Текст книги "Альманах «Российский колокол» №3 2020"

Геннадий Швец

Три образования – Средняя школа № 48 в Копейске, техникум легкой промышленности (бухгалтер – там же), филологический факультет ЧГПУ.

«Это тот воздух, благодаря которому я дышу.

Многое совершили мои героические еврейские родители. Чту их за преданность, потому что без этого качества ничего бы не состоялось.

Творчество, как известно, неотделимо от жизненных устоев, что даны свыше. Не так ли? В молодости нашел максиму, окрыляющую земной путь: человек всесилен, если несокрушим его дух.

Разумеется, такому Белому ворону должно повезти на людей, соучаствующих в его судьбе. Кроме всего, эта улица – с двусторонним движением, потому что отдавать благороднее, чем брать.

В качестве отправной точки: я желаю читателям “Российского колокола” мужества жить на нашей земле! Без веры в себя вы не сможете постичь гармонию, без которой просто немыслима жизнь».

 
За изгойство мое прости —
Этот жребий навеки мой.
Неизвестен конец пути,
Но в себе я пока живой.
 
 
Лето пестрое настает,
О котором просила ты.
Видишь солнце? Оно поет
Разрушениям вопреки.
 
 
Значит, жизнь прожита не вся
И энергии есть багаж.
Помни: это стезя твоя
И доволен Спаситель наш.
 
 
Если хочешь светить – свети.
Если хочешь уйти – забудь.
Все хорошее – впереди.
Прыгать я не забыл ничуть.
 
 
За изгойство мое прости,
За характер прости вдвойне.
Не показаны мне дожди —
Солнцу радуюсь я вполне!
 

 
Сорвáло вновь звезду с земли —
Советскую, российскую.
Вы неожиданно ушли
Дорогою неблизкою.
 
 
Ушли, оставив нам кино
И книги суперумные.
По ним учиться суждено
Ночами неразумными.
 
 
Театр белеет где-то там,
Опять-таки без Юрского,
Идут таланты по стопам
Неотразимо юркого.
 
 
И продолжают путь они,
Сгорая под софитами,
Поскольку соединены
Пожизненно… с убитыми.
 
 
О, как же горестно стране
Терять артистов благостных…
Но так положено извне —
Без размышлений жалостных.
 
 
Скудеет Русь: ни дать ни взять.
Уходит поколение.
И с ним – высокая печать
На самосохранение.
 

 
Уходят дни, и прочь заботы
По сбережению себя.
Так хочется победной роты
И судьбоносного огня.
 
 
Чтоб мы не социум крушили,
А созидали теплоту,
Не выживали бы – служили,
Не очерняя чистоту.
 
 
Не предавали бы святыни
От наших драгоценных мам
И, став когда-то возрастными,
Смогли б ответить по счетам.
 
 
Как тяжело планете с нами —
И не справляется она
С ожесточенными сердцами,
Где только горе и война.
 
 
Уходят дни, и мирозданье
В глаза не смотрит, вопиет:
– Кто вы, столь мрачные созданья,
Какой оставите вы след?!
 

 
Гоним – и принимаю это.
Едва ли от корней бегу.
Не продаю удел поэта —
А просто пеструю строку.
 

 
Вдоль поляны георгинов —
По велению Актрисы —
Музыка с небесной выси
Расточает ей сюрпризы!
 
 
Повелитель же сюрпризов
Столь изысканнейшей Даме
Оказался вне капризов,
Между этими стихами.
 

Писатели Забайкалья

Петр Перминов

Родился и вырос в Забайкалье. Проживает в городе Чите. Пишет стихи, музыку на тексты. Заслуженный деятель культуры и искусства Читинской области. Состоит в Российском авторском обществе поэтов и композиторов. Член Российского союза писателей. Издал несколько сборников литературно-музыкальных произведений.

 
Мне в детстве нравилось у дедушки в саду:
Шум листьев тополей и пение пернатых.
Я это все в душе всю жизнь свою храню,
Как родника исток и жизни миг приятный.
 
 
Еще моих родных всех слышу голоса,
Хоть столько лет прошло с тех пор уже далеких.
Альт нежный бабушки, негромкий деда бас,
Родное сердцу «так?», щемящее до боли.
 
