Текст книги "Тушеная свинина"

Ань Юй
Тушеная свинина

An Yu

BRAISED PORK

Copyright © 2020 by An Yu

This edition published by arrangement with United Agents LLP and The Van Lear Agency LLC

Copyright © Cover design and artwork Suzanne Dean

Перевод с английского Михаила Тарасова

Художественное оформление Юлии Девятовой

© Тарасов М., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Глава 1

Оранжевый шарф соскользнул с плеча Цзяцзя и упал в ванну. Он пропитался водой и погрузился в нее, потемнел и заколыхался над головой Чэнь Хана, как золотая рыбка. Несколько минут назад Цзяцзя вошла в ванную комнату, повесив на каждое плечо по шарфу, чтобы спросить мужа, какой ему больше нравится. Но спросить не получилось: муж сидел в недонаполненной ванне на корточках лицом вниз, выставив из воды зад.

– О! Ты пытаешься вымыть голову, милый? – спросила она, не найдя других слов.

Она прекрасно понимала, что он не станет с ней так шутить. Но разве взрослый человек может утонуть в ванне? Она проверила пульс на его запястье и, наклонившись, посмотрела, не идут ли из носа пузырьки. Окликнула по имени, залезла в ванну и потащила тело: она хотела его поднять, чтобы, по крайней мере, распрямить. Но это оказалось невозможным: муж словно окоченел, застыл, как сломанный робот.

Скорая была уже в пути – во всяком случае, так сказали по телефону. Цзяцзя встала коленями на пол, выложенный бежевой плиткой, и выдернула пробку, чтобы спустить воду. Это было единственное, о чем она могла в тот момент думать. Возможно, без воды Чэнь Хан снова сможет дышать. Положив скрещенные руки на борт ванны, Цзяцзя рассматривала тело мужа, словно скульптуру в музее. Она никогда не слышала такой тишины. Она была уверена, что эта тишина наступила впервые за время их брака: всегда, даже когда они спали, были какие-то звуки – его храп, работа кондиционера, шум машин на улице. Но сейчас она ничего не слышала. Его скорчившееся тело, казалось, становилось все более серым и недолговечным, как статуя, вылепленная из высохшей необожженной глины, готовая вот-вот развалиться. Цзяцзя внезапно почувствовала рвотный позыв, вдруг осознав, что некоторое время назад перестала дышать. Она прикрыла рот ладонью, мысленно пытаясь отвлечься на другое, и спросила себя, сколько времени нужно телу, чтобы остыть после смерти. Несколько минут? Час? Несколько часов? Она не знала. Влажный воздух сдавливал горло, словно чьи-то руки. Отделанная мрамором ванная комната, которая всегда казалась слишком большой для двоих, теперь представлялась чересчур маленькой, и в ней было трудно дышать. Цзяцзя стало ясно: Чэнь Хан не подумал, что для смерти это место совсем не подходит. Не подумал он и о жене, которой предстояло найти его первой, ведь когда это произойдет, она окажется совсем одна и, конечно, будет вынуждена ждать, когда в ванную войдет кто-то еще. Он не представил себе ее состояние, когда она увидит его в ванне, голого и мертвого, потому что иначе наверняка выбрал бы другой способ уйти из жизни.

Тем утром во время завтрака Чэнь Хан вздохнул и, не до конца прожевав маринованный огурец, пробормотал, что, пожалуй, неплохо бы снова побывать в Санье, куда они прежде ездили каждый год. Впервые за несколько недель муж сказал что-то обнадеживающее. В прошлом году он отменил их отпуск по неустановленным причинам – из-за дурных предчувствий, как опасалась Цзяцзя, из-за отсутствия интереса к ней и их браку. Он никогда ее не любил, и она это знала. Она была не дура. Но они обещали друг другу пожизненный союз, скрепленный если не любовью, то решимостью создать семью. И пока он уверял, что намерен оставаться ее мужем, все остальное можно было простить.

– Когда поедем? – немедленно спросила Цзяцзя у Чэнь Хана, все еще дожевывавшего огурец. – Я начну собирать вещи сразу после завтрака.

– Когда захочешь. Я намерен принять ванну.

– Ванну?

