Текст книги "Альманах «СовременникЪ» №6(26) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова)"

Задолго до того, как устроиться в «Копейку», Гришка прошёл курсы волшебников на ином поприще – стал он Чёрным Маклером. Тогда ещё не было модного нынче слова «риелтор», но это не мешало Гришке успешно продавать «недвиж-ку».

Достиг он редкого мастерства в профессии, разбогател и зажил припеваючи. Денежки летели как ласточки: легко приходили и так же весело уходили. Считать их было лень. Не царское это дело.

Однажды после полугодовых переговоров и торгов Гриша Чёрный, как его прозвали маклеры, завершил Сделку Века. «Толкнул» он квартиру в доме бывшего Державного Правителя. Хоть и пришлось ему «прижаться» в цене, но прибыль приплыла как рыбий косяк на нерест. От обилия денежных знаков рябило в глазах. Загрузил Гришка деньги в мешок и поволок, сгибаясь под его тяжестью.

В ту пору жил он с женой. Она слыла той ещё Феей, но маклеров любила. Сложили Гришка с Феей капиталы да и купили себе «норку» в престижном столичном месте. Стали они жить-поживать да добра наживать.

Но Фея слишком часто читала «Сказку о Золотой Рыбке». По душе ей пришлась требовательная старушка с корытцем. Вошла она в её личину, а выйти не может. Опыта в колдовстве маловато оказалось. Всё ей чего-то не хватает, хочется больше и больше.

Разладилось у Гришки с Феей семейное житьё. Пошёл он с добрыми молодцами гулять-гужеваться, «пары выпускать». Долго ли, коротко ли, но «пары вышли», Гришка успокоился, решил с женой примириться. Воротился с подарочком заморским, диковинным. Открывает дверь… Батюшки-светы! По квартире в его любимом малиновом халате какой-то Кощей ходит. Сам тощой такой, усами тараканьими покручивает, дряблой кожицей потряхивает, черепушечкой посверкивает, с Феей целуется-милуется. Схватил Гришка Кощея и давай трясти-мутузить.

– Ты кого бьёшь-колотишь, проклятый?! – кричит Кощей. – Я при исполнении своих мужеских обязанностей! Не знашь, с кем тяжбу затевашь!

– А кто ты таков, паскуда?! И почто к чужой Фее припёрся?!

Гришка по-богатырски придавил Кощея, того и гляди удушит.

– Остановись, Гришенька! – взмолилась Фея. – Это участковый здешний, Соловей Соловьёвич!..

Настали для Гришки чёрные деньки. Засадил его Кощей Соловьёвич во сыру темницу с решётками. Две недели и день назначили за разбой и нанесение повреждений. Слуги Кощеевы над Гришей измываются, а Соловьёвич всё ходит, костяной ногой его подпинывает да приговаривает:

– Сгниёшь ты у меня в казематах! Не видать тебе света божьего!..

Отвечал ему Гришка:

– Не сломить злодею паршивому удала молодца! Я когда воевал – никого не пугался: ни Моджахеда Кровавого, ни ружья кавказского, ни Террориста Афганского. Огонь-воду прошёл!

– А я тебя в Трубы Медные вместе с потрохами закатаю! Попляшешь ещё!

Пинали-лягали Гришку Кощеевы душегубы, аж устали. Всё ему нипочём. Живуч как смерть, паразит! Решили душегубы пот утереть, дух перевести. Отошли от него на время. А Гришка как кинется к гаражу, где Бензокони милицейские стояли, да как прыгнет на одного! Только его и видели.

Гнались-гнались за Гришкой Кощей Соловьёвич с отродьем, а не смогли догнать, упустили из виду. Скорый Бензоконь у Гришки оказался. Гришка прямиком в контору свою маклерскую прискакал да Юрику-адвокату всё и выложил. Юрика того все злодеи боялись. В Гришкиной конторе его промежду собой Долгоруким величали. «Длинные руки» у Долгорукого имелись. Были у него в друзьях именитые люди, да и волхованием он не брезговал. Напустил он на Кощея Соловьёвича чародеев да волшебников и так «построил» вместе с поганцами евонными, что те и пикнуть до суда боялись.

