов Алена Греша и Доминик Видаль. Само ее название – «Залив: истоки заявленной войны»[3]3
  Gresh A. et Vidal D. Golfe: Clefs pour une guerre annancee. Paris, 1992.


[Закрыть] не могло не заинтриговать.

Позднее Ален Греш мне говорил на научной конференции в Москве, что правильнее было бы называть эту войну не заявленной, а заранее запланированной. Мне не раз приходилось читать и слышать от своих иностранных коллег, что «Буря в пустыне» и последовавшие за ней «Шок и трепет» тоже были заранее запланированы администрацией США. А вот их последствия, никто заранее не смог ни предугадать, ни спрогнозировать. Многие также считали, что это были войны, которых не могло не быть.

Распад Советского Союза, совпавший с разразившейся в Заливе «Бурей в пустыне», стал тоже нежданным и негаданным для секретных служб обоих сверхдержав. О надвигающейся угрозе слияния двух очагов напряженности в Средиземноморье и в Заливе в ГРУ поступало немало сигналов. Так что у меня было достаточно оснований в интервью военной газете «Красная звезда»[4]4
  Красная звезда. 1991. 20 марта.


[Закрыть] назвать «Бурю в пустыне» предвестником «субмировой войны». Она и вызвала потом цепную реакцию будущих неклассических «войн неведомого поколения». В условиях надвигавшейся катастрофы в собственных «родных палестинах» Кремлю было тогда ни до курдов, ни до арабов, ни до самого Саддама. Власть все больше ускользала из рук Горбачева. Сохранить целостность Союзного государства, будь то в форме Союза или конфедерации, на условиях, которые Горбачеву советовало его окружение, у него не хватало ни политической воли, ни просто мужской решительности. Такое складывалось убеждение даже у его ближайших соратников. Сведущие люди в Минске, с которыми мне приходилось встречаться, высказывали тоже свое убеждение, что всех участников сговора в Беловежской пуще местный КГБ готово было сразу же арестовать, если бы поступил такой приказ от Горбачева.

Об этом не раз заходил у нас разговор и с моим бывшим начальником в Турции генералом Михаилом Ивановым, работавшим перед войной в Японии. Он убежден, что и распада Советского Союза, как и «неожиданного нападения» гитлеровской Германии в 1941 году можно было бы избежать. Но для этого у верхов должно было хватить смелости для принятия решения по поступающей к ним информации. Что касается Сталина, то у него не то что не хватило смелости принимать решения по сигналам, получаемым перед войной от резидентуры Рихарда Зорге, а он просто считал несвоевременным на них реагировать.

В вышедшей в 2002 году книге В. Лурье и В. Кочека «ГРУ : дела и люди» упоминается, что М.И. Иванов после ареста Зорге и членов его нелегальной резидентуры в Японии участвовал в проведении мер по ликвидации последствий ее провала.

В этой же книге упоминается и о работе Иванова в Стамбуле, где «он достал и отправил в Москву карты будущего театра военных действий в районе Суэцкого канала и сведения о готовящемся свержении после этого сирийского правительства». Мне тоже довелось участвовать в той операции.

Михаил Иванович после работы в Турции еще раз вернулся в Японию, где был советником посольства СССР в 1960-х годах, а в 1970-х годах – советником нашего посольства в Китае.

Отмечавшаяся в ноябре 2008 года круглая годовщина 90-летия ГРУ почти совпала с его 96-м годом рождения. При поздравлении его с двойным праздником я вручил ему свою книгу «Восток – дело близкое, Иерусалим – святое». Разглядывая почти ослепшими глазами обложку книги, Михаил Иванович с улыбкой произнес: «Это хорошее название Вы для нее придумали. Для меня и Ближний, и Дальний Восток были одинаково близкими». И, подумав, добавил: «До них мне пришлось повоевать и на Дальнем Западе, и под Гренадой в Испании».

Глобализм по-исламски начинался на берегах Босфора

 
Стамбул – это город, где…
 

Средневековый поэт Наби

В.И. Шеремет, доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН

Для меня Леонид Иванович Медведко, с его девизом – быть всегда на пути к Знанию, находится в постоянном поиске божественных Смысла, Слова и Дела.

Вот почему я приношу в дар моему другу и соратнику по членству в академических сообществах РАН и РАЕН статью о Сулеймане Кануни, возможно, первом глобалисте османско-исламского мира.

