Текст книги "Укрощение повесы"

Она ощутила давление его языка и раскрыла губы. Он принес с собой вкус вина, и мяты, и еще чего-то темного и глубинного, чего она так сильно хотела. Словно пытаясь его удержать, Анна обняла Роба за шею и почувствовала грубоватый шелк его волнистых волос.

Их языки встретились, и Роб глухо застонал. От этого горлового звука ее желание многократно усилилось, она просто обезумела. Он был поразительно живым, самым живым из всех, кого она когда-либо знала, и ей отчаянно захотелось испить его жизненной силы. На какое-то мгновение он дал и ей почувствовать себя живой – освободившейся от своего спокойного, застывшего существования, но ее испугали собственные чувства. Она буквально утонула в нем.

Анна напряженно застыла, и Роб, казалось, уловил ее внезапный страх. Он оторвался от ее губ, и в этот момент облака сдуло ветром. Серебро лунного света осветило его лицо, отбросив угловатые тени. На секунду он оказался перед ней как на ладони, и она увидела в его глазах ужас, словно он только что осознал, что делает. Кого целует.

На нее обрушился ледяной холод, страсть превратилась в холодный пепел.

Что она наделала? Как он мог сказать, что знает ее, когда она даже сама себя не понимает?

Она оттолкнула Роба и поднялась с его коленей, чувствуя, как по телу скользят его руки. Без его объятий Анна сразу же задрожала, понимая, что должна бежать от него.

Если бы только она могла убежать и от себя. Она помчалась к дому и не остановилась, даже услышав, как он зовет ее. Ворвалась в дом, пронеслась мимо столовой, где до сих пор шла пирушка, и взбежала по узкой лестнице к себе в спальню. Захлопнула и заперла на засов дверь, словно это могло помочь.

Спотыкаясь, прошла мимо своей кровати под балдахином, которую уже расстелила горничная, и подошла к окну. Его открыли, чтобы впустить в комнату свежий ночной воздух, и Анна видела внизу сад, полный теней и секретов.

Роба там уже не было. Каменная скамья пустовала. Может, он тоже сбежал от того, что вдруг вырвалось между ними на свободу?

Правда, она не представляла себе Роба Олдена, который от чего-то сбегает. Он, как никто другой, всегда шел навстречу опасности.

Анна закрыла окно и медленно опустилась на пол, юбки легли вокруг неровным кольцом. Она прижала к глазам ладони, стараясь изгнать из памяти эту ночь. Скоро уже рассветет, наступит новый день с обычными обязанностями. Скоро она сможет затеряться в суматохе жизни, и все случившееся покажется ей сном. Глупым сном и мечтой.

Так все и должно случиться.

Глава 5

«И это прекрасный удел, этот рай – ничто в сравнении с вашим… с вашей…»

Роб уставился на чернильные буквы, его накрыла тяжелая волна гнева. Не то, все не то – этим утром нужные слова просто не шли на ум, находясь взаперти, пленниками за непроницаемой стеной. Сегодня не будет нежных слов о любви. Не от него.

Гнев сжигал все на своем пути. Гнев и некое чувство, которое он раньше никогда не испытывал и презирал, – чувство вины. Совесть, которой, как он считал, он не имеет, не может себе позволить, сейчас колола не хуже наточенного кинжала.

– Раны Христовы! – выругался он и бросил перо.

Чернила забрызгали разложенные на столе бумаги, запятнали только что начертанные слова. Последнее, о чем он может сегодня думать, – это работа.

Все его мысли занимала Анна Баррет – и это стало причиной безумного гнева.

Роб откинулся на спинку стула и размял руку; испачканные чернилами пальцы затекли от стараний записать слова нежности и любви, которой никогда не существовало. Он вспомнил, как эта рука прошлой ночью касалась Анны и как он, не удержавшись, отдался во власть сладостного искушения ее мягких волос и благоухающей кожи.

Вспомнилось, как он пробовал ее на вкус, когда их губы слились воедино, словно сладкий созревший фрукт для изголодавшейся плоти. В тот миг все вокруг словно исчезло, будто на свете остались только они двое. И он растворился в ней. Самообладание, от которого зависела его жизнь, исчезло в одно мгновение, и он испытал отчаянную потребность в Анне.

Хотел ее, нуждался в ее нежности, и, будь они в тот момент в спальне, он бы задрал ее юбки и взял в порыве отчаянного желания.

Благодарение звездам, они стояли в нескольких футах от дома, где было полно людей. Что, должно быть, и привело Анну в чувство, и она его оттолкнула.

