Текст книги "Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1"

После потери Англией Суэца оплотом западной политики на всем Ближнем и Среднем Востоке стал Багдад. Там размещались все постоянно действующие органы Багдадского пакта, в том числе его военный комитет. В Ираке во время маневров и в случае «резкого обострения обстановки» стали приземляться и базироваться эскадрильи американских бомбардировщиков. В Ливане тем временем укреплялись позиции сторонников Насера. В этом Запад усматривал «коммунистическую угрозу» как в Ливане, так и в соседней Сирии, взявшей курс на объединение с Египтом. Интервенция против Ливана была предрешена, оставалось лишь назначить дату, а точнее, ее санкционировать. Начальник Генштаба иракской армии уже заранее получил приказ направить две бригады в Иорданию для подготовки их переброски в Ливан. Такова была схема сценария, который и начал постепенно осуществляться.

Летом 1957 года в Стамбуле мне довелось стать свидетелем пышных приготовлений к помолвке молодого иракского монарха Фейсала с турецкой принцессой Фазиле. На следующее лето было намечено два важных события: открытие сессии Багдадского пакта и женитьба молодого короля. Принцесса вела свою родословную, как утверждали стамбульские газеты, от османских султанов. Белоснежная королевская яхта, бросившая якорь в бухте Флорья в Босфоре, вечерами сияла разноцветными огнями. Оттуда доносилась музыка, а вокруг сновали катера и лодки. Они доставляли гостей и все необходимое для уже готовящегося бала. Турецкая печать предрекала, что предстоящее бракосочетание будет символизировать прочность военно-политического союза, окрещенного по месту его рождения Багдадским пактом. Как таинственно заранее намекали некоторые журналисты, предстояло выдержать серьезное испытание. Прогнозы турецкой печати отчасти оказались пророческими. Но это «серьезное испытание» Багдадский пакт не сумел выдержать. Намечавшийся брак не состоялся. Принцесса Фазиле и турецкие государственные деятели, выехавшие утром 14 июля 1958 года на аэродром Ешилькей для встречи иракского монарха и его премьер-министра Нури Саида, так и не дождались высокопоставленных гостей.

Лишь к полудню стало известно, что короля Фейсала, его дяди-регента Абдул Иляха и премьер-министра Нури Саида нет в живых. Иракское Хашимитское королевство перестало существовать. Багдадский пакт остался без Багдада.

Намеченная на 14-15 июля в Стамбуле сессия Багдадского пакта была отменена. Между тем именно ей надлежало установить точную дату вооруженного вторжения в Ливан, план которого уже детально обсуждал Нури Саид в Вашингтоне и Лондоне. На Западе не сомневались, что его утвердят без проволочек. У Вашингтона для этого имелись довольно действенные рычаги: ведь к тому времени США являлись членами трех основных комитетов Багдадского пакта – экономического, по борьбе с подрывной деятельностью и военного. Вступив в военный комитет, США, по существу, стали одним из главных участников пакта, хотя официально они не входили в его руководящий орган – Постоянный совет, но все равно играли в нем ведущую роль. Кроме того, Вашингтон оказывал непосредственное влияние на каждого участника пакта, используя двусторонние соглашения в рамках «доктрины Эйзенхауэра».

После провала интервенции в Египте в 1956 году США усилили свое проникновение в Ирак. После заключения в 1955 году соглашения о предоставлении Ираку военной помощи Вашингтон сумел значительно укрепить там свои военные и политические позиции. Группа американских военных советников в Ираке, находясь в непосредственном подчинении главнокомандующему американскими вооруженными силами в Европе, к 1958 году насчитывала более восьмидесяти человек. С принятием Ираком «доктрины Эйзенхауэра» возросла роль американской дипломатии в определении внутренней и внешней политики страны.

С началом Суэцкого кризиса в ответ на репрессии Нури Саида иракцы подняли восстание. Почти через две недели оно было подавлено войсками и полицией. Но оно не прошло бесследно: в феврале 1957 года был образован Фронт национального единства. Не прошло и года, как королевский режим оказался в полной изоляции. На самом видном месте в городе появились портреты египетского президента Насера. Он превратился в подлинного кумира Ирака. Армия чувствовала себя морально подавленной. Опираясь на нее, генерал Касем и совершил революцию. События ускорили назревание процесса, который и завершился 14 июля 1958 года антимонархической революцией. Она сделала Багдад «вторым Суэцем». Иракские войска вместо того, чтобы, выполняя приказ, двинуться в Иорданию, а затем в Ливан, направились в Багдад и свергли монархию. Выступление армии встретило массовую поддержку в народе.

