Текст книги "Хватит ныть. Начни просить"

Через два года, когда мне было восемнадцать, The Legendary Pink Dots вновь приехали в Бостон на гастроли, и мне посчастливилось побывать на афтепати в доме моего друга Алана, где они остановились. Алан хорошо разбирался в компьютерах и отвечал за электронную доску объявлений фанатов. Поздно ночью мы сидели в комнате, пили пиво и рассказывали всякие истории. И вдруг из ниоткуда другой член семьи Pink Dots Джон, который занимался официальным сайтом группы, выпалил:

– Эдвард, а ты знал, что Аманда тоже пишет песни? Она играет на пианино. У нее хорошо получается.

Я замерла: «Нет-нет-нет-нет-нет-нет», – подумала я.

Эдвард выглядел заинтересованным.

– Правда? – сказал он. – Может, мы можем что-нибудь послушать?

– Алан, может, у тебя есть завалявшаяся демо-запись Аманды? – спросил Джон.

Я записывала на кассету несколько своих песен на пианино с дешевыми микрофонами в спальне своих родителей. У Алана была одна из двенадцати существующих копий.

– Думаю, да, – сказал Алан, роясь в коробках. – Да! Вот она…

«Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет».

Он вставил кассету в магнитофон, я пыталась сдержать свои рвотные позывы, пока Эдвард и остальные слушали мои песни, доносящиеся из колонок.

Мое пение парализовало меня, и в моей голове возник другой знакомый мне голос:

«Я не умею писать песни. Я не умею петь. У меня такой фальшивый английский акцент, а эти люди англичане. Это так унизительно. И, о боже, слова песен такие вычурные и глупые. Кем, черт возьми, я себя возомнила?»

Я хотела бежать. Я не была готова, чтобы обо мне составляли мнение, точно не здесь, в этой комнате, и точно не мои кумиры. После второй песни (первая – быстрая панк-тирада о моей привычке грызть ногти, вторая – панихида по потере моей девственности в метафорической обстановке) Алан остановил проигрыватель.

– Вот! Здорово, правда? – Эдвард и его группа любезно кивнули и разговор вернулся к выступлениям, политике и другим богемским темам.

Меня трясло. Я вышла покурить сигарету и села на ступеньки, стояла холодная осенняя темнота, я быстро вдыхала воздух, пытаясь успокоить себя, вдруг сзади закрылась дверь. Это был Эдвард. Он сел рядом со мной и закурил самокрутку. Я никогда раньше не оставалась с ним наедине.

– Я хочу кое-что тебе сказать, Аманда.

Я понятия не имела, чего ожидать, но я знала о его доброте. Боже, я доверяла ему больше чем кому– или чему-либо на тот момент. Но я так боялась.

– Да? – ответила я беспечно.

– Мне понравились твои песни, Аманда. И я говорю это не просто так.

Я уставилась на него в недоумении.

– Мне дают послушать много музыки, – продолжил он. – Так как мы постоянно в пути, знаешь, нам каждую ночь дают тонны демо-записей. И знаешь, они не всегда хорошие. Твои песни хорошие. Я не знаю, что ты планируешь в дальнейшем. Но я надеюсь, что ты продолжишь этим заниматься. Я просто хотел тебе это сказать.

Он потушил свою сигарету и зашел обратно в дом. Я осталась на крыльце с чувством, которое я могу описать только как экстаз. Я витала в облаках еще несколько дней, ходила как в тумане, я думала, что моя судьба была предрешена.

Никто мне никогда не говорил подобного. По крайней мере, никто не был настолько компетентен, никто, к чьему мнению я бы прислушалась. Я пытаюсь вспомнить то чувство каждый раз, когда разговариваю с молодым музыкантом, который набирается смелости сыграть для меня. Я держу в голове мысль, что я могу быть единственным музыкантом, которого он встречал и который может сказать ему:

– Да. Ты можешь делать это. Продолжай.

