Текст книги "Дневник Алексайо"

Сколько раз Дора повторяла эти слова дочери и себе? Дора, едва сдерживая печаль, видела восторг в глазах Алексайо. Больше всего её дочь восхищалась героиней рассказов – Крылатой. Уже несколько дней Дора наблюдала как Алексайо гложил вопрос, который она не решалась задать ей. Но видя её решительное, довольно милое, выражение лица, Дора пыталась сдержать улыбку.

– Что становится с теми, кто лишается своего воплощения?

Воплощение – реализация силы хранителя, а также смысл их жизни… Дора могла понять, почему Алексайо задала этот вопрос.

– Они умирают, – Дора не скрывала всей правды от дочери, особенно, когда это касалось хранителей.

– Почему ты грустишь? Разве это не означает, что они смогут вновь встретиться друг с другом?

Алексайо не понимала и от этого становилось тяжелее. Её дочь, такая невинная, Дора не хотела лишать её внутреннего света, но мир не был добр. Она медленно попыталась объяснить, подбирая нужные слова:

– Это… Не так работает, милая. Когда Хранители умирают, то они своей смертью продолжают поддерживать баланс.

Однако, эта смерть временно продлевала баланс, зачастую, той силы, что уходила на поддержание баланса, едва хватало на то, чтобы равновесие было сбалансированно. Он становился нестабильным и по себе Дора знала, что ноша, давящая на плечи, слишком тяжела, чтобы сдерживать её почти в одиночку. Последней хранительнице придет туго. Алексайо покачала головой, взирая на неё серьезными глазами, она терпеливо попыталась разъяснить свою мысль:

– Так не к этому ли стремятся Хранители? Сохранение баланса. Умирая, они не покидают своих братьев и сестер, помогая поддерживать баланс даже после смерти. Например, песок. Они как песочный замок, разрушаются. Но сколько таких замков? Каждый замок разрушается рано или поздно. И этот песок соединяется, становится единственным с другим. Значит, песок никогда не погибнет, если не и был единым целым с самого начала до того, как его разлучили и придали ему смысл.

Дора потеряла дар речи, с приоткрытым ртом она смотрела на дочь, поражаясь её видению мира. Она влажно засмеялась, с грустной улыбкой, признав:

– … Ты умна не по годам, милая. Я боюсь, что это пойдет тебе во вред.

Алексайо уверенно кивнула и с широкой улыбкой воскликнула:

– Не бойся, я стану песком и мы встретимся вновь!

Улыбка на лице Доры застыла, подобно тому, как она покинула Крылатую, сердце её трепетало от ужаса. Алексайо успокоилась и пожелав дочери спокойной ночи, Дора прикрыла дверь. Сдавленно, она прошептала так, чтобы никто не смог услышать:

– Этого я и боюсь… Что ты не сможешь стать песком…

⊹──⊱✠⊰──⊹

Прошла неделя. Элен не добилась прогресса узнать из сторонних источников о том, кто помнил о Алексайо. Но она узнала, что отец лично сам убирал комнату Алекс, запрещая служанке заходить в эту комнату. Служанка Винн предположила, что это раньше была комната её матери. Элен в отчаянии. Она как могла откладывала желание посмотреть дневник, но Филон вновь легко заболевает, сейчас осень, скоро зима… Элен закрыла глаза и делала глубокие вдохи и выдохи.

Элен достаточно позволила себе ранее избегать как можно дольше дневника сестры. Она не думала, что он сохранился, но вот он. Филон молодец, что сохранил его, подумалось ей. Элен судорожно вздохнула, её пальцы оглаживали переплет книги. Элен боялась, того, что могла прочесть. Она признавалась себе, что избегала возможность прочитать самые сокровенные тайны сестры. Слишком личное, слишком пугающее и сокровенное. Алексайо всегда в её памяти несокрушима. Алексайо идеал, к которому в детстве стремилась Элен и друзья Алекс, чей образ помогает Элен и по сей день. Алекс заменила ей умершую матушку. Элен страшилась, её сердце стучало так громко, что она могла слышать биение. На глаза навернулись слезы. Элен беззвучно плакала, изредка шмыгая носом и прижимала к груди дневник, как если бы обняла свою сестру.