Багдадский пакт лишился самого важного звена. В результате оказалась разорванной вся цепь военных союзов на Ближнем и Среднем Востоке. Созданная незадолго до этого иракско-иорданская федерация рухнула. Иракская революция оказалась для Запада особенно ощутимым ударом и в политическом, и в экономическом, и в военном отношениях. После того как Багдадский пакт остался без Багдада, «доктрина Эйзенхауэра» стала терять и других своих потенциальных клиентов и союзников.

В первые два года после Суэца Запад не спешил сдавать свои позиции. Механизм Багдадского пакта в 1957 году только начинал набирать обороты. В него всеми правдами и неправдами пытались втянуть Сирию. С этой целью было организовано несколько антиправительственных заговоров. В октябре 1958 года была задержана группа заговорщиков, переброшенных в Сирию из Турции. Турецкие войска подтягивались к сирийской границе (о чем и стало тогда известно нашей военной резидентуре в Стамбуле), одновременно готовилось антиправительственное выступление группы сирийских офицеров и некоторых воинских частей.

В турецких газетах все чаще появлялись, очевидно, инспирируемые извне статьи, напоминавшие о «законных притязаниях» Турции на часть территории Сирии. Подкреплялись они приграничными инцидентами на ее границах. В турецкие порты едва ли не ежедневно стали заходить американские корабли и суда с военными грузами. Приехавший с официальным визитом в Анкару заместитель госсекретаря США Гендерсон посетил также Стамбул для продолжения консультаций. Вслед за этим в некоторых газетах появились заметки с кричащими заголовками через всю полосу: у Гендерсона якобы пропал портфель, и, скорее всего, это дело рук «русских шпионов». Все это было приурочено к началу проведения в Восточном Средиземноморье и на территории Турции совместных учений НАТО. Москва тоже не оставалась безучастной к происходившему. У границ Турции проводились широкомасштабные учения Кавказского военного округа. Наш вице-консул Иванов не скрывал своего удовлетворения. У него были на то свои основания. Поступившие тогда от нас сигналы, как он догадывался, тоже, наверное, сработали.

В это же время наш военно-морской атташе адмирал Тимченко получил из Москвы указание организовать прохождение группы наших военных кораблей через Черноморские проливы. Позднее мы узнали, что на крейсере под флагом министра обороны СССР находился сам маршал Жуков. Он направлялся с официальным визитом в Албанию. Но он стал для него, как потом выяснилось, последним. Все офицеры во главе с адмиралом Тимченко, начистив ботинки до блеска и надраив пуговицы своих бушлатов, ранним утром направились на приписанном к нашему генконсульству военном катере в устье Босфора для встречи маршала.

Мне и другому самому молодому сотруднику военно-морского атташата было поручено ответственное задание – крепко держать Тимченко за ноги, когда он, вытянувшись во фрунт, встанет на носу катера, качающегося на волнах. Именно так, по всем морским правилам, он и приветствовал флаг министра обороны и лично маршала Жукова, показавшегося с биноклем в руках на капитанском мостике. Рядом с нами туда-сюда сновал катер под американским флагом. На нем мы сразу признали своих коллег из военно-морского атташата США. Они беспрерывно щелкали фотоаппаратами, наводя объективы поочередно на все антенны нашего флагманского корабля. Это не осталось там незамеченным. Мы издали увидели, как из-за стекла капитанского мостика выглянули сразу нескольких биноклей. Среди флотских головных уборов нельзя было не заметить выделявшуюся своим красным околышем и позолотой высокую маршальскую фуражку. Как ни старался я удерживать за ноги своего адмирала, он, приметив маршала Жукова, так подался вперед, отдавая честь, что едва не потерял равновесие. Жуков навел, однако, свой бинокль не на наш катер, а на американский. Заметив, как там дружно все работают фотоаппаратами, он, подняв руку, то ли пальцем, то ли кулаком пригрозил уж слишком наглым «фоторепортерам» . На утро одна из газет дала сообщение о проходе корабля с маршалом под заголовком «Жуков появился у стен Стамбула». Все вчерашнее действо происходило в самом узком месте Босфора, в створе между стенами двух некогда грозных крепостей на европейском и азиатском берегах пролива – Румели-хисар и Анадалу-хисар. Через некоторое время наши корабли проследовали в обратном направлении, но уже без маршала Жукова.

