Текст книги "Семейный круиз"

8 / Ли

Вот уж Ли не думала, что в первый раз полетит в Европу в обществе матери. Но тем и хороши социальные сети, что можно мухлевать сколько хочешь. Например, попросив Шарлотту сделать в зале ожидания аэропорта фото беззаботной Ли со скрещенными ногами в прекрасных туфельках и запостив фото в Сеть, можно сразу же переобуться в шлепки, припасенные в рюкзаке.

Шарлотта намучилась со своим громоздким чемоданом, отказавшись заранее проверить его дома. Узнав, что выиграла конкурс, Шарлотта перерыла всю кладовку, вытаскивая на свет старые чемоданы и без конца повторяя, что ей столько всего нужно успеть, чтобы подготовиться к путешествию. Когда Ли спросила, почему она так переживает, Шарлотта заломила руки и сказала:

– Почему? Нам же потребуются санитайзеры и крекеры с кокосовым маслом!

И тогда Ли отправилась на гольф-мобиле в «Пабликс», где загрузилась маленькими упаковками санитайзеров и крекеров, прикупив еще женские журналы и вино. Затем она задержалась возле цветочного отдела и выбрала букет.

– Я люблю тебя, мамочка, – сказала она дома, вручая Шарлотте цветы.

– Дорогая моя… – Шарлотта была тронута.

Время поджимало, и Ли радовалась возможности отвлечься от таблоидов, в которых мелькали Джейсон с Александрией. Как романтично они проводят время в солнечном Лос-Анджелесе: вот они входят в тренажерный зал, покидают тренажерный зал, выгуливают щенка, взятого из приюта Американского общества по предотвращению жестокого обращения с животными. (Щенок Вермишелька – забавная помесь шнауцера и пуделя.) А вот как они проводят вечера: поедание вдвоем суши; вечеринка в честь дня рождения Лайонела Ричи[37]37
  Американский поп-исполнитель, который наряду с Майклом Джексоном царил на олимпе мировой поп-музыки в первой половине 1980-х гг.


[Закрыть]; вот они выгуливают Вермишельку, купив себе по рожку мороженого.

Когда у Александрии спросили, почему они дали щенку такое имя, та рассмеялась: «Наверное, из-за моей любви к вермишели».

«Да-да, – говорит в микрофон ее влюбленный качок. – Она и впрямь любит вермишель».

– Какой дурак не любит вермишель?! – кричит Ли, швыряя сотовый на кровать.

– Что случилось, дорогая? – слышится из коридора голос Шарлотты.

– НИЧЕГО! – кричит Ли.

– Тебе приготовить на ужин вермишель? – В дверях появляется Шарлотта, на ней купальник и козырек от солнца.

Ли грустно кивает, в уголках ее глаз стоят слезы.

Возле терминала С-22 Ли подбегает к матери, чтобы забрать у нее круглый чемоданчик. Что это? Шляпная коробка?

– Мам, дай помогу. – Она хватает за ручку, и та отрывается.

– Мой чемоданчик! – восклицает Шарлотта.

– Купим тебе в Европе новый, – успокаивает ее Ли.

– Но именно с этими чемоданами я путешествовала в прошлый раз, – говорит Шарлотта. – Они сделаны во Франции.

В прошлый раз? У Ли портится настроение. Она читала о том, что старые люди часто становятся скопидомами – это их способ контролировать действительность. Собственно, Ли сама играла такую скопидомку в одном из эпизодов сериала «Место преступления»[38]38
  Американский телесериал о работе сотрудников криминалистической лаборатории Лас-Вегаса.


[Закрыть]. Ее героиня – скопидомка и проститутка в одном флаконе. На Ли тогда напялили рыжий парик и бордовое нижнее белье. Для просмотра эпизода Ли с Джейсоном устроили большую вечеринку, и все подняли бокалы и чокнулись после ее короткой реплики на экране: «Я думала, что ты придешь завтра, и не успела убраться».

