Текст книги "Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1"

Израильское руководство обеспокоено и на всякий случай перебрасывает войска с северной границы на южную. Понятно почему. У него были стабильные отношения с режимом Хосни Мубарака, а сейчас будущее абсолютно неизвестно. Но там понимают, что стабильность режима Мубарака была обеспечена за счет интересов его народа, и в конце концов народ сказал «хватит». Еще многое предстоит сделать. Но все равно в Египте возникнет общество с новыми чертами. Надо учитывать, что арабские диктаторы, именно потому что им не хватало легитимности, поддерживали ненависть населения к Израилю, тайно с ним сотрудничая. Если бы Израиль мог договориться с палестинцами, он обнаружил бы в демократизирующемся арабском мире своих партнеров. Но, к сожалению, израильское крайне правое руководство идет своим путем, углубляя ненависть к себе палестинцев, откусывая кусок за куском их территорию.

Будут ли соблюдать и в какой степени мирные договоры с Израилем Египет и Иордания? Не потребует ли новое правительство Египта в какой-то степени пересмотра договора? Египет Мубарака помогал Израилю в блокаде сектора Газа. С египетской стороны была построена даже некая «подземная стена» метров на двадцать в глубину, когда выкопали вдоль всей границы траншею и залили ее бетоном, чтобы помешать контрабанде через подземные ходы. Сохранят ли новые власти Египта эту блокаду? Режим Мубарака был врагом ХАМАСа, стоящего у власти в Газе. Но ХАМАС – это родной брат «Братьев-мусульман», без которых трудно будет создавать новый режим в Египте.

Администрация президента Обамы металась. С одной стороны, она то поддерживала своего верного старого союзника Хосни Мубарака, с другой – уговаривала его срочно начать реформы, рекомендовала развивать демократию, не нарушая порядка.

Перед лицом народных восстаний США и их западные союзники, а также Израиль оказались в замешательстве. Как премьер-министр Израиля Нетаньяху, так и некоторые арабские правители напрямую звонили Бараку Обаме, требуя оказать поддержку Мубараку. Из Вашингтона на первом этапе поступали противоречивые заявления.

Ведь сама политика Вашингтона на Ближнем и Среднем Востоке и в Северной Африке постоянно характеризовалась двойными стандартами. С одной стороны, США заявляли о стремлении продвигать реформы и демократию в государствах Большого Среднего Востока, то есть от Северной Африки до Пакистана, с другой – они опирались на своих реальных военно-политических союзников, на авторитарные режимы, которые существовали во всех этих странах. Конечно, США хотели бы реформ «сверху», а не революции «снизу». Старый лозунг американских президентов «Хотя он – сукин сын, но это наш сукин сын» распространялся на всех лидеров уже свергнутых режимов или которые вот-вот рухнут, будь то президент Бен Али в Тунисе, президент Мубарак в Египте или президент Салех в Йемене. Вместе с народными волнениями колебались позиции Америки.

США проповедовали демократические реформы и одновременно опасались, что они могли вызвать политический обвал, непредсказуемые последствия. Но их отсутствие означало на деле тоже обвал, социальный взрыв и опять-таки непредсказуемые последствия.

Египетским генералам некуда было деваться. Через пять дней после начала революции начальник Генштаба египетских вооруженных сил был приглашен в США, где и выработал тактику – пожертвовать Мубараком, но пока сохранить власть военных. Кто бы ни выигрывал, Обама проигрывал.

На слушаниях в сенате США в феврале 2011 года представительница ЦРУ С. О’Салливен заявила о том, что в конце 2010-го разведка информировала американскую администрацию об угрозе возникновения нестабильности в Египте и ослабления власти Мубарака. «Но мы не знали, что станет спусковым крючком», – добавила она.

Когда по арабским странам покатилась революционная волна, в Вашингтоне возник некоторый разнобой в действиях и заявлениях Белого дома, Госдепартамента и Пентагона. Наиболее последовательно действовал Пентагон. Опираясь на обширные связи на всех уровнях с египетскими военными, он отслеживал обстановку и оказывал на них определенное воздействие.

Обама в телефонных беседах с Мубараком все настойчивее подталкивал его к уходу в отставку до тех пор, пока тот просто перестал брать телефонную трубку. В Вашингтоне считают, что в Египте положительно оценили эти действия президента США, не внявшего призывам израильтян, саудовцев и некоторых других лидеров ближневосточных стран «спасти» Мубарака.

