Текст книги "Посвященная. Как я стала ведьмой"

Нил был способен противостоять влиянию эгрегора дома, поскольку он упражнялся в методах самозащиты. Они есть у всех культур, но, чтобы заставить эти методы работать, недостаточно просто знать о них – необходима практика. Большая часть ведьмовского бытия состоит из того, чтобы научиться оставаться устойчивой, не терять опору под ногами и принимать воздействие на себя только осознанно.

С времени, проведенного на Фултон-стрит, я обучилась паре вещей о защите от токсической близости с эгрегорами или кем-либо еще. Теперь, прежде чем принять любого вида взаимоотношения, будь это человек, место или предмет, я спрашиваю себя: «Хочу ли я оказаться под этим влиянием?» Я рассматриваю, кем я стану под чужим воздействием. Эгрегор всегда тянет тебя к себе, поощряя стать таким, как он. Наша же магическая практика предлагает нам двигаться в сторону освобождения. Она помогает создать личное пространство и расширить свои возможности. Ежедневные практики ведьм – обретение устойчивости, центра, защиты, заклинания, ритуальные преподношения, чтоб заручиться поддержкой дружественных нам духов – все это напоминает нам, что у нас есть определенная сила. Эти практики могут помочь нам установить свои здоровые границы и напоминают нам, что мы не зависим от воздействия внешних сил.

Если бы я сейчас жила на Фултон-стрит, я бы ежедневно окуривала свою комнату изгоняющими ароматами: белой камедью, ладаном или драконовым деревом. Я бы призывала своих духов-хранителей защитить мое пространство и оставляла бы им преподношения из фимиама и свежей воды в качестве благодарности. Я бы освящала черную соль и весеннюю воду, а затем использовала бы эту смесь, чтобы написать охранные символы на своих дверях, окнах и зеркалах: пентакль для благословления, руну Альгиз для защиты. Я бы убралась в помещении и исключила любой беспорядок: в хаосе любят прятаться косные, испорченные духи. Я бы читала Посвящение убежища, одну из моих любимых защитных молитв, которую я взяла у синкретического культа Санто-Дайме и адаптировала под себя. «Здесь только одна сущность присутствует, и это Любовь. Всякий, кто войдет сюда, почувствует святое и чистое присутствие Любви…» Я бы осмысливала свою собственную энергию и если бы обнаружила, что теряю баланс, то сделала бы все необходимое, чтобы восстановить свое умственное, физическое и эмоциональное равновесие. Я бы встречалась с целителями, медитировала, танцевала, использовала очищающие диеты, обращалась к своей общине за любовью и поддержкой. И наконец, на своем алтаре я бы сделала совет старейшин: изображения мудрых людей и божеств, которых я хотела бы призвать и с кем хотела бы быть близка, эгрегоров, чье влияние на себя я бы с радостью одобрила.

Все эти тренировки помогают установить гармонию в твоей окружающей среде, создать сложности для проникновения и воспрепятствовать тому, чтобы причиняющие беспокойство эгрегоры могли там удержаться. Это схоже с тем, когда ты пытаешься избавиться от плесени в ванной комнате: лучше всего держать ее в чистоте, сухой и тщательно ухоженной. Но некоторые ванные чересчур запущены для того, чтобы вернуть туда чистоту, иногда место даже может быть настолько испорченным, что его невозможно восстановить. В таком случае лучшее, что может сделать ведьма, – покинуть его.

Приблизительно через полгода моего обитания там я пришла к осознанию того, что Колетт, жрица эгрегора дома на Фултон-стрит, боролась с героиновой зависимостью. Впервые я увидела Колетт под дозой, когда она находилась в ванной наверху, стирая один из своих розовато-лиловых мохеровых свитеров вручную в ванне. Ее бледно-голубые глаза внезапно оказались без зрачков, а сама она словно была окружена кисеей тумана. «Ты выглядишь иначе, – сказала я, изучая ее. – Ты сделала стрижку?» Я никогда прежде не видела никого под героином. Сейчас я знаю, что можно распознать дух героина благодаря вуали, которой он затуманивает глаза человека. Когда видишь человека на опиоидах, невозможно напрямую разговаривать с ними, всегда в первую очередь приходится говорить с испорченным Духом опиумного мака.

