Текст книги "Путь смертных"

Глава 8

Пробуждение настигло Уилла внезапно и беспощадно. Вот уже второе утро подряд он просыпался в незнакомой кровати, но в этом случае причиной его замешательства стало не новое окружение, а приснившийся сон. В нем он был с Иви, и сон был настолько пропитан ею, был настолько живым и ярким, что, проснувшись, он заново пережил свою потерю во всей полноте. Как это может быть, что ее больше нет, когда для него она все еще была такой живой, такой реальной? Казалось, пойди этим утром к ней на квартиру, он застал бы ее живой и невредимой и именно смерть оказалась бы лишь пустым сном.

Взгляд Рейвена обратился на морозные узоры на небольшом окошке, и он тут же мысленно перенесся в тот морозный день, который они провели в ее комнате, разделив на двоих черствую буханку хлеба и немного вина и выбираясь из кровати разве что в уборную. И сейчас у него в душе эхом отзывалась не физическая близость, но дружеское тепло, то чувство, когда рядом – человек, с которым ты не замечаешь течения времени. Ему вспомнилось, что он рассказывал ей тогда о своих амбициях – и обещал помочь, как только достигнет положения в обществе.

Уилл тогда вдруг заметил, что Иви глядит на него во все глаза с непонятным выражением на лице. Это было приятно – когда она вот так на него смотрела, приятно было чувствовать себя предметом ее интереса, хотя он и понятия не имел, где сейчас ее мысли, о каких тайнах она молчит и что думает о нем самом. Быть может, она все время слышала одни и те же обещания. Когда он заводил этот разговор, Иви, казалось, верила в его искренность – но это ведь не то же самое, что верить сути сказанного.

– Ты всегда готов броситься на битву за правое дело, не правда ли, Уилл? – Она лежала, подперев голову рукой, а другой гладила его по спине. Тон был насмешливый и сочувственный одновременно. – Вечно в поисках битвы.

Его первым побуждением было все отрицать: люди всегда так делают, когда кто-то показывает, что знает их лучше, чем они рассчитывают. Но сказать это Иви было бы равносильно признанию, и поэтому он промолчал.

– Была какая-то битва, которую ты проиграл, и теперь ты вечно стараешься взять реванш?

– Нет, – ответил Уилл, радуясь, что лежит к ней спиной.

Его ответ был правдой – и одновременно умышленным обманом.

Иногда выигранная битва бывает горше любого поражения.

Выбравшись из кровати, Рейвен подошел к умывальному столику и принялся изучать свое отражение в зеркале. Он с радостью обнаружил, что уже может открыть второй глаз. Осторожно ощупал щеку, которая из-за синяков, покрывавших ее целиком, приобрела пурпурный оттенок. Рана еще не зажила, но выглядела чистой, без малейших признаков воспаления вокруг швов. Похоже, мазь, которую наложила Сара, была довольно эффективной. Если она составила ее сама, подумал он, ей стоит получить патент. Или, может, это сделает он сам, когда пройдет квалификацию и сможет официально одобрить продукт уже в качестве настоящего доктора. Надо будет спросить ее об этом попозже. Патент на новое популярное средство мог принести неплохую прибыль, особенно если оно и в самом деле помогает.

Рейвен вспомнил их вчерашний разговор с Симпсоном о средстве, способным стать альтернативой эфиру. Полное избавление пациента от боли и страданий – высокая цель, но Уилл сомневался, что такое вообще возможно даже при самом страстном стремлении и непреклонной решимости, или какие там возвышенные выражения употребил доктор. Однако любой способ, который мог вытащить его из крайней нищеты, был хорош, особенно если вспомнить о его долге Флинту. Симпсон найдет в нем охотного участника любых экспериментов.

От миссис Черри прибыли его сумки, и чистые штаны и рубаха сразу прибавили респектабельности и уверенности в себе. Вчерашняя одежда исчезла, и он гадал, уж не сжег ли ее дворецкий.

Рейвен потер подбородок. В девятнадцать лет его щеки уже быстро покрывались щетиной, стоило только пару дней не побриться. Он никогда не мог вообразить себя с бородой, но, глядя на работу Генри, подумал, что, может, придется отрастить усы, чтобы прикрыть шрам.