При сложившихся обстоятельствах нынешний оборот событий в Египте пока более или менее устраивает Вашингтон. Но там понимают: это только начало, что пути тех сил, которые объединились в борьбе за свержение Мубарака, скорее всего разойдутся. Нет уверенности и в том, что египетские военные смогут обеспечить «мирный переход к демократии», как это произошло в свое время в Южной Корее.

Когда Обама посетил Египет в июне 2009 года, он заявил: «Америка и ислам не исключают друг друга и не должны соперничать. Вместо этого они разделяют общие принципы – принципы справедливости и прогресса, терпимости и достоинства человека». Как же сейчас администрация США будет реагировать на укрепление позиций «Братьев-мусульман», которые остаются самой мощной организованной оппозиционной силой в стране?

Можно предположить, что для того, чтобы заткнуть зияющие дыры бедности, США и страны Западной Европы могут раскошелиться. В конце концов, даже постоянная помощь Египту (военная и гражданская) стоила США 2 млрд долларов в год. Она может быть увеличена. Ведь для того, чтобы поддержать рушащиеся экономики Португалии, Греции, Ирландии, Европейский союз выделил сотни миллиардов евро. Найдутся миллиарды и для Египта… если он будет таким, каким его хочет видеть Запад.

Теперь уже ясно, что режимы, которые приходят к власти, будут менее прозападными, чем те, которые существовали ранее, а может быть, «антизападными». Да, будут существовать экономические, социальные, культурные связи с Западом, Соединенными Штатами. Но у власти не будут послушные Вашингтону диктаторы, которые могли бы игнорировать мнение своих собственных народов. Под вопросом оказываются заключенные двумя арабскими странами – Египтом и Иорданией – мирные договоры с Израилем.

Ушли в прошлое военные режимы в Юго-Восточной Азии, но США сохранили там достаточно мощные позиции. В Южной Азии Вашингтон сохранил фактический военный союз с Пакистаном. Диктатуры в Южной Корее, на Тайване, в Сингапуре постепенно трансформировались в достаточно успешно действующие демократические режимы в условиях высокоразвитой экономики. Для Южной Кореи альтернативы самому тесному военному союзу с США просто нет.

Многие предполагают, что Египет может пойти по турецкому пути, когда к власти придут представители мусульманских фундаменталистов, но не экстремистов. Однако пока слишком много неизвестных, слишком много противоречий, а попытка перенести специфику одного общества на другое может исказить реальность.

Уаэль Гоним был как бы «назначен» западными СМИ в качестве лица египетской революции. Он гораздо моложе Мохаммеда эль-Барадеи, он не религиозен, не замкнут, не связан с «Братьями-мусульманами», хорошо говорит по-английски, женат на американке и работает на «Гугл». Его лицо наиболее привлекательно для того, чтобы «коммерциализировать революцию» в глазах западной аудитории.

Умиление западных СМИ по поводу революции с лицом «Фейсбука» требует непредвзятого подхода. Легко забыть, что французы штурмовали Бастилию, а большевики – Зимний дворец без помощи Интернета и не посылали фотографии друг друга по «Фейсбуку». То же – недавняя исламская народная революция в Иране, хотя там распространялись проповеди аятоллы Хомейни с помощью аудиокассет.

Египетская революция произошла не потому, что появились Интернет, «Фейсбук» или «Твиттер», – это была искра в куче сухого хвороста. Ее двигали те же силы, которые не раз разжигали революции: ненависть к коррумпированной автократии и тайной полиции, отчаяние поднимающегося среднего класса, безнадежное положение бедных, неспособность «верхов» на реальные реформы. «Лицо» революции, поколение «Фейсбука», молодые образованные демонстранты, которые могут выразить свое мнение через Интернет, – это лишь один срез сложной социальной структуры Египта.

Ведь нужно помнить, что в Египте – 44 % неграмотных или полуграмотных, а 40 % населения живут меньше чем на два доллара в день. Низкие заработки и растущие цены на питание, высокий уровень безработицы, особенно среди молодежи, означают, что в стране масса отчаявшихся людей и их голос должен быть услышан в новой, более свободной обстановке. У любого правительства мало денег, чтобы оно могло откупиться от требований масс. У него и так слишком большой дефицит бюджета.

После десятилетий репрессий в стране очень слабое гражданское общество, то есть независимые общественные группы и организации, которые могли бы стоять между правительством и населением и участвовать в формировании политического курса. В Египте была более или менее свободная печать, но ее ограничивали. Оппозиционные партии влачили жалкое существование. Выборы – всегда! – фальсифицировали.