Когда мы на машине возвращались в Анкару, по московскому радио передали сообщение, что Жуков, прервав свой визит, возвратился в СССР. Эта весть стала полной неожиданностью не только для нас, но и для недавно прибывшего нового посла Н.С. Рыжова (бывшего министра текстильной, а затем легкой промышленности). Он был причастен к строительству текстильного комбината в Кайсери. Надо полагать, Хрущев направил его в Турцию для наведения порушенных Сталиным «мостов дружбы» между нашими странами. Рыжов по-прежнему считался человеком близким к верхам. Об этом можно было судить по портрету Хрущева в его кабинете, на котором красовался многозначительный автограф: «Никите от Никиты. Хрущев». Услышанную по радио сенсационную весть мы расценили совершенно по-разному. Судя по сухости, с какой было передано сообщение, мы заподозрили что-то неладное. Но посол, снисходительно пожурив нас за политическую близорукость, попытался рассеять наши сомнения: «Вот увидите, после Пленума ЦК ваш Жуков, скорее всего, станет премьер-министром».

Оправдалось все же наше тревожное предчувствие. Более того, как вскоре узнал я от своих военных начальников, вслед за Жуковым серьезные перестановки произошли в Генеральном штабе и Главном разведывательном управлении. Пользовавшийся в военных кругах большим авторитетом прежний начальник Генштаба – генерал С.М. Штеменко, который считался человеком Жукова, тоже оказался в опале. Его направили в Северо-Кавказский военный округ, войска которого в то время проводили демонстративные учения у границы с Турцией. (Тогда это расценивалось как своеобразное предупреждение для НАТО и Багдадского пакта в ответ на продолжающийся нажим на Сирию.) Так до нас доходили отголоски бурных перемен на родине.

О них мы узнавали от приезжавших из Москвы новых работников и от первых советских туристов (как правило, высокопоставленных или именитых). Одни, как, например, писатель Лев Никулин, азербайджанский поэт Расул Рза, которых мне приходилось встречать и сопровождать, приезжали в творческие командировки. Другие – Константин Паустовский, украинский писатель Любомир Дмитерко, кое-кто из родственников высокого начальства – были в Стамбуле транзитом как туристы первых средиземноморских круизов. Помнится, нам было поручено под благовидным предлогом прервать тогда круиз дочери Молотова, которой якобы из-за болезни отца было предложено самолетом срочно вернуться в Москву. Только позднее мы узнали об «историческом Пленуме ЦК», отправившем вслед за Жуковым в отставку не только всех членов «антипартийной группы» Молотова – Кагановича – Маленкова, но и самого популярного в то время на Арабском Востоке советского министра иностранных дел с самой длинной фамилией – «и-примкнувшего-к-ним-Шепилова».

Шумиха в турецкой печати по поводу «портфеля» Гендерсона, исчезнувшего чуть ли не при переправе его через Босфор, вскоре получила неожиданное развитие. Два помощника военно-морского атташе плюс переводчик и шофер были через несколько дней схвачены полицией. Несмотря на дипломатический иммунитет помощников, вместе с шофером и переводчиком всю ночь их продержали в полицейском участке. На мои неоднократные телефонные звонки заявляли, что они задержаны до «выяснения подлинных намерений их встречи с неким турецким гражданином». Для официального уведомления о случившемся нашего нового посла Бориса Подцероба мне пришлось всю ночь висеть на телефоне, поочередно делая звонки то в полицию, то в Анкару. После продолжительных разбирательств моих коллег в конце концов освободили.

Утренние газеты появились еще до возвращения наших работников в консульство. Все газеты писали, будто этот турецкий гражданин «обладал военными секретами». На самом деле гражданина этого они подвозили до летней резиденции атташе во Флорье, где, по предварительной с ним договоренности, он должен был проверить водопроводную систему. Скорее всего, это была так называемая «полицейская подстава».

