Текст книги "Дом в соснах"

Двенадцать

Майя не всегда была уверена, верит ли она во что-то, но точно знала, что не верит ни в призраков, ни в злых духов. Она отправилась на поиски рыжеволосой официантки, надеясь узнать что-нибудь о Фрэнке, но вместо этого начала задавать вопросы самой себе. Снова. Она измучилась. Девушка остановилась на красный свет, заметила винный магазин и задумалась, не зайти ли внутрь. У нее не было ни малейшего желания есть крылышки буффало, остывающие рядом с ней на пассажирском сиденье, но она действительно могла бы выпить немного джина, ровно столько, чтобы уснуть сегодня ночью.

Загорелся зеленый свет, и она продолжила движение, возвращаясь обратно через реку Хаусатоник. У нее все еще болела голова после вчерашнего «дайкири» и вина, и мать наверняка будет за ней наблюдать. Было что-то жуткое в том, что Кристина в последние мгновения своей жизни, казалось, смотрела на что-то, чего больше никто не видел. И Майя могла понять, почему мысли Барб обратились к сверхъестественному. Но не менее вероятно, что Кристина вела себя так потому, что была под кайфом. Возможно, Дэн прав. Передозировка была самым очевидным ответом и самым возможным.

Кристина могла накуриться прямо перед тем, как они с Фрэнком направились в закусочную. Это объяснило бы, почему на входе она выглядела нормально, ступая прямо и твердо, и только когда села в кабинку, наркотики начали действовать на нее. Майя могла себе это представить. Она знала, как легко потерять счет тому, сколько таблеток ты принял или что именно добавил в коктейль. Она задавалась вопросом, было ли это в конечном счете тем, что объединяло ее с покойной женщиной, чем-то иным, кроме темных волос и глаз: склонностью иногда взмывать очень высоко, будто пытаясь подняться над миром на ложе из облаков.

Имело смысл, что человек, писавший такие холодные, неприветливые пейзажи, иногда хотел избавиться от собственных мыслей. Чем больше Майя думала об этом, тем больше связей с собой находила и тем больше сомневалась в своем собственном опыте. Может быть, вся вина Фрэнка в том, что он выбирал женщин, которые порой пытались сбежать от всего мира. Она прокралась через кухню так же тихо, как и вышла, неся в руках куриные крылышки.

Но мама уже проснулась и, сидя за кухонным столом в пижаме, решала головоломку судоку. Ее телефон лежал на столе. Майин тоже – она оставила его намеренно. Девушка демонстративно приподняла пенопластовую коробку.

– Мне так хотелось крылышек!

– Тебе следовало попросить, чтобы я тебя подвезла.

– Не хотела тебя будить.

– А что, если у тебя случился бы за рулем приступ?

– Все не так серьезно, мам. У меня просто бессонница. – Майя почувствовала, будто соскальзывает назад во времени, ее тон приобретает подростковый драматизм. Это случалось каждый раз, когда она возвращалась домой. Она повесила пальто на крючок у двери, положила ключи от машины на стол.

– Поверь мне, – продолжала мама. – Отказ от транквилизаторов делает людей параноиками. Совершенно сбитыми с толку. В нашем центре многие из тех, кто принимал транквилизаторы, в конечном итоге переходят на нейролептики.

– Ты видишь это, когда печешь хлеб?

Мама нахмурилась.

– Я работаю на кухне. Ты все слышала. Суть в том, что я думаю, тебе не следует садиться за руль.

Майя вздохнула. Ей не хотелось есть, но она осознавала, что должна попытаться. Она потратила на крылышки больше, чем следовало, и оставила Барб щедрые чаевые. Она положила еду на тарелку, затем в микроволновку и стала ждать у стойки, пока она разогреется. Девушка чувствовала, что мама наблюдает за ней, и представила ее, включившей режим скорой помощи, – с прищуренными глазами, мысленно проверяющую симптомы.