Колетт была под влиянием героинового мака. У растений, так же как и у людей, есть души. Как все разумные существа, способные чувствовать, растения имеют предназначение, есть вещи, которых они хотят. Они желают близости, связи, и у них есть принадлежащие им территории. Они хотят распространять свои семена. У растений есть желания. Разумные существа влияют друг на друга. Люди могут оказывать влияние на души растений, видоизменять их и манипулировать ими до тех пор, пока последние не испортятся. Множество наркотических средств – это испорченные души растений. И когда ты подпадаешь под их воздействие, под воздействие этих изувеченных духов, ты становишься их слугой. И слугой эгрегора, который стал первопричиной их порчи. Люди под влиянием таких изуродованных духов крайне редко способны поддерживать здоровые взаимоотношения.

В их жизни недостаточно пространства для этого. Испорченные духи хотят все человеческое, что есть в этих людях, и забирают его до тех пор, пока не останется ничего, что можно было бы отдать.

Я уловила образ эгрегора с Фултон-стрит однажды, когда Колетт закатила истерику и угрожала сброситься с моста. Это началось с запаха дыма и маниакальных воплей, доносящихся с мансарды. Уильям взбежал вверх по лестнице, и сквозь перекрытия мы слышали его успокаивающий голос, словно он обращался к раненому животному. Но вскоре Колетт слетела вниз по лестнице, обдирая своими острыми ногтями перила. Я и Алекс перегородили входную дверь, препятствуя ее уходу. Она шипела, плевалась и царапалась, с черными от ярости глазами кричала, как она нас ненавидит и желает нам всем смерти, а эгрегор дома пытался выбраться из ее тела до того, как она уйдет из дома.

Воспитанная ведьмой-прихожанкой унитарной церкви, я не питала сильных чувств к католицизму. Я представляла его себе как наиболее языческую форму христианства, но кроме этого почти ничего не знала. На холме над моим домом стояла церковь Святого Игнатия, охраняя угол улиц Фултон и Паркер.

Вскоре после того как я увидела Колетт, одержимую эгрегором, я ощутила зов Девы Марии, которая жила в одной из пристроенных сбоку к церкви часовен. В освещенном свечами помещении, по большей части пустовавшем, за исключением нескольких одиноких молящихся, я сидела в молчании, в ожидании, беспристрастная. Спустя мгновения я начала плакать. Громкие, тяжелые всхлипы. Слезы лились из моих глаз. Внезапно меня ошеломила вся душераздирающая красота этого мира, я почувствовала все его страдания. Я ревела и выла, пока мои глаза не стали красными из-за полопавшихся сосудов и отекшими настолько, что едва открывались. Пожилая женщина подошла ко мне, положила свою ладонь мне на плечо и сказала, что, как бы плохо ни было, если я буду молиться Деве, она мне поможет. Будучи ведьмой, я не делаю различий между богинями. Всё есть облики Богини, источник всей любви и всего живого. Дева Мария – то же, что и дева Диана, что и Афродита, Иштар и Изида; когда ты смотришь на нее с разных сторон, ты видишь, как сияют разные ее облики. Когда пожилая женщина посмотрела мне в глаза и улыбнулась, я увидела Гекату, Хранительницу перекрестков. Я начала верить, что каким-то образом, когда-нибудь она мне покажет путь из преисподней туда, где я была бы счастлива, свободна и в безопасности.

Спустя несколько недель Алекс, математик, взял меня с собой послушать Стомп[56]56
  Извлечение музыки из самых неподобающих предметов. Изначально архаический фольклорный танец североамериканских негров, содержащий характерные ритмические фигуры, исполняемые в быстром темпе.


[Закрыть] в музыкальном холле в Беркли. Атлетически сложенные молодые нью-йоркцы как пауки носились по сцене, стуча по стенам, крышкам, ведрам и всему, что было вокруг. Их ритм сотрясал нас до костей и вгонял в своего рода восстанавливающий транс. Шаманы в течение всей истории использовали барабаны, чтобы вызвать состояние транса. Недавние исследования результатов электроэнцефалограмм выявили, что барабанная дробь может вызвать изменения в мозгу и центральной нервной системе, приводящие к чувству эйфории и прояснению сознания. Иными словами, ритмичная дробь вызывает шаманские состояния сознания. После шоу мы с Алексом выбрались обратно на улицы Беркли, ухмыляясь. Я могла ощущать всю свою душу, мерцающую в каждой клеточке. Чары эгрегора были разбиты. Барабанная дробь сняла их. В конце концов мы с Алексом развернулись лицом друг к другу. «Мы можем двигаться!» – заявили мы одновременно. Почему-то раньше никому из нас в голову не приходило, что можно покинуть дом на Фултон-стрит.