Где её сестра? Что с ней стало? Жива ли она? Как давно её нет?

С каждым возникающим вопросом Элен хотела громко разрыдаться, либо кому-то причинить боль. Желательно тем, кто причастен ко всей этой ситуации. Безликая ненависть цеплялась за образ безликих причастных. Элен боязно попыталась открыть дневник дрожащими руками. Дневник едва поддался и ей встретились почти пустые строки.

«Дорогой дневник… Или записная книжка… Как лучше начинать писать? Ох, это так сложно. Меня зовут Алексайо и мне 5 лет! Мама подарила мне эту пустую книгу, чтобы я могла сюда писать свои мысли и эмоции. Мама говорит, что если я не могу что-то сказать ей или папе, то пусть книга станет моим верным товарищем.»

Больше ничего. Элен перелистывала пустые страницы, но ничего не нашла. Словно больше записей никогда и не было. Но это не могло быть правдой! Вместо слов ей в глаза бросаются пейзажи. Слезы капали на страницы, оставляя влажный след. Элен ошеломленно замерла. Она судорожно листала все страницы, но вместо слов, предположительных ответов, лишь пустые страницы, либо различные виды искусства. Натюрморты, пейзажи, портреты семьи, но никогда Алексайо. Элен молчала, проглатывая желчь. Она растерянно убирала дневник в сторону. Элен не понимала. То, что она и Филон приняла за дневник, личный дневник, оказался лишь сборником рисунков? Элен схватилась руками за голову, пальцы тянули волосы в разные сторону, ногти царапали кожу головы. Её взгляд метался, а дыхание затруднялось Слезы жгли глаза и вызывали нарастающую головную боль. Элен кусал губы до крови.

Это не могло быть правдой. Она помнила, что сестра часто записывала различные наблюдения. Алексайо говорила, она говорила, что рецепт и способ приготовления лекарства записала в дневник! Все важные и ключевые моменты Алексайо всегда записывала! Элен не могла дышать. Она отчаянно пыталась вздохнуть, но грудь сдавило спазмом, ощущение, что огромный камень придавил её грудь, что она тонула, захлебываясь водой, без возможности получить желанный воздух. Элен хрипела, она вспоминала наставления как сестры, отца, матери, так и Марселин. Дышать. Ей нужно дышать. Она заставляла себя вдохнуть необходимый воздух через боль, её зрение размылось сильнее и в глазах начало темнеть. Она упала спиной на кровать и смотрела в потолок, почти не мигая.

Как расшифровать дневник? Алекс любила загадки, но их нет. Они не зашифрованы в её рисунках. Филон… Элен хотелось где-то тихо утопиться. Она разрывалась между отсутствующей сестрой, которую никто не помнил и между желанием придумать самой способ вылечить Филона. Но она не разбирается в медицине. Её познания по теме исцеления максимально минимальны и те попытки, придумать самой способ… Элен тогда знала, что у неё не получится. Она лишь пыталась скрасить время. Как Элен могла так подвести всю семью?

Элен вскочила с кровати, но тут же схватилась за одеяло, чуть не рухнув на пол от закружившейся головы. Ей нужен полноценный сон, который не будет полон кошмаров. Тревога стучала под кожей, поедая её изнутри. Отец мог помочь. Но она тут же оборвала себя. Если бы отец мог помочь, то он бы давно помог. Элен вздохнула и вышла из комнаты, прижимая к груди дневник. Она бродила по небольшому коридору, подобно безвольному призраку, что не знал своей цели. Её взгляд блуждал по различным картинам. Она остановилась перед одной из них. Яркое синие, насыщенное ночное небо, на котором нет ни одной звёзды, совершенно пустое и живописная ярко оранжевая листва природы, почти похожая на всепоглощающие языки пламени. Элен долго взглянула на произведение искусства. Что-то цепляющее, но сильно отталкивающее. Элен не помнила эту картину. Но она узнала технику писания картин, принадлежащую сестре. Элен растерянно хмурится, уставший разум пытается осознать и обработать увиденное.