На суде Юрик Долгорукий всю армию скверную разгромил, места живого не оставил. Никаких поддельных справок про побои не приняли от Злодея Соловьёвича. Никакие его свидетели подставные не затуманили правду-матушку. Освободил Главный Судья Гришу Чёрного, удачи пожелал, а Кощею Соловьёвичу строго-настрого наказал никогда боле на глаза не показываться.

Всё бы хорошо, но одна беда отвалила, так другая приклеилась. Как домой-то попасть? Ключа лишился Гриша, не может появиться, пока Феи дома нет. А та ему время, вишь, назначила: «от сих до сих» появляться – и баста! А там, где хошь, шландайся. Всё на книжку про «Жилищный Кодекс» ссылается, по правилам, дескать, добрые люди жить должны. А фатеру так и вовсе разменивать отказывается. Соловей Соловьёвич, мол, здесь с нею проживает. Закручинился Гришка, голову повесил.

А тут аккурат товарищ ему армейский попадает. Богатырь! Добрыня Никитич – ни дать ни взять! Вспомнили Добрыня с Гришкой, как с врагами Отечества рубались, сколько друзей на чужбинушке, во сырой земелюшке оставили. Поведал ему Гриша про свою нонешнюю жисть. Пожалел его Добрынюшка и говорит:

– Не тужи, Гриша, я тебе помогу. Все ребята наши армейские у меня в Безопасности ноне злодеев на чистую воду выводят. Да и сам я не последний человек в Державе – Генерал Безопасности!

Вызвал Добрыня Дружину свою в Гришкину фатеру. Вынесли хлопцы из неё дверь вместе с косяком. И тут, на свою беду, Злодей Соловьёвич прётся с отродьем поганым. Положили Богатыри Нечисть Кощейскую мордами вниз, тюкнули для профилактики по «черепушке» и посоветовали лежать тихо, пока Генерал Безопасности с ними гутарит. Чует Генерал: что-то сыростью пахнуло. Глядь, ан озеро уже заплескалось с рыбками. Так испугались злодеи Добрыню, что цельный пруд вмиг образовался. Во Волшебство-то где!

– Судить тебя будем, Кощей Соловьёвич, вместе со всей твоей нечистью за коррупцию! – пригрозил генерал. Ну и, конечно, в дальнейшем сдержал слово.

Гришка возвёл посреди фатеры гипсокартоновую перегородку, пригласил весёлых цыган и устроил День Победы над Врагом. Фее своей бывшей сказал, что цыганам, мол, тоже где-то ночевать надо. Пускай, дескать, на моей половине поживут. Та взмолилась:

– Не погуби, родной! Вернись – всё прощу! Не хочу с цыганами жить!

Возвращаться Гришка не захотел. Заплакала бывшая Фея горючими слезами:

– Коли жить с честной женщиной не хочешь, давай фатеру продавать!

Продал Гришка фатеру, купил себе поменьше, рядом с «Копейкой», сделал ремонт и с тех пор там и живёт. Это была его последняя маклерская сделка. Никто больше не слыхал про Чёрного Гришку, а Лёху-охранника, кого ни спроси, все знают.

Жильцы Гришку занимали постольку-поскольку, не до них было. Но сосед по площадке будоражил глаз и ухо, хоть и работал простым Композитором. Жидкая всклокоченная бородка, небольшой рост, смешливый серый взгляд, сам худой, ручки тоненькие… Но брякал на своём «ящике – пианине» безбожно громко. Временами казалось, что сосед лупасит по клавишам кулаком или локтем. Громовые раскаты ударов переходили в нервные пассажи. Ещё Композитор пел. Гришка побаивался таких минут. Ему казалось, что вот-вот выскочит какая-нибудь нечисть. Такое и взаправду бывало. Стоит лишь выйти за Грань, превысить эликсирную дозу…

Вместе с пением Композитора пробуждались тайные силы. Чувствовал Гришка: ненормальный сосед у него – Колдун, как и он сам. Потому – уважал и хотел подружиться.