Уровень экономического развития общества, как и культурно-исторические традиции, имеет большое значение для развития демократии. Было проведено исследование, которое выяснило, что там, где уровень ВВП на душу населения выше шести тысяч долларов в год, легче устанавливать демократические режимы. Там, где он меньше полутора тысяч, демократия, как правило, не выживает. В Египте, по разным подсчетам, в том числе учитывая паритет покупательской способности, уровень ежегодного дохода на душу населения меньше шести тысяч долларов. В общем-то, примерно такой же он в Индонезии, самой крупной мусульманской стране, которая сумела поддерживать какие-то институты демократической системы, несмотря ни на коррупцию, ни на религиозный экстремизм. Можно привести примеры Пакистана и Таиланда, где существует демократия параллельно с особой ролью военных.

В Египте и других арабских странах произошел более сильный взрыв народного гнева, эмоциональной революции, чем в Индонезии или Пакистане. Поэтому армия должна вести себя более осторожно. Но хотелось бы отметить следующее: надо учитывать определенный психологический настрой египтян, когда они находятся в массе. Автор этих строк видел людское море восторга и доброжелательности миллионов по отношению к тогдашнему лидеру СССР Никите Хрущеву, когда в начале 60-х годов прошлого века он приезжал на торжества по случаю завершения первого этапа строительства высотной Асуанской плотины. Но те же самые люди, с тем же самым накалом эмоций приветствовали спустя более десяти лет президента США Джимми Картера, который купался в море проамериканских симпатий.

Если египетские военные, то есть генералы и офицеры, сдержат свое обещание осуществить демократизацию и передать власть гражданским лицам, то новый режим, может быть, начнет решать накопившиеся проблемы. За последние 30 лет население Египта практически удвоилось. Сейчас здесь 83-84 миллиона человек. Это в основном уже страна городов, сосредоточенных на узкой полоске земли, точнее – сплошной город, от Александрии до Асуана, с пригородным сельским хозяйством. Остальная территория страны – пустыня. Нужно находить эффективную модель экономического и социального развития и создавать рабочие места.

Но когда говорят о будущих выборах, не стоит забывать о действительно глубоких религиозных чувствах большинства населения. В Египте прошел опрос, проведенный организацией PEW, который показал, что 80 % населения поддерживают идею побивания камнями неверных жен. Те, кто считает, что в этой стране будет господствовать «поколение Интернета» или «поколение “Фейсбука”», должны учитывать данный опрос, даже если он частично – ошибочный, частично – нерепрезентативный. Как будут сторонники побивания неверных жен камнями голосовать на выборах?

Опыт Пакистана, Таиланда и Турции показывает, что образованный средний класс в городах и светски настроенные интеллектуалы часто разочарованы результатами демократических выборов, на которых менее образованное население голосует за партии, носящие отнюдь не прозападный или либеральный характер.

Таиланд последний год находился в тисках гражданского конфликта, почти гражданской войны, когда «краснорубашечники», представляющие собой более отсталые районы, сельские и мелкие города, сталкивались с городскими, более образованными и состоятельными жителями, представленными «желторубашечниками». В Турции значительная часть светской элиты относится с большим подозрением к правительству умеренных исламистов, хотя оно признано в качестве надежного партнера во всем мире. Турецкая армия как гарант светских традиций Ататюрка все больше отодвигается на задний план. Многие образованные пакистанцы пребывают в состоянии постоянного стресса и отчаяния в результате того, что политическая система нефункциональна и подвержена взрывам насилия.

Если Египту повезет, то будущая система страны может оказаться чем-то похожим на турецкую – демократия с сильной исламистской партией, развивающейся экономикой и военными на заднем плане. Но проблема заключается и в том, что любая революция приводит сначала к экономическим потерям, крупным или мелким, к приостановке развития, может быть, к падению экономики, ухудшению жизни народа.

Если это наложится на массовую бедность несытого населения, не исключен очередной непредсказуемый социальный взрыв. Если развитие Египта пойдет в плохом направлении, то страна больше будет походить на Пакистан: множество бедняков, нефункционирующая демократия, разорванная между фундаменталистами, светскими деятелями и могущественными военными, сохранение всеобщей коррупции. Конечно, в Пакистане надо учитывать еще и серьезнейшие межэтнические противоречия, чего нет в Египте. Египет отнюдь не достиг уровня экономического развития Турции, но по ВВП на душу населения он несколько превосходит Пакистан. Будущая структура Египта, если опримитивить анализ до предела, может оказаться между этими двумя вариантами.

В Тунисе больше надежд на функционирующую демократию, с сильной исламистской окраской. Что же до других стран победивших или побеждающих революций, то пока воздержимся от предсказаний.