 
Уже немолод я, и седина в висках.
Как хочется порой на миг остановиться,
Чтоб соизмерить путь, который прошагал,
И всем, кого уж нет, им низко поклониться.
 
 
Да стопочку поднять и всех их помянуть,
Предназначенье наше понять намного глубже.
Зачем мы с вами здесь, на «грешной» на Земле?
Душой все осознать и быть мудрей и лучше.
 

1996 г.

Валерий Тытенко

Валерий Дорофеев (Тытенко). Член Интернационального Союза писателей, член Российского союза писателей. Прозаик и поэт. Проживает в городе Чите Забайкальского края.

 
К тихой речке
Я с детства стремлюсь.
Мне покой бы да сон до зари…
Укачала великая Русь.
Укачали меня январи.
 
 
Запишусь-ка я летом в поход
К водопадам и скалам крутым,
Где река серебристая ждет,
На полянах трепещут цветы.
 
 
Напишу я любимой письмо
У костра. Надо мной
Млечный Путь.
И висела луна над рекой,
Навевая греховную суть…
 
 
И томилась безмерно душа —
Быть свободным всегда хотел.
И, проблемы свои придержав,
Я придумал себе удел.
 

 
Я рай познал с тобой нетленный,
Где шорох трав ласкал мне слух
И глас поэта вдохновенный
Оберегал нас от разлук.
 
 
Мы в тишине покой искали
И пили волю, как вино.
О том и близкие не знали,
Что было Господом дано.
 
 
Сей островок – души обитель
Для нас давно судьбою стал.
Я твой любовник, повелитель…
А ты – мой верный идеал.
 

 
Я помню, мама! Ты была жива
Любовью к нам.
Наш дом хранила свято.
Огонь в печурке. Тополь. Он едва
Стоял, чтоб нас
От злобной вьюги спрятать.
 
 
Еще я помню: за окном темно…
Укрыла ночь сибирскую обитель.
Наш дом родной,
Что опустел давно,
Он как маяк —
Мечты моей хранитель…
 
 
Река Тяжинка, скованная льдом.
Там свет зари
И горизонт далекий,
И вдаль бежит
Дорога за окном…
Трещит мороз.
Стоит сугроб высокий.
 

Современная проза

Рамиз Аббаслы

Азербайджанский писатель, переводчик художественной литературы.

Родился 1 июля 1948 года в селе Паправенд Агдамского района Азербайджанской Республики. Учился в сельской школе. Очень любил точные науки – математику, физику, химию. Большой интерес проявлял к музыке, рисовал, читал художественную литературу: азербайджанские сказки, дастаны; особенно понравился ему эпос «Кер-оглы». Учился в Бакинском государственном университете.

Пишет на азербайджанском и русском языках. Художественную литературу переводит с английского, немецкого и русского языков. Автор пяти книг, многочисленных статей и переводов.

В полдень к отелю «Шахдаг» райцентра Губа подъехал красивый автобус. Осень уже в разгаре, но везде в Азербайджане, даже в его северных районах, отличная погода: ясный и солнечный день. Автобус остановился, двери открылись. Пассажиры стали выходить; все они туристы и, как ни странно, все они поэты и писатели. Это, конечно, редкое явление, но в тот период в этом ничего удивительного не было.

В самом конце сентября в Баку начался литературный фестиваль народов стран Евразии. А по регламенту третий день фестиваля был днем экскурсий. Участники фестиваля – сто пятьдесят человек – разделились на три группы, и одна из них предпочла поездку в город Губа. Как только все сошли с автобуса, гид на английском и русском языках сказал, что сейчас у них кофе-брейк, – это иностранное слово, и означает оно перерыв, во время которого люди отдыхают, пьют чай или кофе. Посмотрев на свои наручные часы, гид добавил, что через тридцать-сорок минут все туристы должны собраться здесь и отсюда поехать на встречу с представителями – любителями литературы – района.

Люди устали. В восемь часов утра они выехали из Баку. В половине одиннадцатого их автобус прибыл в Губу. Гости посетили Мемориал памяти жертв геноцида. На это ушел ровно час. Теперь же время отдыха; в спокойной обстановке можно посидеть, поговорить, выпить чай или кофе.

