Текст книги "У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(7) 2020 г."

– Что там? – поинтересовался Сергей.

– Там продолжается жизнь, – не стал объясняться сапёр.

Теннисистки закончили партию и проявили, наконец, учтивость:

– Играть будете?

– Денег нет.

– Так у нас бесплатно! – бесхитростно удивились едва не хором.

Поняв, что с ними шутят, смущёнными актрисами нырнули за кулисы.

Баба Зоя уже сидела в машине, и друзья заторопились – как смогла одна подняться на высокий порожек джипа!

А она и не поднималась. Салон оказался пуст, и это было непонятно, потому что далеко уйти с палочкой Зоя Павловна не могла. Кречет обошёл памятник, потом заторопился к озеру, но рыбачий Горыныч замотал тремя головами – не проходила. Но ведь они пробыли в клубе не более трёх-пяти минут. Да, партизанская разведчица, но и они не Вольское училище тыла заканчивали, целый капитан с досрочным майором. Исчезнуть же могла только в зарослях бурьяна за памятником, и Кречет опять же, потому что сапёр, первым влез в репейник. Вытоптали бурьян и, уже в открытую паникуя, позвали на подмогу из клуба молодёжь. Прочесали окрестности с ней.

– Показывай дорогу к председателю, – приказал пацану-Онегину Кречет.

Фёдор Степанович возился со знакомым мотоциклом, рядом стояла жена с не менее знакомым топором. На нём, как на наковальне, хозяин отстучал молотком какой-то тросик, всунул в генератор.

– Сбежала, что ли? – с полувзгляда понял растерянность приезжих и почему-то улыбнулся. Может, даже предполагал подобное. – Во, пионерка! – то ли радостно, то ли просто вычищая ветошью солярку между пальцами, потёр руки. Охотно принял сигарету. – Она и у меня своевольничала, такую в оглобли загнать не загонишь.

– Но надо же что-то делать!

– А может, не надо? – сбил ногтем пепел, очищая табак перед новой глубокой затяжкой. – Глядишь, дольше пожить поживёт в родных стенах. Тут коров на другую ферму перегоняли – ревмя ревели, а хотите человека сорвать с места. Что она, одуванчик? Всем Бог наделил человека, кроме защиты от тоски и боли.

Разогнал дым перед лицом, начал всматриваться в рубаху, словно увидел её впервые. А может, и впрямь только сейчас соотнёс: жизнь – это вовсе не плоские полосы, а клетка светлая, клетка тёмная. Объём. Хмыкнул: открытие не понравилось, потому что эти клеточные объёмы покрывали его собственные плечи. Единственное, чем смог облегчить себе жизнь, – засучил рукава. Всё, нету ни клеток, ни полос.

– А присмотреть присмотрим за ней. Мой внук Олежка её крестник, так что пригляд будет…

Деревенские ракиты старухами вышли провожать офицеров за околицу. Выстроившись вдоль дороги, кивали вслед головами в зелёных платках. Видать, не все счастливые дни вороны поклевали в деревне, коль продолжал жить в ней народ.

Едва вслед за машиной пробежали по обочине отблески подфарников, в палисаднике бабы Зои зелёным поплавком вынырнул внук председателя. Убедившись, что улица пуста, махнул рукой крёстной, разведчиком прячущейся за погребом: «Выходи, бабуль, мы их победили». Та, насколько далеко хватило глаз рассмотреть дорогу, убедилась в этом самолично и пырнула проводнику денежку: купи себе за труды чего-нибудь рот подсластить. Приведя себя в порядок, принялась осматривать грядки, где укроп с петрушкой пёрли так, будто огород вспахивался только для них одних. А вот дождика, дождика бы не мешало, картошка печётся в земле который день…

Сергей, молчавший всю дорогу, перед Суземкой вдруг свернул с объездной дороги и вырулил к хозяйственному магазину. За сутки здесь мало что изменилось: бродили по штакетнику «варежки», Васька в неизменном одеянии кричал кому-то на другой стороне дороги:

– А у тебя нет с собой гвоздя? Сотки хотя бы. Козла твоего прибить к забору, чтобы не ломал штакетник.

