Текст книги "Альманах «СовременникЪ» №6(26) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова)"

СовременникЪ: выпуск 6 (26) (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова)

Приложение к журналу «Российский колокол» Московской городской организации Союза писателей России,

Литературный центр Петра Проскурина

Издается с 2019 года

© Интернациональный Союз писателей, 2021

Предисловие

Празднование юбилея Михаила Булгакова продолжается, и его знаменует новый выпуск «Современника» – подарок нашим читателям.

Мы привыкли смотреть на мир как на что-то обыденное и привычное, поэтому не замечаем происходящих вокруг странностей и тех чудес, которые преподносит нам жизнь.

Но «чудо» не просто так созвучно с «чудовищем», и потому далеко не все они добрые. Иногда можно рассмотреть что-то такое, что неприятно или даже страшно знать, но все-таки стоит. Кто предупрежден, тот… не то чтобы вооружен, но, скорее, защищен разумным опасением или умением посмеяться над неприглядным. Булгаков владел и тем и другим искусством, и приятно признавать, что есть писатели, которые в этом следуют за ним.

И все же есть другие чудеса. Они радуют, учат, врачуют душу, а иногда спасают – буквально от смерти или чего-то худшего. Они могут быть предназначены для одного человека или принадлежать всему человечеству, всем, кто будет готов их воспринять. Сбереженная память о них – и сама по себе чудо, равно как и возможность ею поделиться, чтобы ощутить отклик. Ведь от этой постоянной передачи сквозь страны и века они не только не истираются и не тускнеют, но словно бы сияют еще чище.

И, наконец, есть чудеса, которые каждый человек носит в своей душе, но не всегда готов открыть даже себе самому, не говоря уже о других. Это чудеса восприятия, понимания и постижения, когда жизнь поворачивается особой, новой стороной, играет необычными красками, которые придает ей Слово.

И это чудо Слова уже нельзя забыть, оно пребывает с писателем и после того, как он поставил последнюю точку, а с читателем – когда он закроет книгу, сохранив впечатления о ней.

Хотите в этом убедиться? Тогда приятного чтения.

Ольга Вологодская

Родилась 13 августа 1970 года в Вологодской области. Выросла и окончила школу в Костромской области, с. Павино. С 1988 года живёт в Крыму. Окончила Симферопольский государственный университет по специальности «история».

Всегда много читала, не думала, что начнёт писать сама. Но однажды дала слово сыну, что издаст книгу детских сказок, тех самых, что сочиняла по ночам. Так началась её история как писателя. В 45 лет.

С 2020 г. – член Интернационального Союза писателей и Союза писателей Республики Крым. В 2021 г. окончила курсы им. Чехова при Интернациональном Союзе писателей. Считает важным для себя овладевать литературным мастерством и дальше.

Печаталась в сборниках «Современник», «Российский колокол», «Ковчег-Крым», крымско-татарской газете «Къырым».

В «Современнике», посвящённом Булгакову, представляет первые работы для взрослых.

Приговор по Шекспиру

Те смельчаки, что в первый день процесса откопали и размуровали сундуки с рукописями и книгами либо восстановили файлы с запрятанных миниатюрных носителей, сей ночной порой спешно стирали, закапывали, замуровывали и даже сжигали.

Всё началось по вине профессора литературы и психологии Андрея Рассказова. Миллионы гадали (кто на кофейной гуще, кто на облаках), отчего профессора в жёлтый дом не умыкнули подобно всем его предшественникам. История не могла припомнить столь длительного процесса аутодафе. Одни поговаривали, что мэр решил развлечь публику, вторые утверждали, что это пиар винтажной прессы, третьи так и вовсе одичали – кричали на всех сайтах о торжестве книгомании, прославляли в соцсетях честное правосудие и даже объявили начало новой эпохи Вырождения. Одно было ясно и не подлежало сомнению: Андрея Рассказова судили шесть месяцев и сегодня ему наконец объявят приговор.