Мы разместили рекламу о моей комнате в газете, и с пяти утра следующего дня нам непрерывно стали поступать звонки. Реклама сыграла свою роль. Стоимость проживания в моей комнате с застекленной верандой и полтергейстом выросла за ночь с 400 до 1200 долларов за месяц.

После того как я съехала, новый жилец моей комнаты пригласил к себе на ночь подругу, обладающую телепатией. Уильям рассказывал, что девушка была вынуждена уйти посреди ночи, потому что не могла заснуть. Всю ночь духи тянули ее за одежду, скрежеща зубами и что-то бормоча.

Во время недавней поездки в Сан-Франциско я решила прогуляться к старому дому на Фултон-стрит. Подходя ближе, я ощутила холодное пламя, пылающее в моем животе, ноги налились тяжестью, и стало трудно их передвигать. Дом исчез, сожженный дотла. Ничего от него не осталось, кроме кучи черных углей, упавших балок, разбитого стекла и пятен сажи, портивших орнаменты на стенах соседних домов. Погуглив в интернете, мне удалось выяснить, что никто не знал, как началось возгорание, но это был самый большой пожар в округе за последние десятилетия. Один человек погиб, царапаясь во входную дверь, пытаясь выбраться наружу.

Глава седьмая. Встречая королеву фей

 
Посредством любви ты узнал мое тайное имя,
из-за любви я прятаться не должен,
я тьма, откуда прибыл
чистейший Яркий Дух, горящий гордостью.
 

Виктор Х. Андерсон, Fugat spiritus meus tecum

Феи начали свое существование как богини природы, стражи лесов, гор и девственных источников Старого Света. В языческие времена феи были местными воплощениями Богини-Матери, создательницы и разрушительницы. Как природа породила нас, воспитала и наделила всем необходимым, так же легко она могла и все забрать. Богиня была как и во фруктах с дерева, так и в почве могил, где покоятся как человеческие тела, так и семена новых деревьев. Когда христианство вторглось в Европу, его политикой стала демонизация волшебных духов. Под его влиянием древние богини лесов и весны были ослаблены и сделаны ничтожными, а иногда и злыми. Но они никогда не были уничтожены полностью. Феи обитали на спрятанных ото всех полянах и в воображении сельских жителей. Средневековая эпическая поэма The Faerie Queene[57]57
  «Королева фей». (староангл.)


[Закрыть] рассказывает историю о прекрасной женщине, которая снабжала героя целительными снадобьями и даровала ему волшебный меч, наделяя монархической властью. Но она несла и опасность. По некоторым версиям, она соблазнила короля и родила монстров, замаскированных под доблестных рыцарей или одаренных поэтов. Ее дети казались людьми, но в действительности являлись полукровками; с козлиными ногами, или торчащим, как клык кабана, зубом, или растущими на щеках клочьями шерсти.

В Италии fata означает «судьба», феи были потомками самих Судеб, как в случае с Фата Морганой. Во Франции фея называлась a fey – «фейри». Низложенные богини Европы являлись во многих обликах: Титания, Мелиор, Палатина, Мата Мари. Последняя – богиня басков, Леди морей, являвшаяся из пены морской на острых кораллах и бурых водорослях, освещенная луной. Титания, лесная нимфа, могла превратиться в зайца. Чтобы защитить своих лесных созданий, она дразнила охотников, которые видели, как ее носик дергается в листве, а затем устремлялась в темные чащи, которые, как сказал бы Карл Юнг, представляют собой коллективное бессознательное.