Увидев знакомую машину, запахнулся полами плаща: абонент недоступен. Но из зоны доступности не выходил, делая вид, что озабочен состоянием штакетника, вчера вёдрами самолично колошмативший его не хуже козла. Интеллигентно вытащил из почтового ящика на углу стопку газет: и впрямь не трусы на верёвочке, о внутреннем мире своём заставил заботиться прессу.

– Придержи его, а я быстро, – попросил Сергей друга.

Сливы были раздавлены другими машинами, но, тем не менее, вновь попытавшись не наехать на них, развернулся.

– Привет, Василий, – подходя к мужичку, Кречет протянул руку, признавая вину за вчерашнее и запрашивая мир. Тому уважение понравилось, протянутая рука пожалась, плащ распахнулся.

– Куда рванул-то твой гордый?

– Сам понятия не имею, – признался Кречет.

– Ты ему скажи, что нельзя бороной да по всей душе.

– Он уже понял, – уверил Кречет и поспешил сменить тему: – Сегодня без тёщи?

– А у её ног головы нет. Пока не обойдёт пять раз все рынки, солнцу нельзя зайти за горизонт. Тёща боец, ей только раны на войне перевязывать. Молодец, когда не слышит. А вы откуда приземлились? Раньше не видел.

– К другу заезжали.

– Куплю велик, первым делом тоже доеду до кума. Бедует один в своём селе. Деревенская жизнь только на картинках хороша, а кто убёг из неё, возвращаться не торопится.

– Но некоторые, наоборот, не хотят уезжать.

– А это как вовремя жениться. Чуть перехолостяковал – всё, другой жизни нету. А оно, может, и не надо. Вон, летит твой орёл на цыпочках.

Сергей мягко подкатил к самому штакетнику. Молча открыл багажник, достал оттуда сложенный, ещё в заводской обёртке, велосипед. Прислонил его рядом с онемевшим Василием, хлопнул того по плечу и занял место за рулём: а теперь вперёд.

– Теперь до кума доедет, – миновав от Суземки три-пять поворотов, порадовался за Василия Кречет. – Смотри, смотри, а вон и знамя! Помнишь, Костя рассказывал.

Над обелиском, стоявшим у дороги, возвышалась изогнутая от непогоды и времени сосна с отпиленной верхушкой, где трепетало красное знамя. Табличка на памятнике гласила, что в этом месте партизанская группа «За власть Советов» приняла первый бой с фашистами. Каждый год находится тот, кто лезет на сосну и меняет выцветший флаг. Но первым его вознёс и укрепил Костя, ещё суворовцем. В память о партизанском отряде, в котором погиб его прадед. И вот настали времена, когда баба Зоя осталась последним живым партизаном из этого отряда…

– Эх, задержаться хотя бы на день-другой, – помечтал Кречет, прекрасно зная, что оба не могут этого сделать. Даже на день. Лично у него начинается формирование батальона разминирования в бывшую Югославию: как воевать, так полмира наваливается, а приходит время приводить всё в порядок, то Россия – вперёд! – Крыльцо бы подправить.

– Завтра у меня вылет на Байконур. Запуск. Без вариантов.

– Слушай, а вот если бы, в порядке бреда, одному из космических кораблей присвоить имя бабы Зои? А что? Последний ветеран Великой Отечественной должен стать звездой на небе, не меньше.

– Если только мысленно… Хотя можно и попробовать, почему бы и нет. Для власти это за честь.

– Было бы здорово… Интересно, а что сейчас делает наша беглянка?

– Может, грамоты читает. Или фотографии рассматривает. Ей есть, что вспоминать…

Баба Зоя полулежала на ступеньке крыльца и примерялась, что можно подсунуть под ножку покосившейся лавки. Под руки попался амбарный замок, привезённый друзьями Костика. С усилием, но затолкала его под ножку. Переваливаясь, взобралась на сиденье, проверила на устойчивость. Теперь можно жить дальше.