Дверь едва слышно скрипела и закрылась, раздались тихие шаги. Элен обернулась. Отец вышел из комнаты Филона. Его взгляды уставший, лицо изнеможено. Элен открыла рот, чтобы сказать хоть что-то, но не знала, как подобрать слов. Отец смотрел как-то печально и тоскливо, его глаза задержались на дневнике в её руке и Элен прижала его к себе крепче.

– Красивая картина, – вежливо сказала Элен, отец подошёл к ней.

Он бросил взгляд на пейзаж и усталость сгладила нежность, печаль настолько ощутимая, что Элен стало не по себе.

– Очень, – только и произнес он.

Элен нервно покусывала губу и спросила, постукивая пальцами по дневнику:

– Как здоровье Филона?

Он кивнул ей и Элен пошла за ним. Они спустились на первый этаж, прошли прямиком в кухню, где отец наливает себе и ей чай. Он молчал. Элен пыталась вести себя сдержанно, но контроль быстро ускользнул из неё. Она чувствовала себя подростком, молодой девой, покинувшей отчий дом. Элен взглянула на горячий чай, положила дневник на колени и взяла чашку в руки. Отец вздохнул тяжело, он потер переносицу и хрипло ответил:

– Сейчас осень, начало осенних болезней, – он смотрел на неё и Элен не может посмотреть в ответ, пряча глаза в водах чая. – У Филона лихорадка, но ему становится лучше. Я молюсь, чтобы он смог пережить и эту зиму.

Горло сдавило спазмом, слабый кислый привкус во рту портил вкус чая. Элен еле как заставила себя поднять глаза, чтобы тут же стыдливо посмотреть сквозь отца. Было стыдно смотреть в лицо, словно не она виноват в том, что он всё еще болен. Где была Алексайо, когда так нужна?

– Прогуляйся, Элен, – сказал он, посмотрев в окно, сквозь серые занавески виднелась пасмурная погода. – Погода за окном прохладная, но в самый раз, чтобы поразмышлять. Может, прогулка по местам детских игрищ поможет найти то, что ты ищешь.

Элен кивнула, не уверенная в том, что отец знал про что говорил, но отчасти он прав. Ей стоило освежить свои мысли, разложить всё, и много-много размышлений, что делать теперь.

Ветер был умеренно прохладным, солнце спряталось за облаками. Погода навевала желание сидеть дома, желательно в тепле, вместе с семьей и рассказывать разные истории. Элен посмотрела на дневник и пошла к дереву на окраине их улицы. Прогулка была неторопливой. С каждым приближением, Элен с удивлением для себя, видела, что у дерева кто-то уже стоял, всматриваясь в даль. По модной, но не броской, одежде Элен признала господина Гликаса. Листва под её ногами шумела, ветки ломались, но он не оборачивался. Она встала рядом с ним, всматриваясь в сильное дерево, с раскинувшимися длинными ветвями.

– Когда мне грустно я прихожу сюда и наблюдая за деревом, его листьями, тяжелые мысли медленно покидают мой разум, – господин Гликас улыбнулся и повернулся к ней. – Добрый день, госпожа Лорс. Надеюсь, ваши тревожные мысли вскоре развеются. Как мы говорили?..

Он на мгновенье задумался, вспоминая что-то, известное лишь ему. Крошечная улыбка украсила его лицо, когда он сказал то, что окунуло Элен в ледяную воду, она замерла. Господин Гликас же не замечал её замешательства.

– Пусть ствол дерева станет крепким щитом, а листья станут объятьями, даря утешение…

Медленно Элен продолжила вслед:

– А ветви станут мечом, защищая нас от бед.

– Вы всё еще помните? Отрадно знать.

Элен открыла дневник, быстро, но аккуратно, перелистывала страницы, чтобы найти нужное. На одной из страниц расположился здешний пейзаж. Господин Гликас взглянул на него и удивленно сказал:

– Спустя столько лет дерево стало настолько большим. Я и позабыл, что дерево когда-то было настолько молодым.