Можно ли надеяться, что «как бы» революции превратятся в революции настоящие? Не будет ли отката назад? Не будет ли компромиссов за счет чаяний масс? Время покажет.

Урок арабских революций состоит и в том, что у масс появилось новое оружие – Интернет и это оружие, вполне возможно, может быть применено не только в сравнительно отсталых или, используя другой термин, развивающихся странах, но и в развитых государствах.

«Культура мира» против антикультуры войны

В.А. Золотарев, вице-президент РАЕН

Каждое поколение стремится по-своему познать прошлое, устремляя в него свои ожидания, взгляды, страсти. И в этом нет ничего удивительного. Это естественно и закономерно. В этом и большая сложность: образовывая и просвещая, донести до гражданина максимально истинную картину минувшего во славу Отечества, во благо интересов общества и государства. Абсолютно большая часть нашей истории – это история военная. Либо шла война, либо залечивались раны минувшей войны, либо тлели вооруженные локальные конфликты. Опыт тяжелый и огромный. Чрезвычайно важны уроки этого опыта, этой составляющей мирового культурного наследия.

Испытание «живой историей» выдерживают далеко не все научные труды по горячим проблемам современности. Так было, пока шла холодная война. Еще труднее им стало проходить такое испытание с ускорившимся ходом времени в новом «постхолодном» мире. Особенно трудно стало сопоставлять присущие разным цивилизациям в разные эпохи определенную «культуру мира» с постоянно меняющейся «культурой войны». С объявлением «глобальной антитеррористической войны» (ГАТВ) после 11 сентября 2001 года.

Вышедшая в свет через год после тех событий книга известного отечественного востоковеда и военного историка академика РАЕН Леонида Ивановича Медведко «Россия, Запад, Ислам: “столкновение цивилизаций?”» (М., 2003) сумела выдержать такое испытание. Можно с уверенностью сказать, что за прошедшие восемь с лишним лет «войны» террора-антитеррора эта книга обрела еще большую актуальность.

Используя новые, малоизвестные факты из открывшихся недавно архивов и опираясь на собственный богатый опыт многолетней работы журналиста и военного аналитика, автор монографии предпринял одну из первых попыток цивилизационного подхода при рассмотрении итогов двух мировых и холодной войн, а также их последствий с использованием современной методологии синергетики. Кстати, ее, очевидно, попытался взять на вооружение и Пентагон при разработке на Большом Ближнем Востоке стратегической концепции «управления хаосом». На деле это привело не столько даже к противостоянию, а к столкновению на межцивилизационном уровне «культуры мира» и ее антипода – антикультуры войны. Это наглядно находит свое проявление не только в Афганистане и Ираке, но и проявилось в «пятидневной войне» на Южном Кавказе.

В появившихся в печати рецензиях на книгу Л. Медведко («Независимая газета», «Отечественные записки», «Азия и Африка сегодня») остался почему-то без внимания ее подзаголовок «Миры в мировых и “других” войнах на разломе эпох». Между тем именно в нем сжато была выражена главная особенность таких войн, выступающих не только как «продолжение политики иными средствами», но и как столкновение «культуры мира» и «культуры войны» при использовании разными социумами в войнах разных поколений оружия.

Минувший XX век и первые годы XXI столетия оправдали самые мрачные предсказания относительно асимметричного использования военной силы как в холодной войне, так и в «постхолодном» мире. Она была возведена в культ, а политические и иные ненасильственные формы разрешения конфликтов в большинстве случаев оказались оттесненными на второй план или были вовсе лишены действенности. Глобализация политики и военной силы стала проявляться в годы Второй мировой войны и в многочисленных вооруженных конфликтах в холодной войне. Все они сопровождались колоссальными человеческими жертвами, материальными потерями, духовными утратами и другими непредвиденными последствиями.

Перед человечеством ныне чрезвычайно остро встала задача исторического выбора, связанного с проблемой выживания. Для ее решения стал неприменим метод проб и ошибок. Необходимо, во-первых, учитывать обобщенный опыт прошлого, во-вторых, для выживания человечества выработать комплекс научно обоснованных идей, способных помочь в борьбе с различными формами неадекватного применения военной силы, особенно в «глобальной войне террора-антитеррора» .

В книге Леонида Медведко как раз и рассматривается комплекс вопросов, относящихся к войнам и их последствиям. Проблемное поле исследования во многом задается параметрами ныне как никогда актуального цивилизационного подхода. В книге предпринята попытка спроецировать ноосферное видение В.И. Вернадским мировых войн прошлого столетия на применение военного насилия в глобальном масштабе в веке наступившем.

Будущее в таком подходе предстает не только как продолжение прошлого, но и как настоящее, которое вносит свои коррективы в « модернизацию глобализации ».