В равной степени тюрколог и арабист, знаток Леванта и Магриба, Л.И. Медведко, автор многих научных трудов, в частности двух оригинальных научных бестселлеров «Россия, Западу Ислам: столкновение цивилизаций» (М., 2003) и «Восток – дело близкое. Иерусалим – святое» (М., 2009, совместно с С.Л. Медведко), способен, наверное, воздать должное султану – устроителю первой мировой империи на мегаконтиненте Евро-Афро-Азии, каким тот был до прорытия Суэцкого канала и наступления эпохи колониализма. Мой очерк выдержан в том особом литературно-информационном стиле, мастером которого уже полстолетия и является сам У стаз Медведко-эфенди. Да будет долог его путь подвижника в науке, литературе, да и в самой жизни.

Этот очерк дает некоторое представление о формировании цивилизации регионального типа, а именно – османской, обычно воспринимаемой историками как Высокая Порта, Блистательная Порта, Оттоманская (Османская) империя. Но речь в нем идет и о периоде наивысшего подъема державы, и о персонификации ее сущностных черт в личности султана-халифа как владыки всего мусульманского мира. В этом качестве Сулейман Законодатель (Кануни) явил себя в масштабе, говоря современным языком, глобальном, устремленном к мировому господству.

России приходилось и приходится противостоять подобным устремлениям и в длительных Восточных войнах XVII—XIX вв., и в двух мировых, а также в последующих конфликтах «холодной» и «постхолодной» войн в XX и в начале XXI столетия. Но вернемся в век величия Дома Османов.

Сын османского султана Селима I Явуза (Грозного или Беспощадного), Сулейман I (1496-1566) взошел на трон в возрасте 24 лет и за почти полсотни лет своего блистательного царствования приумножил силу и блеск великой империи. Он мог по праву гордиться своими предками. Его прадед султан Мехмед Фатих недаром получил титул «Завоевателя» или «Покорителя» после взятия в 1453 году Константинополя. Его отец – не менее прославленный воин и поэт Селим I. Он присоединил к своей империи Египет (1517), Сирию и Палестину и стал называться после этого в мусульманском мире халифом, т.е. наместником Всемогущего Аллаха на Земле. Но и сам Сулейман тоже считается одним из достойных представителей плеяды выдающихся устроителей Османской империи, династии султанов, которые правили с 1299 года по 1923 год державой мирового уровня на суше и на море, знавшей о двух Америках (без названия) и о Южной Земле (Антарктида).

Сулейман I оправдал свое имя – исламскую версию библейского Соломона, Царя Мудрости, и поныне почитаемого на Востоке. А это было крайне сложно в тот бурный и блистательный XVI век, когда в Европе окончательно восторжествовал Ренессанс и Мартин Лютер воззвал к разуму христиан, продолжавших после его ухода с еще большим рвением мечом и крестом соединять Старый и Новый Свет.

Стремительно росли и крепли мировые державы – империя Габсбургов под управлением расчетливого Карла V, Франция динамичного Франциска I Валуа, Англия решительного и осторожного Генриха VIII Тюдора. К северу от владений Крымского ханства, интриговавшего чуть ли не со всей Европой сразу, стала тогда же набирать силу Русь Ивана IV Грозного.

Сулейман, десятый османский падишах, родившийся в X век хиджры, был олицетворением всех ожиданий исламского мира. От Алжира до Туркестана мусульмане благословляли священную цифру «десять» – не по числу библейских заповедей, но по числу частей Корана и его вариантов, пальцев, сжимающих щит и ятаган, а также по числу десяти небес мусульманского рая и стольких же праведных учеников Пророка Мухаммада.

Мир Ислама с восторгом ждал своего великого правителя и получил его. Мир Запада со страхом предвидел новые вторжения суровых и молчаливых янычар, турок-османов.

XVI век заявил о себе религиозными брожениями. Европу охватили Реформация и Контрреформация, ее захлестнули потоки ересей и социальных психозов. Европа вспоминала легенды тамплиеров и тевтонов, предсказания, что турки придут под стены Кельна, откуда будут отброшены назад, на Восток, и разбиты при Иерусалиме.