Он попрощался и ушел, давая ей необходимое пространство и одиночество. Элен села на пожелтевшую траву, оперившись спиной о дерево и внимательно вглядывалась в пейзажи. У Алексайо были подписанные картины, были и не подписанные, оставшиеся без названия, простые зарисовки и не законченные работы. Элен нужно лишь вспомнить, что всё объединяло. Она сосредоточенно вглядывалась в штрихи, в рисунки, некоторые начинающие рисунки, первые пробы. На последнем листе, сквозь множественные рисунки неуверенных, в некоторых местах нервных и кривых, неправильных линий, образующие цветы она разглядела нужный. Ядовитая лилия, с ядовито-алыми лепестками, обманчиво красивая и смертельно убийственная. Она поджала губы и посмотрела вверх, на ветви, всё еще усыпанные золотистыми и оранжевыми листьями. От ветра лист оторвался и упал на её лицо с мягким едва ощутимым касанием. Элен улыбнулась, она могла представить, что это Алекс желала её обнять, но не могла сделать это лично.

Элен погрузилась в размышления. Алексайо слишком сильно любила свою семью, слишком сильно её оберегала.

– Если я не смогу стать щитом для своей семьи, то я стану мечом, что сразит врагов, – шептала Элен знакомые слова и издала тяжелый вздох, обратно посмотрев на дневник. – Так ты говорила… Слишком сильно любишь семью, готовая на всё ради неё.

Глаза Элен расширились, словно внезапное озарение снизошло на неё, приливной волной. Элен взялась за край страницы. Но порезалась. Кровь выступила на кончике пальца, маленькая капелька и Элен захлопнула дневник. Она не владела магией, но печати позволили им открыть дневник. Могла ли матушка наложить защиту? Элен надавила на палец, капелька крови стала чуть больше. Элен провела пальцем по печатям, которые потеряли видимость. Руки дрожали, взволнованное сердце стучало, как если бы она оступилась на ступеньке, едва упав. Надежда, такая хрупкая, но ощутимая. Что может быть важнее семьи для Алекс? Элен открыла дневник.

На пустых листах медленно проявлялись слова, будто сестра только начинала его писать.

«Мама сказала записывала сюда свои мысли и то, что посчитаю нужным. Я не знаю, что писать. Сестренка такая милая! Особенно я люблю щипать её за пухлые щечки. Она начинала злиться и возмущаться. Не знала, что такие маленькие дети так много возмущаются. Я была такой же?»

Элен с интересом вчитывалась в детский почерк, для ребенка Алексайо довольно разборчиво писала. Элен смущенно усмехнулась, читая про себя в детстве. Приятно осознавать, что Алексайо её любила даже такой маленькой. Сердце её трепетало от нежности и грусти. Она желала обнять сестру, сказать о том, как она скучала по ней, увидеть, как она повзрослела, рассказать о Скрытых землях, обо всех своих страхах и радостях. Элен хотела увидеть гордость в её глазах, услышать слова одобрения, увидеть ласковую улыбку. Она хочет вновь её услышать, её голос. Элен так многое просила?

Элен подняла взгляд с дневника, закрывая его. Она сделала свое лицо вежливо-спокойным, наблюдая как к ней подходила госпожа. Она отличалась от людей Тэфа, одежда под стать её статусу, который явно был высоким, и судя, по вышитым символам на рукавах, то принадлежала она правительственной организации. Элен встала и сделала реверанс. Леди не носила платье, находясь в удобной одежде для путешествия. Её плащ выглядел не примечательным, но от того как она ходила, как смотрела, Элен понимала, что перед ней сильная госпожа, знающая себе цену. Подобных людей Элен видела в Скрытых землях и все они занимали высшие должности при правительнице. Её оранжевые глаза напоминали два пылающих огня с непотухающим пламенем. Она поприветствовала её в ответ:

– Сегодняшняя погода разительно отличается от обычной погоде в Тэфе, – произнесла она. – Прошу прощения за грубость, меня зовут Аглая, для меня честь познакомиться с молодой госпожой Лорс.

Элен отметила как Аглая вскользь бросила взгляд на дневник, в основном не заинтересованный. Глаза Аглаи пылали знанием, которых, как уверена Лорс, Элен стремилась получить.