Проговорив буквы «Свете тихого», поклевала перенесённое обратно через дорогу от Симы оставшееся угощение. На озере под прохладу вновь завелись лягушки, выкликая такой нужный для огородов дождь. Проехал с рёвом на отремонтированном мотоцикле наперегонки с Кузей крестник – надо будет поругать, что даже ей, глуховатой, бьёт по ушам. А вот свет от фары порадовал улицу, на которой сразу после выборов отключили на столбах фонари. Плохо, что после яркого света сразу стало темнее. И прохладнее, как перед дождиком. Но несколько звёздочек всё же проклюнулось сквозь тучи. Одна из них бесстрашно карабкалась прямо в центр неба – значит, самолёт или спутник.

Баба Зоя пожелала ему доброго пути и стала закрывать калитку, готовясь ко сну…

Валерий Иванов-Таганский

Иванов-Таганский Валерий Александрович – писатель, режиссёр, драматург, первой вице-президент Петровской академии наук и искусств, академик Академии Российской словесности, заслуженный артист России.

То время, что прошло, наше; что было, то теперь в самом надёжном месте.

Л. А. Сенека

Мужчины, вы думаете, женщины любят красавцев или героев? Нет, они любят тех, кто о них заботится.

А. Ахматова

Когда кароновирус пришёл в Подмосковье, Шаргуновы решили этой напасти объявить войну. Это потребовало мобилизации и стратегии. Впрочем, стратегия была одна – следовало выжить. Вскоре пришла идея и по мобилизации. Взвесив всё, муж и жена решили сделать на даче птицеферму. Сергей Иванович позвонил знакомому – местному торговцу стройтоварами – и вскоре, в обход полиции, бортовой грузовик привёз на участок столбы и сетку-рабицу. Толстый, не в меру говорливый водитель в белой повязке, сгружая привезённый товар и осмотривая участок, заметил:

– Вам теперь для охраны хозяйства собака понадобится. ООН недавно сообщила, что скоро повсюду, как в «гражданку», голод начнётся, разный свирепый люд по деревням шнырять будет, а у вас – собака! Небось побоятся за курами охотиться, если на участке появится злой пёс. Так что совет мой: заведите какого-нибудь алабая!

Сергей Иванович, услышав такую тираду об ООН, вначале удивился, а потом, внимательно присмотревшись к водителю, спросил:

– Вы в школе историю проходили?

– Ну а как же, – самоуверенно улыбнулся водитель, – по истории у меня всегда пятёрка была.

– Тогда послушайте меня, – начал Сергей Иванович, отличавшийся профессиональной привычкой «прочищать мозги» студенческой аудитории.

– И в России, и в СССР был «разный голод», – начал он, прищурив глаза и пристально глядя на собеседника. – Голодали и во времена благословенных царей, и во времена решительных генсеков. Но, повторяю, – это был разный голод. До революции он был следствием стихийных бедствий, примитивности хозяйственного механизма, отсталой экономики. Практически исчез к 1913 г. С первых дней революции голод стал инструментом власти для приведения населения в абсолютную покорность. – На последней теме Сергей Иванович внезапно остановился и, внимательно посмотрев на водителя, неожиданно спросил:

– Кстати, вас как зовут?

– Артём Петрович Ломченко, – неохотно откликнулся водитель.

– Вы кто по национальности?

– А что? – насторожился гость.

– Так, для удобства разговора.

– Украинец. Из Черниговской области. А что?

– Так вот, Артём Петрович, от голода гибли у нас не только в «гражданку», но и позже, вплоть до тридцатых годов. Сегодня украинское руководство упрекает Россию, что именно мы – русские – принесли голод на Украину. Так вот, голод 1932–1933 годов начался далеко за пределами Украины и охватил огромную территорию Советского Союза: Центрально-Чернозёмный регион России, Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан, Западную Сибирь. Вместе с Украиной голодали около 100 миллионов человек, или 60 % всего населения Советского Союза.

У Артёма Петровича округлились глаза, и он с удивлением уставился на Сергея Ивановича.

– Вы что – историк, профессор? – спросил он.

– Я всю жизнь занимаюсь политэкономией, но, с вашего позволения, я и историк, – скромно отозвался Сергей Иванович.