Но когда зазвенела микроволновка, Майя обернулась и обнаружила, что мама не сердита и не насторожена. Ей просто нужно, чтобы с ее дочерью все было в порядке. Это все, чего она когда-либо хотела, и именно это сделало годы, прошедшие после смерти Обри, такими трудными для них обеих. Свет над столом высветил все новые морщинки на лице Бренды.

– В чем дело, моя хорошая? – Глаза Майи заблестели. – Это из-за Дэна?

Это было слишком. Комната затуманилась от слез. Бренда полюбила Дэна с того момента, как встретила его, потому что было очевидно: он сделал ее дочь счастливой. Проблема заключалась в том, что Бренда с тех пор его не видела и упоминала об этом и раньше, не скрывая обиды, вызывая чувство вины.

– Я волнуюсь, что действительно все испортила, – проговорила Майя.

Взрослея, она всем делилась со своей мамой, но многое в ее поведении в последние годы – пьянство, наркотики – требовало скрытности. Перемена в их общении происходила так медленно, что девушка и не заметила, но теперь, рассказывая маме о том, как солгала Дэну и что ее вырвало на глазах у его родителей, она почувствовала облегчение, какого не испытывала уже много лет.

Бренда была огорчена, но не винила свою дочь. В конце концов, дочь принимала транквилизатор по рекомендации доктора Барри. Пока они разговаривали, недоеденные крылышки на тарелке снова остыли.

– Что же мне делать? – спросила Майя.

Бренда тщательно взвешивала свои слова. Она потянулась через стол к руке дочери и сжала ее.

– Думаю, тебе нужно сказать ему.

Майя вздохнула, сознавая, что она права.

– Я боюсь, что он никогда больше не будет мне доверять.

– Уверена, что будет, просто для этого ему понадобится некоторое время.

Но мама не знала Дэна так, как Майя.

– Он, пожалуй, самый честный человек, которого я когда-либо встречала, – произнесла она. – Я не знаю, сможет ли он пройти через это.

– Конечно сможет, – твердо сказала мама.

Майя встречалась со многими парнями, но никогда не сходилась достаточно близко, чтобы влюбиться. После Фрэнка она боялась кого-либо подпускать. Ей нужно было быть пьяной, или под кайфом, или и то и другое вместе, чтобы ослабить бдительность, и эти психические состояния были своего рода броней. Но потом она встретила Дэна, такого открытого! Он не таил эмоций и говорил без обиняков, и она полюбила его за это. Ей потребовался год, чтобы осознать, как глубоко ее чувство, и это было похоже не столько на удар молнии, сколько на желание, чтобы он находился рядом, когда она просыпается, каждое утро, вечно, даже если это означало, что он тоже увидит ее, лежащую там и смотрящую на него в ответ. Возможно, Дэн просто был первым человеком, в которого она по-настоящему влюбилась и по отношению к которому была так решительно настроена, что он станет последним.

– Не знаю, – ответила она. – Хотя я действительно на это надеюсь.

* * *

В темноте ее глазам было легче, поэтому она легла в постель, хотя и знала, что не уснет. Она была укрыта несколькими одеялами, так как мама на ночь убавляла отопление. Новый матрас подстраивался под ее тело. Она повернулась на бок, приподнялась на локте и проверила в телефоне, не прислал ли Дэн сообщение.

Сообщений не было.

Она напомнила себе, что он зубрит перед выпускными экзаменами, и отправила ему пожелание: «Удачи тебе завтра!», за которым последовали три сердечка.

Она ждала. В темноте комната снова показалась ей своей. Мебель была новой, но запах дома, в котором она выросла, не изменился. Запах напоминал машину времени. Пахло плесенью, кофе и мылом для мытья посуды, слегка корицей, но было еще несколько ароматов, которые она не могла определить. Ей потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что-то не так в этом до боли знакомом воздухе.

Она учуяла огонь.