В посольство тут же не замедлила поступить нота турецкого МИД. Она объявляла помощников атташе «персонами нон грата». Вицеконсул Иванов, занимавшийся их отправкой на родину, прощаясь с ними, пошутил: «Признавайтесь, наверное, вы подсадили в свою машину какого-то лоцмана, чтобы он вас на яхту к принцессе Фазиле на свидание свозил?» Вице-консул намекал на то, что королевская яхта стояла почти напротив нашей летней резиденции. Позднее стало известно, что провокация против нас была ответной реакцией турецких властей на очередную «кузькину мать» Хрущева. Разоблачая тогда с высокой трибуны «происки империализма», он похвастался: дескать, советские разведчики добыли «секретные документы Багдадского пакта», готовившего нападение на Сирию. Это заявление и было подкреплено тогда передвижением наших войск на Кавказе. Ну а турецкие органы безопасности для отвода глаз дали утечку тогда в печать о пропаже якобы портфеля Гендерсона где-то на Босфоре.

Москва не замедлила отреагировать по-своему. Вскоре оттуда пришло указание ускорить и мой отъезд из Стамбула. После высылки моих коллег я оставался там едва ли не единственным «заложником» – официальным сотрудником атташата, выполнявшим протокольные функции (без дипломатического иммунитета). Сопровождать меня до Москвы взялся лично вице-консул Иванов. Он опасался, как бы я тоже не стал жертвой очередной провокации перед отплытием парохода. Тогда на пароходе я и услышал его рассказ о деятельности, по выражению Михаила Ивановича, «коллективного Рамзая» и аресте нашей военной нелегальной резидентуры в Японии в октябре 1941 года.

Последующие события в Иордании и Ливане развивались по сценарию, весьма схожему с Суэцким кризисом. Сменился лишь состав основных актеров и их роли. Главным зачинщиком всего происходившего был Вашингтон. На вторых ролях выступал Лондон. Роль третьего партнера в интервенции против Ливана и Иордании поручалась местным союзникам. Они уже подбирались не только по социальной, но и по религиозно-этнической окраске. В Ливане это были правохристианские силы, опиравшиеся на местных феодалов и прозападную торговую буржуазию. В Иордании ставка больше делалась на прозападные силы, связанные с королевским двором и противостоявшие арабским «юнионистам» – сторонникам Насера. Возможно, в целях маскировки готовившейся операции по вторжению в прибрежный Ливан ей присвоили невинное название – «Летучие мыши». Для аналогичной операции в континентальной Иордании, почти не имевшей выхода к морю, нашли еще более трогательное название – «Золотая рыбка». Осуществление этой операции было возложено на английскую воздушно-десантную бригаду «Красные дьяволы». Она уже на третий день после революции в Багдаде была десантирована в Иордании.

– Полагаться на Арабский легион Глабб-паши Лондон тогда уже не мог, – рассказывал мне потом бывший премьер-министр Иордании Сулейман Набулси. С ним я встретился в Аммане в 1963 году, уже как корреспондент ТАСС, во время своего первого посещения Иордании. – Еще до развязывания «тройственной агрессии» против Египта, в марте 1956 года, английский генерал Глабб под нажимом сторонников Насера был выслан из страны, – поведал мне Набулси. – Вместе с ним покинули Иорданию или были смещены со своих постов все английские офицеры. Нам удалось тогда добиться отмены кабального англо-иорданского договора 1948 года. Вслед за этим на нашей земле были закрыты все английские военные базы, запрещено использование наших аэродромов британскими самолетами. – С началом Суэцкого кризиса Иордания разорвала дипломатические отношения с Францией. Была объявлена всеобщая мобилизация для поддержки Египта и возможного отражения агрессии Израиля. Правительство выступило против «доктрины Эйзенхауэра», отклонив предложение американцев об оказании помощи. Послу США в Иордании Мэллори прямо заявили, что ее примут лишь в том случае, если она будет предоставлена без всяких условий. Именно тогда американцы, не надеясь больше на Лондон, стали брать инициативу в свои руки.

