Текст книги "Джентльмен в Москве"

Оказавшись на крыше, граф словно попал в свежие объятия ласковой летней московской ночи. Он вспомнил летние ночи, которые проводил, будучи ребенком, в Тихом Часе и уже взрослым в Петербурге, Москве и других европейских городах. Сладкие воспоминания накрыли его, как волна, и он понял, что должен ненадолго остановиться, чтобы собраться с мыслями перед тем, как двинуться к западному скату крыши.

Он смотрел на древнюю Москву, которая снова после двухсотлетнего перерыва стала столицей России. Несмотря на поздний час, во всех окнах зданий, что находились на территории Кремля, ярко горел свет, словно новые обитатели были настолько опьянены доставшийся им властью, что потеряли сон. Звезды Кремля и окна в зданиях за его стеной ярко горели, но еще ярче горели звезды на черно-бархатном ночном небе столицы.

Граф поднял голову и попытался найти знакомые ему с детства созвездия: Большую Медведицу, созвездия Ориона и Персея. Бесконечно далекие и вечные галактики холодных как лед звезд. «Наверное, звезды были созданы для того, чтобы вдохновлять человека и одновременно давать ему понять, что он всего лишь песчинка», – с грустью подумал граф.

Опустив взгляд к линии горизонта, он увидел Утреннюю звезду, горевшую ярче всех звезд[40]40
  Утренней звездой называют планету Венера.


[Закрыть] на небосклоне.

– Доброе утро, ваше сиятельство.

Граф резко повернулся.

В нескольких метрах от него стоял мужчина чуть старше шестидесяти в легкой парусиновой фуражке на голове. Мужчина сделал шаг по направлению к графу, и тут он узнал в нем мастера, который чинил в отеле протекавшие трубы и сломанные замки.

– Вот она, Шуховская.

– Шуховская?

– Да, Шуховская радиобашня. – Мужчина показал пальцем в сторону, где горела самая яркая звезда.

«А-а-а, – подумал граф, – вот она, та башня, о которой рассказывал Мишка. Та, что передает по радио последние новости…»

Они некоторое время стояли в молчании, наблюдая, как мигает сигнальный огонь на башне.

– Ну что ж, – сказал мужчина. – Кофе уже готов. Не откажетесь?

Мастер на все руки повел графа к северо-западной части крыши, где между труб из деревянных ящиков было сооружено что-то вроде походного лагеря. Там стоял табурет на трех ножках и горела жаровня, на которой кипел небольшой жестяной чайник. Мужчина выбрал отличное место для своего лагеря – трубы закрывали от ветра, но не перегораживали вид на Большой театр.

– Гостей у меня не много, – сказал мужчина, – поэтому всего один стул. Вы уж извините.

– Ничего страшного, – заверил его граф и сел на один из деревянных ящиков.

– Будете кофе?

– С удовольствием.

Пока мужчина наливал кофе, граф размышлял о том, начинается у того рабочий день или заканчивается. Как бы там ни было, немного кофе графу точно не помешает. Кофе помогает проснуться с рассветом, придает сил в полдень и не дает уснуть ночью тем, у кого силы уже на исходе.

– Прекрасный кофе, – похвалил граф, сделав глоток.

– Надо молоть кофе, а потом сразу заваривать. Вот и весь секрет, – ответил мужчина, показывая ему на ручную кофемолку. – Помолол, и тут же заваривай.

Граф удивленно поднял брови с благодарностью непосвященного.

На свежем воздухе в летнюю ночь кофе был идеальным. Тут граф обратил внимание на то, что откуда-то доносится гудящий звук, словно кто-то включил радиоприемник, но не настроил его на определенную волну.

– Это звук Шуховской башни? – спросил граф.

– Какой звук?

– Гудение.

Мужчина тихо рассмеялся.

– Нет, это ребята проснулись и вылетают на работу.

– Какие ребята?

Мастер на все руки молча показал пальцем на стоявший чуть в стороне ящик. В предрассветных сумерках граф увидел, что над ним роится небольшое облако.

