Текст книги "Правила вежливости"

– Этого коня зовут Привой, – пояснил Грабб. – Он фаворит.

Я оглядела трибуны. Никаких ликующих криков. Никаких аплодисментов. Зрители, по большей части мужчины, проявляли по отношению к фавориту безмолвное уважение, признавая его выдающиеся качества. Во время забега они сверялись со своими секундомерами и тихо переговаривались. Некоторые качали головой – то ли в знак восхищения, то ли разочарования, я так и не поняла.

А потом Привой рысцой проследовал на лужок, уступая место Галстуку.

К третьей лошади я уже начала кое-что понимать. Во всяком случае, мне стало ясно, почему Грабб считает пробные заезды даже более интересными и волнующими, чем сами скачки. И хотя на трибунах было всего несколько сотен людей (а не пятьдесят тысяч), для жокея все они были преданными болельщиками.

Сгрудившись у перил – у самого внутреннего круга ипподрома, – стояли азартные игроки с растрепанными волосами, которые, пытаясь «улучшить свою систему», потеряли все: сбережения, дома, семьи. С лихорадочными глазами, в измятых пиджаках, эти закоренелые фанаты выглядели так, словно и ночуют под трибунами ипподрома; опершись о перила, они неотрывно следили за лошадьми и время от времени нервно облизывали губы.

На нижних трибунах расположились те мужчины и женщины, для которых с детства скачки служили наилучшим развлечением. Это были представители той же породы людей, какую можно встретить и на открытых трибунах «Эббетс Филд»[84]84
  Бейсбольный стадион в Бруклине, построенный в 1913 году на деньги Чарлза Эббетса, владельца клуба «Бруклин Доджерз». Снесен в 1960 году.


[Закрыть]: эти люди знали имена всех игроков и жокеев, все клички лошадей и всю относящуюся к ним статистику. Этих мужчин и женщин, как и Грабба, привели на ипподром еще детьми, и дети их наверняка когда-нибудь приведут сюда своих детей, проявляя такую верность идее, какую могли бы проявить еще разве что во время войны. Они прихватили с собой корзины для пикника и списки участников пробного забега, а с теми, кто случайно сел с ними рядом, легко завязывали дружбу.

В ложах над ними расположились владельцы ипподрома и прочие богачи, окруженные молодыми женщинами и всевозможными прихлебателями. Разумеется, владельцы ипподрома тоже были богаты, но не так, как многие из тех, что приходили посмотреть пробный забег; эти не были ни аристократами, ни дилетантами; все это были деловые люди, трудом заработавшие каждый свой пенни. Один седовласый магнат в идеально сшитом костюме стоял, опершись обеими руками о перила, точно адмирал на носу корабля. Было совершенно очевидно, что скачки для него – не пустая забава и не попытка отвлечься или заработать еще денег. Это занятие требовало от него максимальной дисциплины, полного соучастия и самого пристального внимания – как и при управлении, скажем, железной дорогой.

А выше всех этих людей – выше азартных игроков и фанатов, выше миллионеров – в чистом воздухе самых верхних трибун разместились постаревшие тренеры, для которых лучшая пора жизни осталась в прошлом, однако им, чтобы наблюдать за лошадьми, не требовались ни бинокли, ни секундомеры. Они пристально следили за ними невооруженным взглядом, с легкостью определяя не только скорость лошади, ее способность мгновенно взять старт и ее выносливость, но и ее кураж, ее беспечную смелость; они совершенно точно знали, что именно произойдет на бегах в ту или иную конкретную субботу, но им даже в голову не приходило держать с кем-то пари или делать ставки, получив тем самым возможность пополнить свой тощий кошелек.

Единственное, что я наверняка поняла о Белмонте: в 5.00 утра по средам обычным людям там не место. Это было похоже на те круги Дантова «Ада», где населявшие их разнообразные грешники отличались некой особой строптивостью и особой преданностью своим верованиям, то есть были истинно проклятыми. Сидевшие на трибунах люди служили как бы живым напоминанием о том, почему никому не приходит в голову хотя бы раз прочесть «Рай» Данте. Мой отец ненавидел любые азартные игры, а вот пробные забеги ему бы наверняка очень понравились.

– Идем, красотка, – сказал Грабб, беря Фран за руку. – Я тут кое-кого из старых друзей углядел.