Уилл спустился вниз, но в столовой никого не было, хотя в камине уже горел огонь и стол был накрыт – должно быть, завтрака долго ждать не придется. Это была просторная комната, где основными предметами обстановки выступали большой стол и буфет красного дерева. Стены были оклеены обоями с крупным орнаментом, а на каждом окне висели тяжелые парчовые занавески в тон. Под одним из окон стояла клетка с большим серым попугаем – судя по всему, чтобы у птицы была возможность любоваться видом на улицу и сад на другой стороне. Попугай, однако, в данный момент пристально разглядывал Рейвена – все с той же смесью недоверия и любопытства, что и другой обитатель дома, Джарвис.

На буфете уже была выставлена посуда для сервировки, и Уилл, взяв в руки перечницу, перевернул ее, чтобы взглянуть на марку. Перец немедленно просыпался, и Рейвен поспешно стряхнул его с буфета на ковер. Попугай осуждающе заорал.

Уилл осторожно поставил перечницу на место, заметил, что одна из дверец буфета слегка приоткрыта, и наклонился, чтобы посмотреть, что внутри. Помимо стопки тарелок и большой супницы, он заметил какие-то бумаги – неразборчивые заметки, явно сделанные второпях. Но больше его заинтересовали выстроившиеся на полке склянки, заполненные разнообразными жидкостями. Эти, напротив, были надписаны исключительно аккуратным почерком, хотя на некоторых склянках этикетки были смазаны, видимо из-за частого использования. Азотистый эфир, нефтяной эфир, четыреххлористый углерод. Для Рейвена, который в химии звезд с неба не хватал, эти названия мало что значили. Он вытащил пробку из склянки с нефтяным эфиром и понюхал содержимое. Запах был резкий, и у него немного закружилась голова. Учитывая свое вчерашнее состояние, Рейвен решил пока повременить с самостоятельными экспериментами.

Только он успел поставить склянку обратно в буфет, как двери отворились и в столовую вошли, казалось, все до единого обитатели этого дома.

– Мистер Рейвен. Как я рада с вами познакомиться…

Женщина, которая обратилась к нему с этим приветствием, обладала приятной внешностью и радушными манерами, хотя и казалась очень бледной, будто совершенно не бывала на воздухе. Она была одета во все черное: траур. Уилл задумался по кому.

– Я – миссис Симпсон, а это моя сестра, мисс Вильгельмина Гриндлей.

– Счастлив нашему знакомству, – ответил Рейвен.

Мисс Гриндлей, казалось, на секунду смутила его внешность, но она быстро взяла себя в руки и улыбнулась ему.

– Вы можете звать меня Миной.

Гриндлей была немного выше сестры и более худощавой, отчего ее черты в сравнении выглядели несколько осунувшимися. Она уже была не первой молодости, но выглядела еще очень привлекательно. Уиллу стало интересно, почему она до сих пор не замужем.

Вслед за дамами вошли слуги и встали у стены. Рейвен позволил себе метнуть взгляд в сторону Сары, но тут же рефлекторно отвел глаза, увидев, что та сама смотрит на него. Насколько он понимал, глазеть на господ слугам вообще-то не полагается. Значит, слугам в доме Симпсонов позволялось больше обычного – либо Сара не считала его особо выше себя по положению.

От этих мыслей его отвлекло появление молодого мужчины – уж точно не старше его самого, однако обладающего гораздо более уверенными, важными манерами (не говоря уж о гораздо лучше скроенной одежде). У него была походка человека, который чувствует себя свободно в любом окружении и имеет в жизни четкую цель, которой намеревается достичь. Он не представился, а молча прошел к своему креслу и встал за ним, ожидая хозяина дома.

Доктор вошел последним, пожелал всем доброго утра и занял свое место во главе стола. Затем открыл большую, переплетенную в кожу Библию и прочел какой-то отрывок из псалтыри. Вслед за этим все склонили головы и с минуту молча молились.