* * *

В следующий раз, когда они приехали в Бостон на гастроли, я училась в колледже в нескольких часах езды от дома и приехала ради шоу. Я уговорила родителей, дай им Бог здоровья, поселить пять английских и одну датскую инди-рок звезду (и еще их менеджера по продажам и звукооператора) в нашем загородном доме. Кто-то из них спал на чердаке, кто-то спал в фургоне на улице, а я ночевала у Джейсона, чтобы они могли спать на моей кровати. На следующее утро я поспешила обратно, чтобы приготовить им завтрак перед тем, как они уедут в следующий город. Видеть, как моя любимая группа завтракает в столовой, где моя семья отмечала День благодарения, перевернула мой мир с ног на голову. Впервые в жизни я вложила столько любви в омлет.

Я понимала, что попытайся я сказать этим людям, что их музыка значила для меня, то ничего из этого бы не вышло, это было бесполезно. А для меня она была всем. Их песни были пейзажем моего внутреннего мира. Я подражала им в написании песен. Если бы я попыталась им это объяснить, это звучало бы слишком банально.

Но я могла сделать им омлет.

* * *

К 2002 году мы с Брайаном выбирались на гастроли все чаще и чаще и даже стали зарабатывать деньги за шоу. В конце каждого концерта фанаты просили диски, но мы долгое время продавали лишь футболки и наклейки, дизайн которых придумывали сами. Без музыки.

С развитием новых технологий у нас появилась возможность записывать CD-диски. Мы решили, что не понесем нашу дешевую запись в специализированные места, чтобы размножить ее, а сделаем это сами в целях экономии.

Свою первую запись мы сделали бесплатно, благодаря другу-звукоинженеру, который тайком провел нас в студию, когда там никого не было. Я сделала коллаж из бумажных кукол в качестве обложки альбома, а Брайан бесконечно ездил на Вульве в OfficeMax[14]14
  Магазин канцтоваров (Прим. пер.).


[Закрыть] за коробками с новыми дисками и пустыми обложками для дисков. Мы сидели на моей кухне и записывали наши песни на диски, которые складывали в дисковые башни. В удачные дни мы могли сделать несколько сотен дисков, а нам нужно было всего несколько десятков штук, чтобы продавать после каждого шоу: пять песен за пять долларов. Фанаты были готовы их покупать, и продавались они очень хорошо. Вскоре мои апартаменты в the Cloud Club – которые, к слову, были очень маленькими, – превратились в цех по изготовлению CD-дисков. Я подружилась с сотрудниками местной почты, где мы стояли в очереди два-три раза в неделю, чтобы отправить наши альбомы фанатам с благодарственными открытками, подписанными от руки. Фанаты использовали мой адрес для заказа всего. Они оплачивали все чеками, и мы высылали диски до того, как эти чеки могли обналичить (или не могли).

В это же время я работала в качестве Невесты на выходных, также подрабатывала стриптизершей, а Брайан работал в филиале ^scamm's в Массачусетском технологическом университете. Он спросил у Гаса и получил его благословение на установление небольшого выставочного стенда с нашими дисками на кассе. За каждую смену он продавал несколько дисков покупателям мороженого.

– Бери у них адреса электронной почты! – напоминала я ему.

Он брал. Большое количество наших первоначальных фанатов были студентами и профессорами университета, которые радостно стояли на наших выступлениях рядом с двадцатидвухлетними ребятами с проколотыми носами и бирюзовыми дредами. Мы с Брайаном получали огромное удовольствие от того, что создали самое эклектичное сообщество фанатов в Бостоне: студенты художественных колледжей, панки-вегетарианцы, трансвеститы, металлисты, преподаватели, люди, которые слушали Национальное общественное радио. Это так много для нас значило. Мы не хотели делать упор на какой-то определенной публике – мы не хотели быть только инди-группой или только готической группой. Мы хотели, чтобы люди, которые приходили на наши концерты, чувствовали себя частью нашей маленькой странной семьи, и чтобы перед ними никогда не закрывали двери из-за того, что они недостаточны круты. Брайан и я, мы оба, были неуверенными в себе чудаками в школе – мы всю жизнь провели за закрытой дверью, поэтому мы не просто хотели заслужить войти внутрь. Мы хотели уничтожить эти двери вдребезги.