Дзынь-дзынь. Жизнь тогда казалась прекрасной.

Ли примостилась возле Шарлотты. Они сидели в зоне ожидания, Шарлотта растерянно теребила в руках оторванную чемоданную ручку. Ну и где Корд теперь, когда он им особенно нужен? Он всегда умел успокоить Шарлотту – заботился о ней, чтобы она не нервничала. В четырнадцать лет он стал единственным мужчиной в доме. Но они увидятся с ним только в Афинах.

По просьбе брата Ли поменяла Корду билет, чтобы он мог прилететь сразу в Грецию. Они успели перекинуться эсэмэсками на предмет моды «круизников». Стоило кому-то из них заприметить человека с поясной сумкой или в уродских солнечных очках на носу, сразу же прилетала фотка с тэгом #круизник. Ли нравилось переписываться с братом. Это лучше, чем разговаривать. В каком-то смысле он был ей ближе всех в семье, потому что они списывались по много раз в день. Ли догадывалась, что Корд тоже одинок и ждет возможности посидеть вместе за коктейлем в причудливом корабельном баре, чтобы обменяться историями о том, как их жизни уперлись в глухую стенку.

– Мам, мне правда жалко, что ручка оторвалась, – сказала Ли.

Шарлотта казалась раздавленной, и Ли окатила волна страха. Подбадривающие взгляды Шарлотты, ее так себе вино и прекрасные обеды – сам факт ее существования и то, что каждый вечер, положив на колени Годиву, она неизменно смотрит программу с Брайном Уильямсом[39]39
  Американский телеведущий и главный редактор вечерних новостей NBC.


[Закрыть], держали ее дочь на плаву. Даже странно, насколько сильно Ли нуждалась в Шарлотте. Пока она рядом, можно побыть нерадивым ребенком, зная, что придет мама, подберет разбросанные вещи и все разложит по местам. Ли обожала, когда, как в школьные годы, по утрам в выходные, за дверью ее ждала корзинка с аккуратно сложенной и постиранной одеждой.

– Мам, – мягко сказала Ли, – ты не забыла, что мы летим в Европу?

Шарлотта подняла на нее глаза и с почти детским удивлением повторила:

– Мы летим в Европу.

– Именно.

– Ли, – сказала Шарлотта.

– Что?

– Ты уже не в том возрасте, чтобы носить такие короткие юбки.

И тут понеслось. В нее словно бес вселился, и она даже стала получать от этого удовольствие.

– А вот и нет! – Она и сама понимала, что ведет себя как упрямый подросток. Эх, как же ей хочется побыть этим самым упрямым подростком. Быть взрослым – ужасно.

– Позволь с тобой не согласиться, – возразила Шарлотта. – И забери свой сотовый.

Нахлынула детская обида и злость на саму себя. И когда уже она перестанет добиваться материнской благосклонности?

Ли придирчиво посмотрела на сделанный Шарлоттой снимок себя в туфлях, пропустила его через фильтр, добавила яркости, обрезала и запостила в Инстаграм, на Фейсбук, в Тумблер, Снэпчат и Твиттер с хештегами #круизники#летимвЕвропу#туфлиДжиммиЧу#bonvoyage!

На секунду Ли вдруг поняла, что прямо сейчас живет точь-в-точь по своей карте желаний. Вырезая и наклеивая картинки, она мечтала именно о путешествии. И именно эти хештеги она представляла себе, когда, по настоянию Джейсона, медитировала три утра подряд. И вот оно сбылось.

Может, все действительно будет хорошо. После двух недель домашней кормежки, приема тайленола[40]40
  Анальгетическое ненаркотическое лекарство на основе парацетамола.