– Я смотрю, память у вас отменная, – уважительно добавил водитель. – Я люблю, когда в словах есть объективность, а то по «ящику» только и слышишь, что мы – украинцы – ни к чему не пригодны. А о России молчок, словно здесь давно коммунизм построили, – с иронией сказал Артём Петрович и, посмотрев на часы, неожиданно заключил:

– Значит, судя по вашему выступлению, голода у нас не будет. А что же тогда ООН? Просто пургу гонит, испугать нас хочет?

– Это не пурга, это у них работа такая – через свои подконтрольные организации «переживать за человечество», – с усмешкой ответил Сергей Иванович.

– Значит, голода не будет? – ещё раз переспросил водитель и почему-то перекрестился.

– Голода не будет, но трудности, конечно, будут, даже большие трудности, – рассудительно отозвался Сергей Иванович, перекладывая привезённый товар под навес.

– Как в 90-х? – хитро улыбнулся водитель и сбросил с кузова последний рулон сетки-рабицы.

– Как в 90-х не будет, зачем нам блатной феодализм, пора от разграбления к созиданию перейти. Вот коронабесия пройдёт, и, надеюсь, найдём новый путь.

– Неужели социалистический? – торжественно и с нескрываемой надеждой проговорил водитель.

– А что, возможно, и социалистический. Иначе, как сказано в Библии: «К ветхой ризе не приставляют заплаты новой, потому что от этого дыра сделается только больше».

– Да уж куда, с кем из своих ни поговоришь, всё о распаде страны говорят.

– Надо умных «своих» иметь, тогда не придётся отчаиваться. Успокойтесь, Артём Петрович, вскоре счастливая пора начнётся. Единственное, что опять не получится, – мы не увидим небо в алмазах, придётся подождать, – с весёлой интонацией подытожил Сергей Иванович.

– Конечно, можно и подождать. Главное, чтобы на небе эти звёзды – наши были. Вот хоть казните, профессор, но приятно с умным человеком помечтать. А то сидишь дома – водку пьёшь, с женой теребишься да на «ящик» косишь, где один «винегрет» дают или сериалы гонят. Невольно всякая дрянь в голову полезет.

– Какая, если не секрет? – поинтересовался Сергей Иванович.

– Какая? А самая простая: всем вместе, – Артём Петрович сделал паузу и лукаво закончил: – Запеть «Дубинушку» и призвать к…

На последних словах он притормозил, подбоченился, но вдруг, чего-то испугавшись, замолчал, испытующе глядя на Шаргунова.

Сергей Иванович всё понял и, не раздумывая, продолжил:

– Вы, кажется, недоговорили слово революция? Запеть «Дубинушку» – и ухнуть. Так, что ли?

Водитель кивнул головой и почему-то во второй раз снова перекрестился.

– Не будет никакой революции, – отчеканил Сергей Иванович. – Народ сдулся, как замурзанный футбольный мяч. Восстановлению не подлежит. А вот если ему предложить по-настоящему стратегический план, в который он поверит, то тогда – всё возможно.

– Вы имеете в виду новое президентское послание? – спросил водитель.

Сергей Иванович посмотрел на жену, на Артёма Петровича, хотел было что-то сказать, но отделался только одной репликой: – Я не об этом.

Возникла неловкая пауза, но, к счастью, следующие слова водителя вывели всех из оцепенения:

– Всё, мне пора, время подошло! Я ещё в одно место должен заехать. – Он надел на лицо повязку и с трудом начал забираться в кабину грузовика. Сев в машину, Артём Петрович высунулся в окно и с горечью заметил:

– У меня на Украине почти всех родственников голод забрал, до сих пор не могу простить это «москалям». Ну да ладно, надо ехать. Если что-нибудь потребуется для хозяйства, звоните шефу. Для вас я, несмотря на всю эту хрень, всё, что хотите, привезу.