Приход к власти нового «безбожного султана» (было известно, что он сын матери-грузинки, христианки по рождению) воспринимался в Европе как Божье наказание, очередная угроза «ужасов с Востока» , вроде Чингисхана и Тамерлана. Но все оказалось намного сложнее, так как волны европейской экспансии накатывались в первую очередь на Американский континент, а волны экспансии османской были направлены в одно и то же время и на Запад, и на Восток.

Сулейман получил в наследство военно-ленную (феодальную) империю с населением более 20 миллионов человек, раскинувшуюся в Азии, Северной Африке и Восточной Европе.

– Добытая мечом моих предков империя не может удерживаться одной только силой оружия, – так говорил Сулейман, возможно, один из первых деспотов Востока. – Любой поход кончается, и армия возвращается домой. Не военная добыча, но труд земледельца делает армию непобедимой. Так звучала главная заповедь – воля султана, который полсотни лет провел в седле, укрепляя и расширяя границы Богоспасаемого Предела.

Неожиданный в поступках и делах, Сулейман в самом начале своего царствования приобрел уважение и доверие янычар – опоры веры и трона. По обычаю, по восшествии на престол очередной султан задаривал янычар. Сулейман раздал подарки столь же скромно, как в свое время и его отец. Янычары насупились, султан промолчал. Когда Сулейман объявил о новом походе и янычарам стали выдавать «походные», он, как традиционный «шеф» корпуса янычар, встал в очередь к полковой кассе, получил жалованье рядового и на глазах восхищенной роты сел на землю и пересчитал монетки.

– Свой! – решили янычары.

Однако не славными победами запомнился султан Сулейман на Востоке, а долгой и кропотливой работой по кодификации обычного права турок-османов, которые еще в начале XIV века были кочевым народом, а к началу XVI века стали военным и управленческим ядром многонациональной империи. Уважительное имя Кануни – Законодатель – получил в мире Ислама только один из череды великих правителей Востока – Сулейман, известный потом на Западе как Великолепный.

По многочисленным описаниям дипломатов-современников, которые видели Сулеймана и в молодом, и в пожилом возрасте, он отличался «особым благородством, сдержанностью и достоинством» (Бартоломео Кантарини). Он был высок, до старости сухощав, подвижен и силен. «У него высокая шея, нос орлиный, лицо худощаво и очень бледно. На лице – некое подобие бороды и усов» – таким его видели на протяжении многих лет. Современников поражало внимательное выражение больших голубых глаз и «сдержанное достоинство без нарочитой жестикуляции».

Как прадед, дед и отец, Сулейман был высокообразованным человеком, владевшим несколькими иностранными языками, включая сербохорватский (в ту эпоху официальный язык делопроизводства и общения в Османской империи!). Он проявлял живой интерес к различным областям науки и искусства, интересовался географией, причем в предельно широком, общеземном плане. Сулейман и его жена Анастасия Гавриловна Лисовская (род. в 1506 г.), она же Хуррем-султан (Смешливая) или Роксолана (т.е. Русская), сохранили для мировой цивилизации доисторическую, возможно эпохи Атлантиды, карту мира османского адмирала, известного как Пири Рейс. На ней была изображена Антарктида – задолго до того, как европейцы узнали о ее существовании. А о том, что шестой материк Земли состоит из двух огромных островов, вообще стало известно только в 1958 году. А Пири Рейс точно изобразил очертания обоих островов и многое другое…

Султан знал и любил поэзию, его другом был бессмертный Наби. Сулейман понимал значение архитектуры для величия империи. Анастасия Гавриловна нашла, а он оценил и возвеличил лучшего зодчего исламского мира – уста Синана, чьи творения украшают и современную Турцию. В отношении многих правителей Востока, тем более Средневековья и начала Нового времени, существует масса легенд и преданий. Как правило, только устных. Деяния, беседы и мысли Сулеймана Кануни зафиксированы документально. В его личном «Дневнике», который он собственноручно вел, пока не ослаб глазами, и в детальных отчетах западных послов и путешественников, ловивших без преувеличения шорохи волосков в его аккуратно подстриженных усах. Так вот, Великий Турок (так величали в Европе султанов Османской империи) не носил никакого личного оружия, но не расставался, даже в самых затяжных походах, с томиком «Искандер-намэ» – описанием деяний Александра Македонского.

Однако главным делом жизни султана были войны и законоположения, причем в тесной взаимосвязи.