Цзяцзя знала, что Чэнь Хан никогда не принимает ванну: он не видел удовольствия в том, чтобы лежать в горячей воде, и предпочитал душ, полагая, что он обеспечивает наибольшую чистоту тела. Цзяцзя хотелось расспросить мужа поподробнее – она быстро проглотила еду, запила водой и уже открыла рот, чтобы заговорить, но решила промолчать, опасаясь раздражать Чэнь Хана вопросами, способными испортить ему настроение в столь ранний час.

– Не бери слишком много вещей, – предупредил он, поднеся ко рту миску с жидкой рисовой кашей, и одним глотком допил остаток.

Цзяцзя слышала, как он вставил в сливное отверстие затычку и включил воду. Был ноябрь, она только недавно разложила в шкафу зимние вещи. Цзяцзя открыла чемодан, встала на стул и принялась доставать из верхнего отсека шкафа летнюю одежду мужа, не давая себе отвлекаться – из страха что-нибудь забыть. Она не позволит невнимательности испортить поездку. Пусть он примет ванну, решила она, пусть побудет один.

К тому времени их брак достиг стадии, когда для нее не было ничего проще, чем паковать вещи Чэнь Хана. Перед первой совместной поездкой, когда Цзяцзя собирала чемодан для медового месяца, это была настоящая катастрофа. Она взяла слишком много носков и забыла шахматы. После того случая она быстро научилась паковать чемодан по вкусу мужа: скатывать трусы валиками, складывать рубашки, класть между ними шахматы – так, чтобы те были защищены после того, как чемодан сдадут в багаж, – и оставлять небольшое пространство для сигар в правом верхнем углу, чтобы мужу было удобно их доставать.

Собрать свои вещи на этот раз оказалось сложнее. У нее не было времени купить новую одежду – Чэнь Хан всегда велел делать это перед очередной поездкой.

«Пройдись по магазинам, – говорил он. – Поизучай витрины. Присмотри себе что-нибудь новенькое. Ты будешь хорошо выглядеть на пляже и станешь счастливее».

Может, ей стоит пройтись по магазинам завтра? Но Чэнь Хан попросил, чтобы она не брала слишком много вещей. Может, дело в нехватке денег? Что-то не ладится с бизнесом? Ей снова захотелось прервать купание мужа и спросить его самого. Почему ты принимаешь ванну? Ты никогда этого не делаешь. Что-то не так на работе? Она была его женой, а не любовницей, и имела право знать. Но, как это часто бывало, она боялась нарыть неприятные факты, которые он предпочел бы скрыть.

В конце концов она решила все-таки проверить, успокоила ли его ванна. Возможно, он даже сумеет открыться ей. Поэтому она выбрала два шарфа, оранжевый и пестрый, подождала еще несколько минут, отрепетировала улыбку и осторожно толкнула дверь ванной.

Надо было спросить, какой ему больше нравится, в самом начале, за завтраком. Теперь вопросы остались внутри нее. На самом деле ничего не изменилось, и эта мысль заставила Цзяцзя почувствовать невыносимое негодование и отвращение к человеку, за которого она позволила себе выйти замуж. Не в силах больше сдерживаться, она, зажмурившись, побежала в туалет, и ее вырвало. Он предал ее. Бросил. Не выполнил единственное свое обещание. Все в нем стало жалким, отталкивающим. Его брови остались нахмуренными даже после смерти, живот свисал, как мешок, на макушке виднелась проплешина.

Она подняла голову и заметила на стопке полотенец возле раковины листок бумаги. Бумажка была сложена посередине и то слегка приоткрывалась, то опять закрывалась. Как будто неслышно дышала в тишине ванной. Цзяцзя потянулась к ней, развернула и увидела рисунок – рыбу с человеческой головой. Это оказался набросок Чэнь Хана – она достаточно хорошо знала его грубоватый стиль.

На теле изображенного существа виднелись изогнутый спинной плавник и чешуя. Даже из несовершенного наброска было видно, какой мощью обладал большой хвост. Рисунок был сделан в спешке, но человеческая голова, в отличие от тела, была проработана очень тщательно. Она казалась точным портретом, все было на месте: морщины, волоски, торчащие из ноздрей, припухшие мешки под глазами. Это была мужская голова, глядящая как-то сквозь, на далекий горизонт. Она напоминала фотографию на удостоверение личности. Человек не смеялся и не хмурился. В голове не было ничего особенного, за исключением, пожалуй, чересчур большого и открытого лба. Лицо не говорило ни о любопытном прошлом, ни о захватывающем будущем.