* * *

Все стало принимать серьезные обороты. Мы не могли уволиться с наших работ, но мы были уже близки к этому. Мы выиграли местную бостонскую битву среди групп. Я бросила курить, потому что хотела поберечь свой голос,

который я без конца теряла. Мы ездили в фургоне, выступали, ездили, ели тонны фастфуда на заправках, ездили, проверяли звук, опять ездили, а когда нам нужен был сон, мы останавливались у старых друзей, наших семей, которые уехали из города, у местных фанатов или же ночевали с другими группами. При крайней необходимости мы снимали дешевый мотель или спали в нашем фургоне, в котором всегда был матрас.

В свою очередь мы принимали у себя в the Cloud Club бесчисленное множество музыкантов и друзей, и неважно играли ли они с нами или нет – это был кармический диванный круговорот. Когда мы были в дороге, я получала по почте фотографии групп на заднем дворе the Cloud Club, групп на крыше, групп в ванной. Группы оставляли благодарственные письма, рисунки, книги и диски в качестве подарков.

Наша фанбаза росла медленно, но верно. Мы ездили по городам: Филадельфия, Портланд, Нортгемптон, Вашингтон – и играли сначала для пятидесяти людей, потом для ста пятидесяти, затем для трехсот поклонников. Информация распространялась. Количество электронных адресов почт росло. У нас до сих пор не было ни менеджера, ни агента.

Иногда, если нам негде было остановиться, мы спрашивали прямо со сцены.

– Поднимите руки те, кто может сегодня ночью приютить нас у себя.

Мы благодарили наших спасителей дисками, футболками, делились историями и нашей бесконечной благодарностью.

Таким образом мы обрели хороших друзей.

Одним из таких друзей стал фотограф Кайл Кэссиди, который с энтузиазмом принимал у себя группы в течение многих лет. Иногда мы оставались у него вместе с другими группами, которые проезжали мимо, и делились историями за завтраком. Этот дом стал для нас надежным убежищем после наших концертов в Филадельфии, и так как он любил фотографировать, а мы ему доверяли, он стал официальным фотографом нашей группы. Если я знала, что какая-то группа едет через Филадельфию, я направляла их к Кайлу, а он принимал их без лишних вопросов.

Я создала на компьютере лист из нескольких десятков надежных каучсерферов[15]15
  Люди, которые предоставляют незнакомцам помощь и бесплатное жилье во время путешествий (Прим. пер.).


[Закрыть] в каждом городе. Кайл в Филадельфии. Отец Брайана в Нью-Джерси. Его тетя в Сент-Луисе. Джош и Алина в Нью-Йорке. Ханна и ее девушка в Атланте. Клэр и Брайан в Монреале. Эмили в Бруклине. Мой отец в Вашингтоне. Кейт в Чикаго…

* * *

Термин «сделай сам» весьма коварный.

Меня прозвали «Королевой Самостоятельности», но если взять суть термина «сделай сам» в буквальном смысле, то я абсолютно в него не вписываюсь. У меня нет никакого желания делать что-то своими руками. Я больше заинтересована в том, чтобы все мне помогали.

Думаю, что лучшим описанием меня стало бы определение «используй то, что можешь», но к сожалению, это не броский термин.

У каждого есть доступ к различным инструментам, людям, ресурсам, ситуациям, возможностям. Если вам посчастливилось родиться в семье, которая может одолжить вам деньги на вашу первую звукозапись. Не отказывайтесь.

Если у вашего друга есть хижина на берегу моря, в которой он предлагает вам писать вашу книгу, – не отказывайтесь.

Вам не сделают чести ваши доказательства того, что вы можете все бремя унести на своих плечах. И. это так одиноко.

Возможно, мы можем разделить понимание термина «сделай сам» на два лагеря, потому что «коллективная» работа может быть разной.

«Сделай сам по-минимуму» – это такая разновидность термина, где ты буквально пытаешься сделать все сам.

Акцент делается на уверенности в своих силах и индивидуализме.

У тебя нет подходящего микрофона? Возьми другой.