– Один человек – одна цель, – любил повторять Сулейман Великолепный. – Мой народ – это моя семья. – Он не задавался несбыточными утопиями: покорить, покарать, объединить… Но – укрепить наследие предков в веках, причем в пределах, обеспечивающих процветание Дома Османов. А это было очень непросто.

В Европе Османской империи в основном противостояла Священная Римская империя германской нации, возглавлявшаяся императором Карлом V Габсбургом, которого Ватикан к тому же объявил «защитником христианства и истребителем турок». Габсбурги и Османы противостояли друг другу насмерть на просторах от Гибралтара до Неаполя и Сицилии, до Венгрии и берегов Дуная. Столкновение двух цивилизационных потоков высекало искры войн, но и сулило перспективы новых решений общеевропейских проблем.

Естественным врагом Карла V был его конкурент в борьбе за мантию императора мировой Священной Римской империи – король Франции Франциск I. Король Франции первым стал искать поддержки султана с тем, чтобы нанести поражение Карлу V. Однако французский монарх так часто менял свое отношение к Стамбулу – от предложения нового Крестового похода на империю до идеи союза Лилии и Полумесяца, – что торговцы на Стамбульском рынке Капалы Чаршы (он работает и сейчас), оценивая монету, говаривали: «Легковесная, как слово короля франков!» Сулеймана устраивала роль противовеса в распрях двух «христианнейших монархов» Европы. В самом начале своего правления он субсидировал Франциска I «как брата», стимулируя полновесными золотыми динарами коалицию Франции с Англией и германскими правителями. Когда Франциск I попал в плен к Карлу V, мать французского короля умоляла «императора турок» спасти ее сына от позора, а страну – от перехода под власть Габсбургов. К письму был приложен перстень с рубином, который всегда носил Франциск…

Такие перстни, подобные королевскому (кстати, его постигла та же участь), Сулейман дарил своим везирам десятками – на все пальцы – просто по настроению. Но в политике разбирался прекрасно, историю знал отменно. В Диване заявил, что еще император Карл Великий посылал подарки Харуну ар-Рашиду, герою «Тысячи и одной ночи».

Франциск получил письмо от султана: «Нет ничего хорошего, когда государям наносят поражение и берут их в плен… Ты просишь помощи для своего освобождения… Это встретило мое полное султанское понимание. Сохраняй мужество и не теряй присутствия духа».

История не знает, что же в действительности произошло, но Франциск, ослабевший и больной, вышел на свободу.

– О падишах! – докладывал Сулейману великий везир. – Король франков на свободе и проявляет черную неблагодарность к властелину Востока и Запада… Стоило ли тратить на его освобождение османское золото?

– Солнце восходит на Востоке, но садится-то оно на Западе. И так каждый день. Нельзя добиться равновесия в моей империи двух миров, опираясь только на Восток. А золото? Иншалла! Добудем у тех же франков! Готовь войска, мой везир, и отошли подарки голодной семье короля-пленника. – В этом был весь Сулейман – неожиданный в решениях и прозорливый. Франция больше триста лет будет союзником Османской империи, вплоть до Первой мировой войны.

В 1535 году был заключен первый договор между Османской империей и Францией – так называемый капитуляционный (от лат. capitula – глава, раздел соглашения или книги). Договор даровал именно французским подданным, как знак милости всемогущего падишаха, особые торговые и личные привилегии. Иностранные торговые корабли могли появляться в османских портах только в том случае, если они шли под французским флагом. Это решение положило конец торговому господству в Восточном Средиземноморье Венеции – непримиримого врага Стамбула. Подобный договор, первый и единственный в своем роде, помог сместить в пользу Сулеймана Великолепного торгово-политический баланс на всем Средиземноморье.

Сохранить этот перевес надолго не удалось. Глобальность замысла разбилась о жадность и слабость преемников-султанов Девлет-и Алийе.

Современники в один голос повторяют, что чуткие пальцы Сулеймана на ощупь различали качество золотых монет. За подделку карали беспощадно. Столь же легко он различал людей – искренних и притворщиков. Приближал первых, невзирая на религию и национальность. Был брезглив к лицемерам. Впрочем, щедро награждал сладкозвучных придворных поэтов. А вот шуты стали привлекать его только в старости.