Водитель неожиданно открыл дверь, снял перчатку, нагнулся к Сергею Ивановичу и протянул ему большую пухлую руку. Рукопожатие было коротким, но торжественным. Пожимая руку, Сергей Иванович, хоть и смущённо, но добавил:

– Я хочу вам на прощание, Артём Петрович, доверительно заметить, что если уж выбирать наиболее пострадавший в ту пору от голода народ, то печальная «пальма первенства» у… «москалей», а точнее – у великороссов. Он пристально посмотрел на водителя и уточнил:

– Нельзя, уважаемый Артём Петрович, делить людское горе по национальности. Мы один народ, и ни у кого из нас нет национального превосходства.

– Согласен! – воскликнул Артём Петрович. – Мне нравится, как вы думаете, профессор, ещё раз спасибо вам.

– И вам спасибо, – отозвался Сергей Иванович и добавил: – Если нам в хозяйстве что-нибудь понадобится, я обязательно позвоню. До свидания.

– Звоните! Звоните! – перекрывая включённый двигатель, кричал водитель, довольный, что его прогноз о голоде в «гражданку» вызвал интерес и что получился такой содержательный разговор. Он в последний раз кивнул головой, помахал на прощание рукой, и грузовик медленно поехал со двора на выезд.

Нина во время разгрузки всё время была рядом и слышала весь разговор. Когда машина выехала со двора и муж закрыл ворота, она с удивлением спросила:

– Серёжа, как тебя на всё хватает? Посторонний человек, а ты целую лекцию устроил. Засиделся ты дома, голубчик, по студентам соскучился. Человек уже уезжает, а ты ему вдогонку проблемы национального превосходства объясняешь. Каждый раз удивляюсь, откуда у тебя этот оптимизм? Страну в утильсырьё гонят, а ты геройствуешь.

– Откуда, откуда… – обиженно пробурчал Сергей Иванович. – От папы! – Он закинул под навес последние металлические столбы и глубоко задышал, с удовольствием оглядываясь на двор, теплицу и баню. – Отец мой, хоть и был военным человеком, но в нём жил поэт: наизусть знал Пушкина, Некрасова, даже Сашу Чёрного иногда декламировал. В детстве по вечерам нам с братом читал на ночь «Песню о соколе» М. Горького. У него была поговорка, которую я затвердил с пятого класса. Сложности в ней никакой не было, но смысл был: «Любить красоту и совершенство легко. Для того же, чтобы воспринимать человека в его трогательном несовершенстве, нужны терпение и любовь»… Ты видела, как прощался этот Артём Петрович?..

– Да уж, видела: приручил ты его своей лекцией, – жена поправила на шее слипшиеся волосы мужа и прибавила: – А вот о собаке он верно сказал. Пса бы хорошего нам не помешало. Только упаси бог алабая – не прокормишь.

Сергей Иванович молча кивнул, посмотрел на свои небольшие, теперь грязные руки, и развалистой походкой рано полнеющего человека пошёл ополоснуться в хозблок, куда с прошлого года был подведён водопровод.

Дело с устройством птицефермы на удивление двигалось быстро. Вскоре общими усилиями с соседским умельцем Васей был сделан курятник и широкий вольер. В близлежащей деревне Григорьевское жена Сергея Ивановича купила восемь голландских кур, чуть позже оттуда же доставили из породы феникс красавца петуха Дормидонта. С этого момента жизнь птицефермы закипела.

Май оказался холодным, ветреным и рекордно дождливым. Шаргуновы день за днём отодвигали поездку за рассадой. Когда перевалило за середину месяца, решили, что откладывать покупку рассады больше нельзя, и созвонились с Верой – матерью хозяина теплиц, находящихся на другой стороне реки. Ехать было недалеко: через мост, на другую сторону Беспуты. Перед выездом Шаргунов долго осматривал противоположную сторону реки: боялся, что и там может дежурить полиция. Эти охотники за мздой, без чувства вины и сожаления, рыскали по всем районам и по любому поводу, с каким-то безжалостным удовольствием взимали штрафы с перепуганных пандемией людей.