Домашний, приносящий уют. Сладко потрескивающее дерево. Приятный запах в большинстве случаев, но в доме ее мамы не было камина. Ее глаза резко открылись. Она все еще лежала на боку, отвернувшись лицом к стене примерно в двух футах от нее. Но стена изменилась. Теперь она выглядела так, словно сделана из бревен. Она почти могла разглядеть завитки на дереве в мерцающем свете костра, который чувствовала спиной. Она хотела встать – убежать, – но не могла пошевелиться. Она была парализована. Она ощутила чье-то присутствие в комнате. Она не могла видеть этого человека, но чувствовала тяжесть его взгляда на своей шее, на той ее части, которую не прикрывали одеяла.

Затем она услышала приближающиеся шаги. Шаркающие по полу, двигающиеся медленно, как похоронная процессия. Майя почувствовала, как кровать прогнулась, когда кто-то забрался к ней в постель. Крик застрял в ее легких. Легкое дыхание коснулось ее шеи.

Тринадцать

В тот день, когда Майя познакомилась с Фрэнком, она перечитывала особенно загадочный отрывок из незаконченного романа своего отца на солнечной читальной террасе публичной библиотеки, куда она вышла погреть голые руки и ноги после нескольких часов блаженного пребывания под кондиционером. Она часто приезжала сюда летом, когда мама на работе, а Обри занята, как сегодня. У Майи нет других друзей. У нее есть люди, с которыми она общается, люди, которые пригласили бы ее на вечеринку, но мало с кем она, вероятно, будет поддерживать связь теперь, окончив среднюю школу.

И в любом случае, она предпочитает побыть одна, сидя на деревянной скамье, корпя над этими сорока семью страницами. Она вернулась из Гватемалы две недели назад и уже с помощью словаря перевела весь текст на английский. Помогает то, что страницы разделены двойным интервалом и что предложения ее отца ясны и прямолинейны. Теперь она знает, что означает каждое слово буквально.

Но на каком-то другом уровне язык остается закодированным, словно то, о чем он рассказывает, представляет собой более глубокую историю, лежащую прямо под поверхностью. Это во многом мистерия, как и говорила мама, – как по жанру, так и на практике, поскольку все, что есть у Майи – это начало романа и один эпизод, который, кажется, опережает события, точно Хайро планировал вернуться позже, чтобы заполнить пропущенные главы. По этой причине у нее есть лишь самое смутное представление о том, как должен развиваться сюжет. История начинается в безымянной деревне, расположенной так высоко в горах, что ее жители все время витают в облаках. Почти нет описания деревни, так как главный герой может видеть только на несколько футов перед собой, но при этом он никогда ни на что не натыкается. Теплый свет пронизывает туман. В этой части истории есть доля волшебства. Главный герой – маленький мальчик по имени Пиксан, живущий со своими родителями, которые его очень любят, в маленькой хижине с травяной крышей и каменным очагом.

Однажды мать Пиксана сообщает ему, что умерла их дальняя родственница, двоюродная бабушка, и оставила ему наследство. Не деньги, а нечто иное, и это сюрприз! Пиксан должен спуститься с горы в город, чтобы забрать это у злого мужа двоюродной бабушки, который не очень-то хочет отказываться от потенциальной выгоды.

Мать Пиксана объясняет, что этот человек эгоистичен и желает оставить наследство себе, но двоюродная бабушка написала завещание черным по белому, и в нем четко указано имя Пиксана.

Поэтому родители дарят ему рюкзак, в котором, как они утверждают, есть все, что ему нужно, и компас. Он кажется Майе слишком маленьким, чтобы совершать это путешествие в одиночку, но его возраст нигде не указан, так что, возможно, она ошибается. Облака расступаются, когда он спускается с горы, и именно здесь тональность меняется. Становится все менее волшебной. Вдалеке появляется Гватемала-сити, изображенный в очень реалистичных деталях.