– Неужели пчелы?

– Да, они самые.

– И что они здесь делают?

– А что могут делать пчелы? Конечно, мед!

– Мед?!

Мужчина снова тихо засмеялся.

– Вот, попробуйте, – сказал он и протянул ему кусок черепицы, на котором лежали два куска черного хлеба, щедро намазанные медом. Граф взял в руки кусок и откусил.

Прежде всего его удивил вкус черного хлеба. Он даже и не помнил, когда в последний раз его ел. Это был кусок свежего сладковатого черного хлеба, пахнувшего ржаной мукой. Ржаной вкус прекрасно гармонировал с кофе. Хлеб был темным и словно пах свежей землей, а мед – солнечным, тягучим, душистым и будто веселым. У меда был знакомый привкус, определить который граф сразу не смог. В нем присутствовала неуловимо знакомая цветочная нотка…

– А что это за мед? – тихо спросил граф, словно размышляя вслух.

– Сиреневый, – ответил мужчина и, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем в сторону Александровского сада.

«Ну, конечно, – подумал граф. – Все правильно! Как же я сам не догадался?»

В Александровском саду было много сирени, которая как раз цвела в июне. Граф знал все уголки Александровского сада, возможно, лучше, чем любой другой житель столицы. Раньше в эти июньские дни он проводил много времени на скамейках Александровского сада.

– Как здорово! – воскликнул граф.

– Пока цветет сирень, пчелы собирают нектар в Александровском саду, а вот уже через неделю-другую переместятся в район Садового кольца, когда там зацветут вишни.

– Садового кольца! Интересно, как далеко может улететь пчела в поисках меда? – спросил граф.

– Говорят, что пчела может перелететь через океан, чтобы добраться до цветка, – ответил мужчина. – Но лично сам я таких пчел никогда не видел.

Граф покачал головой и протянул чашку, чтобы ему подлили кофе.

– Когда я был ребенком, то много времени проводил под Нижним Новгородом, – вспомнил он уже во второй раз за этот день или, скорее, ночь.

– Где лепестки яблонь падают на землю, как снег, – подхватил мужчина с улыбкой. – Я сам в тех местах вырос. Мой отец работал садовником в имении Черниковых.

– Я прекрасно знаю это имение! – воскликнул граф. – Чудесные места…

Вставало солнце, затухал огонь в жаровне, пчелы поднялись в воздух и кружили у них над головой, а они сидели и вспоминали детство: как гремели колеса повозок, как стрекозы садились на осоку у ручья, а вокруг, насколько видит глаз, цвели и божественно пахли яблони.

В тот момент, когда граф услышал, как за ним захлопнулась дверь номера 208, Анна Урбанова засыпала, но в ту ночь ей плохо спалось.

Она отправила графа восвояси, с блаженным вздохом перевернулась на бок и сквозь полуопущенные ресницы наблюдала за тем, как он одевался и задергивал шторы. Потом она увидела, что перед тем как выйти из комнаты, он поднял с пола и повесил ее блузку на вешалку.

Той ночью образ графа, поднимающего ее блузку, беспокоил сон актрисы. На следующий день в поезде до Петербурга она уже наяву вспоминала эту сцену и не могла выбросить из головы. К моменту, когда она добралась до своей петербургской квартиры, мысль о графе, поднимавшем блузку, стала навязчивой. На протяжении нескольких недель, каждый раз, когда у нее был перерыв между съемками, она вспоминала графа и очень злилась на себя, что никак не может выбросить эти мысли из головы.

«Да что же это за напасть! – думала она. – Кто он такой, этот граф Ростов?! Что он о себе возомнил! Он всего лишь человек, который свистит собакам и пододвигает мне стул! Как он смеет поднимать мою блузку без разрешения?! Если я бросила на пол блузку, значит, мне так нравится! Это моя одежда, и я могу делать с ней все, что пожелаю!»

Примерно так это она объясняла сама себе.