Преисполненная гордости, сияя улыбкой, Фран вручила мне свой бинокль, и они ушли. Джонни тут же с надеждой посмотрел на меня, но я моментально опустила его на землю, сказав, что хочу поближе рассмотреть лужок, где отдыхают кони.

Спустившись туда, я сразу же развернулась и навела бинокль Фран на трибуны – на того адмирала с серебряной шевелюрой. В его ложе находились еще две женщины, которые явно о чем-то сплетничали. В руках у каждой была алюминиевая кружка, однако, судя по отсутствию пара, в кружках был явно не кофе. Одна из дам предложила и адмиралу глотнуть, но он даже ответом ее не удостоил и, повернувшись, стал что-то обсуждать с неким молодым человеком. В руках у того были секундомер и блокнот.

– А у вас хороший вкус.

Я обернулась и увидела, что рядом со мной стоит крестная Тинкера. Удивительно, как это она меня узнала. Я, пожалуй, была даже немного этим польщена.

– Это Джейк де Росчер, – сказала она. – Он стоит около пятидесяти миллионов долларов и настоящий селф-мейд. Я могу вас представить, если хотите.

Я рассмеялась.

– По-моему, он мне слегка не по зубам.

– Может быть, вы и правы, – согласилась она.

На ней были светло-коричневые брюки и белая рубашка с закатанными по локоть рукавами. И ей совершенно точно было не холодно. Я тут же почувствовала себя страшно неловко со своим пледом, накинутым на плечи, и даже попыталась непринужденным движением его сбросить.

– А у вас тоже есть лошадь, которая участвует в скачках? – спросила я.

– Нет. Но хозяин Привоя – мой старый друг.

(Естественно.)

– Здорово! – восхитилась я.

– На самом деле скачки с фаворитом редко бывают захватывающими. А вот забеги на длинные дистанции действительно увлекательны.

– Но, мне кажется, если б вы были хозяйкой фаворита, это не нанесло бы особого ущерба вашему банковскому счету?

– Наверное, нет. Но в целом вложения в такую «отрасль», которой требуется особая еда, особое помещение и особый уход, как раз особого дохода и не приносят.

Тинкер как-то сказал мне, что состояние миссис Гранден изначально было связано с угольными шахтами, а затем постоянно преумножалось. Она держалась с такой уверенностью и спокойствием, какие могут обеспечить лишь абсолютно неизменные источники дохода – земля, нефть, золото.

На дорожку для пробега вывели следующую лошадь.

– А это кто? – спросила я.

– Можно? – Она протянула руку к моему биноклю. Ее волосы были зачесаны назад и скреплены заколкой, так что убирать их с лица ей было не нужно. Жестом опытного охотника она поднесла бинокль к глазам, направив его прямо на лошадь, и моментально отыскала табличку с ее кличкой.

– Это Морячок, принадлежит Барри Уитерингсу. Барри – владелец газеты в Луисвилле.

Она опустила бинокль, но мне его не вернула и некоторое время смотрела на меня, как бы колеблясь, – так смотрят, когда хотят задать человеку некий болезненный для него вопрос. Но вопроса она так и не задала, наоборот, уверенно заявила:

– Насколько я знаю, Тинкер и ваша подруга вполне друг с другом поладили. Как давно они живут вместе? По-моему, уже месяцев восемь?

– Да нет, около пяти.

– Ах вот как?

– Вы их отношений не одобряете?

– Ну что вы! Если и не одобряю, то только в Викторианском смысле. У меня нет иллюзий относительно тех свобод, что свойственны современному поколению. На самом деле, если уж честно, так большую их часть я бы даже приветствовала.

– Вы сказали, что в Викторианском смысле вам их отношения не слишком по душе. Что конкретно это означает?

Она улыбнулась.

– Приходится себе напомнить, что вы работаете в юридической фирме, Кэтрин.

Откуда она это знает? – удивилась я.

– Если я чем-то и недовольна, – продолжала она, как бы взвесив про себя мой вопрос, – то это касается исключительно вашей подруги. Я не вижу никаких преимуществ для нее в жизни с таким человеком, как Тинкер. В мое время возможности девушки были весьма ограниченны и чем быстрее ей удавалось найти себе законного мужа, тем лучше. Но сейчас…

Она указала на ложу де Росчера.