В зал суда допустили лишь самых именитых графоманов и кропателей. Кондиционер зашипел на рассвете, и важные лица потели в разноцветных шелках, сидя на жёстких неудобных стульях в надежде на скорый вердикт судьи.

– Встать, суд идёт!

«Лишь эта фраза не меняется столетиями», – подумал Андрей, разглядывая лицо судьи.

Он не боялся, что тот поймает его за этим занятием. Судью можно рассматривать, гипнотизировать, строить ему рожи, тот всё равно на профессора не взглянет. За шесть месяцев – ни разу. Поразительная шлифовка. Куда угодно – только не на подсудимого. На свидетелей, обвинителя, охранников, паутину, застрявшую в облупленных углах. Конечно. Потолки пять метров высотой, вот и вьют себе домишки паучишки. Раз в год уборщик притаскивает шаткую стремянку и, кряхтя, взбирается на неё, чтобы веником смахнуть святые жилища пауков.

Судья включил тонкий сенсор на панели стола и кивнул главному обвинителю.

Тот суховато кашлянул, покрутил пол каблуком лакированной синей туфли и триумфально выкрикнул:

– Вызывается свидетель Шёлковое Перо.

Судья поморщился от цокота металлических набоек. На свидетельский стул церемониально воссела тощая дама в розовом. «Барби 60».

– Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме голой правды.

– «Голой» – это лишнее, – поправил судья.

Зал хохотнул – развлечение. Свидетельница поправила шляпку и посмотрела на главного обвинителя. Он ободряюще кивнул ей. Дама успокоилась.

Главный обвинитель был краток. А как ему хотелось блеснуть в последний день. Чёртов кондиционер.

«Нет ли здесь чужого умысла?» – мелькнула мысль перед началом опроса.

– Скажите, что вы слышали, стоя под дверью аудитории, где профессор Рассказов читал лекции?

Дама в розовом приосанилась, её кривой палец с напяленным на него огромным перстнем с кровавым камнем ткнул в Андрея Рассказова:

– Свидетельствую, что лично слышала, как подсудимый заставлял несчастных студентов, этих неоперившихся птенчиков, изучать мерзкие, толстые, извращённые текстики Достоевского.

– Ах, – прошелестело по залу.

– Толстого, – продолжила дама.

– Ах, ах, какой ужас.

– Льва Толстого, – уточнила свидетельница.

– Не может быть. Ух, вы слышали, даже не Алексея, а Льва, вы подумайте, какое иезуитство, – лиловые, голубые и жёлтые шляпки запрыгали в возмущении.

– Кафку, – продолжала перечень тощая дама в розовом, подглядывая в бумажку, запрятанную в широком рукаве.

– Ох, мне плохо, Вафку, – простонала фиолетовая дама в первом ряду. – Откройте окно, мы задыхаемся.

Охранник щёлкнул заржавевшими шпингалетами, и вместе с жарким воздухом в зал ворвалась парочка упитанных шмелей. Дамы замахали бумазейными шляпками, и шмели с громким недовольством взмыли вверх, где угодили в плен к изголодавшимся паукам.

– Продолжайте, мадам, – главный обвинитель незаметно подмигнул престарелой Барби.

– И ещё, – тут дама запнулась.

– Говорите, вас не осудят за это имя, – длинный перст главного обвинителя взмыл в потолок.

– Хорошо, я скажу, но это последнее. Ик-Ик. Ещё обвиняемый заставлял студентов читать Джойса. – Имя Джойса дама почти прошептала.

Судье пришлось колотить молотком три минуты, прежде чем зал затих.

Свидетельница процокала к своему стулу и покрылась алыми пятнами, когда сосед-толстяк в зелёной пижаме шепнул ей в корявое ушко:

– Вы отважная женщина, мадам.