[Закрыть] и общения с благодарной слушательницей (Шарлоттой), ловившей каждое ее слово и искренне верившей, что у дочери всего лишь передышка перед большим кинопроектом, Ли стала гораздо спокойней. Чем больше она врала о своей карьере, тем больше верила в это сама. Живот больше не сводило, мысли перестали нестись бешеными табунами, и на деньги Шарлотты она купила себе в T. J. Maxx раздельный купальник и поразила всех, провальсировав в нем вокруг бассейна в «Маршвуд Пул». Да, на нее продолжали глазеть мужчины, но Ли знала, что это как костыль или как приложить лед к пылающему своей очевидностью факту – что жизнь летит к чертям. Ну, хотя бы временное облегчение.

В районе Лэндингз Ли боялась пересечься с Реган – на дорожке ли для гольф-мобилей, или возле водяной горки во «Франклин Крик Пул», где Реган запросто могла кататься со своими девочками. Но встреча не состоялась. На какой-то момент у Ли возник порыв самой забежать в гости к сестре, но она предпочла отложить и без того неизбежную встречу. Они с Реган не разговаривали целых десять лет! Первые полгода после предсвадебной стычки Ли упорно набирала номер сестры, но та не снимала трубку, и в итоге Ли обиделась и не стала навязываться. В конце концов, она не виновата, что так вышло. Ну, почти не виновата.

А ведь они были так близки когда-то, катались вдвоем на роликах дотемна. Держась за руки, нарезали круги по окрестностям, а теплый ветер бил им в лицо.

Можно ли было поступить по-другому? Ну, во-первых, Ли могла бы не реагировать на слова Мэтта. Она уже сто раз пожалела, что не сдержалась тогда в туалете ресторана «Элизабет», что на Тридцать четвертой улице. Нужно было просто обнять Реган и поздравить ее со свадьбой. Но тогда бы вышло, что она обманывает свою сестру.

Ли помнила, как Мэтт, стоя под дождем, схватил ее за плечи и сказал: Если ты вернешься, я готов остановить все это. Пожалуйста.

Ли сглотнула, вспоминая то давнишнее смятение. Она посмотрела в телефон: ее пост уже собрал кучу лайков и сердечек.

– Реган! – воскликнула вдруг Шарлотта. – Реган пришла!

Ли подняла голову и увидела свою сестру. Она выглядела блистательно, другого слова и не подберешь. Немного располнела, но оставалась офигенски хороша в умело подобранном черном комбинезоне без рукавов и в джинсовой куртке. Солнечные очки со стразами обручем поддерживали ее густые каштановые волосы. Ли почувствовала острый укол ревности.

– Сюда! – Шарлотта уже стояла и махала руками. – Реган, мы тут! Шарлотта обняла младшую дочь, а Ли молча стояла в сторонке, чувствуя неловкость. А ведь ей так хотелось сказать: Прости. Я тебя люблю. У тебя есть все, чего ты хотела. И хоть теперь-то взгляни на меня.

Ли опустила взгляд на свою короткую юбчонку. На фоне элегантной и женственной Реган она вдруг почувствовала себя безвкусной фифой. И что вообще она пытается всем доказать? Ли закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы вернуть себе прежнюю уверенность. Она вспомнила, как задержался на ее коленках взгляд водителя «Убера», когда она вылезала из его «Хонды Пилота». Что еще она могла предложить миру кроме собственной привлекательности?

– Вот вы где, – сказал подошедший к ним Мэтт. Ли удивилась, как поредели его волосы, да он почти лысый! Но в дорогом костюме и лоферах.

– Ты что, теперь носишь лоферы? – сказала Ли. Она не пыталась с ним кокетничать, но фраза прозвучала игриво.

– Ну да. – Взгляд Мэтта весело вспыхнул. – Нравится?

– Я не люблю лоферы, – ответила Ли.

Мэтт приобнял Реган и притянул ее к себе:

– Мне их купила Реган.

– О… – сказала Реган. Казалось, ей было неприятно, что Мэтт ее касается. – Но ты же сам хотел, чтобы…

– Все хорошо, – резко произнес Мэтт. Ли захлопала ресницами: у него голос был как у отца. Боже, подумала она. Мэтт превращается в лысеющего Уинстона. Может, именно поэтому она и выбрала его сто лет тому назад?