Пустой желудок Рейвена не слишком приветствовал эту задержку, особенно обидную по той причине, что сам он никогда не был настолько религиозен. Он не был даже уверен, что верит в Бога вообще (дьявол – это несколько другое дело).

Наконец доктор сказал «аминь», и прислуга вышла из комнаты, чтобы, как надеялся Уилл, вернуться уже с едой. Но когда дверь распахнулась, в комнату ворвалась собака, а следом – два мальчика, которые принялись гоняться за ней вокруг стола. Среди воплей и смеха Рейвену удалось разобрать, что собаку зовут Глен.

Послышались быстрые шаги, и он еле сдержал улыбку при виде до невозможности задерганной няньки, явно совершенно уничтоженной тем, что дети вырвались из-под надзора. Ему сразу стало стыдно своего веселья, и Уилл внутренне сжался, думая, что вот сейчас последует суровый выговор. Утешал он себя тем, что сможет лучше разобраться в обстановке, посмотрев, кому достанется больше – няньке или детям. Но Симпсон лишь громко расхохотался, почти все остальные благодушно ему вторили, отчего собака, разволновавшись, начала гавкать; даже чертов попугай, и тот присоединился.

Почти, но не все. Было и исключение. Молодой человек в изящно скроенном костюме лишь утомленно вздохнул и улыбнулся жиденькой, словно овсянка миссис Черри, улыбкой.

Симпсон успокоил собаку, ласково потрепав ее по голове; хвост животного так и ходил ходуном из стороны в сторону. Потом те же ласковые руки утихомирили вопящих детей, после чего их – уже покорных – увела исполненная благодарности нянька. Вид этой сцены пробудил в Рейвене некое щемящее чувство, одновременно радостное и грустное, но не успел он задуматься о своих ощущениях, как его отвлекло прибытие блюд с грудами сосисок, яиц, селедки и свежего хлеба.

Уилл жадно смотрел на всю эту снедь, ожидая, когда Симпсон первым приступит к еде. Доктор потянулся было за сосиской, но вдруг остановился и положил вилку.

– Но я забываюсь. Вас необходимо представить друг другу! Джеймс, это мой новый ученик, Уилл Рейвен. Уилл, это доктор Джеймс Дункан, он недавно прибыл из Парижа.

Рейвен уже собирался протянуть Дункану руку, но заметил, что тот даже не шевельнул локтем. Он не знал в точности, как следует вести себя в подобных случаях, но прекрасно понял, что доктор Джеймс смотрит на него свысока, и под «смотрит» следовало понимать нечто похожее на разглядывание в телескоп.

Будь Уилл человеком обидчивым, даже тогда он мгновенно забыл бы об инциденте, стоило Симпсону наконец подать знак, что можно приступать к еде. Заботясь о приличиях, Рейвен постарался не слишком нагружать тарелку, и все же перед ним теперь лежало столько еды, сколько он не видал с тех пор, как в последний раз навещал мать. И еда эта наверняка будет гораздо лучше на вкус без постоянных напоминаний дядюшки о том, кто за нее заплатил.

– Доктор Дункан, у меня совершенно вылетело из головы – я хотела вас спросить, – сказала мисс Гриндлей, глядя на него через стол. – Вы, случайно, не родственник мистеру Дункану из «Дункана и Флокхарта», что на Принсес-стрит?

– Нет. Хотя, как я понимаю, они теперь довольно бойко торгуют эфиром, с тех пор как это средство вошло в обиход. – Последнюю фразу он адресовал доктору Симпсону, явно намереваясь сменить тему.

Рейвен решил этому воспрепятствовать.

– Быть может, тогда ваш родственник – мистер Дункан, который служит хирургом в Королевской лечебнице?

За это он был награжден кислым взглядом, которых, он был уверен, у мистера Дункана имелся большой запас.

– И опять – нет. Похоже, в данный момент в Эдинбурге наблюдается некий переизбыток Дунканов. Я подумываю прибавить девичью фамилию матери, чтобы выделяться среди прочих.

– И каким же станет ваше имя? – спросила Мина.

– Джеймс Мэтьюс Дункан.

– В самом деле, звучит очень внушительно, – сказала миссис Симпсон.