Чистый шок, отразившийся у нее на лице, пробудил Роба от чувственного сна. При воспоминании об этом гнев усилился, правда, Роб не понимал, на кого сердится, на себя или на Анну. Вот если бы сейчас подвернулась хорошая драка! Сражение стерло бы, уничтожило бурлящий поток эмоций, и он смог бы забыться. На какое-то время.

Роб оттолкнулся от стола так резко, что стул загромыхал на неотесанном полу. Он отпихнул стул с дороги, подошел к окну и толчком распахнул раму, впуская первые утренние лучи.

Он снимал комнату на верхнем этаже таверны под названием «Три колокольчика», с нее открывался вид на глухие улочки соутворкских предместий. Его жилище возвышалось даже над свесами почти соприкасающихся крыш близлежащих домов, что давало больше воздуха и света, чем в сырых комнатах этажом ниже, а это хорошо, учитывая долгие часы, проводимые им в уединении за сочинительством. Зловоние грязных улиц немного отдалялось, и он мог работать. Это было пусть маленькое и неотесанное, но его убежище.

Вот только сегодня ему было здесь не укрыться. Убежище превратилось в тюрьму, заточившую его наедине с нежданными чувствами и желаниями. Он желал Анну Баррет – и только ее.

Роб уперся руками в побитый оконный притвор и глянул вниз, в переулок. Но перед глазами у него стояли не фланирующие барышни и не пьяницы, плетущиеся домой после ночной пирушки. Анна заняла все его воображение. Ее полные розовые губы, влажные от его поцелуев, и глаза-изумруды, ошарашенные и широко раскрытые. И тело, такое нежное и прильнувшее.

Анна Баррет – самая колючая, самая отстраненная из всех известных ему женщин – таяла в его объятиях. Ввергла его в душевный раздрай, с которым, как он считал, давно справился. Кто бы мог подумать, что такое возможно? У того, кто вершит человеческие судьбы, явно есть чувство юмора.

Это явилось для Роба сюрпризом, а ведь он думал, уже ничто в этой жизни не сможет его удивить. И что одиночество очень соблазнительно.

Но он не может поддаться искушению – ни самой Анны, ни чего-либо с ней связанного. Узнай она правду о его занятиях в «Белой цапле», она бы лично кастрировала его ржавой саблей и выбросила лишнее в Темзу.

Роб повернулся спиной к яркому солнцу, что поднималось над остроконечными крышами, и стянул через голову мятую, всю в чернилах рубашку. День быстро вступал в свои права, и ему нужно было работать.

О, если бы только его работа была хоть вполовину приятна, как вчерашняя прогулка по саду. Он, не задумываясь, встретился бы с любой опасностью, если бы впереди его ждала такая награда.

Но именно легкомыслие, импульсивность и желание получить удовольствие любой ценой привели его к нынешнему положению. Это всегда было слабостью семьи Олден.

Поливая лицо и грудь холодной водой из таза, он думал о своей семье. Обычно он не позволял себе к этому возвращаться. Бессмысленно и глупо вспоминать о том, что было до лондонской жизни, до Соутворка. То время ушло, и он сам сделал выбор. Прошлого не вернуть. Узнай родители, чем он сейчас занимается, они бы от него отреклись. Короткое заключение в тюрьму после очередного поединка открыло во всей красе, во что превратилась его жизнь и как далека она от той, прошлой. Он, несомненно, стал бы для родителей разочарованием.

Но его сестра – милая Мэри, которая ушла от него уже давно, – все еще была с ним. Порой он почти чувствовал за плечом ее печальную душу. Это память о ней толкала его вперед, поддерживала и не давала погибнуть среди всех опасностей и легкомысленных выходок. Он должен сделать это ради нее. Должен добиться задуманной цели и только после этого успокоиться.

Это стремление и вело его вперед. Он не позволит Анне Баррет ему помешать, не важно, насколько хороша она в поцелуях и как сильно он ее хочет.

Роб с силой растер лицо грубым полотенцем, словно хотел стереть вчерашнюю ночь и чувства, которые она всколыхнула в его давно похолодевшей душе. Стереть все. К сожалению, это невозможно, но так он, по крайней мере, будет выглядеть более респектабельно. Как человек, занимающийся важными делами.

Он натянул чистую рубашку и потянулся за своим лучшим дублетом красного бархата с золотыми пуговицами. Он надевал его прошлой ночью, и теперь дублет валялся на смятой постели, до сих пор источая аромат роз и самой Анны, их вчерашней близости.

– Ах, чтоб тебя, – пробормотал он и отбросил дублет в сторону. Другой лучший дублет – из темно-пурпурного бархата и черной кожи – был строже предыдущего. Так даже лучше, учитывая, куда он направляется.