Нет денег на еду/не можешь позволить себе купить еду на вынос/у тебя нет кухни? Просто купи рамен' и приготовь его в кофемашине, которую можно купить за пять долларов на распродаже старых вещей на соседском заднем дворе.

Не можешь позволить себя нанять целый хор? Не используй его. В твоей песне он не нужен, она и так будет звучать помпезно и претенциозно. Или если это крайне необходимо, запиши свой собственный голос пятьдесят раз, пой каждый раз немного по-разному, стоя в разных концах комнаты.

В машине закончился бензин? Возьми пустую канистру и начинай шагать, сосунок.

Термин «сделай сам по-максимуму» расширяет границы, здесь нужно просить. Акцент делается на коллективизм – ты выбрасываешь проблему и ждешь, какие решения появятся.

У тебя нет подходящего микрофона в студии? Зайди в Twitter, обратись к музыкантам и студиям, какой-нибудь добрый человек может тебе его одолжить?

Нет денег, чтобы накормить студию? Спроси у местных людей, может, они готовы помочь/приготовить/принести остатки с их работы в пекарне.

Не можете позволить себе нанять целый хор? Напишите сообщение в своем блоге и пригласите фанатов спеть вместе с вами. Они, возможно, будут звучать как любители, но будет очень весело, люди любят участвовать в записях.

Закончился бензин посреди дороги? Поднимите руку. Кто-нибудь в итоге подвезет вас.

Как вы сами видите, скрытая философия остается одной и той же: [16]16
  Лапша быстрого приготовления (Прим. пер.).


[Закрыть]

«Ограничения скорее расширяют, а не сужают творческий поток».

Термин «сделай сам по-минимуму» основан не на доверии, он основан на находчивости.

Термин «сделай сам по-максимуму» основан на доверии и находчивости. Просить нужно с грацией и креативностью, чтобы добиться ответа, вам нужно доверять людям, которых вы просите. Нужно доверять им не испортить вашу запись, не отравить вашу еду, не зарубить вас топором, пока вы сидите на их пассажирском сидении.

* * *

Мы оставались и подписывали сувениры после каждого шоу в каждом городе в стиле Pink Dots, и в самом начале наша публика слилась с кругом наших друзей. Если нас выгоняли из места проведения шоу из-за того, что они уже закрывались, а мы еще не закончили выступление, мы собирали фанатов на улице и заканчивали концерт там.

Мы подписывали CD-диски, футболки и постеры черным или серебристым маркером. Но мы также подписывали чехлы для телефонов, игральные карты, кроссовки, очки, Библии, паспорта (вы же знаете, что это незаконно, да?), сумочки, лица (пожалуйста, не надо делать из этого татуировки), подмышки, куклы, детей (пожалуйста, не делайте татуировки и на них), ступни, стопки, чайники, одеяла, груди и один раз мужской половой орган (он не стоял). И однажды в Санта-Барбаре Брайан подписал анальное отверстие одной девушке. Все были впечатлены.

Я настоятельно попросила его выкинуть тот маркер в мусорку.

Людям нравилось дарить нам свое искусство. Иногда толпа, ждущая свои автографы, нечаянно создавала творческие столкновения, например, один раз девушка в начале очереди подарила мне анатомически верное, связанное своими руками влагалище в натуральную величину, а парень в конце подарил мне маленького пластикового астронавта 80-х годов, который идеально помещался в вульву.

Кто-то другой принес гибкие стяжки для организации проводов, концы которых перевязал друг с другом. Они до сих пор лежат на полке в the Cloud Club в мире и согласии, их никто никогда не разъединял.

В былые времена мы разговаривали с людьми столько, сколько они этого хотели, о том, о чем они хотели. Когда мы стали гастролировать в других странах, наши автограф-сессии длились дольше, чем сами концерты: иногда мы выступали в течение двух часов, а давали автографы в течение двух с половиной часов.