Пиксан напуган – город шумный и яркий. И не успевает он ступить на его оживленные улицы, как его сбивает машина. Он ударяется головой о тротуар. На мгновение кажется, что он умрет, но это не так – он выкарабкивается, только теперь у него полная амнезия. Он и не думает искать свой рюкзак, напрочь забыв о нем, как и о родителях, которые ему его подарили. Он забывает свой дом. Свое собственное имя.

Бездетная пара берет его к себе и называет Гектором. По не совсем понятным причинам эта неопытная молодая пара выдает себя за его настоящих родителей. Они делают это не со зла, а из какого-то непонятного ощущения, что так будет правильно. Так Пиксан становится Гектором. Сердце Майи болит за его настоящих родителей, и она не может не думать о своей собственной матери, о том, что та будет чувствовать, когда Майя уйдет.

Повествование здесь перемахивает на несколько десятилетий вперед, к одному дню на берегу озера Атитлан. Этому скачку во времени не дается никаких объяснений.

В этой короткой заключительной из имеющихся сцен романа происходит очень мало событий, и почти не дается контекста. Гектор, уже взрослый мужчина, сидит босой на песке на берегу глубокого, широкого озера, глядя поверх воды на возвышающийся на другом берегу вулкан. Вершина вулкана окутана туманом, и что-то в этом виде задевает Гектора за живое. У него внезапно возникает страстное желание взобраться на эту гору, чтобы накинуть облака себе на плечи. Он не может объяснить, почему красота этого места вызывает у него желание плакать, заставляет его тосковать по чему-то, чему он не может дать названия.

* * *

– Ты когда-нибудь там бывала?

Майя возвращается к реальности. Она на читальной террасе библиотеки, наверное, уже обгорела на солнце. Девушка прищуривается, поднимая взгляд от книги своего отца на парня, который только что прервал ее чтение. Она где-то видела его раньше, но не помнит. Он старше, ему по меньшей мере двадцать. Среднего телосложения, с незапоминающейся внешностью. У него бледная кожа, темные, слегка растрепанные волосы, и он курит сигарету, небрежно игнорируя табличку «Не курить». Запах дыма наполняет ее нос.

– Простите… что? – не понимает она.

– На озере Атитлан. – Он указывает глазами на альбом с фотографиями, лежащий рядом с ней на скамейке. Она не так давно взяла его в библиотеке – подборку фотографий озера, упомянутого в книге ее отца, и окружающих его городов и вулканов. – Бывала там? – повторяет он вопрос. Она качает головой, раздраженная тем, что ее прервали во время чтения. – Тебе стоит туда поехать, – продолжает он. – Оно великолепно.

– Круто, – резко бросает она. – Спасибо. – И тут что-то щелкает. – Ты здесь работаешь, – говорит она уже мягче.

Она видела его сидящим за компьютером за справочным столом.

– Неполный день, – отвечает он, – и только на лето. Я обычно нигде не задерживаюсь слишком долго.

Майя не знает, что на это ответить, поэтому натянуто улыбается, затем снова опускает взгляд в свою книгу, надеясь, что он поймет намек. Но он продолжает:

– Например, в прошлом году я путешествовал с рюкзаком по Центральной Америке. Некоторое время жил в Гватемале и был на этом озере. Одно из самых красивых мест, которые я когда-либо видел.

Майя вынуждена согласиться с ним. Конечно, она никогда там не была, но озеро на фотографиях действительно выглядит великолепно, как и описал ее отец в сцене, происходящей на его берегу. Ее взгляд перемещается со страницы, которую она держит в руке, на обложку книги, лежащей на скамейке.

– Я побывал в каждой маленькой деревеньке, которые его окружают, – говорит он. – Большинство жителей – майя, все ходят в невероятно ярких одеждах, какие редко увидишь. Женщины ткут эту ткань, покрытую узорами и символами, передающими информацию тем, кто умеет их читать.