Земля на другой стороне Беспуты была уже не Московской, а Тульской. Последние семь лет этот район был застроен множеством теплиц. Издалека эти теплицы были похожи на широко разлившуюся реку. Территория эта когда-то принадлежала одному из самых богатых колхозов области, но после распада Союза владельцы этой первоклассной земли постоянно менялись. Вначале кто-то «безвестный» выращивал там картошку. Пошли слухи, что арендатором является певица Пугачёва. Якобы она, потеряв голос, ударилась в бизнес. Судачили, что ей пришло на ум торговать чипсами. К этому слуху добавились косвенные доказательства: как раз в это время на картофельном поле двое пьяниц-охранников в сторожке крутили день и ночь магнитофон с её песнями. Когда бизнес Пугачёвой провалился, как снег на голову в этом районе появились китайцы. Где Китай и Подмосковье, но вдруг, как блохи из-за пазухи, под неумолчный лай собак прискакали и забегали по полям и окрестностям прозванные народом «поднебесные шанхайцы». Их было несметное количество, все они казались на одно лицо и при этом выглядели одержимыми и недобрыми. Неожиданно по родным, итак разбитым дорогам начали колесить старые вездеходы, затарахтели ржавые, дымные тракторы… Вонючая, безалаберная китайская еда едким запахом стелилась над деревней, так что жители, особенно дачники, морщились и чертыхались. Приезжие «кочевники» соорудили десятки теплиц, начинили землю какими-то удобрениями и бойко принялись торговать огурцами, помидорами и капустой. Для поливки своих угодий китайцы огромными насосами качали воду из местной реки. Полнокровная Беспута стала мелеть, так что даже деревенские ребятишки забросили ходить купаться.

Всё это китайское нашествие из-за народного «терпилова», казалось, будет продолжаться вечно. Однако недоумевающие жители соседних деревень, наконец, с трудом, но проснулись и запротестовали. Инициаторы устроили общую «стрелку», с трёхчасовым «базаром» и матом. Но существенным было то, что двое из этой группы обратились с петицией к начальству, которое, как шептался народ, негласно, за немалую дань, охотно поддерживало новое, теперь уже «китайское иго». Однако на «шанхайцах» борьба за свою землю у местных жителей не закончилась. Вскоре в эти края с барабанным боем и пляскам набежали ещё одни «залётные» – дагестанцы. Года два они тоже «вгрызались» в местную землю, сажали разное, вплоть до кинзы, тмина и лаврового листа. Позже развели овец и коз, которые самонадеянно паслись по всему деревенскому раздолью. Но и «кавказский вариант» вскоре сдулся. Пришло новое племя – незнакомое и жизнестойкое. Неожиданно развесёлым табором нагрянули молдаване. Это племя оказалось на редкость крепким и спаянным. В «рукопашном бою» они вытеснили оставшихся китайцев, а затем, хоть и с трудом, бесстрашно вышибли и дагестанцев.

Васька-умелец, глядя на все эти баталии, однажды философски заметил:

– Только и слышу по телеку о национальной идее. И всё время о патриотизме говорят. Какой патриотизм, когда у нас национальной идеей стала: моя хата с краю. Как бы над нами ни издевались, мы не готовы объединиться, чтобы дать отпор, мы не можем сообща решить ни одной проблемы, интересы каждого оказываются важнее коллективных. Вот, к примеру, вместо того, чтобы построить дорогу в нашу деревню, для многих селян и дачников проще как-нибудь наполнить кубышку и купить внедорожник. Мы стали трусливы, боимся кавказцев. Кавказцы без всяких раздумий готовы вступиться за брата в любую минуту, а у нас в России миллион примеров, когда человека публично избивают, а прохожие просто отворачиваются. Вырастили беспомощных, пьющих людей, которые на русских-то перестали походить. Сейчас подняли зарплату полиции, так они теперь нас вообще за людей не считают. Вчера отобрали водительские права у моего племянника. Он выпил, и его готовы были за деньги отпустить, но какие деньги у русского человека? Деньги у кавказцев, всяких французов, а у русского человека – долги да «Бессмертный полк», где наших дедов раз в году показывают. Для русского человека всегда была национальной идеей справедливость, но помнят о ней только тогда, когда власть к выборам готовится.

Здесь Васька-умелец сделал паузу и решительно закончил:

– Вот был бы Сталин, он бы уж точно за нас заступился. А в результате что получается: «хозяев» сюда заносит разных, а русские – всё время внакладе остаются. Единственное утешение: не дай бог, третья мировая начнётся, мы снова пригодимся.