В средневековых сказках самыми известными феями были Мелюзина и Моргана ле Фэй. Как и ее потомок, Русалочка, Мелюзина была русалкой, которая хотела «находиться там, где люди», и тоже влюбилась. Она вышла замуж за принца. Но он нарушил их договор (феи – поклонницы договоров), когда подсматривал за ней в ванной. Он увидел, как ее сияющие ноги покрылись чешуей и превратились в хвост, извивавшийся, словно у змеи. Его предательство привело и его, и все его земли к краху.

Кузина Мелюзины, Моргана ле Фэй, наиболее значимой фигурой выступала в легендах об Артуре. Ассоциируемая с обеими: Морриган с вороньей головой, богиней-воительницей кельтской Ирландии, и Леди Озера, с волосами до самой талии, мечом в руках, обитавшей в болоте. Она пробиралась сквозь заросли болотного тростника на лодке, задрапированной сотканными вручную коврами, при мерцании фонариков и капающих воском свечей, плывя к Острову Яблонь, также известному как Авалон.

Обе, и Моргана ле Фэй, и Мелюзина, явились с Авалона. Чтобы попасть туда, нужно войти в пещеру. Королевство фей было подземным царством десяти тысяч женщин, местом вечного лета, где всегда цвели цветы. Названная также Землей Сияющих, географически это сеть секретных озер, мерцающих сфер, хрустальных замков и гор из драгоценностей. В Земле Сияющих драгоценности всегда добываются гномами, которые любят свою работу. В мире фей неприятного труда не существует. Феи дразнят своих любовников обещаниями положить конец их тяжелой работе. Они способны превратить в золото даже солому. Они могут создать сложные кожаные туфельки, просто дотронувшись до своей шляпки. Позволь себе быть соблазненным, – напевают они проникновенно. Засни в их волшебном круге, и ты проснешься на одной из бесконечных вечеринок, где будешь исступленно танцевать. Пока однажды не поймешь, что не знаешь, как вернуться домой. Но тогда уже зачем тебе возвращаться? Может быть, поэтому Летние земли – синоним слова «могила». Авалон, земля бесконечной красоты и свободы, становится намного менее красивым и свободным, как только ты осознаешь, что никогда его не покинешь.

Духи ли природы или соблазняющие демоны, феи оказали сильное влияние на воображение Запада. Традиция ведьм Западного побережья, Провозглашение, которая наиболее ощутимо из всех повлияла на мою мать, уходит корнями к Фейри, иногда называемой Фери, практике слепого поэта и шамана Виктора Андерсона. Основанная в Сан-Франциско, ведьмовская традиция Фейри – религия природы. Ее обряды требуют от посвященного призвать духов стихий, гномов земли, водяных ундин, сильфов, летающих на ветре, словно пушинка одуванчика, саламандр, извивающихся в костре.

Феи не только вдохновляют нас; они по-прежнему существуют. Давным-давно они смешались со смертными, их гены до сих пор путешествуют по нашим родословным. Некоторые из нас унаследовали лишь малую часть: щель между зубами, остроконечные уши, искривленный палец. Но иногда рецессивные гены феи проявляются в чистом виде, и самая настоящая фея появляется между ног смертной женщины.

Ювелирный магазин был расположен в Мишн, недалеко от моего нового места обитания. Я обнаружила его, когда три женщины, три Судьбы в свободных штанах и неряшливых болтающихся футболках, поймали меня в середине потока пешеходов, когда я переходила дорогу. Одна взяла мое лицо в свои ладони, сложенные чашечкой, а вторая провела пальцем по моей руке и сзади по шее. «Приходи в эту пятницу в Ювелирный магазин, – сказала сероглазая брюнетка, запихнув флаер мне в руку. – Мы исполняем Зачарованный сад императрицы Зои».

В начале столетия Ювелирный был магазинчиком внутри дома, сверкавшим драгоценными камнями в золотистых стеклянных прилавках, подчеркнутых бархатом. К тому времени, как я переехала в Сан-Франциско, место стало заброшенным, заселенным горсткой молодых артистов творческих коллективов, глотателями огня и наездниками на унициклах. Чтобы иметь немного денег на проживание, дважды в месяц они устраивали нелегальные тусовки в подвале цокольного этажа. Наверху располагалась студия для медитаций и место для репетиций; ювелирная тематика жила в спальнях, все были выкрашены в цвета драгоценных камней: бирюзы, граната и хризолита. Коммунальная кухня, сердоликового цвета, всегда была переполнена людьми, играющими на гитаре, поющими, режущими лук или сидящими на кухонной столешнице, покуривая травку. Все здание пахло плюмерией[58]58
  Nag Champa – индийское благовоние, аромат цветов дерева Чампа.