Майя поднимает голову. Она уже знала это о ткачестве майя, недавно прочитала в библиотеке другую книгу о Гватемале, но вот перед ней человек, который там побывал. Он улыбается ей сверху вниз, солнце светит ему в спину, и теперь, когда он завладел ее вниманием, она понимает, что ей нравится его улыбка. Это заставляет ее чувствовать себя так, словно они вместе участвуют в какой-то шутке.

– В любом случае, – произносит он, – больше не стану отвлекать тебя от чтения. Было приятно с тобой поболтать. – Он поворачивается, чтобы уйти.

– Что еще вы видели в Гватемале?

– Ты действительно хочешь знать?

Она улыбается ему в ответ. Она не может понять, флиртует ли он с ней или ей этого просто хочется. Но он пробудил в ней интерес, и говорить с ним очень легко. Она отодвигает в сторону альбом с фотографиями и блокнот в мраморной обложке, содержащий ее перевод, чтобы он мог сесть рядом с ней на скамейку.

– Ты никогда там не бывала? – интересуется он.

– Нет, бывала, но… – Как объяснить? – Я нечасто выходила из дома, пока была там. Я навещала семью.

Библиотекарь, кажется, заинтересован, словно хочет узнать больше, но затем, кажется, понимает и с уважением принимает ее расплывчатый ответ.

– Мое лучшее воспоминание о Гватемале, – говорит он, устраиваясь поудобнее на скамейке, – это утро, когда я встал до рассвета и поехал на велосипеде из хостела, в котором остановился, к древней пирамиде майя. Она называется «Храм Большого Ягуара». Когда я добрался туда, было еще темно, и джунгли были немного пугающими, но я был там один и понимал, что если я хочу забраться на эту пирамиду, то это мой шанс.

– Вау, – выдыхает Майя. В ее тоне слышно волнение.

– Представь себе храм высотой с двадцатиэтажное здание, – продолжает он, – с крутой лестницей, ведущей вверх по его стене. Никому не разрешается по ней подниматься – вот насколько это опасно. Но я это сделал. Я взобрался на самую вершину и достиг ее как раз в тот момент, когда начало всходить солнце. Там, наверху, я почувствовал себя королем. Я наблюдал, как просыпаются джунгли. Обезьяны, птицы. Это было невероятно.

– Ничего себе, – произносит она, имея в виду и его историю, и то, насколько его поездка в Гватемалу отличается от ее пребывания там. Мысль о состоянии такой свободы вызывает у нее головокружение в хорошем смысле этого слова. И одновременно заставляет ее задуматься, только ли страх матери мешал Майе чаще бывать на родине ее отца. – «Храм Ягуара», – повторяет она. – Я обязательно отправлюсь туда в следующий раз.

Его взгляд опускается на пожелтевшие страницы у нее на коленях.

– Что это ты читаешь?

– О, это… – Она не сознает, почему инстинктивно пытается скрыть эту книгу. Ее существование не является секретом, но на краткий миг девушке кажется, что так оно и есть – как если бы это была вещь, которую она должна защищать. – Это написал мой отец, – все же говорит она.

– В самом деле? Твой папа писатель? – Похоже, он впечатлен. – Я могу знать что-то из его произведений?

– Нет, он… э-э-э… он умер.

Добрые, выразительные глаза библиотекаря наполняются состраданием.

– Мне очень жаль это слышать.

Майя пожимает плечами. Она никогда не знает, как реагировать на подобные слова. Она должна сказать, что все в порядке? Или что вроде: никаких проблем?

– Здорово, что у тебя есть его книга, – говорит библиотекарь. Он тепло улыбается ей, и она не может не заметить, что он на самом деле довольно привлекательный. Заманивает, подкрадываясь незаметно. Вокруг его глаз залегли морщинки, но в его поведении есть что-то молодое. У него гладкий маленький подбородок, бархатистый взгляд.

– Полагаю, мне следует вернуться за свой стол, – словно спохватывается он. – Мой перерыв, должно быть, уже закончился. Было действительно приятно с тобой поболтать.