В ресторане гостей встречали очень радушно. Часто звучали слова «хош гялмисиниз!», «добро пожаловать!», «вэлком!». Кофе-брейк был роскошным. Предлагали пить свежезаваренный чай, кофе, фруктовые соки, минеральные воды, даже родниковую воду. Можно было пробовать сладости азербайджанской национальной кухни: шекербуру, пахлаву, шекинскую халву, бадамбуру, губинскую пахлаву, шоргогал… И все это совершенно бесплатно и без каких-либо ограничений. Такой роскошный кофе-брейк туристы увидели впервые.

Вокруг одного из столов собрались четыре человека: Ричард Беренгартен – поэт, литературовед, профессор Кембриджского университета, человек всемирно известный, но удивительно простой, Сильви Мария – молодая, но уже известная поэтесса из Бельгии, Мариже Лангелаар – тоже молодая и тоже известная поэтесса, но она из Голландии, и Джамал Бенхайуон – известный в арабском мире поэт, литературовед, профессор из Марокко. Все они взяли по чашке кофе. Мужчины взяли пахлавы и шекербуры, женщины же сладостей взяли больше. Удобно расположившись, все они похвалили кофе-брейк. Ничего не скажешь, здесь все прекрасно. Да вы посмотрите, какой ассортимент! А теперь давайте посмотрим, что за сладости у них. Опередив всех, веселая Сильви Мария откусила пахлаву. По лицу видно было, что пахлава ей очень понравилась. Так она и сказала: «Excellent!»

Сидящие за столом, за исключением Джамала, сразу же попробовали пахлаву, и все кивали, что означало их согласие с оценкой Сильви Марии. Джамал не принимал участия в дегустации сладостей; он взял кусок сахара, бросил в свою чашку и стал медленно размешивать ложкой. Между тем Сильви Мария уже пробовала шекербуру и опять дала высокую оценку: «Excellent!» Вслед за ней шекербуру пробовала Мариже Лангелаар, она тоже похвалила эту сладость. Беренгартен же решил доесть пахлаву, а потом взяться за шекербуру. Но ему не нравилась вялость Джамала, и он хотел его расшевелить.

– Вы так долго размешиваете… Ешьте сладости, они очень вкусные.

– Хорошо, – вежливо сказал Джамал.

Но Джамалу не до еды было. Он пригубил кофе. На его удивление, кофе оказался очень горьким. Джамалу стало очень неприятно. Он взял еще два куска сахара. Их тоже положил в свою чашку и стал размешивать ложкой. Потом опять пригубил кофе. Но увы! Ничего не изменилось, даже дополнительные куски сахара не изменили вкус кофе. Ему хотелось выплюнуть и прополоскать рот водой. Между тем его лицо изменилось: оно выражало боль и отвращение. Заметив это, Сильви Мария забеспокоилась и спросила:

– Что с вами? Вам плохо?

– Кофе очень горький, – с трудом сказал Джамал. – «Горький» – не то слово, как будто это не кофе, а какая-та отрава.

На лице бельгийской поэтессы появился страх, и ее волнение сразу же передалось голландской поэтессе. А та чуть не заплакала и с сожалением сказала:

– А это зачем?!

– Всем нам кофе налили из одного кофейника, – хладнокровно сказал Беренгартен. – Я, как всегда, в чашку положил один кусок сахара. Вот и пью его, – так сказав, он сделал глоток. – Он вовсе не горький, очень даже нормальный.

– Я тоже положила в свою чашку один кусок сахара, и мой кофе нормальный, – сказала Сильви Мария.

– А вы сколько сахара положили в свою чашку? – спросил Беренгартен, обращаясь к Джамалу.

– Сперва положил один кусок. Попробовал – горько. Потом еще два куска положил. Опять попробовал – опять горько. Очень горько.

– Я считаю, что проблема не в кофе, а в вас, – сказал Беренгартен. – Вы или заболели, или же в связи с переменой климата у вас началось какое-то недомогание. Насколько я помню, утром в Баку вы завтракали нормально, пили и чай и кофе. Не так?