– Видите ту тридцатилетнюю блондинку, что сидит рядом с Джейком? Это его невеста, Керри Клепборд. Керри задействовала все силы на земле и на небе, чтобы оказаться в этом кресле. И вскоре будет с удовольствием присматривать за судомойками и следить, правильно ли накрывают на стол, а также развлекаться выбором новой обивки для старинных кресел в своих трех особняках; впрочем, все это хорошо и правильно. Но если бы мне было столько лет, сколько вам, я бы даже и мысли не допустила о том, как бы мне оказаться на месте Керри – я бы стала строить планы, как мне оказаться на месте Джейка.

Когда Морячок исчез за дальним поворотом, из конюшни вывели следующую лошадь. Мы с Анной дружно посмотрели на лужок, и она, даже бинокль к глазам не поднеся, тут же сказала:

– Ласковый Дикарь, ставки пятьдесят к одному. Вот это вполне может показаться вам увлекательным.

Глава девятая
Ятаган, сито и деревянная нога

Когда 9 июня я вышла с работы, у обочины был припаркован коричневый «Бентли».

Не имеет значения, высокого ли вы мнения о себе; не имеет значения, как давно вы живете в Голливуде или Гайд-парке – в любом случае коричневый «Бентли» ваше внимание привлечет. В мире их вряд ли больше нескольких сотен, и все в них, каждая деталь, создавалось с мыслью о зависти. Крылья приподняты над колесами и широким ленивым изгибом отдыхающей одалиски спускаются к подножкам; белые диски колес всегда столь же безупречно чисты, как гетры Фреда Астера. И вы почти уверены, что тот, кто сидит на заднем сиденье – кто бы это ни был, – способен дать вам все, чего бы вы ни пожелали, в тройном размере.

Конкретно этот коричневый «Бентли» был с откидным верхом. Человек, сидевший за рулем, выглядел как ирландский полицейский, превратившийся в лакея. Глядя прямо перед собой, он держался за руль огромными ручищами, на которые ухитрился как-то натянуть маленькие серые перчатки. Окна пассажирского отделения были затемнены, так что увидеть, кто там внутри, я не сумела и тупо смотрела, как в темном стекле отражаются толпы людей, проплывающие мимо. В этот момент стекло поехало вниз, и у меня невольно вырвалось:

– Чтоб мне сдохнуть!

– Привет, сестренка. Куда направляешься?

– Да вот думаю, не пойти ли в Бэттери-парк и не броситься ли там с дальнего пирса в воду.

– А подождать это, случайно, не может?

Шофер вдруг оказался рядом со мной. С удивительной грацией он распахнул заднюю дверцу и застыл в позе гардемарина, ступившего на сходни. Ив подвинулась, чтобы я могла сесть. Салютовав, я взошла на борт.

В салоне автомобиля приятно пахло кожей и какими-то новыми легкими духами. Места для ног было столько, что я чуть не сползла на пол.

– Во что эта карета превращается в полночь? – спросила я.

– В артишок.

– Ненавижу артишоки.

– Я раньше тоже ненавидела. Но постепенно к ним привыкаешь.

Ив наклонилась вперед и нажала на хромированной панели какую-то кнопку из слоновой кости.

– Майкл!

Шофер даже головы не повернул. Его голос, потрескивая, доносился из динамика, как если бы он находился в открытом море за сто миль отсюда.

– Да, мисс Росс.

– Вы не могли бы отвезти нас в клуб «Эксплорерз»?

– Конечно, мисс Росс.

Иви снова откинулась на сиденье, и я наконец-то как следует ее рассмотрела. Мы впервые встретились после той вечеринки в «Бересфорде». На Ив было шелковое синее платье с длинными рукавами и глубоким вырезом. Ее волосы выглядели настолько прямыми, словно она разгладила их утюгом, и были заправлены за уши, так мне хорошо был виден шрам у нее на щеке, от которого, впрочем, осталась только тонкая белая линия. Это предполагало такие ухищрения косметологов, о каких прочие девушки могут только мечтать. Пожалуй, теперь этот шрам выглядел даже гламурно.

Мы одновременно улыбнулись, и я сказала:

– С днем рождения, красотка!

– Я это заслужила?

– Еще бы.

Оказывается, между ними существовала определенная договоренность. Тинкер разрешил ей снять на день рождения любой зал, но она заявила, что никакого приема устраивать не желает. Ей даже подарков не нужно. Она хочет только купить себе новое платье и пообедать с ним вдвоем в «Рейнбоу Рум»[85]85
  Rainbow Room (Радужная Комната) – ресторан на последнем этаже 65-этажного Центра Рокфеллера.