Шах Акбар (1513-1605) – правитель империи Великих Моголов – у себя, в Северной Индии, жадно впитывал все сведения, что поступали к нему с берегов Босфора. Тоже научился отличать на ощупь полновесную рупию. Но льстецов – обожал… Моголы – пали…

Три великих предшественника особенно привлекали внимание Сулеймана. Александр Македонский – первый «глобалист», правитель Востока и Запада. Чингисхан – второй «глобалист», покоритель Руси, страны холодных снегов и теплых мехов. И Тамерлан, совсем наоборот, – разрушитель, не сумевший надолго сохранить то, что держалось только на крови.

По преданиям, Сулеймана крайне интересовало все, что касалось жизни османского султана Баязида в плену у Тамерлана, а также продвижения эмира Тимура в Индию и его переговоров с Западом. По преданиям же, на Сулеймана произвело сильное впечатление видение Тамерлану Образа Богородицы, остановившей Железного Хромца под Москвой…

– Сила османов, – повторял Сулейман, – знать больше, чем мудрецы Запада и Востока, иметь больше пушек и лучший флот, чем у любого владыки мира – короля или шаха.

Османский адмирал Сеид Али по его приказу посетил державу Великих Моголов и был тепло принят молодым падишахом Акбаром, вел переговоры о совместном изгнании португальцев из Индийского океана, а затем и Средиземноморья. Самая большая помощь – надежные пушки, громившие габсбургские крепости, по первой просьбе Акбара были отправлены в далекую Индию. Через Ирак, потом через Персидский залив, в обход владений персидского шаха, и к берегам Гуджарата, где воевал Акбар, пытаясь сбросить в море засевших в крепостях португальских торговцев-пиратов.

Сулейман был готов воевать где угодно – под Веной, на Мальте, но только не в России. Что мешало ему бросить великую армию через Крым и «задушить» юного Ивана IV?

В Европе, на полях битвы с Габсбургами и другими противниками Сулейман продемонстрировал решительность и свои незаурядные дарования. Благодаря отличной осведомительной службе и еженедельному анализу того, что в Диване называлось «улавливанием легчайших (политических. – В. Ш.) запахов с кухонь европейских королей», Сулейман великолепно разбирался в международной ситуации.

Серебро Нового Света его не заинтересовало, дешевая рабская сила – тем более. Курить табак он попробовал и… запретил под страхом смертной казни, к картофелю остался равнодушен, а вот «томат ль» – помидоры оценил на два столетия раньше Европы и возлюбил больше шербетов.

В Европе, на севере, откуда поступали собольи и лисьи меха, без которых он не спал зимой, маячила Москва. Крымскому хану, вассалу османского султана, было приказано владения «брата и друга моего, великого князя Московского (сначала это был Василий III, затем Иван IV. – В. Ш.), ничем не беспокоить».

Он очень любил край своей юности – Крым, где отсиживался с матерью-грузинкой, когда бушевал отец – султан Селим I Грозный. Довольно часто бывал на равнинах Северного Причерноморья – в Едисанской степи. Подолгу вглядывался вдаль, где задумал (а сын от Анастасии Гавриловны – Роксоланы – Селим II приступил к реализации проекта) строить канал между Доном и Волгой. Посылал деньги и людей в Казань, Астрахань, Бухару – предупреждал: Москва пойдет на все! Падение Казани и Астрахани произошло при его жизни. Через триста лет придет очередь Бухары… Слабым звеном империи Габсбургов и ее соседей, как правильно рассчитал Сулейман, были Венгрия и славянские земли сербов с центром в Белграде. Дважды султанские войска появлялись на Дунае и на венгерских равнинах, пока, наконец, Белград, так и не дождавшись помощи от Европы, не признал власть османов, а в битве при Мохаче (30 августа 1526 г.) не была физически уничтожена военная сила Венгрии – «дверей во владения Карла V».

С несвойственной ему жестокостью Сулейман приказал уничтожить шесть тысяч пленных венгров, из голов венгерской знати была сложена пирамида. Правда, погибших на поле боя короля Венгрии и восемь епископов по приказу султана похоронили с почестями.