Если взглянуть на прошлое, эти автограф-сессии были намного более значимыми, чем я могла себе представить на тот момент. Особенно в начале нашей карьеры, когда мы выступали в маленьких клубах, я реально боялась публики. Я не боялась, что они могут причинить мне вред или кинуть стеклянную бутылку мне в голову (а в некоторых жанрах музыки это случается). Я просто боялась их мнения. Нас начали осуждать на хипстерских сайтах за то, что мы были слишком распутные, слишком драматичные, слишком женственные, слишком шумные, слишком банальные, слишком готические. Я представляла, что незнакомцы за софитами – это те же люди, которые осуждали нас в своих придирчивых статьях в их блогах. Я боялась критики. В моей голове критика и толпа были одним целым.

Когда я играла и смотрела на пришедшую на концерт аудиторию, я отчетливо могла видеть, что люди в первых рядах любили нас, так как они подпевали нам, двигали головами в такт и поднимали руки в воздух. А что насчет людей в девятом, десятом, двадцатом рядах? Я не могла их видеть. Я представляла, что все они стоят, сложив руки, закатывают глаза на наши комичные выходки и ждут, когда же их поразят.

Автографы все это исправили, потому что мы встречали большую часть публики каждую ночь. Они не были осуждающими хипстерами. Они были милыми, человечными, умными, неловкими, такими же, как и мы с Брайаном, у них у всех были добрые лица, и они всегда делились с нами странными историями. После сотен автограф-сессий мой страх перед публикой исчез, как говорится, вода камень точит.

Это было прозрение: «Черт возьми. Они совсем не страшные. Это просто… люди».

Я уже просто не могла беспокоиться: я встретила их лично. Но я бы так и не узнала этого, если бы не нашла в себе смелости стоять у стола с нашими сувенирами каждую ночь – я могла так и жить в страхе. А когда ты боишься мнения других, ты не можешь сблизиться с ними. Потому что ты лишь озабочен целью впечатлить их.

* * *

Когда мы заработали достаточно денег, чтобы иметь возможность быть избирательными, я предпочла отказаться от использования рояля. Слишком много проблем при транспортировке, аренде и настройке, его также сложно поместить на сцене, а Брайану слишком сложно следить за моими движениями. Но самым главным минусом было поворачивать голову, чтобы видеть публику. Я хотела смотреть на них прямо. Я хотела видеть их.

Обычная подставка под синтезатор выглядит безобразно, поэтому наряду с чаем, медом, хумусом и соком, которые мы просили предоставить нам во всех более крупных местах проведения наших концертов, я просила несколько букетов цветов, чтобы можно было приклеить их к подставке, чтобы скрыть ее уродство. Однако чаще всего у нас оставались цветы, и было расточительно оставлять их в гримерке, так как в этом случае их попросту выбрасывали. Обычно див закидывают цветами на сцене, но мы начали другую традицию: мы кидали цветы в публику, когда выходили на сцену, – любовное нападение растениями. Мы просили цветы без шипов в целях безопасности. Прилагая усилия, мы могли докидывать цветы до людей, которые сидели на балконах.

Люди начали приносить букеты на концерты и передавали их через людей на край сцены, чтобы потом использовать их в перерывах между песнями, или же кидали их к нашим ногам, мы чувствовали себя как настоящие дивы в начале концерта. Мы разделяли букеты и кидали их назад. Фанаты кидали их обратно.

Эта игра могла продолжаться всю ночь.

Потом на автограф-сессии люди вытаскивали цветочки из-за уха и вручали их мне в знак благодарности. А я в свою очередь дарила их кому-нибудь другому, если тот выглядел одиноким или нуждающимся в любви.

Иногда нельзя было определить, кто что кому дарил.

* * *

Если ты делишься жизнью в Интернете, значит все без промедления узнают точную информацию о тебе. Фанаты спрашивали на автограф-сессиях:

– Как Нил? Он успел на свой самолет? Ты вылечила инфекцию дыхательных путей – закончила принимать антибиотики?

Я в дороге, а они на родной земле. Они приносят книги, травы, чай, мыло, пиво из баров, органические местные вина. Съедобными подарками мы обычно делились с теми, кто стоял позади них.