– Я вижу вы имеете представление о моей личности, – отметила Элен. – Как на счет прогулки?

Часть 5. Медленно нити сплетаются.

Под проливным дождем, перед лицом неминуемой гибели, Дора вспоминала свою жизнь. Полная печали, но мертвенного спокойствия, Дора взирала в лицо неминуемой гибели и решила, что добровольно не отдаться судьбе. Её сущность разрушала дисбаланс, невиданная мощь и тяжесть, которая сопровождала в человеческом мире, становилась всё сильней. Дора уклонилась от взмаха меча, затем от второго и третьего. Она использовала ослабшее воплощение силы.

Как и все хранители, Дора родилась из силы Божества и Крылатой. Её облик состоял в юной деве, а силой Доры стало удвоение. Она удвоила своё существование, чтобы усилить эффект хранительницы. И для извращённого баланса отрицательной частью стало сокращение продолжительности жизни. Дора помнила, что влекло вмешательство в историю. Примером стала Крылатая, глава и первая хранительница, которой вырвали её прямое воплощение – крылья. Крылатая вмешалась в битву бога и демона во время Священной войны, а затем преклонила свои колени перед статуей Божества. Её крылья, прекрасные, белоснежные крылья начали осыпаться пеплом. Сильное тело покрылось трещинами и разрушилось. В мучительные минуты Крылатая осыпалась пеплом, пока от неё не осталась белая ткань одеяний, броня и шлем. Дора как наяву ощущала свой ужас при виде смерти Крылатой. Однако, подобно знаменитому фениксу, она возродилась из пепла. Ибо в этом пепле, среди раскиданных тканей плакала Крылатая, заточенная в теле младенца. Крылатая росла и со временем её воспоминания возвращались. Но крыльев не было. От них остались лишь уродливые шрамы, украшавшие мощную спину. Дора, когда-то не понимала, почему Крылатая решилась нарушить прямой закон, почему не стыдилась своих шрамов. Почему глава хранителей способствовала существованию Ванессы. По сути, первым ребенком Доры была Ванесса, ибо все хранители во главе Крылатой создали Ванессу, отдавая частицу своей силы, своего воплощения. Ванесса влюбилась в демона, что способствовал кончине всех хранителей. Крылатая отправила Дору в людской мир, а сама отправилась сражаться с Первым Повелителем, прямым слугой или кем бы то не было для Божества.

Неясные чувства, которые не понимала раньше Дора, называлось завистью и обидой. Они преследуют её и сейчас, на моменте смерти. Почему Божество так жестоко к своим созданиям? Дора захлёбывалась кровью, наблюдала мутным взглядом за расхитителями гробниц. В угасающем разуме она сожалела о судьбе своих детей и о человеке, которого она полюбила. Теперь, Ванессе, Четвертой Повелительнице и последней хранительнице баланса предстояло нести ношу самой. Когда умрет последняя из Хранителей… Грядет конец. Дора лишь надеялась, что Алексайо, которая, к сожалению, унаследовала её силу, а значит судьбу Хранителей, проживет дольше, чем ей суждено.

– «Совсем скоро я присоединюсь к своим братьям и сестрам, Алекс», – подумала Дора, сплевывая кровь.

Пошатываясь она из последних сил нанесла удар ладонью по челюсти вверх, а затем в живот одному из её убийц. Мечи разрезали плоть, так легко, плавно и ровно, как нож разрезал масло. Человеческая жизнь в глазах алчных убийц не стоила ни гроша, где всё решали богатство и власть.

– «Умирая, Хранители воссоединяются, чтобы встретиться и вместе продолжать сохранять порядок, став силой Крылатой», – Дора криво улыбается, вспомнив слова Алекс, её глаза медленно теряют свет. – «Так… Ты говорила…»

Дора упала. Кровь растекалась по грязи, дождь размывал всё, превращаясь в ливень. Сила, сокрытая в ней, постепенно рассеивалась. С ней тлело и удвоение самой силы хранительницы. Дисбаланс разрушал само её существо, душа разлагалась. Хранителям запрещено вмешиваться в историю, табу наложенное Божеством. Если и был маленький шанс, собрать разбитую душу по осколкам, а сильным и ярким душам получить перерождение, то хранители обречены на уничтожение после смерти, а если уничтожить саму суть хранителей, как крылья у Крылатой, то они обречены умереть мучительной, но скорой смертью до полного уничтожения. Возможность попасть в реку времён, чтоб стать песком, навсегда терялась для таковых. Расхитители гробниц обыскивали вещи, одеяния Доры, чтобы найти длинную, толстую иглу. Её творение, способное избавить от божественной силы в теле, полностью её рассеяв. Этакое исцеление, за которое они могли получить баснословные деньги.