Роб быстро оделся, пригладил волосы и потянулся за коротким черным плащом и пачкой бумаг.

Он должен появиться на Ситтинг-Лейн еще до вечера.

* * *

– Анна, дорогая, ты не заболела?

– Что? Что ты сказал? – переспросила Анна, продолжая смотреть в окно, где было по-утреннему светло, вдали по улице медленно передвигались пешеходы – все казалось таким обычным. Те же самые деревья и разросшиеся кустарники, которые она видела каждый день. Как в таком знакомом месте ее могли полностью захватить мечты и фантазии? Даже под покровом ночи.

Она до утра не могла заснуть, пытаясь решить столь изощренную задачу.

– Я только сказал, что ты сегодня утром какая-то рассеянная, – пояснил отец. – Ты сейчас прольешь пиво.

Анна глянула вниз – она разливала некрепкое пиво по глиняным кубкам – и с ужасом поняла, что действительно начинает лить через край. Она быстро поставила кувшин на стол и потянулась за полотенцем, чтобы стереть капли.

– Какой стыд, – пробормотала она. – Прости, папа. Сегодня я действительно чувствую себя немного усталой.

– Садись и съешь хоть немного хлеба, – сказал Том, пододвигая ей блюдо с хлебом и сыром. – Не стоило вчера приглашать столько народу на ужин. Мы уж слишком припозднились.

«Да, не стоило», – мысленно согласилась Анна и равнодушно взяла кусок хлеба. Может, тогда бы она провела спокойный вечер наедине с книгой, а не бродила по темному саду с Робертом Олденом, как последняя идиотка.

Она почувствовала, как загорелись щеки при воспоминании об их поцелуе, о том, как она упала к нему на колени и вцепилась в него, словно тонула, а он был ее единственным спасителем. Но во всем этом была какая-то неизбежность, словно они – персонажи какой-то пьесы с предопределенными судьбами. Между ними уже давно росла какая-то неясная связь, потребность друг в друге. Связь, которой она не понимала и не хотела.

Она сделала большой глоток пива. Может, это и к лучшему. Все уже произошло и осталось в прошлом, теперь они могут обо всем забыть.

А что, если еще не совсем в прошлом? Что, если это снова случится и она опять поведет себя как распутница?

Анна чуть не засмеялась при этой мысли. Распутница или нет, она знала, что за Робом гоняются толпы женщин – и винчестерские гусыни, и изысканные придворные дамы. Она постоянно видела их в «Белой цапле», кроме того, его воздыхательницы с сияющими глазами и низкими декольте всегда кружили вокруг сцены. Ему уж точно не до такой невзрачной вдовы, коей является она.

Ей надо просто его забыть – мысленно превратить вчерашнее сумасбродство в безумный сон и двигаться дальше. Ничего сложного.

Вот только это не так просто, даже при свете дня.

– Дальше у нас будут тихие, спокойные вечера, – пообещал отец. – Больше никаких поздних ужинов. Я могу пойти в таверну и там почитать актерам новые пьесы.

– Приглашай их к нам, когда тебе хочется, в любое время, – сказала Анна и снова наполнила себе кубок, на этот раз внимательно проследив, чтобы не пролить ни капли. – Я не против.

– Я не хочу добавлять тебе лишних забот, моя дорогая. Ты и так столько на себя взвалила. Может, нам съездить за город отдохнуть?

– Отдохнуть за городом? – изумилась Анна. Ее отец был закоренелым лондонцем, родился и вырос здесь. Грязные воды Темзы у него в крови. Ему бы никогда не пришло в голову поехать за город отдыхать.

– Именно так. Мне кажется, тебе нужен отдых, кроме того, скоро придет жара. И потом вдруг снова нагрянет чума?

– Не нагрянет.

Но вот сама загородная поездка, свежий воздух и долгие спокойные прогулки – почему бы и нет? Побыть вдали от театра и Роба Олдена. Такая перспектива показалась ей очень заманчивой. Но…

– Но у меня слишком много работы, чтобы уехать.

Томас пожал плечами:

– Как скажешь. Просто подумай об этом, моя дорогая. Нам обоим смена обстановки пошла бы на пользу, особенно сейчас.

Анна засмеялась:

– Да ты же в деревне умрешь со скуки! Откуда это внезапное желание покинуть Лондон? – Внезапно ее охватили неприятные подозрения. – У тебя какие-то неприятности?

– Что?! Конечно нет! – взревел тот, но его грубые морщинистые щеки стали пунцовыми, и он не встречался с ней взглядом. – Как тебе только такое пришло в голову? Когда это у меня бывали неприятности?