Как-то раз, воскресным вечером, взял он гитарёшку свою, приоткрыл входную дверь и запел зазывальную песенку:

 
Шёл-шёл-шёл Колобок по дороге,
Промочил-размочил свои ноги.
Ты куда, мужичок, раскатился,
Закусил язычок, не побрился?
Зацепись за порог бородищей
Да стяни-ка с ног сапожищи.
Уж как я тебя, Колобок, обихожу,
Сапожком порумяню-приложу.
Всех-то ты на лопатки положил,
Объегорил, браток, обезножил.
Ты катись-покатись вдоль речки,
Покатись-прикатись до печки.
Тут уж я тебя, поросёнка, умаю
Да в блины с пирогами закатаю.
А и вкусен блин, только в глотке клин!
Катись-покатись-раскатись,
Раскатись-покатись, на лопату садись.
 

Приворотная песенка-закличка накрепко засела в Гришке ещё в детстве. Она передавалась из уст в уста в роду колдунов. Дед певал песенку, чтобы привлечь в дом именитых гостей.

Когда Гришка заслышал шаги – ничуть не удивился «положенному чуду». Куда б оно делось? Выйдя на площадку в приворотной одежде: шортах и майке, он прихватил заранее приготовленные ведро с водой и швабру. Потом зажёг свет на площадке и начал мыть пол. Композитор медленно приближался.

– Здорово, Скрябин! – гаркнул Гришка, напористо протянув клешню. – Наконец вижу живого классика близко!

Тип со шваброй был явно «под мухой». Композитор срочно пожал протянутую руку и скрылся за дверью, опасаясь долгой беседы.

Минут через пятнадцать раздался звонок. Композитор не открывал. Он привык к непрошеным гостям: позвонят-по-стучат да и перестанут. Припечатанный толстым Гришкиным пальцем звонок не умолкал. Композитор робко приоткрыл дверь, уткнувшись взглядом в хмельного соседа.

– 3-заходи!..

Широким взмахом сосед очертил параболу через площадку к своей двери и повёл учтивого Композитора за собой. С опущенной головой и сложенными сзади руками Композитор переступил через соседский порог.

Аккуратненькая фатерка смотрела на Композитора чистенькой комнаткой, модной евро-кухней. Подогрев полов приятно утешал. Камеры наблюдения надёжно следили за каждым уголком коридора. На кухонном столике стояла початая бутылочка прозрачного Эликсира.

– Тебя как звать, Чайковский?

– Петя, – ответил Композитор. – Может, даже Ильич…

– Ишь ты! Надо же… А меня – Лёха или Гришка.

– Два имени? Как у композиторов! Иоганн Себастьян…

Вместо ответа Лёша-Гриша вручил вежливому «Чайковскому» железную кружку, открыл ванную и показал зачерпывающим жестом на алюминиевый таз, в котором «доходило до кондиции» какое-то варево, похожее на перекисший виноград.

– Ну чё, Скрябин? За Композиторов!

Брезгливый Скрябин насторожился…

– Не боись – не отравишься! Композитор – святое дело!.. Охранник я из «Копейки»! Мои предки тоже оберегали людей. Прапрадед Григорий, Царство небесное, Царя с семьёй стерёг, во как! Был он ему и матушкой, и батюшкой, и судьбу предсказывал, и беду с печалью отводил…

– И что, уберёг? – спросил Композитор.

– Не уберёг… Сперва его не уберегли… Спровадили со свету интеллигенты-очкарики, и царь без защиты остался с семейством… Щас я охраняю вас всех! – со значением подытожил Гришка. – Без меня в дому никто шагу не ступит… Может, сыграешь чего? Я тоже фортепьянствовал когда-то в кружке! А нынче вот гитарку практикую, когда на отдыхе. Места нет для ящика-то…

– Не играю я на гитаре, – покраснел Скрябин. – Могу предложить Шуберта «Неоконченную» послушать с хорошим оркестром.

Пока слушали симфонию, Гришка рассказал, как после службы армейской изготовлял печати. Хороший барыш карман не тянет! Однако перегнул палку: слишком часто поддельные кружочки ставил… Генеральной прокуратуры! Обиделся Прокурор, но, к счастью, только условно срок дал. Прежние заслуги в защите Отечества выручили.

– Не пойму я вас, мудаков! – Грязный Гришкин ноготь раздавил «Неоконченную», нажав «стоп» на проигрывателе. – Не это народу щас надо!