Однажды вечером, возвращаясь с какой-то вечеринки, она в очередной раз вспомнила графа, разозлилась, сняла с себя красное шелковое платье, бросила на пол и приказала служанке его не поднимать. Потом на протяжении нескольких дней она продолжала сбрасывать на пол свои наряды. Бросала тут, в ванной, и там, возле мусорной корзины, там, где ей хотелось.

Через две недели ее будуар стал напоминать аравийский шатер, застланный тканями разных цветов.

Ольга, 60-летняя грузинка, которая открыла графу дверь номера 208, работала личной портнихой у актрисы с 1920 года. Сначала она не обращала внимания на поведение своей работодательницы, потому что давно привыкла к капризам. Но когда Анна бросила на пол синее платье с вырезом на спине поверх другого шелкового платья, Ольга не выдержала:

– Мадам, перестаньте вести себя как ребенок. Если вы будете продолжать бросать вещи на пол, мне придется вас отшлепать.

Лицо Урбановой стало свекольного цвета.

– Ты хочешь, чтобы я не разбрасывала мою одежду?! – закричала она. – Ты хочешь, чтобы я ее собрала? Хорошо, я ее соберу!

Она собрала с пола в охапку двадцать платьев, открыла окно и выбросила их на улицу. Потом она высунулась в окно и посмотрела, как легкие платья, словно цветочные лепестки, падают на землю. Выходка актрисы не произвела на домработницу большого впечатления. Та лишь заметила, что все соседи посмеются над вздорным поведением звезды, и вышла из комнаты.

Анна легла на кровать, но продолжала кипятиться, как чайник, который забыли выключить.

– Да наплевать мне на то, что подумают соседи! Наплевать мне на то, что обо мне думают не только соседи, но и вообще все жители Петербурга и всей России!

Но, проворочавшись без сна до двух часов ночи, Анна Урбанова встала, оделась, спустилась вниз, на улицу, и собрала свою одежду.

1924

В фольклоре разных народов есть сказки о том, как человек становится невидимым. Стать невидимым можно было при помощи талисмана, эликсира или богов. Герой становился невидимкой и, пока чары действовали, продолжал быть невидимым для окружающих.

Любой девятилетний ребенок быстро перечислит преимущества, которые можно получить, став невидимым. Можно пройти незамеченным мимо дракона, подслушать важную информацию, похитить сокровище, взять пирог со стола, сбить фуражку городового или поджечь стул учительницы. В общем, умение становиться невидимым может оказаться очень полезным.

Однако мало кто задумывается о том, что героя могут сделать невидимым в качестве проклятия. Герой жил не тужил, дышал полной грудью, всегда был в центре внимания, смело шел в бой, сидел в Большом на двенадцатом ряду, откуда открывался прекрасный вид на дам в ложах, но вот, совершенно неожиданно, он становится невидимым, как для друзей, так и для врагов. Граф был уверен, что именно это с ним и произошло после вечера, проведенного в обществе Анны Урбановой в 1923 году.

Ему казалось, что соблазнительница околдовала его и сделала невидимым не сразу, а постепенно, так, что результаты ее колдовства проявлялись постепенно в течение года.

На протяжении нескольких месяцев после той летней ночи граф все чаще ловил себя на мысли, что он становится невидимым на несколько минут или часов в течение дня. Например, он мог сидеть за столиком в ресторане «Пьяцца» и наблюдать, как к нему приближается пара или группа гостей, совершенно очевидно намеревающихся сесть за его столик. Или он мог стоять у стойки регистрации отеля, и в него врезался какой-нибудь гость, который не увидел графа на своем пути. Зимой многие из знакомых, которые ранее замечали и приветствовали его на расстоянии нескольких метров, переставали его видеть до тех пор, пока граф не подходил к ним вплотную. В следующем, 1924 году даже ближайшие друзья стали замечать его только тогда, когда он стоял перед ними нос к носу около минуты.

– Простите, граф Ростов, – произнес Василий, кладя телефонную трубку. – Не заметил вас. Чем могу быть полезен?

Граф постучал пальцами по деревянной стойке.

– Не подскажете, где сейчас может быть Нина?