«Постоянно», – подумала Анна. В Соутворке неприятности поджидали на каждом углу, особенно таких, как ее отец, – людей, которые занимаются делами на не самых чистых улицах. Но раньше он никогда не порывался отсюда сбежать. Казалось, он получает удовольствие от подобной жизни. Точно так же, как Роберт.

– Я подумаю над этим, – сказала Анна. – В жаркую погоду у нас меньше зрителей. Но сейчас я должна заняться делами.

Отец кивнул, кажется несколько успокоившись. Правда, на лице у него до сих пор играл виноватый румянец.

– Чем ты сегодня занимаешься, дорогая?

– Сегодня крайний срок платить за аренду, а несколько арендаторов до сих пор нам ничего не дали. Я собираюсь лично нанести им визит. Тебе придется присмотреть за репетицией в театре, иначе артисты все утро будут болтаться без дела.

Отец снова кивнул, но она боялась, что он скорее будет прохлаждаться вместе с ними. Она поднялась со стула и поцеловала его в лысеющую макушку. Старый повеса… как же она его любит, несмотря ни на что! Он был для нее единственным родным человеком, а она – для него. Она обязана о нем позаботиться.

– Я вернусь после обеда, – пообещала она. – Ни о чем не волнуйся.

Он ласково похлопал ее по руке:

– Я и не волнуюсь, дочка. Пока ты здесь, мне не о чем волноваться.

Анна покинула столовую и поднялась к себе, чтобы захватить шляпку и шаль. Прикалывая к аккуратной прическе серую шляпку с высокой тульей, она поймала в маленьком зеркале свое отражение. Обычно она бросала в зеркало лишь беглый взгляд, но сегодня засмотрелась подольше, изучая свое бледное лицо.

Ее отец всегда говорил, что она очень хорошенькая и похожа на свою мать, но сама Анна так не считала. Она видела разряженных придворных леди с золотыми локонами и розовыми щечками, белоснежной грудью и усыпанным драгоценностями корсажем. Как ими восхищались мужчины! Она понимала, что она совсем не такая. У нее темные и прямые волосы, правда густые и длинные. Глаза излишне раскосые, слишком острый подбородок. Худая и бледная и, как указал Роб, всегда носит простые серые платья. Губы довольно красивые, но слишком часто сжимаются в тонкую ниточку от беспокойства.

Она не из тех красавиц, на ком задержит взгляд такой прекрасный дьявол, как Роберт.

– Наверняка прошлой ночью он сильно перебрал эля, – произнесла она вслух и покрепче засадила шпильку. И она сама, наверное, тоже – или опьянела от лунного света и слов Роба в редкий момент истины, когда он поделился с ней своим прошлым.

Но то было прошлой ночью. Сегодня новый день, и ее ждет работа.

Анна набросила на плечи шаль и потянулась за своей рыночной корзинкой. Спустившись вниз, она обнаружила, что отец все еще сидит за столом со своим пивом. Он выглядел непривычно грустным и погруженным в себя. Без сомнения, у него что-то случилось. Но у нее не было времени разгадывать эту загадку. Мужские секреты подождут. Сегодня ей предстоит заниматься фунтами и пенсами, в которых она разбиралась.

«Эти мужчины! – возмутилась она про себя. – Мне их никогда не понять».

* * *

Анна уже почти подошла к своему первому месту назначения – публичному дому матушки Нэн, как вдруг заметила в толпе Роба. Он выделялся своим высоким ростом, а перья на шляпе трудно было не заметить. Ее сердце вдруг забилось быстрее.

У нее не было времени подготовиться к встрече с ним после прошлой ночи, она испытывала неуверенность и смущение. Она терпеть не могла этих чувств. Как он посмел нарушить ее душевный покой?

И как смеет ее даже не замечать?

Анна прижалась к побеленной стене, чтобы Роб ее не увидел, и стала смотреть, как он быстро идет по дороге, даже не глядя по сторонам. Снующие вокруг люди, переругивающиеся компании, человеческие сплетения – все перед ним расступались, как перед коронованной особой. Его не толкали, не хватали за руку, не подсовывали товары, никто не осмеливался его ограбить. Просто невероятное зрелище.

А сам Роб, казалось, всего этого не замечал, потерявшись в своих мыслях. Брови нахмурены, на лице застыло мрачное выражение. Ни малейшего намека на привычную беззаботную веселость, только какая-то важная цель, толкавшая его вперед.

Куда же это, интересно, он направляется? Анна невольно заинтересовалась. В ее мире любопытство не приветствовалось. В их окрестностях лучше было интересоваться только своими делами, да и то это не всегда спасало. А Роб, казалось, обладал свойством приносить с собой неприятности.