– Вы правы, – сказал Джамал. – Утром все было нормально.

– Давайте сделаем так: вы возьмите себе новую чашку кофе. Еще возьмите побольше сахара и несколько ложек. Все это принесите сюда. А потом я скажу, что надо делать дальше, – сказал профессор из Кембриджа.

Джамал сделал то, что просил Беренгартен. При всех в чашку бросил два куска сахара, чистой ложкой размешал. Беренгартен чистой ложкой взял кофе, попробовал и сказал:

– Это для меня сладко.

Потом из этой чашки пробу взяла Сильви Мария. Она сказала, что кофе очень хороший.

– А теперь попробуйте вы, – обращаясь к Джамалу, сказал Беренгартен. – Но, пожалуйста, только чистой ложкой; мы здесь проводим эксперимент, и, наверно, после вас еще кто-то захочет попробовать кофе из этой чашки.

И Джамал попробовал кофе. Но при этом он так вздрогнул, словно в его рот попало что-то очень отвратительное и мерзкое. Ему казалось, что все его внутренности сейчас вывернутся наизнанку и содержимое выльется прямо на стол. Это испугало его, он быстро схватил салфетку со стола и ладонью правой руки закрыл себе рот.

– Кто-то отравился! – эти слова молниеносно дошли до всех. Но, несмотря на очень высокую скорость, они все же успели значительно измениться, и люди уже стали говорить о другом.

– Кого-то отравили!

К столу, где сидел Джамал, прибежали гид и шеф-повар. За ними подоспел заврестораном. Люди были в тревоге и хотели знать, что случилось. Беренгартен на английском языке вкратце изложил, как было дело. Потом дал свое заключение: человек заболел, и, наверно, ему нельзя пить кофе.

– Вот его кофе, – сказал Беренгартен. – Мы все пробовали из его чашки: кофе нормальный. И он пил из этой же чашки, но ему кажется, что кофе очень горький. Если хотите, можете пробовать. Все мы, в том числе и Джамал, пробовали чистой ложкой.

Шеф-повар, гид, а после них заврестораном пробовали кофе. И все они облегченно вздохнули: нет проблем, кофе отличный.

– А что же случилось тогда? – спросил один из туристов.

Беренгартен, как ученый человек, был уверен в правильности своего мнения и еще раз повторил:

– Человек заболел, и ему нельзя пить кофе.

– Вы правы, – сказал гид. – Но здесь есть одно но. Если помните, когда я рассказывал о мемориале…

У мемориала гид рассказывал:

– В 1918 году вооруженные до зубов армянские бандформирования нападали на Губинский уезд Бакинской губернии – нынешний Губинский район Азербайджанской Республики. Бандформированиями командовал армянский генерал Амазасп Срванцтян. А он не скрывал своего намерения, в его обращении к населению Губинского уезда говорилось: «Я пришел, чтобы уничтожить все население этого края от берегов Каспия до вершин Шахдага». Так началось массовое истребление населения Губинского уезда: было убито шестнадцать тысяч человек, сто шестьдесят семь селений было стерто с лица земли. В основном пострадали женщины, дети и старики. Но эта кровавая акция была не первой и не последней. Массовая резня мирного населения была осуществлена и в Баку, там в течение трех дней бандиты убили тринадцать тысяч человек.

А в Шемахинском уезде от рук армянских бандитов пало более восьми тысяч человек.

Амазасп Срванцтян был не один: в то время на территории Азербайджана было много бандформирований и армянских генералов. Они уничтожали мирное население не только в Бакинской губернии, но и в Карабахе, Зенгазуре, Нахичевани, Иреване. Только в Нахичевани было убито семьдесят четыре тысячи человек. А из этого явствует, что Губинская трагедия была одним из многочисленных кровавых событий того времени. В результате погибло шестнадцать тысяч человек. Шестнадцать тысяч трупов. Бандиты не похоронили их, им не до этого было. Их сотнями бросали в ямы и засыпали землей. Но далеко не всегда удавалось найти подходящие ямы. Тогда бандиты копали глубокие колодцы и трупы бросали туда.