Второй свидетель, третий, четвёртый, пятый. Судья знал их всех: Клинописец, Остроручкин, Бейбумага, Чтивоножка, Скоропалый.

Бумагосжигатель был последним, и после его высокопарных сказаний о том, что студенты профессора Рассказова писали с помощью потока сознания, дамы трагически заломили руки, оплакивая поломанные жизни бедненьких несмышлёнышей. Охранники смущённо почёсывали затылки, пытаясь вспомнить, когда это судили всех этих Кафок, Джойсов и Толстых.

– Свидетели допрошены, достопочтимый судья. Можно огласить приговор, – шаркнул туфлей главный обвинитель.

– А как же последнее слово? И где адвокат подзащитного?

Главный обвинитель посинел, знаменитости сшиблись лбами, повернувшись одновременно к выходу. Судья залпом выпил стакан воды. Такого эти стены не слышали. Судья напрягся. Нет, при его жизни эти стены точно такого не слышали.

Незнакомый всем мужчина в чёрном прислонился к дубовой шероховатой двери, левая рука его при этом играла тонким гусиным пером.

– Настоящее перо, – дамы взвизгнули, одна из них потеряла сознание, мужчины завопили:

– Арестуйте его.

Охранники, подпиравшие стены, кинулись к незнакомцу, но неведомая сила пришпилила их обратно. Незнакомец двинулся по проходу, уселся рядом с подсудимым, предварительно шепнув ему:

– Я Уильям.

На что Андрей шепнул в ответ:

– Я вас узнал.

– Ну так что же насчёт адвоката и последнего слова для обвиняемого? – незнакомец закинул ноги в странных длинных сапогах на отполированный низенький стол и прищурился.

Судья не сводил глаз с отплясывающего пера: «Такие я видел только на старинных картинах в далёком детстве. Как же я устал. Наверное, этот профессор – тоже. Мы с ним так похожи. Похожи ожиданием. Один из нас хочет побыстрее объявить приговор, второй – услышать его. Главное сейчас – не смотреть. Если посмотришь на подсудимого, приговор будет справедливым, а это всё равно что совершить революцию. А революций в этой стране не было, сколько же их не было? Сто? Двести лет?»

В паутине забились и зажужжали шмели, и это напомнило судье о его обязанностях. Он махнул рукой:

– Последнее слово подсудимому.

В этот раз молотком пришлось стучать минут семь. Все позабыли о желании поскорее вырваться из душного зала.

Андрей поднялся и устремил тоскливый взгляд в окно: «Как же давно я ни с кем не разговаривал. А мои студенты? Их не пустили ни на одно заседание. Какая сила исходит от Уильяма Шекспира. Интересно, это он сам или его реинкарнация?»

– Ну же, смелее, профессор, – Уильям взмахнул пером.

Ток ударил в макушку Андрея, юркнул под рубашку, завибрировал и дошёл до сердца. Какая мощь. Никогда раньше Андрей не испытывал такой силы. Или было? Возможно, он просто забыл?

Андрей наклонился к незнакомцу и спросил:

– Как вы думаете, Уильям, шмелям удастся вырваться из тенёт?

– Шансы равны, профессор, всё зависит от веры.

Андрей поднялся, прижал правую руку к сердцу:

– Я, Андрей Рассказов, заявляю: я виновен.

Цветастый зал выдохнул, судья сжал руки и опустил голову, охранники ухмыльнулись и застыли в предвкушении прыжка, подобно паукам, что кружили вокруг бившихся в тенётах шмелей.

Голос Андрея зазвенел, отчего пауки медленно зашевелили мохнатыми лапами.

– Я виновен в том, что посмел явить истину. Виновен в том, что осмелился возродить ценности. А также в том, что раскрыл тайны великих мастеров, о чём никто из здесь присутствующих не желает знать. Или боится? Я признаю себя виновным полностью и окончательно и прошу не винить моих учеников в том, что им указан путь. Но я верю, что они не свернут с него. И буду верить в них даже тогда, когда они сами перестанут верить в собственные силы. А теперь, благочестивый судья, можете огласить приговор.