Граф, обращаясь к Василию, задал этот вопрос не потому, что Василий был первым попавшимся, а потому, что в отличие от всех остальных сотрудников отеля только Василий обладал таким свойством, что мог знать, где находится тот или иной человек в определенный момент времени.

– Мне кажется, что в комнате для игры в карты.

– Ага, – ответил граф и улыбнулся.

Он отошел от стойки регистрации и пошел в комнату для игры в карты. Тихонько приоткрыв дверь, он заглянул внутрь, надеясь увидеть там четырех дам средних лет, которые играли в вист, ели печенье и матерились, в то время как девочка наблюдала за ними, притаясь в шкафу. Однако в комнате для игры в карты ему открылась совершенно другая сцена. Нина сидела за карточным столом в полном одиночестве. Перед ней находились две стопки листов бумаги, а в руках был карандаш. Просто картина идеальной ученицы за работой. Она что-то быстро писала, и ее карандаш был похож на шагавшего на параде солдата с высоко поднятой головой.

– Привет, дружок.

– Мое почтение, ваше сиятельство, – ответила Нина, даже не подняв голову.

– Не хочешь ли составить мне компанию и прогуляться перед обедом? Можем сходить на телефонный коммутатор.

– Извини, но сейчас я занята.

Граф присел за стол напротив Нины. Девочка отложила исписанный листок бумаги в одну стопку и взяла чистый лист из другой. Граф взял в руки и начал перемешивать колоду карт.

– Хочешь, фокус покажу?

– Не сейчас. В другой раз.

Он положил колоду на стол и взял верхний из листков, исписанных Ниной. На листке были расчерчены столбцы таблицы, в которых он увидел числа от 1100 до 1199. По непонятным графу причинам тринадцать из этих чисел были обведены красным карандашом.

– А что ты делаешь? – поинтересовался он.

– Математику.

– Вижу, что ты подходишь к работе очень серьезно.

– Профессор Лисицкий говорит, что с математикой нужно бороться, как с медведем.

– Ничего себе! И с какой медвежьей породой ты борешься сейчас? Скорее с белыми медведями, чем с пандами, как мне кажется.

Нина посмотрела на графа взглядом, говорившим, что шутки в данном случае неуместны.

Граф откашлялся и сделал серьезное выражение лица.

– Хотелось бы узнать цель этого упражнения.

– Ты знаком с простыми числами?

– То есть с рядом чисел, который начинается числами «два», «три», «пять», «семь», «одиннадцать», «тринадцать» и так далее?

– Совершенно верно, – ответила Нина. – Это целые положительные числа, которые делятся без остатка только на единицу и самих себя.

По ее тону граф понял, что Нина задумала что-то серьезное.

– В общем, – продолжила девочка, – я собираюсь составить полный список этих чисел.

– Полный список?!

– Это сизифов труд, – добавила девочка радостным тоном, который заставлял задуматься о том, насколько точно она понимает происхождение использованной фразы.

Нина с гордостью показала рукой на стопку исписанных листов.

– Вот все, что я пока успела сделать. Но проблема в том, что простые числа встречаются все реже по мере увеличения чисел. Найти семь и одиннадцать – просто, но вот когда ты смотришь на число «одна тысяча девять» – все становится гораздо сложнее. Представь, как сложно найти простые числа среди чисел, которые исчисляются сотнями тысяч и миллионами?

Нина задумчиво посмотрела вдаль, словно там, в неприступной крепости, спряталось самое большое простое число, которое долго отражало нападение огнедышащих драконов и полчищ варваров. Затем девочка снова вернулась к работе.

Граф посмотрел на листок в ее руках с чувством большего уважения, чем раньше. Ученый муж должен уважать даже самые странные проявления тяги к знаниям, если человек стремится к свету науки всем сердцем и душой.

– Вот, смотри, – сказал он. – Вот это – не простое число.

Нина с недоумением посмотрела на число, на которое он показывал. Это было обведенное красным карандашом число «одна тысяча сто семьдесят три».

– Одна тысяча сто семьдесят три?

– Да.