⊹──⊱✠⊰──⊹

– Правительственные пешки сюда пожаловали? – мужчина приподнял бровь, информатор стремительно побледнел под взглядом равнодушных глаз, заливаясь потом он подтвердил свои слова:

– Да, женщина, с оранжевыми глазами и русыми волосами, она явно не желала, чтобы кто-то узнал об этой встрече, но её рукава выдали в ней принадлежность к правительству.

Невзрачная комната, едва освещённая светом сквозь отрытые окна. Цветы в горшках должны были создать имитацию уюта, но кабинет оставался мрачным, а растения на фоне блеклых серых стен, темной мебели, становились бельмом на глазу. В углу находилась огромная ширма, разделяющая комнату с креслами и низким столиком. Господин сидел на стуле, облокотившись рукой о стол и молчаливой тенью смотрел долгим взглядом. Его глаза казались почти черными, рубашка подчеркивала мускулистую фигуру.

Информатор опустил голову, в ужасе бегая глазами по полу. Господин пылал едва сдержанной злобой и раздраженностью, скрытой в каждом его движении.

– Ступай, узнайте мне причину, с кем контактировала, где остановилась, что делала и о чем говорила, – он махнул рукой.

– Так точно, глава! – информатор быстро убежал, но тихо закрыл дверь, побоявшись потревожить господина.

Из ширмы раздался смешок и с лукавой улыбкой вышел Гликас с чашкой ароматного чая. Глава информационной гильдии усмехнулся и откинулся на стул, посмотрев в потолок.

– Не боишься, что они все сбегут от тебя такими темпами? – поинтересовался Пандор Гликас и отпил чай.

Глава махнул рукой, лениво сказав:

– В прошлый раз они напортачили, потому боятся моего гнева.

Пандор Гликас отметил:

–Не припоминаю, чтобы в детстве у тебя были вспышки гнева, Теодор.

Теодор многозначно посмотрел на него и присоединился в распитии чая, сев за одно из свободных кресел.

– Как попытка освежить мысли? Стало ли лучше? – Теодор лениво смотрел на узор чашки и приподнял брови, рассматривая чайный сервиз. – Не боишься гнева Маргарет?

Пандор сделал удивленное лицо, с широко раскрытыми глазами прикрыл нижнюю часть лица и невинно спросил:

– О чем ты говоришь, Теодор? – его лицо стало спокойным, он лениво провел пальцем по краю чашки. – Я встретил госпожу Лорс. Карты Гликерии, интуиция Маргарет, чуйка Луки сошлись. Кто бы мог подумать? Все говорят, что Элен ключ к желанной правде. Стоит ли нам поторопить события? То, что… Грызуны вторглись в Тэф несет в себе начало крупномасштабного события.

– Мне больше интересует, что здесь забыла главная правительственная лекарша.

Пандор быстро выпил чай и также стремительно покинул его, сверкнув улыбкой. Теодор подозрительно смотрел как он ушел. После него дверь быстро открылась и Теодор услышал голос Маргарет. На его губах появилась нервная улыбка, пока он рассматривал мотив облаков на чашке. Пандор промолчал, что сам имел знание, когда стоило уйти, чтобы не попасться.

⊹──⊱✠⊰──⊹

После недолго прогулки и слов Аглаи, Элен потерянная вернулась домой. Она крепко держала в руке дневник, отказываясь его отпускать. Необходимое заземление и утешение принес дневник и Элен не могла позволить себе его потерять. Аглая, лекарша из столицы, работающая на государя. Сказала, что знала о Алексайо и что с ней стало. Элен не могла… Она не собиралась верить её словам.