Судья давно разжал кулаки, высоко поднял голову и не отрываясь смотрел на подсудимого. Незнакомец в чёрном перестал играть пером и сбросил ноги со стола. Помощник судьи опомнился и прокричал:

– Встать для оглашения приговора.

Разноцветное море забурлило в предвкушении. Судья охватил их цепким взглядом, чувствуя, как радостно им, как жаждут они. Что же, он готов:

– Суд признаёт обвиняемого виновным по всем тридцати трём выдвинутым обвинениям.

Пауки, словно канатоходцы, двинулись по натянутой паутине.

Судья помедлил. Вот, уже слащаво корчатся. А эти двое. Как спокойны они. Кто же он, этот в чёрном? Такое странно знакомое лицо, и это перо в левой руке, и сила.

Морская волна прокатилась по уставшему обрюзгшему телу судьи, наполняя свежестью и радостью неведомого.

«Шекспир! Это же Уильям Шекспир», – вздрогнул судья, проводив взглядом парочку шмелей, что вылетела в распахнутое окно, и вынес приговор:

– Окончательно, обжалованию не подлежит. Подсудимый виновен и свободен.

Гул цветастых шляпок, колпаков и шёлковых одеяний утонул в грохоте. Тяжёлые двери рухнули, и в зал ворвались студенты с книгами в руках.

«Революция», – довольно потёр руки судья. Наконец-то можно будет откопать сундук под старым дубом.

Мои Одра и Дек

– А я тебя Луной в Козероге.

– А я тебя Овном в зените.

– Получай Сириуса в Магеллановом облаке.

Светлоголовая задержалась с ответным ходом, но я чувствовала, как она дрожит в предвкушении:

– Что ж, Полярная звезда на Млечном Пути тебе на дорожку в жаркий летний денёчек.

Темноголовый тихо ругнулся, упомянув Плутона и Уранию:

– Везучая ты, Одра.

– Дек, тебе ли жаловаться. Ты ещё тот везунчик.

Час назад я проснулась и без всякого испуга или любопытства наблюдала за парочкой, нахально пристроившейся на моём широком подоконнике. Их фигуры напоминали человеческие, но с какими-то идеально-змеиными изгибами. Интересно, а они спят когда-нибудь? Или вечно режутся в звёздные карты? Прикольно. Я бы не отказалась от такой колоды. Вселенная в миниатюре. Вот только куда улетучились мои новые шторы?

Светлоголовая перетасовала колоду, отчего по комнате рассыпались зеленоватые микровселенные. Красота. Подняв голову, я охнула: шторы спокойненько разлеглись на потолке.

Пока эти двое не начали новую партию, надо бы прояснить ситуацию:

– Не могли бы вы объяснить, что мои новые шторы делают на потолке?

Колода карт выпорхнула из светящихся ручек-щупалец, но тут же вернулась к владелице.

– Ш-ш, Дек, ты простофиля. И давно она проснулась?

– Я простофиля? Это ты прошляпила. Ночью мы оба в ответе за её астрал.

– Я отвлеклась. И, Юпитер тебя за ногу, это ты предложил сыграть на спор, кому завтра оберегать её в походе. Решил свалить погреться на Меркурий? А вот будешь греться в горах на солнышке в рюкзаке.

– Лунный свет, твою звёздную макушку. Одра. Заткнись. Оба повинны. Сейчас впрысну ей порцию из Венериного сундучка, и утром побежит записывать, какой чудесненький сон она видела.

– Дек, не переборщи. Как тогда, во время полёта над Саянами. Ты её умыкнул полетать, а в это время было ж запланировано. План хаоса забыл прочесть? У соседки гараж загорелся, шифер взрывается пампушками в небо, вся улица сбежалась, а наша красавица спит.