Цзяцзя вспомнила сон, о котором рассказывал Чэнь Хан. Он в одиночку поехал в Тибет в поисках того, что называл «духовным очищением от всего этого вот». Хотя Чэнь Хан не был религиозен, он не только бросал деньги в ящики для пожертвований, когда бывал в храмах, но и периодически отправлялся в подобные поездки. Цзяцзя знала: они ему нужны, но для чего, предпочитала не думать. Она часто убеждала себя, что она – жена, хранительница домашнего очага, а он – человек, который очень тщательно подыскивал спутницу жизни, человек, который никогда не покинет ту, что выбрал, даже если иногда его сердце покоится в чужой постели. Поэтому Цзяцзя собирала ему вещи, провожала до дверей и ждала, когда муж вернется.

Недавняя поездка Чэнь Хана, примерно месяц назад, была первым посещением Тибета. Однажды ночью он позвонил оттуда Цзяцзя и описал человека, явившегося ему во сне.

– Едва ли можно его назвать человеком, – рассказал он. – Собственно, он был маленькой рыбкой, которую подали на тарелке, и все ее ели. Мы съели все, до последнего куска. Даже кости. Но как только мы принялись за голову, та заговорила. Боже, как мне было страшно! Странно, что я не проснулся. Лишь когда голова заговорила, стало ясно, что она не рыбья. Голова была мужская. Человечек болтал без умолку, смеялся и шутил, что припозднился и мы не должны ждать, когда он начнет есть. Я все еще слышу его раскатистый хохот.

Чэнь Хан не помнил остальную часть сна и не знал, кто этот человек. В то время Цзяцзя не придала рассказу особого значения. Единственное, о чем она думала, – это о том, что Чэнь Хан, наверное, был один, раз позвонил ей посреди ночи, и не делил постель с другой женщиной, по крайней мере в той поездке. На самом деле она совершенно забыла об этом сне, потому что после возвращения Чэнь Хана из Тибета он не заговаривал ни о рыбке, ни о человеке. Цзяцзя вспомнила о них только сейчас.

Глава 2

Лео стоял в одиночестве за темной деревянной стойкой своего бара, обслуживая последнего посетителя. На хозяине заведения были белая рубашка, черный жилет, бордовый галстук-бабочка, рукава рубашки он закатал до локтей, а руки были мокрые от мытья бокалов. На проигрывателе закончилась пластинка Билли Холидей, он медленно вытер руки и заменил ее на Чета Бейкера. Он всегда старался выглядеть спокойным и хорошо воспитанным, ограничиваясь лишь теми движениями, что необходимы для работы, – навык, отточенный годами труда. Он редко хохотал, но никогда не казался недружелюбным, иногда вступал в разговор, когда посетителей было немного. Никто не знал его полного имени, ему было достаточно оставаться «Лео». Такая скрытность нравилась – образ отстраненного профессионала, лихо заправляющего собственным баром. Имелось и дополнительное преимущество: английское имя придавало этому месту атмосферу изысканности.

Ночь тянулась медленно, за стойкой сидела только одна посетительница. Эта женщина лет тридцати с небольшим в последнюю неделю приходила в бар почти каждый вечер. Лео знал ее покойного мужа Чэнь Хана. Супруги жили в многоквартирном доме напротив. Офис мужа тоже находился неподалеку, так что Чэнь Хан был завсегдатаем бара. Иногда заходил один, но в основном – с компанией. Очень редко приводил с собой жену, но она никогда не задерживалась дольше, чем требовалось для того, чтобы допить бокал вина. Она пила только вино.

Лео всегда внимательно наблюдал за клиентами и получал удовольствие, когда мог сказать, в каком они настроении, пришли в бар с деловыми партнерами или с друзьями, хотят ли, чтобы бармен с ними поговорил. Он прекрасно помнил Чэнь Хана: чисто выбритый мужчина, смуглый даже зимой, с очень редкими намеками на южные тона в мандаринском языке. Большинство приняло бы его за местного, но Лео, родившийся и выросший в Пекине, уже много лет держал бар и наблюдал за людьми. Чэнь Хан был слишком высок для южанина, широкоплеч и крепко сложен, но каждый раз, выходя из бара, он опускал голову, приподнимал плечи и слегка ускорял шаг. Независимо от того, сколько вилл и квартир у него имелось, он никогда не прогуливался по улицам города так, словно те ему принадлежали. Последнее представляло собой черту отчетливо пекинскую, присущую даже самым бедным горожанам. Чэнь Хан никогда не демонстрировал такого чувства собственного достоинства.