[Закрыть], марихуаной, кориандром, потом и елейным театральным гримом. Большая часть жильцов Ювелирного постоянно имела остаток грима вокруг глаз и вдоль линии волос. Одновременно загадочное и водевильное, все в Ювелирном магазине было игрой для этих ребят, которые проводили свои дни, дрейфуя между медитациями, танцами, сексом и психоделикой, любое действие генерировало состояние мистического опьянения. Вскоре после знакомства с ними я начала часто выступать в составе коллектива «Цирк грез». Он был создан молодым импресарио по имени Парадокс, двадцатитрехлетним долговязым парнем, Близнецами по гороскопу, который всегда носил нейлоновый комбинезон в красно-белую полоску и обладал характером движений и духовным содержанием беличьей обезьянки[59]59
  Саймири – род широконосых обезьян из семейства цепкохвостых. Ареал – тропические леса от Коста-Рики на севере до Парагвая на юге.


[Закрыть]. «Цирк грез» оказался жутковатым, зрелищным, это было подпольное развлечение и целиком – способ жизни. Жизнелюбивые ритуалы, посвященные Бахусу, волшебные трюки с картами и ловкостью рук. Каждое его действие диктовалось преданностью распадающемуся романтизму.

Я пришла к пониманию, что романтическое понимание мира – одна из главных причин презрения современного интеллектуала к оккультизму. Оккультисты считаются динозаврами, чудовищными доисторическими ящерами, цепляющимися за романтику как за некую скрепу. Исторически движение романтизма представляло собой уход от реальности. История искусств на Западе раздваивается в 1800-х годах, разделяясь на романтизм и реализм. Реалисты описывают реальность «как она есть» – с ее экономическими спорами, материализмом и межклассовой борьбой. Реализм имеет дело с фактами, с наукой, с вещами, которые мы можем доказать, он не восторженный, а прагматичный, политический. Он рассказывает истории реальных людей: рабочего с завода, промышленного архитектора, провинциальной домохозяйки, которая завела интрижку. Не фей, не женщин, которые говорят с духами, и уж точно не ведьм. Романтики, с другой стороны, отвернулись от современного мира, словно в ответ на уродство и жестокость индустриальной революции. Отступая в мир сказок и мифов, в экзотику, в ориентализм, романтики жили в опиумной берлоге избегания реальности.

На одном из наиболее известных полотен романтизма, картине Каспара Давида Фридриха «Странник над морем тумана», герой, романтический гений, открытый всем ветрам франт-блондин в бархатном костюме, поворачивается спиной к зрителю и миру и обозревает бесконечный ландшафт тумана и лесов, словно первозданную дикость, в которую он жаждет вернуться. Романтик ищет загадку, божественность и зачастую делает это с позиции людей белого высшего класса, у которых есть возможность отвергнуть работу и «обычный» образ жизни, предпочтя отступить в дикое, но ужасающе возвеличенное пространство каким-то образом еще не колонизированных «цветных людей», где эти романтики могут господствовать, как полковник Курц[60]60
  Одно из главных действующих лиц фильма Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня», некий сверхчеловек, разгадавший загадку войны и наконец-то подчинивший своей воле тысячи других, символ вьетнамской войны.


[Закрыть], или отец с тринадцатилетним ребенком в травяной юбке, как у Гогена.

Вот критика: люди обращаются к оккультизму, потому что они либо

а) не хотят иметь дело с настоящими ужасами мира и имеют привилегию отказаться от них – в отличие от угнетенных классов, у которых нет выбора, кроме как столкнуться лицом к лицу с реальностью;

б) либо они – неудачники, которые не в состоянии пробиться сквозь индустриализированную цивилизацию и поэтому выбравшие играть в Dungeons&Dragons[61]61
  «Подземелья и драконы» (D&D, DnD) – настольная ролевая игра в жанре фэнтези, разработанная Гэри Гайгэксом и Дэйвом Арнесоном.


[Закрыть].