– С тобой тоже, – говорит она, когда он встает. – Кстати, меня зовут Майя.

– Приятно познакомиться с тобой, Майя. Я Фрэнк.

Четырнадцать

Звонок пробудил Майю ото сна. Она потянулась к телефону, лежавшему рядом с ней на кровати, но звонил не он. Девушка села, моргая в темноте. Цифровые часы показывали 2:57 ночи. Она была вся в поту. Телефон продолжал надрываться где-то в другом конце дома. Майя тяжело вздохнула.

Почему мама не отвечает? Девушка встала с постели, ужас от пережитого ночного кошмара все еще цеплялся за ее кожу. Она медленно прошла по темному коридору и остановилась перед закрытой дверью маминой спальни. Там было тихо. Она включила свет в гостиной, едва не ослепив себя, и сразу выключила его. Звук доносился из кухни, и он был довольно непривычный – в этом звонке было что-то постороннее, но в то же время знакомое.

Старый стационарный телефон! Телефон, прикрепленный к стене за кухонным столом, – Майя забыла о его существовании и не могла вспомнить, когда в последний раз им пользовалась. Она была удивлена, что он все еще работает. Она подошла ближе, телефон продолжал звонить.

Дурное предчувствие охватило ее. Фрэнк, вероятно, был последним человеком, который когда-либо звонил ей на стационарный телефон в доме матери. Неужели у кого-то еще имеется аппарат? Когда Майя тянулась за трубкой и подносила ее к уху, у нее было стойкое ощущение, что на все еще спит.

Тишина.

Она затаила дыхание. Она была уверена, что это он. Ему нетрудно было догадаться, что она посмотрела то видео – как и многие тысячи людей. Он мог звонить на телефон ее мамы, чтобы узнать, вернулась ли Майя в город. Чтобы узнать, не ищет ли она его. Она стояла в оцепенении, пока эти мысли проносились в ее голове. Слышит ли она на самом деле дыхание на другом конце провода? Было трудно это определить из-за ее собственного колотящегося сердца, ее легким не хватало воздуха.

Она уже собиралась повесить трубку, когда кухню залил свет.

– Майя? – Мама выглядела удивленной и встревоженной. Девушка уставилась на нее. На другом конце провода раздался щелчок. – С кем ты разговариваешь? – спросила Бренда. Она заметила испуганное выражение лица своей дочери, бледную кожу, ее потемневшую от пота рубашку. Из трубки в ее руке раздавались короткие гудки. – Ты в порядке?

– Звонил этот телефон. Ты что, не слышала? – Брови мамы озабоченно сошлись на переносице. – Кто бы это ни был, он, похоже, звонил три раза подряд. Я ответила, но… на другом конце молчали.

Бренда покачала головой:

– Я вообще ничего не слышала.

Гнев подступил к горлу Майи.

– Что… ты что, думаешь, у меня слуховые галлюцинации?!

– Нет-нет, конечно нет, – заторопилась Бренда, но было очевидно, что она просто пытается разрядить обстановку. Она приложила тыльную сторону ладони ко лбу дочери. – Ты немного горячая. Как ты себя чувствуешь?

Майе захотелось закричать. У нее возникло непреодолимое желание сорвать телефон со стены и разбить его об пол. Мама ей не поверила. Снова.

– Ты, должно быть, теряешь слух, – холодно произнесла Майя, кладя трубку обратно на рычаг. Она прошла мимо мамы, направляясь в свою комнату.

– Подожди. – Бренда последовала за дочерью по коридору. – Я всего лишь пытаюсь помочь, милая. Ты ведь знаешь это, верно?

Майя чуть не рассмеялась. Как будто мама могла ей помочь! Если по телефону звонил Фрэнк, то теперь он знает, где она сейчас находится. В конце концов, зачем еще ей возвращаться в Питтсфилд? Разве она не всегда хотела сбежать?

– Мне не нужна твоя помощь, – огрызнулась она, захлопывая дверь перед носом Бренды.