– О, что я творю? – прошептала Анна, тем не менее следуя за ним, словно ноги ей больше не повиновались, стараясь не упускать из виду перья на шляпе. Только надо быть очень осторожной, чтобы он ее заметил.

Она никогда не видела Роба таким серьезным и целеустремленным, таким погруженным в себя. У него большие долги или он замысливает преступление? А может, он собирается продать свою новую пьесу другому театру, прямо перед носом у отца?

Миновав толпы людей и запруженные магазины, они свернули на улицу, что пролегала вдоль речного берега. К счастью, она не была пустынна, что позволяло Анне прятаться и оставаться незамеченной. Лодочники зазывали на переправу пассажиров, им вторили торговцы рыбой, предлагая свежий улов.

Роберт быстро продвигался вперед, и Анне пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать. Они миновали какие-то склады, сгрудившиеся дома торговцев. Показался Лондонский мост с головами казненных, которые слепо взирали со своего насеста на человеческую толкотню. Роб пошел по громадному сооружению, и Анну внезапно пробрал озноб, она поняла, куда он направляется – к молчаливой каменной громаде Тауэра.

Она отпрянула при виде этого зрелища: толстые высокие стены, ворота, висящие знамена и вышагивающие стражи. Она никогда не бывала в Тауэре, но слышала ужасающие рассказы о том, что случалось за его глухими стенами. Боль, кровь и страх, разыгрываемая в трагедиях месть здесь происходили в реальности, и большая часть тех, кто оказывался внутри, больше оттуда не возвращалась. Даже со своего безопасного расстояния она чувствовала его ледяное, липкое прикосновение.

Какие дела могут быть там у Роба? В голову приходило только одно – он совершил что-то, за что его сейчас арестуют. Актеры часто ввязывались в драки и оказывались в тюрьме, а Роб, по слухам, однажды уже сидел в брайдуэллской. А добровольно в Тауэр не войдет ни один человек, даже такой рисковый смельчак, как Роб Олден.

Анна быстро взошла на мост и поднялась на цыпочки, выглядывая его шляпу. Наконец ей удалось заметить знакомые перья, и она, к своему облегчению, поняла, что он не свернул к темной громаде Тауэра, а продолжает идти вдоль реки, только теперь уже по другому берегу. Она побежала за ним, лавируя между прохожими, чтобы не упустить его из виду в лабиринте запутанных улочек у самых стен Тауэра.

Он миновал торговые лавки и дома, даже не взглянув на них. Постепенно дома становились все менее скученными, все чаще попадались большие сады, и дома стояли все дальше от дороги. Наконец Роб добрался до своей цели – бывшего картезианского монастыря. Когда-то здесь был целый комплекс монастырских зданий, огромная территория с церквями, столовыми помещениями, скрипториями,[4]4
  Скрипторий – мастерская по переписыванию рукописей.


[Закрыть] амбарами и кладовыми. Сейчас здесь располагались большие дома, молча взирающие из-за своих новых ворот.

У одного из этих домов – высокого здания из кирпича и камня, с поблескивающими окнами и окруженного респектабельной тишиной, Роб наконец остановился. Он оглянулся через плечо, и Анна нырнула в ближайший дверной проем. Потом осторожно выглянула из-за двери и увидела, что он стучит медным дверным кольцом по тяжелой кованой двери. Ему открыл слуга в траурно-черной ливрее, торжественно-серьезный, под стать самому дому.

– Он ждет вас, мастер Олден, – произнес он и провел Роберта в дом. Дверь за ними закрылась, и дом снова стал единым целым, поглотив Роба не хуже самого Тауэра.

Анна с растущим беспокойством уставилась на запертое здание. Что это за дом? И какие у него там дела? Ее терзали нехорошие предчувствия.

Внезапно в одном из окон верхнего этажа она увидела женское лицо. Створки легко раскрылись, и обитательница дома выглянула на улицу. Это была бледная изящная женщина с лицом в форме сердца, довольно красивая. Ее русые волосы покрывал кружевной чепец, а над шелковым платьем поднимался жесткий накрахмаленный воротник. Дорогие кольца с драгоценными камнями поблескивали в редких лучах солнца.

Анна узнала ее. Эта дама иногда посещала «Белую цаплю» и сидела на верхних ложах вместе со своими изысканными придворными друзьями. Фрэнсис, графиня Эссекс – жена одного из величайших королевских фаворитов и дочь грозного Уолсингема, государственного секретаря Англии, чье имя наводило ужас на любого жителя Соутворка.

– О, Роберт, – прошептала Анна. – Во что же вы снова ввязались?