– А что же ему надо? Народу? – расстроился Скрябин.

– Устаёт народ нынче! Уж больно жисть тяжела! Беречь его надо!

– Беречь? – удивился Скрябин. – От Жизни? Это же самая главная сказка на свете!

– Вот ещё! Кто щас в сказки-то верит? Я чё, дебил? Или Штраус какой-нить? – возмутился Гришка. – Я Реальный Волшебник! Не веришь?

– Почему не верю? Я ведь тоже Волшебник! – разгорячился подвыпивший Скрябин. – Только пространства и звука. Наша жизнь – сплошная фантасмагория. Она непредсказуема. Здравым рассудком её бывает трудно принять. Но приходится. Всё, что сейчас происходит в мире, не приснилось нам. А как, по-твоему, зовут самого Великого Сказочника на свете?

– Опять жисть, что ли? – усмехнулся Гришка.

– Правильно догадался. Конечно, Жизнь. А ещё есть Смерть – тоже Большой Сказочник, который в своё время расскажет нам суровую сказку и подытожит нашу судьбу…

– Фуфло всё это! – сплюнул Гришка. – Что ты могёшь о смерти-то знать, Чайковский?.. Послушай лучче.

Вскинув гитару наперевес, Гришка начал выстреливать песни, завывая хриплым голосом. Короткие мотивы автоматными очередями безжалостно лупили в Чайковского:

 
Я композитор из народа,
Иду нехоженой тропой!
Не жду я милости природы,
Возьму «своё» любой ценой!
 
 
Я выживаю как умею.
Не стойте, суки, на пути!
Сниму не скоро портупею,
Врагу от пули не уйти!
 

– Эту из Афгана привёз. Дружбан у меня там был, земля ему пухом. Всё стихи сочинял, а я – музыку. Вот ещё… куплеты в гишпанском штиле, как мой дед выражался. «Похмелье» называются:

 
Меня посетило похмелье:
Взглянуло нерадостным глазом,
Болотным дохнуло зельем
И стало хрипеть серенаду.
 
 
Угрюмы испанские ритмы,
Когда в дыму перегарном
Находишь лишь пятый угол
И тупо пляшешь фанданго.
 
 
Сплясать бы мне лучше качучу
И сбросить похмелья заразу,
Но эта гнусная тётка
Покинет беднягу не сразу
 
 
Придётся лететь за снегом,
Валяться в сугробах летом
И не искать ответов
В стаканах гранёных вопросов.
 
 
Колбаску порежем тонко,
Закусим и прослезимся.
На то оно и похмелье,
Чтоб снова опохмелиться.
 

Стихи Чайковскому показались забавными, но от музыки и самогона его мутило. Из углов квартиры выглянули чьи-то глумливые рожи. Чайковский потряс головой – рожи исчезли. Но тут он побелел от ужаса. Над ним во весь рост возвышался Гришка в кафтане стражника с распутинской бородой и с секирой в ручищах. Гришка криво ухмыльнулся, занёс секиру и…

…Композитор пришёл в чувство. Родные стены успокаивали. Утренние лучи упали на нотный лист. Нотные знаки зашевелились. Вдруг они превратились в ласточек, подхватили Композитора и стали кружить с ним по комнате. Ворвались ликующие, радостные звуки. Новая Музыка величественно входила в мир.

– Как я ждал этой минуты! – воскликнул Композитор. – Улететь… улететь отсюда прочь! Туда, где нет Гришкиного дома! Где нет ничего, кроме Музыки. Унесите меня за Океан, к сияющему Берегу, к Чайковскому, к Скрябину…

Резкий звонок прервал полёт. Поникший Композитор поплёлся к дверям.

– Здорово, Чайковский! Выходной у меня – принимай друга! Слабоват ты вчера оказался, паря… А я опохмелку принёс, стаканы тащи!

Павел Елисеев

Родился в 1965 году в городе Новополоцке (Белоруссия).

В 1982 году окончил среднюю школу. Получил специальное техническое образование в области нефтепереработки, работал оператором технологических установок на нефтеперерабатывающем заводе города Новополоцка.

Женат, имеет двоих детей и внучку.