В 2007 году при проведении строительных работ на правом берегу Гудиалчая, где мы сейчас стоим, строители обнаружили останки человеческого тела. Работа была остановлена. Пригласили специалистов, и на этом месте начались раскопки. Нашли два колодца, в которых были погребены более четырехсот человек. В 2013 году на этом месте построили Мемориал памяти жертв геноцида.

А теперь мы зайдем во внутреннюю часть этого сооружения, – сказал гид.

Туристы направились ко входу саркофага, где из шестнадцати тысяч погибших были похоронены четыреста человек. Лестниц не было, люди спускались по наклонной дороге вниз.

На простом языке это означает, что с помощью специального тоннеля посетители вошли в зону колодца – необычной могилы, где погребены сотни людей. В подземелье они увидели скелеты погибших людей, фотографии тех времен и свидетельские показания очевидцев, а также акты расследований специальных комиссий по горячим следам чудовищного преступления, отрывки правительственных нот и газетных статей тогдашнего времени, осуждающих злодеяние преступников.

Через час туристы вышли из подземелья. Посещение мемориала завершилось, и туристы стали собираться у подножия лестницы. В этот момент к ним подошли корреспонденты средств массовой информации и начали задавать вопросы. Один из корреспондентов, молодой человек лет тридцати, подошел к Джамалу и на английском языке спросил:

– Вы откуда?

– Я из Марокко, – сказал Джамал.

– Вы уже посетили мемориал. Каковы ваши впечатления?

– Мои впечатления… – сказал Джамал и задумался. – Вы задаете очень трудный вопрос. Я сам поэт, но в данной ситуации не могу ответить на ваш вопрос, потому что я потрясен, я в шоке. Чтобы выразить свои чувства, переживания я должен трудиться день и ночь, написать сто книг. Не знаю, справлюсь ли с этой задачей. Задача непростая, но я обязан сделать это. Задавая дополнительные вопросы гиду, я выяснил, что эта кровавая акция не была случайной: все это было заранее запланировано и продолжалось ровно сто лет. Началась она на заре XX столетия и завершилась только в конце века. Эта вековая и беспрецедентная акция завершилась геноцидом в Ходжалах. Людей не только убивали, безбожно издевались над их трупами. Сжигали не только трупы, но и живых людей. Особенно жестоко обращались с детьми: их сжигали на кострах, как сжигают сухие дрова или солому. И, как ни странно, все это нашло свое отражение в армянской литературе. В рамках фестиваля на пленарных заседаниях мы, поэты и писатели со всего мира, обсуждаем глобальные проблемы человечества и роль литературы в формировании человека будущего. Если в современном мире совершаются такие преступления, как можно говорить о формировании нормального человека? Если все это совершается на наших глазах, то и мы сами в какой-то мере являемся соучастниками этого преступления. Мы живем в очень небольшом и хрупком мире. А человек своими злодеяниями отравил этот мир. Вокруг нас все отравлено, все ядовито – я хочу писать об этом.

Мне приходилось иногда слышать, казалось бы, необидные упреки: «Ты способен только сидеть и читать книгу». Так говорили люди, которые меня хорошо знали, и они хотели сказать, что я, как молодой человек, не способен на практические дела: где-то работать, решать практические вопросы, сделать себе карьеру… Это нехорошая характеристика, в глубине души я даже обижался, но не стал с ними спорить. Вместе с тем я был уверен, что эти люди заблуждаются. Ведь, будучи учеником средней школы, я очень хорошо помогал своим родителям в ведении нашего хозяйства: мы держали скот, у нас был еще большой приусадебный участок. А там было очень много работ. Честно говоря, среди своих сверстников я больше всех и лучше всех работал, чтобы наше хозяйство процветало. С другой стороны, я и хорошо учился. Да, так было. А потом условия изменились: я переехал в город и стал студентом. Учился в самом престижном вузе – в университете. В то время очень трудно было поступить в университет. Я же справился с этой задачей: поступил на дневное отделение университета, учился и уже перешел на пятый курс. А те люди продолжали говорить: «Ты способен только сидеть и книгу читать». Незнакомые люди же говорили по-другому.