– Почему ты считаешь, что это неправильное число?

– Если сумма всех цифр в числе делится на три, то и все число можно разделить на три.

– Mon Dieu[41]41
  О боже (фр.).


[Закрыть], – изумилась Нина.

Она откинулась на спинку стула и посмотрела на графа взглядом человека, который недооценил своего партнера и только что открыл в нем совершенно новые и удивительные качества и таланты.

Если вас недооценил друг, значит, ваши дела обстоят не очень хорошо. Настоящий друг должен переоценивать ваши возможности. Друг должен иметь самое высокое мнение о ваших умственных способностях, хорошем вкусе и высокой морали. Впрочем, граф нисколько не расстроился из-за Нининого отношения. Он и сам не понимал, как ему удалось вспомнить то, что он проходил в школе много лет назад.

– Ну что ж, – произнесла Нина, показывая на стопку исписанных листов бумаги. – Передай их сюда, пожалуйста.

Оставив Нину за работой, граф пошел в фойе. Он утешал себя тем, что через пятнадцать минут должен был подойти Мишка. Граф вспомнил, что еще не читал сегодняшних газет. Он взял лежавшую на журнальном столике «Правду» и сел в кресло между растениями в кадках.

Он просмотрел заголовки и решил начать чтение со статьи о перевыполнении производственного плана одним из московских заводов. Потом он прочитал заметку об улучшении условий жизни русской деревни. Затем просмотрел репортаж о благодарных школьниках из Казани и обратил внимание на повторяемость. Большевиков изо дня в день не только интересовал слишком узкий круг проблем, но и описывали они эти проблемы с весьма предсказуемых позиций и посредством крайне ограниченного словарного запаса. У графа складывалось ощущение, что он уже читал все эти статьи.

Только на пятой статье граф понял, что он действительно читал этот номер газеты. Это был вчерашний выпуск. Граф глубоко вздохнул, бросил газету на журнальный столик, посмотрел на часы, висевшие над стойкой регистрации. Они показывали, что его друг опаздывал уже на пятнадцать минут.

Стоит отметить, что пятнадцать минут для занятого человека и для человека, кому нечем заняться, – вещи абсолютно разные. Если прошлый год графа нельзя было назвать сильно насыщенным событиями, то у Мишки была совершенно другая история. На Первом съезде пролетарских писателей другу графа поручили выступить в роли редактора и составителя многотомной антологии русского рассказа. Этого было вполне достаточно, чтобы объяснить причину его опоздания, но в Мишкиной жизни появились новые причины для того, чтобы объяснять свои опоздания…

В детстве граф был очень метким стрелком. Он мог попасть в школьный звонок, прячась в кустах на другой стороне двора. Он мог закинуть копейку в открытую чернильницу, стоящую в противоположном углу класса. На расстоянии пятидесяти шагов он стрелой из лука попадал в апельсин. Но еще большую точность и прозорливость граф проявил в оценке отношений своего друга и Катерины из Киева. После съезда писателей в 1923 году Мишка все чаще начал говорить о ее неземной красоте, добром сердце и скромности. Мишке ничего не оставалось, как забаррикадироваться за стопками книг в старой Императорской библиотеке.

– Саша, она – светлячок. Вихрь, – признавался он другу.

Однажды осенью Катерина появилась в библиотеке, нашла Мишку и сказала, что ей нужен кто-то, кому можно довериться. Они шушукались до закрытия, а потом продолжили разговор, прогуливаясь по Невскому проспекту. Когда они дошли до Тихвинского кладбища, этот светлячок, этот вихрь неожиданно взяла его за руку.

– Ах, вот вы где, граф, – сказал подошедший к Ростову Аркадий. – Вам звонили и просили передать. – Аркадий подошел к стойке регистрации и вернулся с запиской.

Дежурный консьерж принял информацию для графа по телефону. Это было сообщение от Михаила, в котором говорилось, что Катерина плохо себя чувствует, и поэтому он должен вернуться в Петербург раньше, чем планировал. Графа расстроило это сообщение, но он не подал виду. Он поднял голову, чтобы поблагодарить Аркадия, но тот уже разговаривал с одним из гостей отеля.