– Теперь вам нужно будет сделать значительный вклад в медицину, чтобы быть достойным такого имени.

– Именно так я и намереваюсь поступить, – ответил он без малейших колебаний.

Рейвен решил, что перед ними еще одна попытка покончить с дамскими темами для разговора, но, как оказалось, это была лишь увертюра. Покончив с единственным вареным яйцом, выуженным из находящегося перед ним рога изобилия, Джеймс принялся выкладывать свою профессиональную биографию с самого начала, а к концу у Уилла сложилось четкое представление о том, насколько мощным должен быть его телескоп.

Дункан изучал медицину в Абердине и Эдинбурге и в прошлом году, когда ему было всего двадцать, стал полноправным доктором медицины, что потребовало, в силу юного возраста, особого подтверждения квалификации. Затем он поехал в Париж, дабы углубить познания, и пока находился там, провел обширные патологические исследования умерших родами женщин, почитая теперь себя экспертом во всем, что касалось воспалительных процессов в области женского таза. Он свободно владел немецким и французским, на который и перевел «Заметки об ингаляции сернистого эфира» доктора Симпсона, чем, вполне естественно, польстил хозяину дома, а это, без сомнения, сыграло свою роль, когда профессор предложил ему должность своего ассистента.

– Я прибыл сюда, чтобы найти лучшее анестезирующее средство, нежели эфир, – провозгласил он, что, на взгляд Рейвена, было уже чересчур: он сам только начал раздумывать о том, что это весьма подходящий путь к успеху.

Джеймс Мэтьюс Дункан, решил Уилл, совершенно невыносим. Он производил впечатление человека, который ни разу не получал кулаком в лицо из-за неосторожного высказывания, и инстинкт подсказывал Рейвену, что именно ему предстоит исправить это упущение.

Вскоре к ним присоединился еще один джентльмен, который, извинившись за опоздание (оказывается, он шел пешком от самого своего дома на Хау-стрит), настоял, чтобы никто не вставал. На вид этот джентльмен был несколькими годами старше Рейвена, высокий, хорошо одетый, немного лысеющий и с густой окладистой бородой. Он явно был давним гостем этого дома, поскольку сел за стол, не ожидая особого приглашения, а Сара тут же принесла ему чашку чаю.

– Это мой партнер, мистер Джордж Кит, – пояснил Симпсон, представляя их друг другу.

Доктор Кит, потянувшись через стол, пожал Уиллу руку и на секунду замер, пораженный его видом.

– Что, ради всего святого, с вами произошло? – спросил он, которого, в отличие от дам, не сдерживали соображения деликатности.

– В Старом городе на меня напали грабители, – ответил Рейвен. – Поздно ночью. Затащили в темный переулок. Я пытался отбиваться, но это оказалось ошибкой. Они забрали все до последнего пенни – а имелось достаточно – и часы в придачу. Так что теперь у меня сколько угодно синяков, а вот денег нет, и возможности следить за временем тоже.

Он сам немного посмеялся над своей шуткой, стараясь преуменьшить значение случившегося. Никто его не поддержал.

– Какой ужас, – сказала Мина, явно тронутая его злоключениями.

– Так вы, наверное, совсем без средств? – спросил Симпсон. – Уверен, я мог бы помочь.

– О нет, всё в порядке, не стоит. Мне было бы неловко, – ответил он.

Эти слова вырвались у Рейвена прежде, чем он успел даже подумать. Уилл понимал, что за отказ от щедрого предложения доктора ему придется расплачиваться в будущем. Здесь ему будет обеспечен кров и стол, но у него имелась теперь лишь незначительная сумма – в вещах, присланных от миссис Черри. Уж конечно, этих денег не было достаточно, чтобы держать на расстоянии Флинта и его свору.

Однако после того, как он появился здесь, покрытый кровью и синяками, ему не хотелось, чтобы здешние хозяева сочли его к тому же нищим. Если вы хотите, чтобы к вам относились с уважением состоятельные люди, совершенно необходимо, чтобы они думали, что у вас тоже имеются деньги. Подобный обман уже вошел у него в привычку, но студенту, живущему среди таких же, как он, гораздо легче скрывать свою бедность.