Раз уж мы вспомнили о справедливости, надо заметить, что, в отличие от китайских и дагестанских урожаев, молдавская продукция, особенно огурцы и помидоры, были намного лучше. И что интересно, коренные жители, ленившиеся в последние годы всерьёз заниматься землёй и, как правило, пользующиеся автолавкой райпо, с этим народом и их товаром сжились и охотно обращались к молдаванам за свежими продуктами. Вот к этим самым молдаванам за рассадой и поехали Шаргуновы.

Договорившись заранее по телефону, Вера и Нина во время встречи быстро отобрали рассаду, рассчитались и стали прощаться. И вдруг Нина в небольшой картонной коробке заметила чернявого щенка с белыми подпалами и изогнутыми, как у породы хаски, бровями.

– Это кто же такой красавец? – восторженно спросила Нина, нагнувшись к щенку.

– Наш, – с гордостью отозвалась Вера – маленькая женщина, похожая из-за зализанных волос и бусинок глаз больше на бурятку, чем на молдаванку.

– Серёжа, – окликнула жена Сергея Ивановича, – посмотри, какой красавец.

Сергей Иванович вылез из машины, покрепче натянул шляпу, норовившую от порывов ветра улететь с лысой головы, снял с лица предохранительную повязку и подошёл к коробке, откуда на него с нескрываемым любопытством уставился щенок.

«Кого-то он мне напоминает?» – подумал Шаргунов, но тотчас отвлёкся на причитающую жену.

– Ой, какой хорошенький, какая мордочка! – повторяла она, гладя щенка. – А что за порода?

Вера показала в сторону лежащего неподалеку кабеля и деловым тоном сообщила:

– Вот его отец, – она указала на большого пса, лежащего неподалёку. – Он чистый «немец»! А вот та – рыжая, которая рядом в ногах валяется, его мать! Она – гулящая дворняга. Год, как прибилась к нам, теперь всеми кабелями хороводит. Они из-за неё здесь друг друга в клочья рвут. А этот, – Вера указала на щенка, прыгающего в коробке, – богатырь. Этот в отца, здоровым псом будет.

– А можно его нам?

– Да хоть двоих берите, – насмешливо ответила Вера, указав ещё на одну коробку.

Нина со сверкающими глазами повернулась через плечо к мужу за поддержкой:

– Серёжа, давай возьмём, в хозяйстве пригодится.

Сергей Иванович что-то пробурчал, мол, «собаку берут не для хозяйства, а для души», и вдруг, решительно взяв коробку со щенком, понёс её в машину. По дороге щенок, протестуя и попискивая, всё время пытался выбраться из коробки, мешая Сергею Ивановичу завести машину. Нина перехватила у мужа щенка и принялась руками удерживать взбунтовавшую собачонку.

Сергей Иванович механически рулил по расхлябанной дороге. Оглядываясь по сторонам – нет ли полиции, он всё время пытался вспомнить, кого же напоминает ему этот чернявый кутёнок. Но, так и не вспомнив, приехал на дачу. Вскоре он уже сооружал для нового жильца свой угол. Затем наступило самое интересное – они принялись с женой придумывать щенку имя. Но, кроме Рекса и, по предложению жены, Барсика, в головы Шаргуновым ничего не приходило. Тогда они позвонили сыну. Сергей-младший отрицательно отнёсся к Барсику, назвав это имя кошачьим, и настаивал назвать героически – Марсом! Невестка Юля, узнав, что щенок «немец», предложила кличку Германн. Правда, заметила, что раз уж пёс – «немец», надо непременно записать его имя с двумя «н» в конце.

Когда все приходящие в голову клички Сергеем Ивановичем были отвергнуты, внезапно в памяти шевельнулось что-то далёкое, неизбывное и горестное. В ту же минуту в его сознании что-то переключилось, раскрылся блеклый горизонт, ярко засияло солнце, и тотчас всплыло имя собаки, которая была у него в детстве, более полувека назад. Кличка той овчарки звучала сказочно – Принц! Красавец щенок был сыном лучшей тогда в Латвии восточноевропейской овчарки Бритты, неоднократной чемпионки республики по экстерьеру и потомству. Бритта была красивой, но возрастной мамой, и этот, её последний помёт, был в алфавитном порядке на букву «П».