Западная постпросвещенная цивилизация определяет себя как рациональную и в связи с этим антиволшебную, но во всех культурах, включая нашу собственную, есть магические обряды. Христианство полно магических практик, а язык современной экономики пронизан насквозь духами и «невидимыми руками». Магия повсюду, просто ключевые фигуры каждой культуры, наделенные властью, пытаются установить, чья магия должна быть определена как «настоящая», а чья должна считаться унизительной. Далее, магия – это не только упражнения для привилегированных людей, иначе бы лишь они ее практиковали – что можно понять, посетив специализированный рынок в Того, рынки для ведьм в Бразилии или любой магазин «Ботаника» в Лос-Анджелесе.

Для меня и для многих из людей, которых я знала в Ювелирном, выступление было чем-то вроде магии, своего рода тренировка входа в экстатическое состояние и измененное сознание по желанию. Помещения, в которых мы выступали, часто были незаконными: под мостами, на пустырях. Иногда мы вторгались в ортодоксальные обиталища мира искусства, выступая без приглашения на открытиях всяческих мероприятий с фонтанами и канапе. Мы просачивались как дым сквозь толпу, прячась в углах и в тени, нагие, выкрашенные в белый цвет, с остроконечными ушами и острыми зубами. Эльфы на своей вечеринке, без всяких дальнейших объяснений.

Репетиции в Ювелирном магазине редко начинались вовремя. Мы приходили и зависали, разговаривали, может быть, затевалась импровизированная джем-сейшн[62]62
  Исполнение джазовых импровизаций и экспромтов.


[Закрыть], и все сидели и пели около часа, перед тем как приступить к репетиции. Или же какая-то другая группа тренировалась в технике дыхания огнем в том месте, которое нам хотелось занять, поэтому нам приходилось ждать. Смысл наших собраний заключался в самом процессе, в энтузиазме, а не в конечных результатах. Все было возможностью, не оставалось рамок, границ, едва ли какой-то определенной формы, – только идеи и действия, как воздушные змеи, витали в воздухе.

В один из дней я ждала в подвале цокольного этажа начала нашей репетиции, в промозглом и сыром подземном мире, наполненном блеском и потом. Две девочки уже были там, в неоновом полусвете, сидя на одеяле, словно на пикнике. В полутьме я начала тренироваться, привычно исполняя танцевальные движения, в то время как одна из девчонок, хихикая, пялилась на меня.

Обе они были стройные и очень бледные. У одной из них все лицо было в пирсинге; большие карие телячьи глаза и дреды до пояса, выкрашенные в различные оттенки оранжевого и медного, с вплетенными кое-где полосками кожи. Говорила она с британским акцентом. После своих слов она бросила взгляд на свою подругу, ожидая сигнала о том, что ей позволено продолжить. Более мужеподобная, словно уличный мальчишка, а не обычная девочка, ее подруга была ростом чуть выше ста пятидесяти сантиметров, с красивыми соломенно-белыми волосами до подбородка, подстриженными в стиле «паж». На ней были мешковатые бриджи из мягкого фиолетового полотна, кожаные подтяжки и хлопковая футболка заношенного вида, с дырками, зашитыми бесчисленное количество раз фиолетовой ниткой. Тонкие белые носки сползали вниз с ее голеней прямо в кожаные ботинки, которые выглядели так, словно их стащили на парижском блошином рынке восемнадцатого столетия. Хвастаясь своими частыми путешествиями по всему миру, она говорила громко, протягивая слова и направляя свой голос в мою сторону, словно это был хрустальный шар, который она кидала именно мне.

Мне было привычно болтаться с людьми без денег. Эти девочки не выглядели так, как люди, которые пользуются первым классом при авиаперелетах.

– Чем ты занимаешься в жизни? – спросила я у приютской девчонки. Она пожала плечами и заговорщицки посмотрела на свою подругу с телячьими глазами. Затем наклонила ко мне свою голову.

– Я раздаю газеты, – сказала она. Действительно, выглядела она как мальчишка-газетчик из 1920-х, который выкрикивал бы: «Спецвыпуск, спецвыпуск! Читайте все в спецвыпуске!»

Она встала, чтобы представиться, переминаясь с ноги на ногу, словно хорек. Ее звали Айла[63]63
  Древнешотландский диалект содержит форму имени Isla, которая читается как «Айла» и означает «пришедшая с западного побережья, лунный свет».