Османские войска ограбили венгерскую столицу («Женщин и книги беречь, как могилы ваших матерей», – настрого приказал Сулейман своим воинам). Но затем они неожиданно покинули Венгрию, предоставив членам Габсбургской фамилии и правящему князю Трансильвании бороться между собой за опустевший венгерский трон и искать, что и ожидалось, поддержки Сулеймана Многомудрого…

Впрочем, случались и неудачи, оставившие зияющие дыры в плаще, которым он хотел прикрыть «франкские земли».

В 1529 и 1532 гг. Сулейман дважды осаждал Вену, но «взять в руки сердце Габсбургов» так и не смог. Не помогли ни преданность войск, ни новый орудийный парк. Султан позволил себе самодовольное заявление, что намерен построить в честь своих побед монумент на берегу Рейна, а уж Испании давно пора вернуться в лоно ислама! С VIII века по 1492 год в Испании или в ее частях правили мусульмане – арабы и их потомки мавры, и страх перед расплатой за Реконкисту (кровавое изгнание мусульман и евреев) сплотил габсбургских подданных.

Мартин Лютер на время умерил свои обличения в адрес папского престола; католики и протестанты временно объединились. Император сделал протестантам ряд уступок (Нюрнбергское соглашение 1532 г.), и против султана – «естественного союзника Реформации» – выступила почти единая Европа. Сулейман ушел из-под Вены, по пути превращая Нижнюю Австрию в пустыню. Женщин от поругания охраняли, книги и скульптуры везли в Стамбул, золото… неизвестно, куда девалось.

Официальным летописцам причины неудач Сулейман приказал сформулировать так: «От Буды до Стамбула очень плохие дороги, время присоединить Буду еще не пришло. Дело отложено».

Послов держав собрали в Стамбуле, «отличили» золотым трофейным оружием, драгоценностями. Сулейман был со всеми приветлив и выступил с речью, оставшейся в хрониках. Он сказал, что ничего и в мыслях не имел против Европы, но король Испании (!) так громко заявлял о желании пойти против турок, что он, Сулейман, готов сразиться с ним лично. «…Если нет, пусть пришлет дань моему величеству». Европа тихо ахнула – рыцарь из гарема!

«Военная дисциплина османов, – писал итальянский наблюдатель, – настолько строга и справедлива, что с легкостью превосходит дисциплину древних греков и римлян. Турки же превосходят наших солдат…» В Европе побывала не азиатская орда, а хорошо вооруженная современная армия, – такой вывод сделали европейские дипломаты и были правы. Османский фактор стал отныне элементом европейской политики держав. Другим направлением походов Сулеймана стала его борьба с рыцарством Ордена иоаннитов, лучших мореходов, воинов и врачевателей Европы, за острова Родос и Мальту, т.е. за пути из Восточного Средиземноморья к Гибралтару и в Атлантику.

После 145 дней осады Родоса, на Рождество 1522 года, Сулейман лично проконтролировал, чтобы сдавшиеся рыцари с оружием и всеми бесценными сокровищами Ордена торжественно покинули остров, находившийся на пути к Эгейскому морю, собой его прикрывавшего. На корме последней галеры стоял молодой рыцарь-госпитальер в помятой, пробитой кирасе. Кровь из раны на лбу смешивалась со слезами. Они встретились взглядами. Рыцарь и султан. Жан де ла Валетт и Сулейман Великолепный.

По данным, вошедшим в отчеты европейских послов, Сулейман обронил загадочную фразу:

– Когда-нибудь эти рыцари станут спасением османского султана.

На исходе XVIII столетия мальтийские рыцари будут насмерть стоять против общего с османами врага – Наполеона Бонапарта. В 1923 году на острове Мальта найдет покой и надежное убежище последний из османских султанов Мехмед VI, изгнанный из Турции неистовым Мустафой Кемалем Ататюрком…

«Христианского рыцаря можно убить, – сказал тогда же, по преданию, Сулейман, – но важнее заставить его бродяжничать…» Пять лет иоаннитам никто не давал пристанища. Опасались рыцарей или Сулеймана?

Через 43 года никогда ничего не забывавший султан послал мощную армию на штурм острова Мальты – последнего прибежища рыцарей. Великий магистр Жан де ла Валетт надел пробитый в 1522 году на Родосе панцирь: «Мы – не уйдем». Горстка рыцарей заставила армию и флот османов отступить. Узнав о неудаче, Сулейман горестно сказал: «Только со мной мои войска добиваются триумфа. Поздравьте Магистра, – он победил самого Сулеймана». В этих двух фактах весь он – падишах, опора правоверных и умнейший полководец.