– Что ж, позвольте, по крайней мере, одолжить вам мои запасные часы – пока у вас не появится возможность завести себе новые, – продолжал настаивать Симпсон.

– Благодарю вас, сэр. Вы очень добры.

Рейвен размышлял, не взять ли добавки – всего понемногу, – и прикидывал, за сколько удастся сбыть краденые сосиски, когда Кит опустил руку ему на плечо.

– Мне кажется, нам пора начинать – как вы думаете? Когда я пришел, они уже не помещались в приемной.

– Кто не помещался? – спросил Уилл.

– Пациенты, – ответил Кит, придерживая для него дверь. – Наши кабинеты вон там.

Рейвен покорно последовал за ним, хотя заметил, что Дункан остался на своем месте – несчастные остатки аскетического завтрака все так же лежали перед ним на тарелке, – продолжая беседовать с доктором Симпсоном.

– Обязанности доктора Дункана ограничиваются исследованиями, – пояснил Кит. – От вас ожидается, что вы будете помогать ему, но утро – время клинического приема.

Уилл последовал за Китом вниз; на ступеньках лестницы сидела женщина в обтрепанной шали и кормила грудью немытого младенца.

– Доктор Симпсон принимает пациентов здесь, у себя дома?

– Да. Люди приходят каждое утро и тянут жребий, чтобы определить, кого примут первым. Если, конечно, случай не требует немедленного вмешательства.

– А разве предварительной записи не существует?

Кит коснулся пальцем виска.

– Доктор Симпсон утверждает, что он держит все важные визиты у себя в голове.

– И это действительно так?

Кит улыбнулся.

– По большей части – да. Если он что-то и забывает, пациенты, как правило, ему прощают.

– Но почему он принимает их здесь? – Рейвен подумал про себя, что, будь он хозяином такого дома, вряд ли ему захотелось бы пускать туда столь немытую публику.

– Дело, я полагаю, в удобстве. Профессор отнюдь не оригинал в том, что держит приемные кабинеты там, где живет. Хотя многие наши коллеги предпочитают оставлять пациентов на расстоянии. Профессор Сайм, к примеру, живет в Морнингсайде, довольно далеко от места, где принимает.

Он провел Уилла в маленькую комнатку, в которой находились письменный стол и два стула.

– Когда будете готовы, крикните, и Сара проведет пациента в кабинет. Я в соседней комнате. Если увидите что-то странное или необычное – дайте мне знать. Доктор Симпсон любит сам смотреть редкие случаи. Он будет принимать пациентов у себя наверху. Тех, кто платит приличные суммы.

– А какие же суммы платят те, кого будем принимать мы? – спросил Рейвен, подумав, что все будет лучше, чем ничего.

– Неприличные.

***

Пациенты, которых принимал Уилл – в основном женщины и дети, – приходили с самыми разными жалобами: воспаленное горло, заложенные уши, кашель, вывихи и растяжения, кожные заболевания. Он надеялся, что доктор Кит будет рядом, чтобы проверять его диагнозы и предписания, но довольно быстро стало ясно, что на это совершенно нет времени. Уилл не очень понимал, какую, собственно, роль играет во всем этом Сара, потому что практически всякий раз, как он выглядывал из кабинета, она сидела на стуле у двери, читая книгу.

– Что это вы делаете? – спросил он.

Сара подняла на него взгляд, и по выражению ее лица стало ясно, что она старается подобрать наименее дерзкий ответ.

– Читаю роман. – Перелистнула страницы, чтобы взглянуть на титул. – Автор – некий Каррер Белл.

– Роман?

– Да. Называется «Джейн Эйр». Вы не читали?

Рейвен вышел из терпения.

– Как вы думаете, есть у человека, который учится на врача, время на чтение романов?

– Я почти уверена, что у доктора Симпсона оно было. – Сара положила книгу в карман и встала со стула. – Пора вести вам следующего пациента, да?