Его жена была другой. В ней чувствовалось что-то, чего Лео не мог разгадать, какая-то отчужденность, которая казалась ему занятной. Она вела себя так, словно все происходящее в мире не имело к ней никакого отношения. Невысокая и не особенно яркая, но ее четкие черты, маленькое лицо и покатые плечи напоминали Лео женщин со старинных рисунков тушью. Не красавица, но невероятно женственная. Чэнь Хан, казалось, понял, что молодость и красота преходящи, и потому выбрал ее в жены. Ей не обязательно быть молодой. Изысканная жена, какую муж берет с собой на званый обед и неизменно обнаруживает, что стал центром внимания как обладатель самого лучшего, самого ценного аксессуара. Приведя жену в бар, он явно хотел показать свой успех не только в бизнесе, но и в семейной жизни. Самообладание этой женщине никогда не изменяло, и ее улыбка всегда казалась Лео элегантной, несмотря на то что передние зубы слегка выдавались. Казалось, ее эмоции были накрыты крышкой, и даже если внутри их обладательницы все кипело, крышка держалась крепко.

После смерти Чэнь Хана она стала появляться в баре за пятнадцать минут до закрытия, вынуждая Лео работать еще некоторое время. Она приоткрывала дверь ровно настолько, чтобы ее худое тело проскользнуло в щель, затем подходила к концу стойки, клала сумочку на соседний табурет, заказывала бокал вина и распускала по плечам собранные в пучок волосы. Чаще всего она уже была пьяна. Поначалу Лео было трудно это определить, так как она никогда ни с кем не разговаривала и ее движения всегда были довольно грациозными. Только когда однажды вечером она пришла трезвой, он заметил явную разницу в поведении. Она повторила прежний ритуал – конец стойки, сумка на табурете, один бокал, распущенные волосы – но потом достала стопку бумаг и надела очки для чтения. О трезвости можно было судить не по чтению, а по лицу, выражавшему сосредоточенное спокойствие. Оно казалось одновременно любопытным и решительным, как у девочки, приступающей к чтению своего первого романа.

Но сегодня посетительница была пьяна сильнее обычного. Села на первый попавшийся табурет, бросила сумку на пол и попросила стакан бренди. Лео подал его вместе со стаканом воды. Не сводя глаз с бокала, она наклонилась, прижалась губами к его краю и отпила.

– Ага… да, это будет лучше. Сегодня я предпочитаю что-нибудь покрепче. А вы? – спросила она.

– Перед сном я всегда выпиваю бокал бренди, – ответил Лео.

– Нет, не перед сном. Я имею в виду, что все равно сплю мало. – Она сделала еще глоток, изучила свое расплывчатое отражение в стекле и несколько раз мазнула пальцем по мешкам под глазами. – Наверное, у меня просто вошло в привычку пить вино. Видите ли, это довольно изысканно для такой женщины, как я. Но иногда мне просто нужно что-то, бьющее по мозгам. – Она подняла с пола сумку и положила ее на табурет. – А теперь, пожалуйста, покараульте мое место, мне нужно подышать свежим воздухом.

– Воздух сегодня не такой уж и свежий, – заметил Лео.

Она выудила из кармана респиратор и, прежде чем выйти за дверь, помахала им под носом бармена.

Шел снег, и было довольно холодно, даже для декабрьской ночи в Пекине. Город окутал смог, и падающие с неба хлопья размером с подсолнечное семечко тут же становились грязными. К часу ночи улица, укрытая светло-серой завесой тумана, погрузилась в дремоту. Цзяцзя поколебалась и вдохнула, позволив зимнему воздуху наполнить легкие, а затем медленно выдохнула. Она подумала, не надеть ли маску, но, отказавшись от этой мысли, сунула ее обратно в карман, закурила сигарету и прислушалась к звукам спящих улиц. Сегодня было до странного тихо, и беззвучная ночь подходила к темному глубокому небу. Ее многоквартирный дом стоял прямо напротив, огромный и грозный.