В период между походами на Запад были масштабные, возглавляемые лично Сулейманом военные экспедиции на Восток. Так, в 1533-1534 гг. больше подкупом, чем оружием он отобрал у Ирана Южный Азербайджан, занял Ирак. Долгие войны с Ираном шли до 1555 года, когда Сулейман по-своему решил затянувшийся спор. Ирак (с Багдадом) отошел к Стамбулу; Азербайджан остался у шаха Ирана, а Грузия и Армения (вплоть до русско-турецких и русско-иранских войн XIX века) оказались поделенными между Турцией и Ираном.

Сулейман I укрепился в Аравии (Аден, 1538 г.; Йемен, 1539-1546 гг.). Подобно английской королеве Елизавете I, поставил себе на службу пиратов, – только Западного Средиземноморья. Хайруддин Барбаросса и Драгут-паша подняли османский красный флаг с полумесяцем над всей прибрежной полосой Средиземного моря от Алжира и Туниса до Египта. Султан даже наметил строительство Суэцкого канала почти в том же месте, где задумали это сделать фараоны Египта, а потом было построено знаменитое чудо XIX века.

Крайне раздраженно Сулейман отреагировал на завоевание Россией Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств и завещал сыну Селиму вернуть эти земли и все же прорыть Волго-Донской канал (экспедиция Селима II в Россию провалилась в 1569 г.).

Мировая держава династии Османов вошла в зенит своего могущества. В чем же суть законоустроительной деятельности Сулеймана I?

Первичные законы империи заложил Мехмед Фатих «Завоеватель» . До него действовали нормы предков – тюркских кочевников, пришедших в Малую Азию в XI-XIII вв. Сулейман не столько создавал правовую систему, сколько приводил обычаи предков-тюрок и нормы ислама (шариат) в соответствие с новыми требованиями – времени и места, эпохи политических сдвигов в Старом Свете и разраставшейся территориально державы.

Он передал предложение и исполнение законов – государству (власти светской); утверждение таковых и регламентацию по нормам ислама – мусульманским властям. Сам-то он был «тенью Аллаха» и безграничным собственником «земли, воды и всего, что ими порождено».

Институт управления состоял из султана, его окружения и резерва молодых людей, почти всегда из христиан, которых готовили (после принятия ислама) на должности в армии и в гражданских ведомствах. Они считались (и считали себя) «рабами султана». Весь юридический аппарат составляли только мусульмане и их дети: судьи, богословы, ученые и т.д., которые и были хранителями традиций. Державе, включавшей подданных более чем двадцати национальностей и поначалу преимущественно христианской (по причине присоединения густонаселенных балканских территорий), нужно было иметь особый кодекс.

Таковым стал свод уложений «Слияние морей», действовавший до реформ, проведенных в Турецкой Республике Ататюрком. Кануны – законы султана были актами его доброй воли, но они тщательно согласовывались с Кораном. Особое внимание уделялось главному податному населению – христианам Балкан и Леванта. В целом положение христиан, в османских условиях не знавших крепостного права, было сравнимо со статусом европейского лично свободного арендатора с четко фиксированным налогом. Впрочем, личный налог на подданных-немусульман стал (по мнению балканистки Л.В. Зелениной) растянутой на многие века контрибуцией.

Однако бежали крестьяне из габсбургских владений к османам, и многие греки предпочитали жить в османской Морее, а не во владениях Венеции. Вот почему в итоге османское правление просуществовало много веков. Оно использовало в своей политике не только ятаган, но и дозированный налог и свободу распоряжаться излишками от земледельческого труда.

Кануны включали новое «полицейское» и уголовное законодательство. Мусульманин был защищен лучше, но и христианин не оказался вовсе бесправен. Введение налогов, по существу, на все виды жизни и деятельности – от бритья бороды и торговли платками до изготовления оружия и строительства домов – обеспечивало стабильность доходов государства. Правда, система откупов наносила сильный вред обществу в целом. Земля принадлежала султану – та, которая уже завоевана, и та, которая будет завоевана. На условии строгого несения воинской службы земля передавалась не во владение, а в пользование военному леннику. Некоторая часть земель при Сулеймане I (крайне незначительные наделы) поступала в личную собственность военного ленника за выдающиеся заслуги.