– Молодой человек, чем вы занимаетесь? – иногда спрашивали меня.

– Я студент, – отвечал им я.

– А где вы учитесь?

– В университете.

– В университете! – говоря так, они с заметным удивлением осматривали меня с ног до головы и, казалось, даже не верили, но все равно хвалили: – Ты молодец.

После завершения учебы я попал в коллектив, где работали и мои сверстники. Но эти молодые люди в основном были без высшего образования. Только одна девушка заочно училась в каком-то техническом вузе. И когда меня представили ей и сказали, что молодой человек, то есть я, после завершения учебы в университете по направлению пришел к ним работать, девушка заметно смутилась и отпрянула, как будто от чего-то неприятного. Не могу сказать, почему она так смутилась и отчего ей стало неприятно. А точно помню, что при виде этой красивой девушки я про себя подумал: «Вот обнять бы ее тонкую талию и…» Ничего не поделаешь, она была очень соблазнительна. Может быть, без предварительной подготовки такая лобовая атака – даже мысленно – ей не понравилась, и, посчитав это дерзостью, она отпрянула. Но это маловероятно, потому что, как потом мне передали, в таких делах она была опытна и, оказывается, столько лет флиртовала с начальником отдела. Скорее всего, ее оттолкнул мой ветхий костюм, и, наверное, по ее мнению, молодому человеку после завершения учебы в университете следовало бы явиться на работу не в таком барахле, а в приличном костюме. А в своем поношенном и ветхом костюме я был похож на бедного пенсионера, который годами ходит в одном и том же уныло-сером одеянии, купленном давно – «до нашей эры», то есть когда он еще не был пенсионером, а работал. А если бы в начале четвертого курса я не решил, что обязательно куплю себе костюм, наверно, даже этого не было бы.

На четвертом курсе, в начале учебного года, я решил, что обязательно куплю себе костюм. Поэтому двадцатого сентября, получив стипендию за три месяца – июль, август и сентябрь, – я поехал в центр города и зашел в ЦУМ. Там были хорошие импортные костюмы, и в основном все это было производства братских социалистических стран – в то время у нас, в Советском Союзе, так назывался ряд восточноевропейских стран: Болгария, Румыния, Югославия, Венгрия, Чехословакия и т. п. Цена же на эти костюмы начиналась с девяноста рублей. А мне надо было решить задачу: на сто пять рублей купить костюм, пятнадцать рублей заплатить за квартиру, а на оставшиеся деньги жить до следующей стипендии. Быстро прикинув, я понял, что в данной ситуации задачу с такими данными решить невозможно. Настроение испортилось. Я вышел из ЦУМа, прошел через парк фонтанов. А там, напротив парка, в ряде красивых двухэтажных домов, ближе к базару «Пассаж», на первом этаже был большой промтоварный магазин. Я зашел в этот магазин. Там тоже были хорошие импортные костюмы. Они тоже были производства братских социалистических стран. Здесь тоже, как и в ЦУМе, цены начинались с девяноста рублей.

«Вот не везет, и все», – подумал я.

Но, несмотря на это, поиски продолжались, я надеялся на счастливый случай: может быть, среди этих костюмов найду костюм, который стоил бы дешевле, например, семьдесят рублей.

Я долго возился. Поиски еще продолжались. Но, видимо, нервы одного из работников магазина, наблюдавшего за мной, не выдержали, и он – очень аккуратно одетый мужчина лет тридцати пяти – подошел ко мне.

– Гардаш, тебе костюм нужен? – сказал он.

– Да, – сказал я.

– Какой, импортный или местный?

В то время в Баку были и швейные фабрики. Они работали на полную мощность: месячный, квартальный, годовой и пятилетний планы выполнялись на сто три целых и шесть десятых процента. В магазинах было полно бакинских костюмов. Но ни один уважающий себя человек не покупал их, потому что они были некачественны и некрасивы, на вид даже уродливы. Купить местный костюм считалось позором; лучше было бы ходить в старых лохмотьях, чем в новом костюме производства Бакинской швейной фабрики имени Володарского. Естественно, я тоже не хотел опозориться, поэтому сказал:

– Импортный.