Очередь за автографами представляет собой смесь свадебной вечеринки, фотокабины и терминала международных направлений в аэропорту – вспышки мгновенной близости. Это воссоединение с теми, кого я еще не встречала. Там всего много: слез, приветствий, объятий. А также много вопросов и просьб с обеих сторон.

– Сфотографируешь нас?

– Сфотографируешься с нами?

– Тебя обнять?

– Можно мне выпить?

– Ты хочешь выпить?

– Подержишь мой стакан?

– Почему ты плачешь?

Плачут не всегда фанаты. Меня поддерживали многие поклонники в те дни, когда мне особенно было необходимо незнакомое, но дружеское плечо.

Я наблюдала за автограф-сессиями на других концертах, где они больше походили на ведение бизнеса и где охрана не давала людям дотронуться до Таланта. Мне приходилось спорить с охраной, которая была назначена на время моих автограф-сессий, я объясняла, что в отличие от других групп мы не хотим, чтобы они поторапливали людей или выгоняли их, чтобы они не успели и слова нам сказать. Мне было необходимо, чтобы люди останавливались, разговаривали и обнимали меня, иначе я чувствовала себя роботом.

Услышать человека и дать ему понять, что тебе не все равно, в короткий промежуток времени – это искусство. Люди рассказывали мне свои истории: о песне, которая помогла пережить старшую школу, об операции, которую они только перенесли, о недавнем расставании с любимым, о смерти родителей. Истории о больном друге, который хотел прийти на концерт, но не смог.

Или более длинные и сложные истории о друге, который должен был прийти на концерт, но покончил жизнь самоубийством.

И что тебе делать с такими новостями? Ты останавливаешь очередь, ты заключаешь этого человека в объятия, стоишь так и позволяешь ему плакать столько, сколько ему потребуется.

А потом ты возвращаешься к работе.

* * *

Если бы мне давали по доллару каждый раз, когда мне дают диски, у меня было бы очень много долларов. Вместо этого у меня очень много дисков. Спустя много лет после моего разговора с Эдвардом Ка-Спелом на крыльце дома моего друга, я почувствовала то же самое, что и он, когда получает тонны дисков на своих гастролях.

– Можно я дам тебе свой диск? Я играю в группе.

– Можно я дам тебе свой диск? Моя девушка поет и пишет песни.

– Можно я дам тебе свой диск? Я создаю музыку в своей спальне. Я пою а капелла и записываю песни на телефон.

Ответ всегда один: «Да, да, да, да и да». Я смотрю на эти диски как на нечто большее, чем просто попытку местного подростка раскрутить свою группу. Это как благодарственные письма, способ общения двух артистов, как два маяка, светящиеся в темноте – часть непрекращающегося постоянно циркулирующего подарка.

И ты не отказываешься от этого подарка, никогда.

* * *

Готов ты или нет, но частью работы, которая за ней следует из-за того, что ты автор откровенных песен, является твое становление психиатром по умолчанию. Кроме того, у тебя нет красивого тихого офиса: ты делаешь это в шумных клубах с плохим освещением, в темных аллеях у гастрольного автобуса и в туалетах за кулисами. С одной стороны мне приятно, что фанаты доверяют мне, но с другой стороны, я впадаю в депрессию, когда кто-то притягивает меня близко и говорит:

– Я больше никому не могу об этом рассказать… – и продолжает рассказывать о тайном аборте, изнасиловании или психическом заболевании.

В ту минуту нашего глубоко личного разговора, я хочу удочерить или усыновить каждого подростка, родители которого/которой выгнали его/ее из дома, когда узнали, что он/она нетрадиционной сексуальной ориентации. Я хочу остаться и выслушать об их выздоровлении, я хочу остаться и проследить, чтобы родился каждый ребенок, чтобы зажила каждая рана и каждое сердце. Но я этого не делаю. Я не могу. Каждую ночь я уезжаю.

* * *

– Ты принимаешь двадцать пациентов каждую неделю. Как ты справляешься с таким количеством боли от незнакомцев? – спросила я однажды Энтони по телефону, лежа на кровати в доме друга в Монреале. Автограф-сессия очень затянулась, я вымоталась, но уснуть не могла.