С 1991 года занялся творческой (композиторской) деятельностью. Издавался под псевдонимом Paul Lisse. Работал в жанрах инструментальной, электронной, джазовой и поп-музыки.

Изданные CD: Motivation – 1999 г., Lift up to floor 110 -2003 г., Le cafe du soir – Band – 2005 r., Le cafe du soir – Piano – 2006 r.

К поэтическому творчеству обратился в 2005 году, когда находился в Париже, где и были написаны одни из первых стихов.

Имел свой небольшой бизнес в Европе и России.

С 2019 года начал заниматься поэзией основательно.

На данный момент написано более восьмисот стихов и поэма.

В ближайшее время планируется издание сборника стихов и его электронная версия.

Рожь

 
Разлилася по полю поспевшая,
Золотая рожь – прям у реки.
Ветром глажена, ливнем умытая
Раскидала свои колоски.
Наклонилася, словно приветствует,
Нежным шелестом сладко поёт,
Сказкой доброю, музою светлою,
И по сердцу, и в душу – плетёт!
 
 
«Цвета спелой ржи» – так называется
С солнца ряженный ею наряд.
Будто девица всем улыбается,
Кто на поле бросает ей взгляд.
Полюбуешься – и станет радостно,
Забывается сразу печаль.
Оттого так люблю тебя, милая,
Когда вижу под золотом даль!
 
 
Мыслью смелою видится, верится,
Песней вольною хочется петь!
Всей строкой, с глубины слова, делится,
Когда рядом с тобою я, здесь!
И руками простор обнимается,
И кричать хочется: «Я живой!»
До чего же ты, рожь златоперая,
Хороша и красива собой!
 
 
Напои меня радостью Божьею,
Душу золотом чистым раскрась.
Успокой мои нервы шалёные,
Чтобы грудью вдохнуть Благодать!
Чтобы сердце забилось младенчески
И поверилось в завтрашний день!
Чтобы Музой небесной по вечности
Пролетела строки моей тень!
 

Как по травушке да по зелёной…

 
Как по травушке да по зелёной,
По росе с утра босой ногой,
Потеряюсь в пелене тумана,
Воздохнув чарующей тоской.
Заблужусь, на руку видя, в поле,
Растерявшись, прокричу: «Ау…»
Облачившись детскою мечтою,
Вновь поверю, что ещё смогу!
 
 
Уловлю в тиши молочной дали
Лай собачий где-то вдалеке
И пойду, почти на ощупь глядя,
Камень злобы не неся в руке
Заблужусь наивно и блаженно,
Перепутав запад и восток,
И, скитаясь в поиске дороги,
Отыщу свой аленький цветок.
 
 
Обласкаю его очень нежно,
Рвать не буду, пусть себе растёт,
Может, он, своей дивной красою,
В мир безумства счастья принесёт!
Попрошу его, а вдруг он сможет,
Пару лет десятков сбросить вспять!
Ну а нет, пойду своей дорогой,
По туману спелому блуждать!
 
 
Пусть на время, на совсем немного,
Позабудусь в пелене благой,
Растяну мгновение подольше,
Принимая сердцем мир земной
Отыщу забытое в тумане,
Окунусь в наивности былой,
Вспомнив, как светла была дорога,
Когда жилось с чистою душой.
 

Обещай, что меня не полюбишь…

 
Обещай, что меня не полюбишь!
Обещай, что не будешь страдать!
Этот строенный мир не разрушишь,
Не заставишь меня тебе лгать!
Мы чужие – так было и будет,
Мы все разные – просто пойми!
По дороге, где мы с тобой рядом,
Разбросать может наши пути.
 
 
Не желаю в твоём сердце боли,
Не хочу видеть слёзы в тиши,
Мы на время друг с другом, не боле,
Коротаем безликие дни!
Поздно что-то менять в этой жизни,
Перемен не увидеть, поверь,
Через призму развёрнутой мысли
Не откроется нам к счастью дверь.
 
 
Жизнь смочь поменять не позволит,
Прошлое не отпустят года.
Дети, внуки – у каждого доля,
За спиной, по дороге – своя!
Для эмоций желанных нет места,
Не ищи пламя жгучей любви!
Права нам не дано менять жизнь
И сжигать за собою мосты!
 