Ли влюбилась в Мэтта с первого взгляда (он шел по коридору Деревенской дневной школы Саванны с таким видом, словно он тут главный). Мэтт, парень из ее школы, быстрый как ртуть футбольный защитник, уверенный в себе, с хорошо подвешенным языком и внутренне раскрепощенный – в нем было все, чего так не хватало самой Ли. Но сейчас ее охватил страх. Реган была какая-то бледная. Неужели Мэтт обижает ее?

Реган взглянула на сестру, вид у той был грустный.

– Ты очень красивая, – сказала Ли.

– Я тебя умоляю. – И все же Реган залилась румянцем, а Ли вспомнила ее вечерние детские представления. Реган раздавала всем самодельные билетики на свое «музыкальное шоу», которое должно было состояться на задней веранде. Стоя в ночной рубашке на лужайке, она приветствовала зрителей и собирала билетики. А потом пела для всех своим чистым ангельским голоском. И когда Реган умолкала и все начинали хлопать, она смущенно опускала голову и краснела – прямо как сейчас.

Ли порывисто обняла сестру. Реган вся напряглась и отстранилась. Только запах ее остался прежним – она пахла детской присыпкой и земляничным шампунем.

9 / Шарлотта

Сидя в первом классе самолета (с наброшенным на ноги флисовым пледом, перед ней на откидном столике – чаша с подогретым ореховым миксом), Шарлотта кидала взгляды на своих дочерей. Поднявшись в самолет, Ли сразу же начала пить вино и болтать с соседом – молодым бородачом. Сейчас она угомонилась и крепко спала, слегка приоткрыв рот. Реган задумчиво смотрела в иллюминатор. Шарлотте хотелось понять, о чем она сейчас думает.

Шарлотта знала, что слишком резко реагирует на вычурные, объемные наряды Реган. К чему носить все эти попугаистые балахоны, если можно просто сесть на диету! Шарлотта корила себя за такие осуждающие мысли, словно это она сама что-то сделала не так.

Постепенно Шарлотта стала мягче с Реган – в конце концов, она была единственной из всех, кто остался подле нее. Но каждый раз, вспоминая о раболепии Реган перед Мэттом, о ее гиперопеке по отношению к детям, Шарлотта грустнела. Сама Шарлотта прошла через долгий и болезненный опыт, чтобы кое-что понять в этой жизни, но Реган и слушать ее не хотела. Она считала свою мать глупой, а ее советы – бессмысленными. Впрочем, сама Шарлотта избегала подобного с собой обращения – ее ранило, когда кто-то считает ее малым ребенком.

Реган помнила Шарлотту в ее худшую пору, когда та уже была одинокой матерью, вынужденной на всем экономить и потакать клиентам-нуворишам и просто обеспеченным людям. Должно быть, в представлении Реган судьба Шарлотты была антипримером: смотри, что с тобой будет, если твой муж уйдет от тебя. Ты останешься одна. Ты начнешь плакать при детях. Ты будешь пахать как проклятая, и из этого не выйдет никакого толку. Теперь, когда Шарлотта сумела вернуть себе хотя бы толику своего прежнего достоинства, ей не нравилось думать, что Реган, которая была свидетелем ее надлома и различных срывов, думает о ней, исходя из этого. Но Реган еще не видела самого страшного!

Правда состояла в том, что Шарлотта завидовала собственной дочери, но некоторая отстраненность позволяла ей не особо углубляться в собственное чувство вины и причины такой ревности.

Шарлотта не очень-то обрадовалась, что Мэтт присоединился к их семейному мероприятию. Но, поскольку он сам платил за себя, высказывание каких-либо возражений выглядело бы как попытка устроить скандал. Ну да, мило с его стороны, но Шарлотта все равно чувствовала раздражение. Мэтт был хирургом-ортопедом, и оставалось надеяться, что его срочно отзовут на работу. Шарлотта будет отправлять в небо экспресс-молитвы, чтобы именно так и произошло. Мэтт уже наломал немало дров в их семье.