– Ты когда-нибудь слышала о «пожирателе грехов»?

– Нет, – ответила я. – Расскажи мне.

– Это когда местный праведник или гуру берет на себя грехи и страдания общества, открываясь тем, кто страдает, и пропускает боль и страдания через себя. Он берет на себя весь эмоциональный мусор и сквозь свое тело, свою любовь и умение оставаться верным себе он превращает боль в сострадание. У многих религий есть своя версия этого понятия. Иисус был им для христиан.

– В сущности, он исповедовал общество, – сказала я.

– Ха. В сущности. В Англии были профессиональные пожиратели грехов. Молодой человек за деньги приходил, съедал хлеб с тела покойного, чтобы очистить его от грехов перед тем, как он отправится в рай. Это также и волшебство, и загадка нашего ремесла – если нам удается это сделать – в психотерапии. Мы берем на себя страдания других, перерабатываем их и преобразовываем.

– А артисты? – спросила я. – Звучит как искусство.

– Ага, хорошие артисты тоже так могут. Знаешь, «артист» и «знахарь» раньше был одним и тем же человеком. «Музыкант» и «шаман» в какой-то степени были одной личностью. Наши с тобой работы не так уж и отличаются. Я видел тебя на твоих автограф-сессиях. Я наблюдал за тобой. Ты принимала боль. А потом отдавала ее назад в качестве любви.

– Можно спросить у тебя кое-что?

– Спрашивай, – сказал он.

– У тебя бывают такие дни, когда ты просто не можешь все это принять и тебе становиться слишком грустно?

– Да, красавица. Это происходит постоянно.

* * *

Иногда очередь за автографами спасает меня от одиночества.

Иногда она напоминает мне, что эта работа касается не только меня, а всех.

В большинстве случаев она помогает почувствовать связь с людьми.

Мне необходимо видеть их лица.

Иногда мне кажется, что эти автограф-сессии важнее для меня, нежели для них.

Я замечаю различия, если мы не общаемся с фанатами после выступления. Я чувствую одиночество.

Отсутствие общения с людьми после выступления можно сравнить с ситуацией, когда ты приводишь незнакомца к себе, занимаешься с ним страстным сексом, а потом смотришь, как он встает с постели, одевается и уходит сразу после оргазма. Мне нужны посткоитальные[17]17
  Постканальный тест – определение количества и подвижности сперматозоидов в слизи шейки матки женщины.


[Закрыть] объятия, немного времени, когда ты смотришь друг другу в глаза, как бы подтверждая, что, да, это случилось. А теперь давай хотя бы позавтракаем и поговорим о мирских деталях наших жизней, даже если мы скорее всего больше не увидим друг друга.

Я ненавижу, когда люди не остаются на ночь.

* * *

Майкл Поуп и я решили снять музыкальное видео – он был режиссером, моим соседом и одним из моих лучших друзей. Это было логично – мы выбрали самую популярную песню нашей группы Girl Anachronism, написали сценарий на моем кухонном столе, потом неделю превращали мой дом в киностудию. Мы попросили друга-фото-графа Энтони Рона одолжить нам денег на пленку (на настоящую пленку для фильмов!). Мы попросили Ли помочь украсить верхний этаж, мою соседку Зею – сделать нам костюмы, а фанатов – поработать за кадром. Мы кормили всех пиццей, поили пивом и снимали целых двенадцать часов (мы не могли позволить себе арендовать оборудование больше, чем на один день), используя почти каждую комнату в the Cloud Club, а также задний двор и крышу в качестве съемочной площадки. К тому времени, как мы закончили монтаж и выложили его на своем сайте (тогда еще не было Youtube), каждый в нашем сообществе принял участие в создании видео тем или иным образом. Ли находился в экстазе: он всегда представлял, что его дом будет использоваться именно так. Мы продолжили снимать клипы у нас дома, в доме моих родителей, в доме у Рона, в моей школе, привлекая актеров-студентов. Благодаря нашим просьбам мы создали наше сообщество. Это работало именно так.