Уилл потерял дар речи, а она, воспользовавшись этим, вызвала из очереди лысого мужчину, страдавшего от крайне неприятного вида сыпи. Нет, совсем не так Рейвен представлял себе поведение прислуги. Его дядюшка уж точно не потерпел бы ничего подобного. Но именно эта мысль и привела Уилла в чувство. Если он изберет своим жизненным ориентиром Сквалыгу Малкольма, то вскоре наверняка потеряет всякое чувство направления.

Рейвен вернулся в кабинет и принял следующего пациента – бедняга был уверен, что сыпь вскоре приведет к неминуемой смерти. Уилл диагностировал псориазные высыпания и выписал смягчающую мазь, чтобы снять раздражение. Даже не успев испытать на себе ее действие, пациент явно почувствовал себя лучше лишь из-за того, что у его страданий теперь было название. Рейвен опасался, что эффект был бы не столь впечатляющим, знай он, как мало опыта у его «доктора», но ему было приятно, что он смог помочь.

Проводив пациента, Уилл опять выглянул в приемную, где народу, казалось, только прибавилось – как, понятное дело, и шума. К своему удивлению и негодованию, он вновь заметил, как Сара встает со стула, засовывая в карман книгу. Коль скоро она вообще не обращала внимания на происходящее, он не понимал, какой смысл ей выбирать следующего пациента, когда он прекрасно мог справиться с этим и сам.

Весьма кстати его внимание привлек бедно одетый тщедушный человек, которого сотрясали беспрерывные приступы кашля, сухого и громкого, как трещотка. После каждого приступа больной сплевывал в исключительно грязный платок. Кашлял он так оглушительно, что звук, наверное, отдавался бы по всей комнате – но его напрочь заглушали трое сидевших тут же детишек: двое из них орали, а третья визжала от удовольствия, довольная тем, как громко у нее получается.

Опасаясь, что это может быть чахотка, и стремясь как можно скорее отгородиться дверью от сверлящих уши воплей, Уилл поманил беднягу в кабинет.

Сара шагнула между ними и сделала пациенту знак, чтобы тот не вставал.

– Мистер Рейвен, вашим следующим пациентом должна стать вот эта женщина, – сказала она, в то время как его избранник, к вящему неудовольствию врача, покорно остался сидеть.

– Как вас зовут? – спросил он, задыхаясь от негодования.

– Сара, – ответила она.

Расслышать ее было непросто из-за непрекращающихся воплей.

– Да, это мне известно. Ваша фамилия.

– Фишер.

– Вы ведь горничная, мисс Фишер, или я ошибаюсь?

– Да, сэр.

– Тогда почему вы находите приемлемым оспаривать мои распоряжения, какого пациента принимать следующим?

– Моя обязанность – оценивать состояние пациентов и рекомендовать порядок их приема.

Ей пришлось повысить голос, чтобы быть услышанной. Уиллу было ясно, что все это совершенно не подходит для ушей пациентов. Тем не менее некоторые уроки нужно давать публично.

– Вы можете рекомендовать порядок, но если я вызываю кого-то конкретного, вы обязаны помнить, что мои знания в подобных вопросах значительно превосходят ваши.

Услышав их спор, Кит вышел в приемную и спросил, в чем причина диспута.

– Я хочу заняться вот этим человеком, который страдает серьезным легочным заболеванием, – принялся объяснять Рейвен, пытаясь перекричать звенящие в воздухе тоненькие, но поразительно громкие голоса. – Однако горничная, по-видимому, считает, что владеет диагностикой лучше меня. Она настаивает, чтобы я принял сначала ту женщину, которая, кажется, не страдает ни от чего, кроме слишком большого количества детей на руках.

Доктор Кит повернулся посмотреть на Сару, потом – опять на Уилла.

– Вы имеете в виду женщину с тремя детишками, которых мы тут все пытаемся перекричать?

– Да, ее.

– И чье отсутствие благотворно скажется на тишине и спокойствии в приемной?

Рейвен почувствовал, как щеки захлестнула волна жара: в голове складывались многочисленные компоненты его унижения. Он выглядел полным идиотом, хуже – идиотом самонадеянным, и выставила его таковым какая-то горничная, да еще и перед Китом. Хуже могло быть только одно – если бы на месте Кита был сам профессор.