[Закрыть].

Так. Значит, между ними действительно что-то происходит.

Но автомобиль и водитель принадлежали вовсе не Тинкеру, а Уоллесу. Услышав о желании Ив, Уоллес в качестве подарка на целый день предоставил ей свой «Бентли» с шофером, чтобы она могла сколько угодно ездить из магазина в магазин. И она воспользовалась этой возможностью с максимальной пользой для себя. Утром проехалась по Пятой авеню, осуществляя разведку, а после ланча совершила второй круг – уже с деньгами Тинкера – и предприняла полномасштабную атаку. Купила синее платье в «Бергдорф», новые туфли в «Бендел» и ярко-красный клатч из крокодиловой кожи в «Сакс». Она и белье новое купила. Теперь она была полностью укомплектована, у нее был свободный час, а потому решила поехать поискать меня: ей вдруг захотелось выпить со старой подругой, прежде чем праздновать свое двадцатипятилетие под облаками в Центре Рокфеллера. И я была страшно рада, что она меня нашла.

За панелью на пассажирской дверце оказался маленький бар, где помещалось два графина, два высоких стакана и очаровательное крошечное ведерко для льда. Ив налила мне джина на донышко стакана, а себе – двойную порцию.

– Ого, – сказала я, – а ты не слишком быстрый темп взяла?

– Не беспокойся. Я давно тренируюсь.

Мы чокнулись. Она сделала большой глоток джина и, похрустывая малюсенькими кубиками льда, уставилась в окно, явно о чем-то задумавшись. Потом, не оборачиваясь, спросила:

– А тебя разве не тошнит от Нью-Йорка?

Клуб «Эксплорерз» располагался в небольшом таунхаусе неподалеку от Пятой авеню. Это было второразрядное заведение для натуралистов и любителей приключений, которое обанкротилось после Катастрофы. Немногочисленные ценные объекты, которыми владел клуб, были однажды ночью тайно и с самыми лучшими намерениями похищены и переданы Музею естественной истории. Остальное – разрозненное собрание забавных и памятных вещиц – не понадобилось даже кредиторам и теперь попросту собирало пыль, чего, собственно, и заслуживало. В 1936 году здание выкупили некие банкиры, ни разу не бывавшие где-то, кроме Нью-Йорка, и клуб был вновь открыт, но уже в основном для любителей выпить.

Когда мы прибыли, «стейк-хаус», находившийся примерно на уровне улицы, как раз начинал заполняться, но мы поднялись на второй этаж, в «библиотеку», куда вела узкая лестница, вся увешанная старыми фотографиями кораблей и экспедиций в заснеженные края. В библиотеке вдоль стен тянулись бесконечные книжные стеллажи от пола до потолка – это была тщательно собранная коллекция трудов натуралистов девятнадцатого века, которые никто и никогда читать не будет. В центре стояли две старые музейные витрины – одна с южноамериканскими бабочками, а вторая с револьверами времен Гражданской войны. Вокруг витрин в низких обитых кожей креслах расположились, негромко и серьезно о чем-то беседуя, брокеры, юристы и бизнесмены. Единственная женщина – молодая брюнетка с короткой стрижкой – сидела в дальнем углу под траченной молью головой медведя гризли. Она была в мужском костюме и белой мужской рубашке. Брюнетка курила, старательно выдувая дым кольцами, и, по всей видимости, мечтала быть похожей на Гертруду Стайн[86]86
  Гертруда Стайн (1874–1946) – американская писательница, теоретик литературы, модернист; создательница формально-экспериментальной прозы в русле «литературы потока сознания»; оказала большое влияние на многих американских писателей, в частности на Хемингуэя.


[Закрыть].

– Вот сюда, пожалуйста, – сказал хозяин заведения.

Тем временем я заметила, что Ив как-то по-своему приспособилась к хромоте. Большинство женщин постарались бы сделать хромоту незаметной и научились ходить как гейши – крошечными, почти невидимыми глазу шажками, высоко подняв волосы в красивой прическе и опустив глаза долу. Но Ив и не думала скрывать свою хромоту. В своем роскошном длинном синем платье она нарочито неуклюже выбрасывала ногу вперед, как страдающий косолапостью инвалид, и каблуки туфель резкой синкопой отстукивали по полу ритм ее походки.