– У нас здесь очень хорошие импортные костюмы, – сказал продавец магазина.

– Да, я вижу. Но цены…

– Ты студент?

– Да. Откуда узнали?

– Это видно. Где ты учишься?

– В университете.

– Молодец. А на каком курсе?

– На четвертом.

– Учишься на четвертом курсе университета, а одет-то не по-университетски. Тебе нужен хороший костюм.

– Я тоже так думаю. Поэтому и зашел сюда.

– Скажи честно, вот в данное время сколько ты можешь заплатить за костюм?

– Во всяком случае, девяносто рублей не могу.

– Если не секрет, сколько?

– Не более семидесяти рублей.

Мужчина открыл боковую дверь – видимо, это было подсобное помещение, скорее всего, склад магазина – и мгновенно исчез. А буквально через две минуты он появился с каким-то костюмом в руках.

– Ты возьми это, заходи за эту занавеску и там примеряй. На правой стороне от зеркала есть выключатель для освещения.

Я зашел за занавеску, включил свет. При ярком свете, стоя перед большим зеркалом, я начал проверять этикетку, покров, подкладку, пошив, цвет… Костюм болгарского производства, серого цвета с синеватым оттенком – это как раз тот цвет, который я люблю. После предварительной проверки я начал примерять. И пиджак, и брюки были как раз впору.

«Сволочь, все знает, – подумал я, – даже не спросил, какой размер я ношу, а принес то, что мне нужно».

– Примерил, нормально, – сказал я продавцу. Но при этом постарался скрыть свой восторг, с тем чтобы он, узнав об этом, не надумал поднять цену. – Интересно, а сколько стоит этот костюм?

– Это такой же костюм, который на витрине стоит сто рублей. Разница в ценах объясняется тем, что в его материале синтетики на пятнадцать процентов больше. Подумаешь, большое дело. Костюм, безусловно, хороший. На складе базы, где мы их берем оптом, один такой костюм стоит шестьдесят рублей. Своим знакомым и хорошим людям я их из-под прилавка продаю за семьдесят рублей. Ты студент, учитывая это, с тебя я возьму шестьдесят пять рублей. Если у тебя денег мало, можешь даже этих пяти рублей не давать.

Я был тронут великодушием совершенно незнакомого человека. Одновременно больно сжималось сердце, потому что некоторые мои знакомые, даже кое-кто из родственников, работали в другой части города в таких же магазинах и часто видели меня. Безусловно, такие же костюмы получали и они. Но они никогда мне ничего подобного не предлагали, даже намека не было.

– Нет-нет, что вы! Так нельзя. Я дам вам шестьдесят пять рублей. Сейчас у меня деньги есть: я получил стипендию. Вы и так делаете мне большое одолжение. Спасибо, – сказал я.

Кто же был этот человек? Сейчас я очень сожалею, что не спросил его имя. Я увлекся костюмом и забыл спросить. Обязательно надо было спросить и запомнить на всю жизнь.

С этим добрым человеком мы расстались как добрые друзья. Он мне сказал, что через два месяца они получат хорошие импортные плащи, а среди них иногда бывают и недорогие – за пятьдесят-шестьдесят рублей – нормальные плащи с теплой подкладкой.

– Я тебе дам хороший плащ, – сказал он, – их можно носить даже зимой, как пальто.

Но, к сожалению, этот добрый человек ошибся: наверно, думал, что каждый месяц у меня в кармане бывает лишних шестьдесят рублей. Я это понял сразу, но был взволнован, находился в состоянии эйфории и под шумок ему обещал, что через два месяца опять зайду в их магазин и куплю недорогой, но добротный импортный плащ с теплой подкладкой. Это было нереально, поэтому я не мог выполнить свое обещание. А этот добрый человек, наверное, припрятал импортный плащ для незнакомого студента и некоторое время даже ожидал его. Сейчас, думая об этом, я очень сожалею, что имени этого человека не знаю.