Само название этой работы приобщает читателя к ноосферному «разумению» и цивилизационному видению мировых войн и других военно-силовых явлений. Это позволяет посмотреть на них с той стороны, с которой военное насилие предстает одним из деструктивных компонентов триады «Природа – Человек – Общество».

Так называемую холодную войну автор относит тоже к числу «межмировых» войн. Именно в силу «межцивилизационного» характера этой войны ее окончание на межблоковом и межгосударственном уровнях и не привело к «миру миров». Ее спутники в виде локальных войн и международного терроризма не сошли с орбиты до сих пор. Дело здесь не только в их количественном росте. Новая их особенность состоит в том, что они стали приобретать ярко выраженные цивилизационные, информационные черты с религиозной окраской. С появлением новых видов силового противоборства они могут быть более закамуфлированы и не столь очевидны, но от этого не становятся менее опасными. Диапазон их довольно широк. Это и «необъявленные» тайные войны, и войны «по доверенности», и балансирование награни войны, и «устрашение», и откровенный шантаж с использованием насильственных методов: диверсий, угроз, захватов заложников, террористических акций камикадзе, биологического террора и нагнетания панических настроений. Все это периодически возникает то на Ближнем Востоке и Кавказе, то на Балканах и в Центральной Азии, то в Африке и Латинской Америке. Наконец, 11 сентября 2001 года волны терроризма, этого худшего проявления насилия, докатились до Нью-Йорка и Вашингтона.

Подобного рода явления препятствуют «переходу от культуры войны к культуре мира», к которому призвала ООН.

Уместно будет напомнить в этой связи мысль генерального директора ЮНЕСКО Федерико Майора о глубоком философском смысле двойного значения слова «мир» в русском языке, высказанную им в связи с провозглашением ООН в 2000 г. Международного года культуры мира. Но есть еще и третье значение этого русского слова, применимое к различным цивилизациям. Мне не раз приходилось писать о цивилизационном аспекте непривычного для многих словосочетания «культура войны». Наконец оно получило права гражданства в принятой в ноябре 1997 г. резолюции ООН об учреждении «Международного года культуры мира – 2000 г.». В условиях, когда мир очутился перед лицом новой вспышки насилия и терроризма, эта резолюция, к сожалению, оказалась недейственной. Мировому сообществу придется приложить еще немало усилий, чтобы «культура мира» стала реальным фактором повседневной жизни человечества. Требуется, наверное, наполнить понятие «культура мира» цивилизационным (а не только общечеловеческим) содержанием, а также осознать, что на русском языке это содержание может быть еще выражено и более емким понятием «культуры миров».

Можно сказать, что такая культура рождалась в России в ходе выпавших на ее долю многих тяжелых испытаний.

Упомянутая монография, как и его книга в соавторстве с С. Медведко «Восток – дело близкое, Иерусалим – святое» (2009), безусловно, носят дискуссионный характер. Конечно, нельзя все взгляды автора, крупного и самобытного ученого, яркого, талантливого человека, прекрасного полемиста, принимать, тем не менее, на веру. Но кто интересуется проблемами войны и мира, может найти в этих книгах для себя много интересного и полезного.

Безопасность – это состояние защищенности. В условиях системного кризиса, переживаемого цивилизациями, она, наверное, тоже должна носить системный характер. Безопасность – это обобщающее понятие, охватывающее: безопасность личности, общества и государства; национальную, коллективную (региональную) и всеобщую (глобальную) безопасность; а в зависимости от сфер общественной жизни безопасность может иметь разные составляющие – политическую, экономическую, социальную, научно-техническую, информационную, военную, экологическую, продовольственную, геополитическую. Но, как это вновь наглядно проявилось в августовском кризисе вокруг Южной Осетии, гуманитарная составляющая может быть самой приоритетной.

Перефразируя известное, хотя и не бесспорное высказывание, будто «самое страшное, если военная политика попадает в руки военных», можно переадресовать его тем политикам, кто прибегает к бескультурью насилия и «возрождению» религиозных войн, святотатственно затевая их.

Выдающийся русский военный теоретик и мыслитель Александр Свечин видел в истории войн ту почву, на которой произрастает военное мышление. Применительно к цивилизационному видению военной истории эту мысль можно развить и дальше. Это одновременно и та площадка, с которой можно подняться до уровня ноосферного осмысления недавней истории не только в политике, но и в военной стратегии.

Известно, что ничто так не формирует общественное сознание, как истинное знание минувшего. Это и есть самый лучший способ сопряжения исторической связи времен.