Хозяин усадил нас за столик, стоявший прямо в центре библиотеки, для чего нам пришлось пройти через все помещение, и все присутствующие смогли оценить походку Ив.

– Что мы здесь делаем? – спросила я, когда мы сели.

– Мне нравится здесь бывать, – сказала она, внимательно оглядывая присутствующих мужчин. – От общества женщин я просто с ума схожу.

Она улыбнулась и ласково похлопала меня по руке.

– К тебе, разумеется, это не относится.

– Рада слышать.

Из вращающихся дверей появился молодой итальянец с удивительно ровным пробором, словно делившим его голову пополам. Иви заказала шампанское.

– Значит, – сказала я, – празднуете в «Рейнбоу Рум»?

– Мне сказали, там просто шикарно. Пятидесятый этаж и все такое. Говорят, видно даже, как самолеты в Айдлуайде[87]87
  Международный нью-йоркский аэропорт был открыт 1 июля 1948 года на месте гольф-клуба «Айдлуайд». В канун Рождества 1963 года переименован в честь 35-го президента США Дж. Ф. Кеннеди.


[Закрыть] садятся.

– Разве Тинкер не боится высоты?

– Ему вовсе необязательно вниз смотреть.

Шампанское подали с излишними церемониями. Официант поставил ведерко со льдом рядом с Ив, а хозяин заведения, оказывая нам честь, самолично откупорил бутылку. Ив одним взмахом руки отослала их прочь и сама наполнила бокалы.

– За Нью-Йорк, – сказала я.

– За Манхэттен, – поправила она.

Мы выпили.

– Об Индиане хоть когда-нибудь думаешь? – спросила я.

– Индиана – жалкая кляча. Мне она осточертела.

– А она об этом знает?

– Уверена, что это чувство взаимно.

– Сомневаюсь.

Ив улыбнулась и налила нам еще.

– Довольно об этом. Теперь расскажи что-нибудь сама, – потребовала она.

– Что?

– Что угодно. Меня все интересует. Как там девушки и миссис Мартингейл?

– Я уже несколько месяцев никого из них не видела.

Это была, разумеется, чистая ложь, поскольку мы с Фран уже несколько раз встречались и болтали. Но вряд ли имело смысл рассказывать об этом Иви. Фран никогда ей не нравилась. Она ее, пожалуй, даже недолюбливала.

– Вот это ты правильно поступила! – сказала она. – Я так рада, что у тебя теперь своя квартира. И как тебе там?

– Конечно, дороже, чем в пансионе, зато можно на собственной кухне нюхать собственную подгоревшую овсянку и рыться в собственном комоде.

– И никакого комендантского часа…

– Ты же не знаешь, когда я ложусь.

– О, – сказала она с притворным сочувствием. Как печально и одиноко это прозвучало.

Я взяла свой бокал, сделала вид, что чокаюсь с ней, и отпила глоток.

– А как дела у вас в «Бересфорде»?

– Немного суматошно, – сказала она, снова наполняя бокалы. – Мы собираемся переделывать спальню.

– Звучит завлекательно.

– Да ничего особенного. Мы просто пытаемся привести все в порядок.

– И ты будешь там жить, пока будут идти работы?

– Вообще-то Тинкера не будет, он поедет в Лондон встречаться с клиентами. Так что я решила просто снять номер в «Плаза» и время от времени подталкивать рабочих, чтобы они к его возвращению успели все закончить.

День рождения без подарков… деловая поездка в Лондон… обновление спальни… свободное употребление местоимения «мы»… В общем, картина начинала прорисовываться. Передо мной сидела молодая женщина в только что купленном роскошном платье, которая запросто заказывает шампанское и собирается ужинать в «Рейнбоу Рум». В подобных обстоятельствах вполне можно было бы потерять голову от успехов, но Ив голову никогда не теряла. В ней не было ни капли легкомысленности. Легкомысленность предполагает определенную неожиданность поступков. Легкомысленная девушка вряд ли с уверенностью скажет, что с ней будет происходить в следующую минуту, ибо постоянно надеется, что это может быть нечто чудесное, и подобная смесь тайны и предвкушения делает ее мысли такими легкими. Но в жизни Ив никаких сюрпризов и неожиданностей не должно было быть. Никаких гамбитов, никаких запрещенных ходов. Она давно уже сама расчертила квадратики на шахматной доске и вырезала фигуры для игры. Единственное, в чем она готова была допустить некую неожиданность, это размеры заказанной ею отдельной каюты на корабле.