В апреле 1957 года, – вспоминал Набулси, – они организовали, можно сказать, тихий государственный переворот. Для вида сначала был создан «переходный» кабинет. Просуществовал он всего две недели. А потом возглавляемое мною правительство было свергнуто. Организаторами заговора были все тот же Мэллори и военный атташе Суини. Тогда же американцы начали подкреплять свою доктрину демонстрацией силы, причем не только у наших границ, но и внутри страны. При этом использовались как подкуп некоторых политических деятелей, так и террор. Первые террористические акты устраивали не палестинцы, а именно американцы и мусульманские экстремисты, связанные с Саудовской Аравией. После этого переворота саудовцы предоставили новому правительству финансовую помощь в тридцать миллионов долларов. Расщедрились и американцы: сначала дали десять миллионов, а потом добавили еще двадцать. Половина этой суммы предназначалась для укрепления армии. За два месяца США выделили королю Хусейну столько средств, сколько Иордания не получала за все предыдущие годы. Для поддержки короля и нового правительства были выделены также дислоцировавшиеся вблизи Иордании и на ее территории две бригады саудовских войск. Вот почему я называю этот переворот государственным…

Под предлогом предотвращения «вмешательства» Египта (ставшего после его объединения с Сирией в 1958 году Объединенной Арабской Республикой – ОАР) в дела Иордании и Ливана в Восточное Средиземноморье срочно стягивались корабли 6-го флота США. Незадолго до революции в Багдаде англо-американская дипломатия форсировала было на основе поспешно созданной ирако-иорданской федерации присоединение к ней Саудовской Аравии. Планы простирались далеко. По инициативе американцев разрабатывался проект расширения федерации и за счет иных, богатых нефтью монархий и княжеств Персидского залива. Запустив «Золотую рыбку» в воды Иордана, предполагалось перенести и расплодить ее в других прибрежных водах Ближнего Востока. Но события развивались стремительнее, чем осуществлялись планы.

Высадка десантов в Ливане и Иордании должна была стать прелюдией к более широкой интервенции. Впервые после Суэцкого кризиса США и Англия выступали на Ближнем Востоке сообща. «Мы здесь затем, чтобы закончить то, что мы начали в Суэце!» – заявил американскому корреспонденту командир одного из подразделений английской парашютной бригады, высадившейся в Иордании.

Косвенным соучастником коллективной интервенции мог стать и Израиль, но роль ему на этот раз отводилась не в авангарде, а в арьергарде для зачистки от мятежников, которых уже огульно причисляли к террористам. Позднее из телеграммы представителя монархического Ирака в ООН выяснилось, что еще в конце июня Израиль выразил согласие на проход в Ливан через Иорданию и территорию Израиля иракской дивизии. Накануне революции в Ираке израильский кабинет министров на закрытом заседании одобрил участие Израиля в запланированном в рамках Багдадского пакта вторжении в Ливан. В американских штабах тоже не исключали участие Израиля, тем более что через его территорию уже перебрасывались в Иорданию английские войска и оружие.

Соединенным Штатам мало было Ливана, не исключали они своего вооруженного вторжения и в Иорданию. Командующий 6-м флотом США публично заявил, что американские военно-морские силы готовы оказать Иордании такую же «помощь», как и Ливану.

Вашингтон и Лондон использовали пребывание своих войск на ливанской и иорданской территориях для бесцеремонного вмешательства во внутренние дела этих стран. В условиях оккупации в тюрьмы и концлагеря были брошены сотни арабских патриотов. В Ливане американцы всеми средствами старались поддержать своих ставленников, чтобы удержать их у власти. Для этого в страну прибыл специальный эмиссар Госдепартамента Роберт Мэрфи. Американцы не столько тушили, сколько разжигали тогда гражданскую войну в Ливане.

Москва ясно дала понять, что не останется безучастной к событиям в этом регионе и оставляет за собой право принять все необходимые меры, диктуемые интересами мира и безопасности. Москва выдвинула предложение о срочном созыве совещания глав

правительств СССР, США, Англии, Франции и Индии при участии Генерального секретаря ООН для обсуждения действий США и Англии и потребовала скорейшего вывода их войск с территории Ливана и Иордании. Вашингтон уклонился от проведения такого совещания. Зато государственный секретарь США Даллес поставил свою подпись под декларацией чрезвычайной сессии Багдадского пакта, созванной в Лондоне для одобрения продолжавшейся англо-американской интервенции на Ближнем Востоке.