Может статься, что сама Шарлотта была виновата в своем несчастном браке, она этого не исключала. Она не могла найти хоть что-то, за что стоило бы себя ругать, но в ее замужестве как в зеркале отразилось ее собственное одинокое детство, а как залечить эту рану или заставить ее хоть немного затянуться, она не знала. Шарлотта надеялась, что эта поездка сплотит вокруг нее детей. Но самолет уже уносил их в Афины, а она чувствовала себя выбитой из колеи.

Уж лучше бы она принимала снотворное. Шарлотта закрыла глаза, призывая сон, но вместо этого перед глазами всплывало лицо матери со складкой на лбу и с кроваво-красной помадой, наплывающей в трещинки Луизиных губ. А ее сигареты «Парламент» пахли красным вином.

Когда отца перевели во Францию, восьмилетняя Шарлотта осталась в Вашингтоне со своей няней. В десять лет ее отправили в школу-пансион. Это не воспринималось как наказание, а было обычным делом в дипломатических кругах. Ее отец Ричард был старше своей жены на двадцать восемь лет. Он казался Шарлотте чужим незнакомым дедушкой, и больше всего на свете ей хотелось, чтобы он обратил на нее внимание.

Мать Шарлотты была, так сказать, королевой бала. Даже когда ее дочь гостила дома на каникулах, Луиза (у нее была отдельная от мужа спальня, и она всегда завтракала в кровати) уже в 8.30 сидела как штык за рабочим столом. Она обрабатывала корреспонденцию, а затем беседовала с управляющей домом, которая имела под своим началом штат из семнадцати человек. На пятнадцать минут к Луизе заглядывал шеф-повар, и почти каждый день в доме проходили званые обеды. После полудня Луиза занималась шопингом, посещала парикмахера, а с пяти до шести вечера взяла за правило обязательно общаться с дочерью. (В это время Шарлотта обычно принимала ванну. Ее мать садилась на туалетный бачок, попивая шерри. Ее взгляд, скользнув по розовым плечам Шарлотты, устремлялся в окно, из которого открывался вид на восьмой округ.)

По вечерам родители отправлялись на прием, на выставку, на банкет или на долгий званый ужин. В свободное время Луиза подтягивала знание семи языков (французский, итальянский, немецкий, шведский, венгерский, японский, китайский) или писала исторический роман.

Шарлотта пыталась заснуть одна, но довольно часто, в ночи, зная, что няня Эмэ уже спит, она крадучись спускалась по лестнице в ее комнату и сворачивалась подле нее клубочком, вдыхая тепло этой крепко сбитой деревенской женщины, чувствующей себя в Париже еще более неуютно, чем сама Шарлотта. Проснувшись утром, Шарлотта обнаруживала, что одеялко подоткнуто, а постель все еще хранит запахи няни.

Летом 1960 года, когда ей исполнилось шестнадцать, Шарлотта прилетела домой на каникулы, но Эмэ не застала. Ее не было ни в одной из трех кухонь, ни в безукоризненно постриженном саду. В своей комнате, где все чемоданы уже были распакованы, а вещи разложены по полкам и развешаны по плечикам, Шарлотта обнаружила записку от матери, из которой стало очевидно, что это лето она проведет в полном одиночестве.

Дорогая Шарлотта, я не хотела сообщать тебе об этом в письме, но зимой Эмэ заболела и умерла. Как ты прекрасно знаешь, она очень тебя любила и наверняка хотела бы, чтобы ты с теплом вспоминала о ней, и чтобы она могла гордиться за каждый твой помысел и поступок. Мы с папой отправились на званый ужин, который никак нельзя пропустить, но мы рады, что ты приехала. Увидимся завтра днем.