[Закрыть] Оттерфельд, и она казалась странной. Ее ноги были широко расставлены, пальцы вывернуты наружу. Большие немигающие голубые глаза обрамлены густыми темными ресницами, она улыбалась, и, не знаю, как еще это назвать, но она ворковала. «Ммм, оууууу, куууу», – и рассыпалась колокольчиками смеха, такими, которые больше ожидаешь услышать из-под поганок в Баварском лесу, а не в сыром подвале в Мишн, полы которого липкие от пролитого пива.

Казалось сверхъестественным то, как люди немедленно оказывались загипнотизированными этим миниатюрным созданием, захваченные ее очарованием. Они крутились вокруг нее, предлагая чашку чая или поднося щепотку травки. Они смеялись над всеми ее шутками и уважали ее суждения. Несмотря на то что она была ниже всех остальных сантиметров на тридцать, она определенно являлась лидером сборища артистов Ювелирного магазина. Она сказала мне, что ее группа скоро будет играть в одном местечке в деловой части города. И что я должна прийти.

– Ты бы дала мне свой номер телефона, чтобы я напомнила тебе, – заявила Айла.

– Я вспомню, если ты мне скажешь, когда это будет, – ответила я.

– Дай мне свой номер, просто на всякий случай, – ухмыльнулась Айла, и я подчинилась. Вскоре мы разговаривали по телефону каждый день.

Во время этих телефонных звонков я рассказывала ей всяческие истории, а она слушала и смеялась так, словно я была самой обворожительной личностью на земле. Она говорила мне, какая я творческая и как сильно ей нравится мое воображение. Когда настало время ее выступления в городе, я была настолько благодарна ей за эту дружбу, так как всегда чувствовала себя аутсайдером в коллективе цирка, что я ощущала, что должна подарить ей какой-нибудь подарок. В эзотерическом магазине я выбрала набор отполированных пурпурных аметистов и положила их в золотую шелковую сумочку, которую украсила вышитым собственноручно желудем. Феи живут в дубах.

* * *

Ее группа играла в захудалом баре. Мне едва исполнилось девятнадцать, и я смогла туда попасть только благодаря тому, что одна девушка, с которой я встречалась незадолго до этого, сделала мне фальшивое удостоверение личности. Айла устраивалась и все время бросала взгляды в мою сторону, краснея и пожимая плечами, пока настраивала свою гитару и нажимала педали, чтобы протестировать ее. Я разговаривала с девочкой, сидящей рядом, которая рассказала, что пишет короткие рассказы об интимной жизни насекомых и земляных червей. Айла продолжала стрелять в меня глазами во время моего разговора с девочкой-писательницей, хмурясь, дуясь и грозя мне кулаком. Я не могла понять, шутит ли она. Я не знала, что Айла уже тогда думала обо мне как о вещи, которая принадлежит ей.

После выступления я подарила Айле сумочку с аметистами, и она приняла ее, словно церковную десятину, которая полагалась ей по праву. Она пересыпала камни в ладонях, подносила их к свету, ворковала и хихикала.

– Хорошо! Тебе следует дарить мне подарки.

– Мне следует? – переспросила я, сбитая с толку. Хотя я была очарована ею и благодарна за ее дружбу, я также находила ее странной, загадочной и, по правде говоря, совершенно отмороженной. Я не ожидала, что она будет считать, что я должна ей что-то дарить.

– Да, разумеется, тебе следует, – ответила она. – А еще тебе следовало бы отправиться ко мне домой прямо сейчас. Это сразу за углом.

Айла обитала в переделанной мастерской на улице Минна, с роллетой из гофрированного металла вместо двери. Она жила там с двумя ребятами: Дейвом, ее знакомым еще с подросткового возраста в своей родной Джорджии, у которого был толстый приплюснутый нос и рубашки с рукавами, обрезанными так, чтобы было видно мускулы; и вторым парнем, имевшим какое-то отношение к группе Brian Jonestown Massacre[64]64
  Музыкальная группа в жанре психоделик-рок, основанная в Сан-Франциско в 1990 году.


[Закрыть]. Ребята по большей части находились в двух маленьких комнатках наверху, в то время как у Айлы в распоряжении был весь первый этаж.