Прошел уже целый месяц. Санитарам не пришлось перевозить Чэнь Хана в больницу, чтобы объявить умершим. Но даже после тщательного патолого-анатомического исследования причину смерти установить не удалось. Престарелые родители Чэнь Хана, приехавшие в Пекин из Фуцзяня, через неделю решили, что больше откладывать похороны недопустимо. Чэнь Хана, по их мнению, следовало как можно скорее похоронить на семейном кладбище (иначе его душа заблудится навсегда). Кроме того, они провели слишком много времени в пекинской гостинице, и его мать никак не могла уснуть в чужой постели. Поэтому отец Чэнь Хана, властно хлопнув ладонью по столу, заявил, что причину смерти в свидетельстве проставлять необязательно. Сын умер, и неважно как. Довольно патологоанатомам копаться в теле. Старики обернули урну куском серой ткани и осторожно положили в сумку. Они отказались взять Цзяцзя с собой на похороны и заявили, что с семьей Чэнь она больше не имеет ничего общего.

Ну и ладно. Она все равно не хотела с ними ехать.

С тех пор все дела неуклонно катились под откос. От адвоката Чэнь Хана она узнала, что муж, хоть и был человеком небедным, не оставил ей ничего, кроме квартиры, где они жили, и денежного содержания на зиму в размере шестидесяти тысяч юаней, переведенных на ее банковский счет. Сразу после свадьбы он составил завещание, по которому остальную часть имущества передавал родственникам.

Пока они жили вместе, Чэнь Хан оплачивал ее расходы, но перед смертью о ней не позаботился. Цзяцзя быстро поняла, что последние годы, лучшие годы ее жизни, были потрачены впустую. Муж-эгоист забрал их с собой в могилу. Они завернуты в серую ткань вместе с его урной и перенесены на кладбище, куда она, по воле его семьи, не имеет права входить. Ей следовало поторопиться с ребенком. Тогда муж больше бы о ней заботился. Но когда они поженились, Цзяцзя была слишком молода, а когда ей исполнилось тридцать и она почувствовала, что готова, между ними начало расти отчуждение. Тогда она не понимала, но теперь видела, что основа их брака разрушилась еще до смерти Чэнь Хана. Ночи, проведенные им не дома, несостоявшаяся совместная поездка, отпуск, в который он отправился без нее. Все в порядке, говорила она себе, со временем все наладится. Но к чему это ее привело? Из-за того, что она когда-то вообразила, будто Чэнь Хан собирается дать ей дом, Цзяцзя осталась ни с чем. И пустая квартира не была домом.

Сперва она хотела продать квартиру, но Чэнь Хан твердо верил, что недвижимость – это самая безопасная инвестиция, а потому решила ее сдать и связалась с агентом. Агент сообщил, что квартира слишком велика и не подходит для состоятельных людей, в основном одиноких или с небольшими семьями. Большие же семьи предпочитают держаться подальше от делового центра. «Хорошо, – согласилась она. – Выставьте ее на продажу». Довольно быстро агент нашел покупателя, предложившего за квартиру хорошую цену, после чего она, сидя вечером в баре, изучила крайне подробный контракт, но что-то не вышло с запросом на ипотеку, и покупатель слился.

Цзяцзя понимала, что, помимо наличных, рисунка человека-рыбы и квартиры, которую не удавалось ни сдать в аренду, ни продать, у нее ничего не было. Впрочем, даже ими она владела как бы не вполне, так как раньше они принадлежали мужу. Она лихорадочно обыскивала комнаты в поисках того, что могла назвать своим. Цзяцзя успокоило, что на стенах висело несколько ее старых картин. Другие хранились в запасной ванной.

Чэнь Хан поддерживал ее занятия живописью – до тех пор, пока она не попыталась продать одну работу в галерее своего друга.

– Цзяцзя, насколько помню, я говорил с тобой об этом, – заявил он. – Я против, чтобы ты выставлялась и сама зарабатывала деньги. Позволь мне позаботиться о жене. Да, ты можешь рисовать! Но не понимаю, с чего ты взяла, будто тебе следует продавать свои картины. Как художники, которые едва сводят концы с концами.