– Добрый вечер, граф Ростов, – приветствовал его Андрей и посмотрел в книгу, в которой отмечал заказ столиков. – Столик на двоих сегодня?

– Боюсь, что нет, столик на одного, Андрей.

– Сейчас подготовим. Подождите, пожалуйста, одну минуту.

Не так давно СССР как государство был признан рядом европейских стран, среди которых были Англия, Германия и Италия, так что гостей в ресторанах отеля стало больше и время ожидания того, пока тебе найдут и посадят за столик, увеличилось. «Что ж, – подумал граф. – Наверное, это не самая высокая цена, которую можно заплатить за присоединение к сестринской общине народов и торговому братству».

Граф отошел в сторону, чтобы не мешать проходу гостей. В ресторан вошел мужчина с бородкой клинышком в компании своего протеже. Граф уже несколько раз видел мужчину с бородкой. Ростов не знал, кто это, но подозревал, что тот был комиссаром либо каким-нибудь не самым последним руководителем. Мужчина с бородкой шел так, будто у него было очень мало времени, говорил так, будто у него было очень мало времени, и даже останавливался так, будто у него было очень мало времени.

– Добрый вечер, товарищ Сословский, – поприветствовал его Андрей вежливой улыбкой.

– Да, – произнес Сословский, словно отвечая на вопрос, хочет ли он, чтобы его немедленно посадили за столик.

Андрей кивнул, подозвал официанта, передал ему два меню и сказал, чтобы товарищей посадили за столик номер четырнадцать.

Ресторан «Боярский» представлял собой квадрат, в центре которого располагалась большая флористическая композиция (в тот день это были цветущие кусты форзиции), вокруг которой было расставлено двадцать столиков разного размера. Официант повел «комиссара» и его спутника в северо-западный угол ресторана, где уже сидел дородный, толсторожий белорус.

– Андрей, друг мой…

Метрдотель оторвал взгляд от книги заказа столиков и посмотрел на графа.

– Кажется, господин, которого ведут к столику, недавно имел не очень приятный разговор с «бульдогом», который сидит в том углу?

Под словами «не очень приятный разговор» граф имел в виду неприятную сцену, которая произошла несколькими днями раньше. В тот вечер товарищ Сословский позволил себе громкую тираду о том, что украинцы слишком медленно и неохотно воспринимают ленинские идеи, после чего «бульдог», сидевший за соседним столиком, бросил на пол салфетку и заорал: «Что это вы имеете в виду?!» Товарищ Сословский тут же начал обосновывать свою точку зрения:

– Во-первых, общеизвестно, что все белорусы – ребята ленивые. Во-вторых, они слишком сильно любят все западное, поскольку многие из них породнились с поляками. И в-третьих, прежде всего…

Никто так и не узнал, что там было «прежде всего». «Бульдог» на слове «породнились» перевернул свой стул и схватил «комиссара» за грудки. Последовала потасовка, и дерущихся разняли три официанта. После этого в зале пришлось делать уборку, потому что вся еда с двух столиков оказалась на полу.

Андрей посмотрел на тринадцатый столик и увидел, что там действительно сидел «бульдог» с дамой схожего сложения, из чего можно было заключить, что она приходилась ему женой. Андрей быстро направился в сторону Сословского и его спутника и посадил их в противоположном углу ресторана за столик на четыре персоны.

– Merci beaucoup, – поблагодарил Андрей графа.

– De rien, – ответил Ростов.

По-французски ответ графа означал «Не за что», поэтому можно было предположить, что услуга, оказанная Андрею, графу действительно ничего не стоила. Однако не следовало забывать и того, что граф обладал совершенно феноменальными способностями в вопросе правильной рассадки гостей.

Всякий раз, когда граф бывал в Тихом Часе на каникулах, его бабушка регулярно вызывала его к себе в библиотеку, где она любила вязать, сидя в удобном кресле.

– Проходи, мальчик мой, и присядь со мной немного, – говорила она.