Она устроила мне грандиозную экскурсию. В помещении была студия звукозаписи, вся напичканная микрофонами, стойками, барабанными установками, электрогитарами и всякой аппаратурой с ручками, кнопками, цифрами, шнурками и проводами, а еще обшитая ковром для поглощения звука.

– Тебе здесь нужно быть осторожной, – заметила я.

– Почему? – спросила она, широко распахнув глаза.

– Из-за гремлинов. Гремлины обожают технику, – ответила я. – Они любят жевать провода и прятаться во всяких устройствах.

Айла захихикала и сморщилась, ухмыляясь мне снизу вверх.

– Оу, это нормально. Я вожу дружбу с гремлинами. Мы братья! Идем. – Она обхватила пальцами мою руку и потащила меня наверх по винтовой металлической лестнице. Указав жестом на дверь слева, она сказала: – Это темная комната, но ты не можешь туда зайти в данный момент.

– Почему нет?

– Там сейчас Нарцисс. Он может быть посреди какого-нибудь процесса.

– Какого-нибудь, но не фотосъемки? – спросила я.

– Давай покажу тебе мою галерею потерянных душ. – Айла перенаправила меня в сторону коридора.

Выстроенные в линию, на стене висели распечатанные портреты, которые она сделала сама. Темноволосая девушка в прозрачном белом платье, идущая сквозь пустынный луг. Они с этой девушкой были влюблены друг в друга, просветила меня Айла, но сейчас она в психиатрической клинике. На другой фотографии был изображен парень-панк с ранеными глазами и с оранжевым ирокезом, свесившимся набок вдоль его скулы. Он выглядел словно петух, потерпевший поражение.

– Он разбил мне сердце. Обокрал меня, обманул, – сказала Айла со слезами на глазах. – Умер от передоза героином в прошлом году.

Нарцисс из темной комнаты тоже был на одной из напечатанных фотографий. Молодой француз, он был настолько бледным и с такими светлыми волосами, что вполне мог бы оказаться альбиносом. Изможденный и призрачный, он одевался только в белое и ел продукты только белого цвета. Если ел картошку, то снимал кожуру. Его питание в основном состояло из белого сыра и очищенных от кожуры яблок. Айла сказала мне, что когда он гадит – это, скорее всего, пушистые белые шарики. Скопления кальция размером с грецкий орех покрывали его шею и спину, потому что его тошнило от его диеты. Но Айла считала это привлекательным, веселым и, по факту, весьма обоснованным.

На портретах было еще полно всякого народу: какой-то бледный парень с кустистыми бровями все время подходил к ней, оттаскивал ее в сторону и, нахмурившись, настойчиво шептал что-то ей в ухо. Айла закатывала глаза и просила меня подождать. В конце концов она отвела меня в свою спальню и после потока извинений сказала мне, чтобы я ждала ее там.

Моя интуиция подсказывала мне верно: аметистовый был ее цветом. Все в комнате Айлы было лавандовым. Стены. Ковры, такие фиолетовые, что казались почти черными, толстые, словно медвежья шкура. Свечи из пчелиного воска, капавшие с отделанных металлом подсвечников; их тепло, дрожа, поднималось вверх к застекленной крыше и кровати под потолком, где спала Айла. Под лофтом висел ком некрашеной шерсти, медленно крутясь вокруг своей оси, словно в его ловушку попался апатичный, сонный, невидимый демон. Даже пахла комната лавандой. Лаванда витала в воздухе, исходя от вручную созданных ароматических палочек, от втертых в кожу эфирных масел, от пены роскошного мыла в ее ванной комнате. Я заглянула в ее гардеробную – маленькую комнатку размером с сарай, в котором я жила в Санта-Барбаре. В ней висело зеркало, окруженное праздничными фонариками, и она битком была набита кожаными куртками, шелковыми ночными рубашками и ботинками из телячьей кожи такого маленького размера, что они вполне могли сойти за детские. Под туалетным столиком, словно драгоценности современного лепрекона, стояли три холщовые почтовые сумки. Каждая из которых была переполнена пачками денег. Там вполне могло оказаться больше полумиллиона долларов, а она эти сумки непринужденно запихнула под стол со своими маслами и кремами для глаз.