Помнится, в клубе «21» на вопрос: Если бы вы могли на один день стать кем-то другим, кем бы вы стали? – Ив ответила: Дэррилом Зануком, знаменитым продюсером. Тогда мне ее ответ показался смешным.

Но теперь вот она – плывет над нами на стреле операторского крана, в который раз перепроверяя готовность декораций, костюмов и кордебалета, прежде чем позволить софитам вспыхнуть. И ведь, если подумать, разве можно ее в этом винить?

Через несколько столиков от нас двое довольно привлекательных и хорошо одетых молодых мужчин как-то совсем уж неприлично расшумелись, предаваясь воспоминаниям о своих прегрешениях во время учебы в Лиге Плюща, и один из них определенно выкрикнул слово «шлюха». Кое-кто уже начинал с раздражением на них поглядывать.

Но Ив даже голову в их сторону не повернула. Сейчас ее ничем было не пронять: раз уж она начала рассказывать о переделке своей квартиры, то во что бы то ни было и продолжит это делать – так полковник даже внимания не обращает на грохот артиллерийской канонады, когда рядовые пехотинцы приседают, пытаясь укрыться.

А двое молодых выпивох вдруг встали и, пошатываясь, направились к нам. Некоторое время они кружили возле нашего столика, то и дело принимаясь глупо хохотать.

– Так-так, Терри Трамбл, – сухо заметила Ив. – Значит, это ты тут такой тарарам устроил?

Терри подплыл к ней, покачиваясь, как та лодочка, на каких маленьких детей учат грести.

– Ив! Какая неожиданная чудесная встреча…

Только благодаря двадцати годам, проведенным в частных учебных заведениях, он сумел произнести это, не слишком запинаясь.

Он неловко поцеловал Ив и с интересом посмотрел на меня.

– Это Кейт, моя старая подруга, – сказала Ив.

– Приятно с вами познакомиться, Кейт. Вы из Индианаполиса?

– Нет, – буркнула я, – из Нью-Йорка.

– Правда! Из какого района?

– Тебе, Терри, она в любом случае не подходит.

Он повернулся к Ив с таким видом, словно хотел парировать, но потом передумал. Он явно понемногу трезвел.

– Передай Тинкеру мои наилучшие пожелания, – сказал он и отошел от нас.

Ив некоторое время смотрела ему вслед, и я спросила:

– Что за тип?

– Приятель Тинкера по «Юнион Клаб»[88]88
  Частный социальный клуб на углу Парк-авеню и 37-й, основан в 1863 году.


[Закрыть]. Пару недель назад мы на уик-энд отправились в Вестпорт, на вечеринку у него дома. После обеда, пока его жена играла на фортепиано Моцарта (Господи, спаси меня и помилуй!), Терри позвал одну из прислуживавших девушек в кладовую, чтобы что-то ей там показать. К тому моменту, как я их обнаружила, оказалось, что он уже успел загнать несчастную девицу в дальний угол за ларь с хлебом и прямо-таки впился ей в шею. Мне пришлось отгонять его с помощью толкушки для пюре.

– Ему здорово повезло: у тебя ведь и нож мог в руках оказаться.

– Ну, если б я его ножом пырнула, ему бы это только на пользу пошло.

Я улыбнулась, представив себе эту сцену.

– Значит, повезло той служаночке, что ты так вовремя появилась.

Ив удивленно захлопала глазами. Похоже, она думала уже совсем о другом.

– Ты это о чем?

– О том, как повезло той девушке, что ты успела вмешаться.

На лице Ив отразилось еще большее удивление.

– Да не было там никакого везения, сестренка. Я сразу следом за этим ублюдком пошла.

И я вдруг представила себе, как Ив крадется по коридорам особняка какого-то нью-йоркского «аристократа» с толкушкой в руке, а потом внезапно выпрыгивает из темного угла, чтобы привести в чувство распоясавшегося хозяина дома.

– А знаешь что? – с обновленной убежденностью сказала я.

– Что?

– Ты наилучшайшая!

Было уже около восьми, и пустая бутылка из-под шампанского торчала донышком вверх из ведерка с растаявшим льдом. Я сказала Ив, что ей, наверно, уже пора, и она с легкой грустью посмотрела на пустую бутылку.

– Да, пожалуй.