Когда на семейном совете тринадцатилетний Серёжа предложил назвать щенка Принцем, вся семья дружно согласилась. Согласие было не случайным, потому что к этому времени старший сын стал известным кинологом!

В тот 1956 год случилось невероятное событие: тринадцатилетний Сергей Шаргунов получил красивое удостоверение о том, что он является инструктором собаководства ДОСАФ Латвии. Это событие прогремело по всей республике. О юном кинологе Сергее Шаргунове написали в газете, но верхом успеха был репортаж о нём на 1 мая по телевидению. О том, как это случилось, и какие невероятные события развернулись в жизни Сергея потом, следует рассказать подробнее.

Сергей рос мальчишкой самостоятельным, сильным, властным и очень драчливым. Местным латышам от него крепко доставалось. В целом, он к ним относился терпимо, но в дворовых играх всегда назначал «немцами». Отцу Сергея – Ивану Павловичу, человеку военному, прошедшему всю войну и по-прежнему находящемуся на действительной службе, очень часто приходилось извиняться перед родителями пострадавших от Сергея ребят. Учился Сергей хорошо, но свободное время проводил безалаберно. Родители не знали, к чему сына пристроить и чем увлечь. Однажды мать где-то раздобыла морских свинок, в надежде, что забота о животных увлечёт обоих сыновей. Но скоро стало ясно, что морские свинки больше нравятся Анатолию – младшему брату Сергея. Сергей же увлёкся идеей стать водителем. Около их дома проходила трасса, ведущая к товарной станции Заслаукс. По этой дороге часто проезжали машины с разного рода грузом. Особенно ему нравился «ЗИС-5». Он был влюблён в эту прославленную машину.

И немудрено, «ЗИС-5» – иначе «трёхтонка», вместе с его трёхосным вариантом «ЗИС-6», была одна из самых приметных машин СССР. Именно с такого грузовика раздались первые залпы «катюш» по немцам.

Однажды один водитель, с выразительной фамилией Берли́н, возивший на стацию разные сельхозтовары и мешки сои, остановил свой «ЗИС-5» прямо около дома Сергея. Сергей попросился в кабину, а потом уговорил водителя дать ему пошофёрить на тихой соседней улице Атпутас, что в переводе на русский – «отдых». Шофёр – человек ещё молодой и, как оказалось, дошлый (с каждой ходки он имел лишний товар), предложил Сергею за оплату научить его первоклассному вождению. Вскоре они с этой идеей отправились к отцу Сергея. Иван Павлович терпеливо выслушал пышное предложение товарища Берли́на, обязующегося в два месяца сделать из сына первоклассного шофёра, выяснил цену помесячной оплаты за ученика и пришёл в ярость.

Старший Шаргунов во время войны дошёл до Кёнигсберга, был не раз ранен, да и характер у него был не то чтобы нелёгкий, а пороховой. Выслушав предложение новоявленного инструктора, отец поставленным голосом рявкнул:

– Смирно!

Водитель от неожиданности вытянулся, как гвоздь, и весь заходил ходуном, как включённый двигатель «ЗИСа-5».

– Ещё раз назовите вашу фамилию, – грозно потребовал отец.

– Берлин, – отчеканил водитель.

– Так вы – Берлин или Берли́н? – переспросил Иван Павлович, меняя ударение.

– В детстве моя фамилия была с ударением на «е», стало быть, – Берлин, а после войны меня стали звать Берли́н, с ударением на «и».

– Вы воевали, товарищ Берли́н? – спросил отец.

– Не судьба, хотя очень хотел, – с ухмылкой отрапортовал водитель.

– Судьба – оправдание трусливых и ноющих, – с нарастающей угрозой начал Шаргунов-старший. Далее из уст Ивана Павловича вылетела такая ненормированная тирада, что бедолага водитель, как снаряд из пушки, вылетел из дома.