– Ну и что? Зато все потом восхищались: какой крепкий сон у Ленки. Кстати, Одра, а кто загнал нашу подопечную на Сатурн, где она полночи вращалась? Решила девочку удивить, да? Когда сосед-алкаш в полночь в общагу возвернулся. Колотил и громыхал рядом с её комнатой, между прочим. Со всех этажей, из самых дальних закоулков народ выкатился. Хорошо, её мамочка в милицию умчалась, а потом заявления подписывала, пока её дочка по колечкам порхала.

– Ну, Дек, ты хам межпланетный. Это ж когда было. Сорок лет прошло. Кое-кто, мне помнится, зимой в речку свалился, а ведь ребёнку три года было! Хорошо, я ту девчушку-подростка прислала, как сердце чувствовало, что ты недосмотришь. Ой!

Моя тапка пролетела сквозь светлую шевелюру и приземлилась во дворике.

– Прости, Одра, я честно метила между вами, но сплоховала, и, кстати, хватит вам ругаться. Вечно валите один на другого, сколько я вас помню. Да и вообще пора заткнуться. Забыли? Мне в шесть утра вставать. И не забудьте вернуть шторы на место. Развели тут звёздный бардак.

Одра и Дек взмыли вверх, отчего по всей комнате заметались звёздочки-малютки.

Я повернулась на другой бок, но тут же подпрыгнула и уставилась в огромное окно с распахнутыми настежь ставнями. Лунный свет искрился на тонком тюле.

– Одра, а портьеры?

Звёзды вспыхнули, и портьеры, пришпиленные невесомостью к потолку, вернулись на место.

– Полнолуние, – вздохнула я, – вечно из-за него им не спится.

Под назойливую мелодию телефона я тщетно пыталась нащупать вторую тапочку, затем, вытянув руки вперёд, прошлёпала босиком в ванную. Спустя час, повернув ключ в замке железной двери, я обнаружила пропажу рядом с цветочной клумбой. Задумчиво покачала головой, и в этот момент кто-то прошипел в рюкзаке:

– Одра, твою поднебесную империю, как ты могла забыть про тапку?

Солянка для Достоевского

26 января 2021, вторник

Я учусь в группе дистанционщиков. Наконец есть запись с лекцией Андрея. Ура! Ура! Хочется спать, но я цепляю огромные наушники и погружаюсь в магическое поле, где не столько понимаешь разумом, сколько чувствуешь той самой душой, о существовании которой спорят по сей день. Ага, задание: представить себя животным. Сил встать и записать нет, но я выхожу из положения – влезаю в шкуру льва, а затем гиены. Крадусь по ночной саванне в поисках добычи (странно, что утром я помню всё, о чём говорил мой антитотем). Я засыпаю на 43-й минуте, после того как ленивец Савва пробежал за лабрадором Катей пять километров, и не слышу, как сын аккуратно снимает наушники с моей головы и выключает компьютер.

27 января 2021, среда

Пытаюсь слушать лекцию, но из-за скопившейся работы, требующей концентрации, ничего не получается. Эх, там же ещё задание должно быть в конце, и как всё успеть? Денёк ещё тот выпадает, мчусь по нему как загнанная львицей антилопа, в полночь, поверженная, засыпаю.

Я на вершине горы, под моими ногами чёрная пропасть, дна которой не видно. Я шагаю. О чудо! Мои руки – это крылья, моё тело ничего не весит. Я бездумно парю, тьма подо мной расступается, склоны гор, укрытые исполинскими деревьями, устремляются к ярким звёздам.

28 января 2021, четверг

– Мама, вставай, уже семь тридцать.

– О святые небеса, такой чудесный сон не дали досмотреть, – бормочу я, в то время как ноги мои нащупывают тапочки возле кровати.

Бреду в ванную, тщательно и долго мою руки с мылом и отправляюсь на кухню готовить сыну завтрак. Через двадцать минут Андрей убегает, я кричу вслед:

– Мусор забыл, а, ладно, сама вынесу. И когда я допишу свою новеллу?