– Конечно, бабушка, – отвечал тот. – Чем я могу быть полезен?

– В пятницу на ужине у нас будут епископ, княгиня Оболенская, граф Керагин и Минские-Полотовы…

Она замолкала, потому что уже предоставила графу всю необходимую информацию. Графиня справедливо считала, что званые обеды и ужины должны являться отдыхом от будничных дел и забот, поэтому за столом не следовало говорит о политике, религии или личных проблемах. При рассадке гостей надо было учитывать следующие важные факторы: епископ был туговат на одно ухо, слишком часто цитировал Библию и, слегка подвыпив, любил пялиться на декольте дам, если дамы сидели напротив него. Княгиня Оболенская не терпела обилия библейских цитат в светском контексте и имела склонность говорить только об искусстве. Ну а Керагины? Князь Минский-Полотов назвал в 1911 году их прадедушку бонапартистом, после чего члены этих семейств не обмолвились между собой ни единым словом.

– А сколько всего будет гостей? – интересовался граф.

– Около сорока.

– Обычный набор?

– Да.

– Осиповы будут?

– Да, но Пьер сейчас в Москве…

– Понятно… – задумчиво произносил граф. На его губах играла улыбка гроссмейстера, который увидел новую комбинацию ходов.

В Нижегородской губернии проживали около ста известных семей, члены которых на протяжении веков женились, разводились, давали и занимали деньги, дружили, ругались, стрелялись на дуэли, а также боролись за определенный набор должностей и званий. В центре этого водоворота было имение графини Ростовой с гостиной, в которой стояли два стола в общей сложности на сорок персон.

– Сейчас, Grand-mure[42]42
  Бабушка (фр.).


[Закрыть], минутку… – произносил молодой граф.

Он выходил в сад, закрывал глаза и начинал мысленно рассаживать людей, словно передвигал шахматные фигуры. Сестра всегда смеялась над братом, который относился к рассадке приглашенных, по ее мнению, слишком серьезно.

– Ну отчего ты хмуришься, Саша? Как бы все ни расселись, разговоры и атмосфера за ужином всегда бывают приятными.

– Ничего себе! – возмущался граф. – Атмосфера и разговоры всегда бывают приятными, говоришь ты. Разве ты не знаешь, что неправильная рассадка гостей неоднократно становилась причиной разводов и могла положить конец дружбе родов, которая длилась много поколений? Если бы на обеде у Менелая Париса не посадили рядом с Еленой, не было бы и Троянской войны!

«Забавное было время, – подумал граф, вспоминая прошлые годы. – Интересно, где сейчас Оболенские и Минские-Полотовы?»

Там же, где Гектор и Ахиллес.

– Граф Ростов, ваш столик готов.

– О, Андрей, спасибо.

Через две минуты граф уже сидел за столиком с бокалом шампанского (небольшим подарком от Андрея за помощь).

Он стал просматривать меню, начав с конца. Его жизненный опыт показывал, что, если слишком много внимания уделяешь выбору закуски, можешь неудачно заказать главное блюдо, которое не будет сочетаться с закуской. Вот вам, пожалуйста, пример: в самом конце меню граф увидел оссобуко[43]43
  Также оссо буко или осси-букки (ит. osso buco) – традиционное блюдо итальянской кухни, представляющее собой тушеную телячью голяшку.


[Закрыть]. Он решил заказать именно это блюдо, к которому, как известно, требовалась легкая и освежающая закуска.

Граф отложил в сторону меню и осмотрелся по сторонам. Когда он спускался по лестнице вниз, настроение у него было не самым лучшим, но вот он сидит с бокалом шампанского, ждет оссобуко и только что оказал Андрею маленькую услугу. Может быть, все сложится гораздо лучше и приятнее, чем он предполагал ранее.

– У вас есть какие-то вопросы? – услышал он голос за своей спиной.

Он уже хотел сказать, что у него нет вопросов и он готов сделать заказ, но, повернувшись, опешил. Перед ним стоял «шахматный офицер», одетый в белоснежную куртку официанта ресторана «Боярский».