Весна, шагнувшая апрелем…

 
Весна, шагнувшая апрелем
В дыханье чистоты небес,
Волнисто стелет облаками,
Полня эфиром спящий лес.
Деревьев кроны в полудрёме,
То ли проснулись, то ли спят,
Дрожа под ветерком холёным,
Ветвями голыми шуршат.
 
 
Запели птицы утром ранним,
Надеждой душу теребя,
Вот-вот придёт тепло, желанным
Лаская, в светлой музе дня.
Наполнив липким ароматом,
Пахучим мёдом разливным,
Сплетутся почки в ожерелья,
Бросая взгляду кружевным.
 
 
Ещё чуть-чуть, ещё немного,
Дивясь, проснётся мошкара.
Расправив зеленью в просторах,
Шагнёт широко к нам весна!
Прогреется лучами солнца,
От края в край, на гладь земли,
Даря в дыхании чудесном
Период жизненный – в любви!
 

Я люблю тебя

 
Тихо, душу пробуждая,
В бесконечной суете
Ты шепнула, восторгая
Мою мысль, в тишине.
Сладким словом через сердце
Пронеслось сном наяву,
Подарив надежду снова:
«Милый, я тебя люблю!»
 
 
И все смуты бурь душевных,
Веющих в порывах злых,
Перестали неустанно
Рвать на поприщах земных.
Приклонившись на колено,
Вдох глубоким теребя,
Пронеслось моим ответом:
«Милая, люблю тебя!»
 
 
В этих трёх словах волшебных,
Снизошедших из небес,
Озарилась светом чистым
Божья образность чудес.
Лучезарным засияла
Под осмысленный мотив
Муза, песней окрылённой
Над безликим воспарив.
 
 
Любовь – это совершенство
Смысла жизни во плоти!
В трёх словах зияет вечность,
И свет виден впереди!
И душа летит над миром,
И горит твоя свеча,
Когда слышишь ты, взаимно,
Слово: «Я люблю тебя!»
 

Подснежник

 
Прояснело в небе синем,
Поступью идёт весна,
И природа так лоснится,
Как невеста – хороша!
Где-то там, под ярким солнцем
На опушке и в лесу,
Выскочил подснежник милый,
Показать свою красу!
 
 
Ты, подснежник, начинаешь
Первым по лесу гулять,
После стужи и морозов,
Всё и всех там пробуждать.
И твоим цветущим белым,
Цветом праздника весны,
Заливает ярко солнце
Лучом в пламенной любви!
 
 
Друг лесной мой, молчаливый,
С пеньем первых птиц весны,
Подскажи мне, по секрету,
Как мне счастье обрести?
Чтоб оно было белёсым,
Как твои все лепестки,
И весну всегда встречало
Радуя в грядущем дни!
 

Тенью в тело вцепилась безликость…

 
Тенью в тело вцепилась безликость
Над остаточным в жизни моей.
Расстелила не Божия милость
Над погостом истлевших страстей.
Предзакатным поёт горизонту,
Настроение пало под ноль,
И здоровье, слетевшее к чёрту,
По суставам рассыпало соль.
 
 
Крепкий сон потерялся, забылся,
И бессонница, словно жена.
Лень навеяла мысли туманом,
Обласкав безысходностью дня.
Обречённость в пути безызвестном,
Бросив в ноги терновый венец,
Тянет мысли в своём бесконечном,
И готов с дуба тёсанный крест.
 

Не смей смеяться…

 
Не смей смеяться над наивным,
Тем, что ты в жизни потерял,
Искренним, честным и нелживым,
Над тем, что хитрым он не стал.
Над его верой окрылённой,
Что этот мир не так жесток,
Во взгляде – правдой отражённой,
Наивность – это не порок.
 
 
Не смейся над умалишённым,
Его невинною душой.
Над разумом его, сражённым
Недугом, льющим сатаной.
Ты знать не можешь, что случилось,
И через что пришлось пройти,
И почему так получилось
На его жизненном пути.
 
 
Не смей смеяться над влюблённым,
Над его чувством во плоти,
Над тем, что сердце принимает
Любовь от Бога, не от тьмы.
Не можешь знать ты совершенство,
И тела красота – не всё,
Что надо в жизни человеку,
Душа – это любви зерно!