Она взяла свой новенький клатч, поманила официанта в точности тем же движением, что и Тинкер, и вытащила из сумочки конверт, полный новеньких двадцатидолларовых банкнот.

– Нет, – сказала я. – Сегодня ведь твой день рождения, девочка, так что плачу я.

– О’кей. Но тогда двадцать четвертого я с тобой расквитаюсь.

– Отлично.

Она встала и на мгновение предстала передо мной во всем своем великолепии. В этом синем платье, изящно облегавшем ее фигуру, и с красным клатчем в руках она выглядела, как оживший портрет кисти Джона Сингера Сарджента[89]89
  Д. С. Сарджент (1856–1925) – американский художник периода Belle Epoque, прославившийся великолепными портретами.


[Закрыть].

– До Судного дня! – напомнила мне Ив.

– До Судного дня, – откликнулась я.

Ожидая, пока официант принесет счет, я размышляла, зачем все-таки посреди зала выставлены эти витрины. Для человека, имеющего достаточное представление о подобных вещах, витрина с оружием могла, правда, представлять интерес, ибо там были выставлены довольно редкие образцы. Но на взгляд обычного обывателя, она казалась довольно убогой и неряшливой. Стрелковое оружие – в основном револьверы и пистолеты – выглядело так, словно его выкопали на берегах Миссисипи, а патроны, лежавшие горкой на дне витрины, походили на олений помет.

Витрина с бабочками визуально производила несколько лучшее впечатление, но и эта коллекция свидетельствовала о том, что ее собирал любитель-дилетант. Насекомые были наколоты на фетровую подложку так, что видна была только верхняя сторона их крылышек. Хотя, если вы хоть что-то понимаете в бабочках, то должны знать, что верхняя и нижняя стороны крыльев у них могут весьма сильно отличаться друг от друга. Например, если верхняя бело-голубая, то нижняя вполне может быть коричневато-серой с охряными пятнышками. Столь яркий контраст обеспечивает такую бабочку вполне материальным эволюционным преимуществом: когда ее крылышки раскрыты, она с легкостью привлекает партнера, а когда закрыты, ее практически незаметно на стволе дерева, ибо она сливается по цвету с его корой.

Это в какой-то степени клише – называть хамелеонами людей, способных менять свою окраску в зависимости от окружения. На самом деле даже один из миллиона на такое не способен. Зато среди людей существуют десятки тысяч «бабочек» с двойной окраской крыльев – это и мужчины, и женщины вроде Ив, у которых одна сторона «крылышек» служит, чтобы привлекать к себе представителей противоположного пола, а другая используется как некий камуфляж, и достаточно одного взмаха крылышками, чтобы привести этот механизм в действие.

Когда мне наконец принесли счет, меня начало «догонять» выпитое шампанское.

Взяв сумочку, я устремила свой взор на дверь и стала примериваться, как бы добраться до нее, ничего не задев.

Брюнетка в брючном костюме проследовала мимо моего столика в туалет, обдав меня холодным недружелюбным взглядом старого врага, вынужденного на время заключить со мной нежелательное перемирие. Ну до чего же все это просто! – думала я. Как мало воображения и смелости мы проявляем, демонстрируя свою ненависть. Зарабатывая пятьдесят центов в час, мы восхищаемся богатыми и жалеем бедных, но всю силу своего яда приберегаем для тех, кто зарабатывает на пенни больше или на пенни меньше, чем мы сами. Именно поэтому революции и не случаются каждые десять лет. Я показала брюнетке язык и, слегка пошатываясь, двинулась к двери, надеясь, что сзади выгляжу как кинозвезда в движущемся поезде.

Когда я вышла на лестницу, она вдруг показалась мне какой-то чересчур узкой и крутой. Я словно стояла на вершине огромной приливной волны. Ощущение было жутковатое, и мне даже пришлось снять туфли и покрепче вцепиться в перила.

Спускалась я медленно, то и дело касаясь плечом стены, и только теперь поняла, что на фотографиях, вывешенных здесь, запечатлено знаменитое судно «Эндьюранс»[90]90
  Трехмачтовая баркентина, принимавшая участие в Имперской трансантарктической экспедиции. Корабль затерло льдами осенью 1915 года, и он затонул. (Прим. ред.)