Возвращаюсь в спальню, забираюсь под одеяло, кручусь влево-вправо, но все мои попытки тщетны, я и не засыпаю, но и не просыпаюсь. Плетусь в ванную и умываюсь ледяной водой. Спустя час я готова к работе.

К двум часам дня всё сделано. Ну наконец. Счастливая, иду на кухню готовить обед, приготовление которого никак не отвлечёт от важной темы. Включаю ноутбук и напяливаю свои огромные наушники.

Достоевский – это тот писатель, которого я полюбила после сорока. Так много прочитано, но «Записки из подполья» – для меня открытие, анализ из уст Андрея важен, а всё ли я поняла верно, все ли изъяны отыскала в тёмных коридорах?

«И откуда столько грязной посуды? Ну почему у других есть посудомойка, а у меня нет? Чем я хуже накачанных ботоксом дурочек? Вот интересно, Гегель мыл посуду? Сто процентов – нет. Да он, пожалуй, и чай-то не умел заваривать. Точь-в-точь как этот из подполья. Жалкий-жалкий, а слуга даже у него имеется».

Я сную по кухне, режу, чищу, мою, жарю, нельзя ничего забыть. Ага, Ферчичкин, ох и умел же Достоевский фамилии подбирать своим персонажам, грибы, грибы-то чуть не забыла, картошки сколько? Ага, три штуки достаточно, лук сначала на сливочном масле поджарить, ох, как всё-таки хорошо, что я прослушала курс лекций по философии, но что-то их учение этого Канта и Гегеля мне по барабану. Ой, как так? Он Лизу-то, даже такое сделал, а я и не поняла, когда читала, вот мерзавец, ну мужики, своего не упустят, так, теперь перец, помидоры, ветчина, о, что же это такое, опять гора посуды. Кошки, брысь отсюда, Андрей такие высокие темы объясняет, а вы под ногами туда-сюда, у вас же миска полная, ну вот, у мужчины слеза даже, а я прослушала, почему. Перемотать надо. Удивительно. Мужчины и мы, женщины, плачем совершенно из-за разного, это открытие. Русская женщина ещё и не на такое способна, оказывается.

Задумываюсь, смотрю в окно, там кружат редкие снежинки, они тают, едва достигнув земли, прогноз синоптиков, на удивление, сбылся. Нам в Крыму снег после страшной летней и осенней засухи нужен позарез.

– Андрюша, смотри, снег идёт, – говорю я сыну, уткнувшемуся в компьютер, но отвечает мне другой Андрей:

– Какое значение имеет, что мокрый снег идёт?

Нож падает из моей руки, испуганные кошки прячутся под стол.

А снег за окном валит всё сильней, огромные белые хлопья наполняют сердце радостью, в наушниках успокаивающе звучит голос преподавателя, и я думаю: знал бы Достоевский, какую вкусную солянку я готовлю.

Александр Громогласов

Член Российского союза писателей (РСП). Авторские сборники: «Души моей страстной кусочки» (2013), «Пишите письма по утрам» (2017), «А в душе, как прежде, лето, далеко до декабря» (2019). Публикации в альманахах: «Стихи о любви» (2012), во французско-российском альманахе-аллигате «Жемчужины современной русской словесности» (2016), «Поэт года» (2012, 2016), «Российский колокол» (2016–2018, 2020), «Автограф V» (2018), «Писатели русского мира: XXI век» (2019), «Литературная Евразия» (2019), «Венец поэзии» (2019), «Не медь звенящая…» (2020), в российско-израильском альманахе «Ильф и Петров» (2020), в конкурсных альманахах литературных премий «Наследие» (2017), «Русь моя» им. С. Есенина (2017, 2019, 2020). Награждён юбилейной медалью «Сергей Есенин, 125 лет».