Сторонники ливанского президента Шамуна, воодушевленные поддержкой США, в начале октября вновь спровоцировали вооруженные столкновения с армией, пытаясь организовать антиправительственный путч. Ситуацией не замедлил воспользоваться Вашингтон. В Бейрут повторно были введены американские войска. Как рассказывал мне возглавлявший новое правительство Ливана Рашид Караме, именно под давлением США его кабинет вынужден был подать в отставку. Сторонникам Шамуна при поддержке американской дипломатии опять удалось значительно усилить свои позиции в новом кабинете. Такую же роль сыграла британская интервенция и в Иордании. Однако оставить свои войска в этих странах ни Вашингтону, ни Лондону не удалось. Под давлением патриотических сил Ливана и Иордании, всей мировой общественности они вынуждены были подчиниться решениям ООН. Вывод американских войск из Ливана был завершен 25 октября 1958 года. Через неделю последние английские солдаты покинули и территорию Иордании.

События в Ливане и Иордании закончились провалом. Но и после провала операций «Золотая рыбка» и «Летучие мыши» нажим на Сирию не ослабевал. Это и подтолкнуло Дамаск на объединение с Египтом и создание Объединенной Арабской Республики. С одной стороны, объединение укрепило позиции Дамаска перед лицом непрекращающегося нажима со стороны Запада и Израиля, а с другой – привело к ослаблению левых сил как в Сирии, так и в Ливане. Были распущены и запрещены все политические партии, кроме «юнионистов» – сторонников Насера. Лидер ливанских коммунистов Никола Шауи, арестованный сирийскими органами безопасности, так и не вышел из тюрьмы. Похожая судьба постигла и некоторых других политических деятелей Иордании, Ливана и Сирии. Руководитель сирийских коммунистов Халед Багдаш и его ближайшие сподвижники, в том числе давний сотрудник отделения ТАСС в Дамаске Васфи Буни, вынуждены были надолго покинуть страну.

В 1960-х годах многие из них возвратились в Сирию. Позже, в беседах со мной они по-разному оценивали последствия событий 1958 года. Тем не менее все положительно отзывались о позиции Советского Союза в ООН, его решительных действиях по пресечению англо-американской интервенции и заговора против Сирии. Помню, однако, как бывший редактор одной прогрессивной газеты в Иордании, эмигрировавший в Сирию и осевший там на долгие годы, был потрясен и чуть не плакал, узнав о присвоении Хрущевым египетскому президенту Насеру звания Героя Советского Союза с вручением ему ордена Ленина.

– Вы не имели права, – говорил он мне с дрожью в голосе, – вешать на грудь убийцы секретаря Ливанской компартии, палача многих арабских коммунистов орден с изображением Ленина. Вождь мирового пролетариата принадлежит не только вам, но и нам, арабам, остающимся верными его учению. Хрущеву в 1958 году надо было не только давать отпор империалистам, но и не поддерживать диктаторский режим Насера, потребовать от него прекращения расправы над нашими братьями…

Другой прогрессивный деятель, ливанский журналист Жорж Шатила, возглавлявший Арабское бюро прессы и публикаций в Дамаске, вспоминая пережитую им гражданскую войну и американскую интервенцию в Ливан, имел совершенно другой взгляд на события 1958 года.

– Вы боролись только против происков империализма, сионизма и арабской реакции. Но до сих пор вы не замечаете, что, кроме коммунистического и национально-освободительного движения в Ливане, как, впрочем, в Сирии и других арабских странах, действовали и национальные меньшинства, этносы, родовые кланы, религиозные общины и конфессии. Они-то чаще всего и задействуют механизмы гражданских войн. А те в свою очередь, как это было в 1958 году, дают повод для агрессии, интервенции и, как вы любите выражаться, тройственных заговоров империализма, сионизма и реакции. Боюсь, в Ливане это еще не раз повторится… Прогнозы многоопытного мэтра ливанской журналистики, умного собеседника Жоржа Шатила не раз сбывались и при его жизни, и уже после того, как моего многолетнего друга не стало.