[Закрыть], замерзающее в Антарктике. Я даже остановилась, чтобы повнимательней рассмотреть один из снимков. Паруса на корабле были уже убраны, а продовольствие и другие необходимые вещи выгружены прямо на лед. Я погрозила пальцем руководителю экспедиции Шеклтону[91]91
  Эрнест Генри Шеклтон (1874–1922) – английский исследователь Антарктиды, его именем назван шельфовый ледник.


[Закрыть], словно напоминая ему, что это, черт побери, была его собственная ошибка.

Когда я наконец вышла из кафе и уже собиралась перейти на ту сторону Шестьдесят девятой улицы и двинуться в сторону Третьей авеню, я заметила у обочины тот же коричневый «Бентли». Дверца открылась, и шофер окликнул меня:

– Мисс Контент!

Я смутилась. И не только из-за того, что выпила слишком много.

– Вас ведь Майкл зовут, верно?

– Да.

Мне вдруг показалось, что этот Майкл очень похож на дядю Роско, старшего брата моего отца. У Роско были такие же крупные руки. И похожие на цветную капусту уши.

– Вы Ив видели? – спросила я.

– Да. Она попросила, чтобы я отвез вас домой.

– Она специально послала вас за мной?

– Нет, мисс. Она сказала, что просто хочет немного пройтись.

Майкл открыл заднюю дверцу. Теперь мне показалось, что внутри темно и как-то одиноко. Хотя, поскольку стоял июнь, даже вечером было все еще совсем светло, да и ночной прохлады в воздухе не чувствовалось.

– Вы не против, если я сяду на переднее сиденье? – спросила я.

– Это не полагается, мисс.

– Да, наверное.

– Вас на Одиннадцатую улицу отвезти?

– Да, именно туда.

– Как вы предпочитаете ехать?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, можно поехать по Второй авеню, а можно вокруг Центрального парка и только потом свернуть в деловую часть города. Возможно, это могло бы несколько компенсировать вам то, что ехать на переднем сиденье я вам не разрешил.

Я рассмеялась.

– Ну что вы, Майкл! Поехать вокруг Центрального парка – предложение дьявольски заманчивое. Давайте так и поступим.

Мы въехали в парк на Семьдесят второй улице и двинулись на север в сторону Гарлема. Я опустила стекла в обоих окнах, и теплый июньский ветерок ласково и ненавязчиво обдувал мне лицо. Сбросив с усталых ног туфли, я поджала ноги и смотрела на проплывавшие мимо деревья.

Я не слишком часто брала такси, но уж если брала, то всегда выбирала наикратчайшее расстояние между двумя точками. Мысль о том, чтобы поехать домой длинным кружным путем, мне даже в голову никогда не приходила, ни разу за все мои двадцать шесть лет. Так что эта поездка произвела на меня просто сказочное впечатление.

* * *

На следующий день мне позвонила Ив и сказала, что нашу встречу двадцать четвертого придется отменить. Похоже, Тинкер решил застать Ив «врасплох» и появился в «Рейнбоу Рум» с билетами на пароход, идущий в Европу. Самому Тинкеру нужно было повидаться с лондонскими клиентами, после чего они с Ив собирались «заглянуть» к Баки и Висс, на весь июль снявшим дом на Ривьере.

Примерно через неделю, когда я встретилась с Фран и Граббом, чтобы съесть по гамбургеру, которые в рекламе именовались роскошными бифштексами, Фран сунула мне страницу, выдранную из «Дейли миррор». Там в колонке «Общественная жизнь» была весьма пикантная заметка:

Новости из центральной Атлантики: поразительно, но, по результатам охоты за сокровищами, ежегодно проводимой К. Вандербильтом-младшим на судне «Королева Виктория», безоговорочно победили новички – Т. Грей, завидный жених, банкир из Нью-Йорка, и его совершенно очаровательная спутница И. Росс. Обитатели верхних палуб от изумления буквально утратили дар речи, когда Грей и Росс удалось раздобыть среди прочих пятидесяти сокровищ ятаган, сито и деревянную ногу. Хотя молодые охотники за сокровищами не пожелали открыть тайну своего успеха, у них, по словам наблюдателей, был абсолютно новый подход к этому делу, и опрашивали они команду, а не пассажиров. Каков приз? Пятидневное проживание в «Кларидже»[92]92
  Пятизвездочный лондонский отель. (Прим. ред.)


[Закрыть] и частная экскурсия по Национальной галерее. Сообщите охране музея, чтобы эту ловкую парочку досмотрели на выходе.