Она сидела на диване в гостиной, а он расхаживал по комнате и смотрел на нее сверху вниз.

– Это плохо, – добавил он.

С тех пор то, что некогда было ее карьерой, превратилось в хобби.

Цзяцзя сделала последнюю затяжку и вернулась в бар. Ей показалось, что холодный воздух немного прояснил голову. Бармен протирал бокалы и расставлял на полках. У него были крупные кисти с длинными тонкими пальцами, суставы которых чуть выпирали, как утолщения на стволах бамбука.

– Могу я предложить вам что-нибудь еще? – спросил бармен.

– Вы уже закрываетесь. Я и так слишком много выпила.

– Мытье посуды – это мой способ медитации, – подмигнул Лео, дважды постучав указательным пальцем по виску. – Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – спросил он, поднимая две рюмки одной рукой и почти пустую бутылку бренди другой.

Он налил, они чокнулись.

– Я слышал о вашем муже, – извиняющимся тоном произнес он.

– Вы женаты, – спросила Цзяцзя, перегнувшись через стойку, чтобы взглянуть на его бейджик, – Лео?

– Конечно, нет, – ответил Лео.

– Почему нет? – спросила она.

Он, казалось, задумался и не ответил.

– О, забудьте о моем любопытстве, – извинилась она. – Глупо спрашивать вас об этом, мистер Лео с английским именем. Вы ведь произносите его так, да? Ле-о? Вам, мужчинам, спешить некуда. – Сидя на табурете, она ссутулилась. – Но рано или поздно вы должны завести жену. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы стали одиноким стариком, мистер Лео. У вас должен быть дом, куда можно вернуться, закрыв бар, и где вы будете чувствовать себя комфортно.

– Вы чувствовали себя комфортно, когда муж был жив? – спросил Лео, не сводя с нее глаз.

Цзяцзя не смогла с ходу ответить. Она была поражена тем, как бармен ее провоцировал, и не совсем понимала, что он имеет в виду. Неужели Чэнь Хан сказал ему в одну из ночей, проведенных здесь, что потерял интерес к жене? Или Лео что-то понял, наблюдая за ними, пока они были в баре? Ее рука на мгновение замерла, но прежде, чем Лео успел это заметить, Цзяцзя поднесла бокал к губам. Светильники, висевшие над стойкой, внезапно погасли.

– Простите, – извинился Лео и пошел в угол зала, где находился блок предохранителей.

– Здесь можно курить? – спросила Цзяцзя, нащупывая в сумке новую пачку сигарет.

– Когда никого нет, можно, – ответил он.

Цзяцзя зажала сигарету между пальцами.

– Он оставил мне квартиру, понимаете? – произнесла она через несколько мгновений, поднося сигарету к губам и закуривая. – Довольно внушительная, большая, все такое. Это было любезно с его стороны, вам не кажется?

Зажегся слабый свет, и Лео вернулся к стойке.

– Это лучшее, что я могу сделать, – извинился он, указывая на потолочные светильники. – Придется немного подождать, прежде чем автомат защиты включится снова.

– Не волнуйтесь, я все равно собираюсь уходить.

Цзяцзя хотелось выпить еще. Но что она делает, тратя деньги в дорогих барах, как будто Чэнь Хан через несколько месяцев пополнит ее банковский счет? Где она оставила свою гордость? Или все еще надеется, что муж ее обеспечит? Внезапно она затушила сигарету, попросила счет и, расплачиваясь, сунула Лео в руку лишнюю сотню юаней. Забрала сумочку и ушла, обеспокоенная тем, что лишний бокал бренди, который он налил, стоит больше той сотни. Ничего, она заплатит в следующий раз.

Тротуары были пусты, снег прекратился. Возвращаясь домой, Цзяцзя перешла через улицу, замедлила шаг и поднялась в свою квартиру, где долго принимала душ, а потом легла спать. В постели она забралась под одеяло с головой и заплакала. Вентилятор в кондиционере вертелся все яростнее. Очертания зданий за окном расплывались: смог снова усиливался. Она все плакала, молча, иногда задыхаясь и пытаясь отдышаться, будто даже в отчаянии боялась нарушить зимнюю тишину.