– Элен, гости уже заждались, – сказал отец, прежде чем вернуться в лабораторию.

Элен направилась в обеденный зал и с удивлением осматривала собравшихся. Они все сидели за столом, попивали чай и выглядели вежливо. Как только они увидели её, спокойная атмосфера стала на холоднее, будто ветер прошёлся по залу. Теплые цвета начали казаться тусклыми и невзрачными. Они выглядели серьезными. Речь взял на себя господин Гликас, который решил начать прямо, без приветствий и предусловий, явно не желая плести словесные кружева. Элен села за стол и их расположение выглядело так, что мысль о двух противоборствующих сторонах казалась не такой странной.

– Элен, с момента твоего возвращения, до того, как ты вернулась, я чувствовал, что что-то неправильно. Уже три года каждый из нас чувствовал, что потерял что-то дорогое ему. Но мы никак не могли найти причины. Три года назад мы погрузить в траур, но не знали почему и по кому, – господин Гликас грустно улыбнулся и взглянул на картины, увешанные по залу. – Но ты… Ты явно знаешь по кому. Почему желание защищать Филона так сильно, почему мы боимся его потерять, почему мы относимся к нему как к младшему… И почему воспоминания и мысли о том, что с нами в детстве веселилась именно ты, слишком неправильная.

Гликерия со слезами на глазах сказала, едва сдерживая свои слезы:

– Пожалуйста, скажи, почему эта боль такая невыносимая? – она не смогла сдержать слезы, безумные глаза устремились в Элен, поражая её. – В… В первый год это стало настолько невыносимо, что я… Я…

Гликерия сжала запястье, так крепко, что косточки побледнели. Она судорожно вздохнула, вытирая слезы платком. Госпожа Макрис молчала. Она подняла на неё свои затравленные глаза, тихим надломившимся голосом произнеся:

– Все помнят тот факт, что меня смог утешить после смерти папы Лука. Но это не так.

Господин Макрис кивнул в знак согласия, задумчиво глядя в потолок, он медленно заговорил:

– Я присоединился к рыцарям на временной основе, чтобы отстоять как наш город так нашу столицу. Но меня не покидает чувство, что кто-то отговаривал меня, кто-то говорил мне, что я не должен был предлагать свою кандидатуру. Что мне стоило подумать о семье, о нас, защитить нашу компанию. Это не был Пандор.

Элен молчала. Она не знала, что сказать на это, понимая, о ком они говорили, впитывая их боль и горе как своё. Не было слов, которые она бы могла подобрать и Элен не собиралась дарить утешение, когда они даже не помнили из-за кого их пытались утешить. Но почему именно траур? Почему это началось в определенный год?

– Её зовут Алексайо, – ровным тоном сказала Элен, заправляя прядь волос. – Она моя сестра и я пытаюсь выяснить причину, по которой её позабыли. Но прежде чем мы начнем, нужно позвать Филона. Он заслуживает знать о своей сестре.

Служанка Винн принесла закуски и выпечку, а также позвала Филона, который растеряно смотрел на всех собравшихся, вытирая руки от чего-то ярко-розового. Он был в лаборатории с отцом, но присоединился к ним, выглядя ничего не понимающим. Так оно и было. Элен окинула всех собравшихся уверенным взглядом и открыла дневник, под медленное озарение в глазах Филона, который узнал вещицу в руках сестры. Преисполненная желанием узнать правду, она решилась прочитать дневник до конца.

– Я собираюсь прочитать вам дневник Алексайо, потому отнеситесь с уважением к тому, что там написано. Как ни как личные эмоции, переживания на то личные, поскольку о них редко рассказывают.

Часть 6. По строкам истории.

– Гликерия ты мне веришь? – спросила Алексайо.