* * *

Количество нашей публики росло. Мы отправляли сотни посылок сотням звукозаписывающих компаний. Никто не хотел нас брать. Наконец мы решили, что нам пора завязывать записывать диски на моей кухне и что пора сделать настоящий студийный альбом. Своими силами, без компаний. Если бы мы сделали несколько тысяч копий, то все обошлось бы нам в двадцать тысяч долларов, включая работу в студии, а в итоге у нас были бы диски высокого качества со всеми нашими песнями, и мы могли бы продавать их на концертах и таким образом вернуть деньги.

Но у нас не было столько денег. Мы зарабатывали несколько сотен долларов от концертов, но даже если соединить их с нашим доходом от стриптиз-клуба, Невесты и продажи мороженого, то получится не больше нескольких тысяч долларов, и при этом нам надо было платить ренту и есть.

У нас была растущая фанбаза и жесткая рабочая этика, и я решила, что это залог гарантированных персональных кредитов. Я составила небольшой список людей и одним за другим просила их: Рон Нордин – лучший друг Энтони, фотограф и большой творческий энтузиаст, мои родители, каучсерферы из Нью-Йорка Джош и Алина, щедрый дядя из Лос-Анджелеса. Мы также спросили Тома и Стива, гей-пару, которая ходила почти на все наши концерты, жила в доме и имела настоящую работу. Я спросила у каждого, могут ли они одолжить нам до пяти тысяч долларов на запись альбома с обещанием вернуть долг в течение года или раньше, если это будет возможно.

Они все согласились и прислали чеки. Я отправила всем по почте напечатанные письма, чтобы у них было законное доказательство займа, хотя они знали, что мы не собираемся бежать с этими деньгами в Мексику. Они доверяли нам.

Я не переставала их благодарить.

Два месяца мы провели в дороге между Бостоном и Бруклином, где мы каторжно работали над альбомом, мы наняли моих двух соседей из the Cloud Club (художницу Зею и графического дизайнера Тома) для создания обложки. Потом мы продавали диски (которые мы назвали просто The Dresden Dolls) фанатам на концерте по десять долларов за каждый. Мы очень быстро продали первую партию из пяти тысяч дисков и немедленно заказали вторую. Моя кухня превратилась в прекрасную мастерскую с конвертами, упаковкой, так как мы начали отправлять их фанатам в самые отдаленные уголки мира, звукозаписывающим компаниям, на радиостанции, журналистам и менеджерам в надежде, что кто-нибудь поможет нам отвечать на звонки, отправлять футболки, обрабатывать заказы. Мы не могли справиться со всей работой. Мы были перегружены.

После двух лет постоянных выступлений без менеджера, без агента и с растущей горой отказов от звукозаписывающих компаний по всей планете с пометкой: «Мы не подписываем контракты с готическими группами» (мы не были готической группой, черт возьми!), – я начала впадать в отчаяние. К тому времени на наши концерты приходили пятьсот человек каждую ночь во многих городах и хотя мне нравилась наша Богемная цирковая фантазия, все время между концертами занимали электронная почта и ответы на телефонные звонки в попытках организовать свое расписание и получить контракт. Я больше не могла и выступать, и быть менеджером группы. Мы росли, но никто не хотел подписывать с нами контракт. Мы были слишком странными. Наше звучание отличалось от всех групп, которые на тот момент становились популярными.

Потом мне на почту пришло многообещающее письмо от парня по имени Дэйв. Он хотел поговорить с нами. Я никогда не слышала о его компании, а когда вбила ее в Google, то нашла группы с такими названиями, как 3 Inches of Blood («3 дюйма крови»), Baptized in Blood («Крещен в крови»), Make Them Suffer («Заставь их страдать»), Mutiny Within («Бунт в душе»), Satan («Сатана»). Метал? Я надеялась подписать контракт с Matador. Или Mute. С кем-то, чтобы стоять наряду с Belle and Sebastian, Neutral Milk Hotel, The Magnetic Fields, The Pixies и другими претенциозными инди-группами с безобидными названиями. Я нашла адвоката и показала ему контракт.