С любовью,

Твоя мама

И, как всегда, не было никаких обсуждений, не было места отчаянью – и никакой надежды, что кто-то тебя пожалеет. В родительском доме эмоции считались дурным тоном, они просто отрицались. Сила человека, учили ее, состоит в том, чтобы полагаться на саму себя, уметь справляться с трудностями, опираясь на железную волю. У Луизы была такая любимая фраза – ну, а помимо этого… Что означало: как есть так и есть. Двигайся дальше и больше не говори об этом.

Из комнаты Шарлотты открывался широкий обзор улицы Фобур-Сент-Оноре с чопорными зданиями, чьи квадратные окна были убраны в маркизы, похожие на оправленные благовоспитанной рукой юбочки. Мимо дорогих магазинов со степенным достоинством проезжали, шурша, машины. Шарлотта уже была слишком взрослой, чтобы плакать, поэтому она просто неподвижно стояла и смотрела в окно. Словно ждала какого-то события. Вот уже закрылись магазины, освещение витрин отбрасывало на асфальт геометрические тени. Небо сначала стало багровым, а потом черным.

Она тихо отодвинула шпингалет, распахнула окно. Горячий ночной воздух ласкал кожу. Шарлотта вылезла из комнаты, по крыше добралась до дерева и спустилась вниз.

Могла ли она упасть, переломав себе ноги? Конечно, могла. Но этого не случилось. Перебравшись на дерево, она неуклюже начала спускаться, с трудом перебираясь от одной ветки к другой, пока не достигла земли. На воротах стоял охранник, поэтому Шарлотта воспользовалась задней калиткой. Еще минута – и она уже была на улице, вольная пойти куда захочет.

Шарлотта двинулась по улице Риволи. У нее не было никакого четкого плана, поэтому почти час она бродила вдоль Сены, пересекла мост Пон-Неф[41]41
  Старейший из сохранившихся мостов Парижа через реку Сену.


[Закрыть]. Он весь сиял огнями, подсвечивая речную рябь. Таким образом Шарлотта добралась до квартала Маре.

К тому времени она уже устала и проголодалась. Она пошла на трели смеха, раздававшиеся из рыбного ресторанчика «Ля Петит Зенг», что на улице Ледрю Роллен. Через окно она увидела столик, за которым собралась молодежь несколькими годами старше ее. Некоторые из парней отрастили бороды, и у всех их спутниц были длинные спутанные волосы. Все женщины курили, и губы их были измазаны красным вином. Наступил решающий момент. Стоит ли вернуться домой и, забравшись в постель, пролежать до утра без сна? Или у нее хватит смелости войти в кафе и приблизиться к этим людям?

Она взялась за ручку двери. Внутри красивый мужчина поднял голову и взглянул на нее. Видел ли он ее тут прежде? Мужчина (собственно, он был тогда совсем молодым юношей!) поднялся с места и пошел к Шарлотте. У него были длинные каштановые волосы до самого воротника и небольшие усики.

У Шарлотты еще была возможность развернуться и убежать.

Шарлотта видела Уинстона через стеклянную дверь, как он идет к ней. Когда он открыл дверь, на нее повеяло табачным дымом и кисловато-терпким вином. То были запахи (как подумала тогда Шарлотта) взрослого человека.

У него были тонкие обветренные губы. Он наклонился к ней так близко, что Шарлотта решила, что он собирается ее поцеловать. Она уже была взведена почти до истерики, грудь сжимали ужас и осознание, что сейчас, наконец, начнется настоящая жизнь. Кровь прихлынула к лицу. Уинстон открыл было рот, чтобы произнести в мерцающей ночи какие-то слова, но тут кто-то потряс Шарлотту за плечи, возвращая ее из прошлого в настоящее.

– Мама, – сказала Реган почти с детской радостью. – Мама, мы прилетели!

– Что? – переспросила Шарлотта.

– Мы в Афинах! – сказала Реган.