Конец 817 года. Напуганная, Гликерия едва сдерживала слезы, но отчаянно кивала, веря своей рыцарю. Алексайо уверенно улыбнулась, она сильной, но нежной хваткой взяла Гликерию на руки под удивленный вздох другой. Если бы не то, что её спасали от похитителей, Гликерия бы сгорела в смущении, но страх за жизнь мешал ситуации. Гликерия вглядывалась в серьезное, непоколебимое лицо Алексайо до которого желала прикоснуться, но не смела. Гликерия опустила взор, думая лишь о том, что хотела, как можно дольше остаться в её объятиях, которые всегда дарили покой и безопасность. Стража кричала, они ценились в Алексайо, которая не сбавляла скорости. Она вылетела из открытого окна и Гликерия восхищённо открыла глаза. Сердце её трепетало от полета, она завороженно смотрела вниз, как высота быстро сменялась. Шум ветра звучал как песнь свободы, а бездонное небо такое обширное, земля под ними настолько необъятна. Гликерия боялась разбиться. Алексайо, словно читая мысли, глубоким голосом, что вызвал неукротимую маленькую дрожь по телу, произнесла:

– Я никогда не отпущу тебя, Гликерия. Ты не упадешь, – Алексайо улыбнулась, они полетели.

Алексайо стояла на тускло сияющем мече и парила на нем. Они стремительно снижались. Гликерия судорожно вздохнула, ощущая едва заметный аромат клубники и кедра.

⊹──⊱✠⊰──⊹

«Мое зрение становится всё хуже. Сегодня я перестала видеть во время игры с сестрёнкой. Элен сильно напугалась и расплакалась, но мама её успокоила уже. С помощью мамы, я смогла вновь видеть, но теперь мое зрение не постоянно. Мама слишком сложно объяснила, но я поняла. Я могу видеть только если направляю магию в глаза, но если слишком сильно, то глаза будут болеть, если слишком мало, то не получится видеть. Но чр чрезум чрезмерное упату употро употребление магии вредит моим глазам и может навредить их. Так что я буду учится жить как со зрением, так и без. Звучит интересно.»

Все молчали.

– Я никогда об этом не знала, – рассеянно сказала Элен, поджимая губы.

Филон постучал по подбородку и поднял палец вверх:

– Если ты читаешь дневник нашей старшей сестры, то значит, папа точно об этом знал. Может, они не хотели нас этим тревожить?

Гликерия обеспокоенно спросила:

– А господин Лорс помнит Алексайо?

Элен пожала плечами, легко признавая, что она не думала об этом спросить. Элен продолжила чтиво, слегка посмеиваясь.

«Я ударилась о стенку и теперь у меня красный лоб. Элен нашла это забавным.

–

Я нашла себе друзей! Это случилось очень внезапно! Я и Теодор о бог ты мой я не упоминала Теодора!…»

– Так значит первым другом был Теодор? – удивленно произнес Лука.

Теодор поднял вверх булочку, которую ел с самым самодовольным видом, который только мог сделать. Гликерия едва сдерживала смех, от их поведения. Маргарет издала смешок, находя поведение друзей забавным. Пандор же отметил, что они так и не повзрослели. Кашлянув, Элен продолжила как ни в чем не бывало.

«…Он мой друг, мне было а.. Мама говорит мне было 4, когда мы с ним познакомились. Мама пошла на скучную взрослую встречу с кузнецом и там я познакомилась с ним. Мы стали корешами, как корни деревьев, уаххазхахаха. Какие-то ребята посчитали забавным окружить мальчика, поэтому их окружили я и Теодор! Это была эпическая битва! У нас даже появились боевые ранения! И мне выбили зуб! Но он и так собирался выпасть, не страшно. Но такого моя детская э… гордость стерпеть не смогла. Потому как славная малая я отомстила и выбила зубы им! Думаю, Пандор прав. Я такая крутая.»

– О нет, я стал той самой дамой в беде! – Пандор в смущении застонал в ладони.

Он даже не помнил этот момент. Теодор же стрелял на него взглядом и Пандор надеялся, что его уши не покраснели, от того, как сильно они горели.

«..Пандор познакомил нас с Лукой. А Лука познакомил нас с Маргарет, а Маргарет познакомила нас с Гликерией… Очень запутано и сложно. И это произошло за два дня! Мой детский крутой мозг не выдержит! Элен кажется обиделась на меня. Может ли ребёнок так часто кидать в меня злобные взгляды? »