Стоит заметить, что после возвращения в отель иностранных гостей клиентов в ресторане «Боярский» стало больше и начал ощущаться недостаток официантов. Поэтому граф прекрасно понимал, что Андрею необходимо было нанять несколько официантов для работы в заведении. Но почему же из всех официантов «Пьяццы» да и вообще из всех официантов Москвы Андрей выбрал именно этого остолопа?!

Судя по всему, «шахматный офицер» угадал ход мыслей графа, поскольку на его лице появилась самодовольная улыбка. Эта улыбка как бы говорила: «Да, теперь я работаю в известном ресторане «Боярский», я – одно из доверенных лиц шеф-повара».

– Может быть, вы хотите еще подумать? – поинтересовался официант.

Граф подумал о том, что, возможно, стоит отправить официанта восвояси и попросить Андрея пересадить его за другой столик. Однако представители рода Ростовых не привыкли отступать.

– Нет, милейший, – ответил граф. – Я готов сделать заказ: летний салат с укропом и апельсинами, а также оссобуко.

– Прекрасный выбор, – одобрил официант и спросил: – А как вам приготовить оссобуко?

Граф чуть не потерял дар речи. «Как ему приготовить оссобуко? Он что, хочет, чтобы я сказал ему, при какой температуре тушить мясо?!»

– Так, как шеф-повар сочтет нужным его приготовить, – царственно ответил Ростов.

– Конечно. А что будете пить?

– Бутылку «San Lorenzo Barolo» 1912 года.

– Белое или красное?

– «Barolo», – объяснил граф, стараясь не выходить из себя и говорить спокойно, – бывает только красным. Это вино из Северной Италии, которое идеально подходит к оссобуко по-милански.

– Значит, вы будете красное.

Граф внимательно посмотрел на официанта. Тот не производил впечатления глухого, и, судя по его выговору, русский язык точно был его родным. Не пора ли ему идти на кухню, чтобы передать поварам заказ? Но, как любила говорить его бабушка графиня Ростова, «терпение не называли бы добродетелью, если бы его не было так легко потерять».

– Правильно, – сказал граф, предварительно сосчитав в уме до пяти. – Бароло – это красное вино.

Но официант продолжал стоять над ним, занеся карандаш над блокнотом.

– Я извиняюсь, – произнес он тоном, в котором не чувствовалось и намека на извинение, – за то, что выразился не очень понятно. Сегодня на выбор вы можете заказать два вида вина – красное и белое.

Они уставились друг на друга.

– Попросите Андрея ко мне подойти.

– Конечно, – ответил «шахматный офицер» и с поклоном удалился.

Граф принялся барабанить кончиками пальцев по поверхности стола.

«Конечно, конечно! – думал он. – Конечно, что?! Конечно, ты – там, а я – здесь. Конечно, ты что-то сказал, а я тебе что-то ответил. Конечно, пребывание каждого из нас на земле ограниченно и жизнь может закончиться в любую минуту».

– Чем могу быть вам полезен, граф Ростов?

– О, Андрей, это вы! Возникла небольшая проблема с вашим новым официантом. Я прекрасно знаю его по ресторану на первом этаже. И в заведении, в котором он раньше работал, возможно, некоторые его ошибки и недостаток опыта были бы простительны. Но здесь, в «Боярском»…

Граф развел руками и посмотрел на Андрея взглядом, говорившим о том, что тот наверняка понимает, о чем граф хочет ему сказать.

Никто из тех, кто знал Андрея, не описал бы манеру его поведения как жизнерадостную и не сказал бы, что тот ведет себя необдуманно или позволяет себе шутить без повода. Андрей уж точно не был клоуном в цирке или человеком, получавшим деньги за то, что он развлекает и смешит людей. Он был метрдотелем ресторана «Боярский», где его работа требовала такта, вежливости и хороших манер. Поэтому графа нисколько не удивило серьезное выражение лица Андрея. Однако за все годы посещения ресторана «Боярский» граф никогда не видел метрдотеля таким серьезным.