Спустя два года на мне был тот же костюм, который я приобрел благодаря этому доброму человеку. Но за это время он стал поношенным и ветхим, потому что я его часто носил и не очень-то хорошо следил за тем, чтобы он был в хорошем состоянии. А вот надо было. И в этом вопросе я обнаружил свою непрактичность. А красавица, у которой была тонкая талия и хорошая походка, увидев меня в этом костюме, отпрянула. Но в тот же день, после обеда, я слышал, как она шушукается с парнем, сотрудником нашего отдела.

– Видишь, что делают люди, – вроде за моей спиной сказала девушка, но, как ни странно, я слышал все, что она говорила. – Он твой ровесник, уже успел окончить университет, а ты еще думаешь и до сих пор не решил, куда поступить.

Парень молча сидел. Как потом выяснилось, он на тройки кое-как окончил среднюю школу и ему некогда было думать о высшем образовании. А девушка просто дразнила и хотела расшевелить его. С ее стороны это было неправильно: нельзя же заставить человека прыгнуть выше головы. Напрасно так делала девушка, и это говорило о том, что она непрактичный человек. А то, что она флиртовала с начальником отдела, это тоже говорило о том, что она как женщина человек непрактичный. Да, понятно, начальник был холост, у него была неплохая должность и деньги. Даже говорили, что он обещает на ней жениться. А что мешало ему взять и жениться на ней? Время шло. Начальнику уже перевалило за сорок, и он был старше ее на семнадцать лет. Она что должна была делать, подождать еще десять лет, чтобы ее избраннику перевалило за пятьдесят? Нет, она не дождется. Она нарвалась на того, у кого уже была любовница; у начальника действительно была другая любовь, и я хоть человек непрактичный, но сразу же раскусил его. В принципе, это было нетрудно, потому что начальник из этого секрета не делал и при первой встрече со мной прямо сказал, что в жизни для него главное – это деньги. В данном отношении эта девушка была непрактичной, и мне даже было жалко ее. А она при первой же встрече как отпрянула от меня, так потом никак не могла относиться ко мне как к коллеге по работе, то есть деловитонейтрально. Порой мне казалось, что она просто ненавидит меня, – беспричинная ненависть. Такова сила первого впечатления.

Я – непрактичный человек, студент пятого курса – сошел с поезда Нахичевань – Баку и покинул территорию вокзала. Был уже конец августа. На привокзальной площади стоял троллейбус номер 1-А, который курсировал между Баиловым и железнодорожным вокзалом. Это как раз то, что мне было надо. Я быстро побежал и сел в троллейбус. Водитель как будто меня и ждал – по-другому думать как-то невозможно было, потому что как только я вошел в почти пустой салон, двери тут же закрылись, и троллейбус тронулся с места.

Два месяца меня не было здесь – в Баку. Я был в Нахичевани. Мы, студенты, ездили в Нахичевань на двухмесячные сборы. А в конце сборов сдали экзамен по военному делу и получили звания офицеров – вот еще одна практическая задача была успешно решена. И вроде все было нормально. Но здесь было одно но: у меня денег не было. Я сидел в троллейбусе и думал, где найти деньги, чтобы дожить до стипендии, которую обычно давали двадцатого сентября. Но на сборах нам сказали, что студентам пятого курса стипендию дадут раньше – скорее всего, десятого сентября.

Сентябрьская стипендия… Тот, кто учился в вузах во второй половине XX века, до распада СССР, и учился более-менее успешно, помнит, что в начале третьей декады сентября студентам дневного отделения давали стипендию сразу за три месяца: июль, август и сентябрь. В университете стипендия была тридцать пять рублей, а наша сентябрьская стипендия составляла сто пять рублей. Для студента, который умел разумно тратить деньги, это была приличная сумма денег. Но, к сожалению, в этом вопросе я сильно хромал, потому что думал: если в кармане есть деньги, почему их не тратить? Нельзя же все время – даже если есть деньги – экономить. Это было неправильно, поэтому за время учебы я порой сталкивался с очень серьезными денежными проблемами. Даже два раза в разных семестрах сдав экзамены по политэкономии на отлично, я не научился разумно тратить деньги. Я получал стипендию, по возможности сезонно работая то сторожем, то чернорабочим во вторую смену, – зарабатывал небольшие деньги. Но денежная проблема все время преследовала меня и висела над головой как дамоклов меч.