Текст книги "Платье для убийства"

Глава 3
Больше горячего кофе

Было так хорошо, что во всем мне видится любовь. Даже в глазах шизофреника.

Пауло Коэльо

В холле бизнес-центра «Александровский» этим утром было тревожно. Люди больше походили на манекенов: ходили, сидели, стояли в полной тишине, но паника нависла, словно натяжной потолок, готовый в любой момент прорваться струей всеобщей истерии. То, что случилось ночью на парковке, ни у кого не укладывалось в голове. Время как будто замерло, и тишина вокруг так сильно давила на мозги, что хотелось кричать. Но никто не кричал. Все ждали. Хорошей новости, которая бы позволила забыть это утро, как ночной кошмар.

Мужчина в синем костюме судорожно глотал кофе, обжигая себе рот, но никак не мог заставить себя пить не торопясь. Ему не терпелось с кем-то обсудить то, что он только что узнал. Серые глаза с редкими ресницами даже покраснели от внутреннего нервного напряжения, тонкие губы с аккуратными, ровными усиками нервно вздрагивали от боли, причиняемой губам горячим кофе, но мужчина пытался выглядеть достойно и не показывать виду.

Глеб Полянский считал себя человеком состоявшимся и в определенных кругах значимым. К сорока годам ему удалось обрасти нужными связями и занять хороший пост в хорошей компании. Он ездил на хорошем автомобиле, носил хорошие костюмы, обедал в хороших ресторанах и арендовал хороший дом – о чем еще можно мечтать в его возрасте? Разве что о хорошей женщине, но все эти хорошие материальные блага позволяли Глебу Полянскому довольно легко переносить свое вынужденное одиночество – из-за вечной занятости на работе.

Он даже испытывал гордость от того, что уже владеет информацией, которая для большинства окружающих людей останется закрытой и после расследования, – рано утром ему отзвонились и начальник стоянки, и заведующий хозяйственным отделением центра со страшными новостями и поделились своими версиями произошедшего.

Глеб умел заводить нужные знакомства и именно по этой причине начал курить, он прекрасно понимал главное правило бизнеса: все самое важное обсуждается в курилке, главное – захватить с собой пачку дорогого «угощения». Но сейчас в курилку нельзя, чтобы никому не сболтнуть того, чего не следует.

Оставалось пить кофе и ждать. Полянский пил второй стаканчик, пытаясь собрать мысли в кучу и успокоиться. Он кивал в знак приветствия всем мимо проходящим, но никак не мог решиться заговорить с кем-нибудь. В какой-то момент ему начало казаться, что голова взорвется от переполнявших мозг мыслей… Но нельзя. Нельзя ни с кем разговаривать.

Любой может оказаться психом, который такое сотворил с бедным пареньком с ресепшен. В центре завелся маньяк, это точно не кто-то с улицы, случайно оказавшийся на парковке. У завхоза уже возникла своя версия на этот счет, правда, его доводы показались сырыми. Вряд ли это рекрутер, который занимается подбором обслуживающего персонала для центра.

Конечно, странно, что тело еще не успело остыть, а на место паренька уже поставили нового сотрудника, ничем не примечательную женщину… Можно было, конечно, поверить в его версию, что эта новая женщина состоит с рекрутером в интимной связи и они провернули такое, чтобы ее трудоустроить, но вряд ли место ресепшиониста такое «сладкое». Если, конечно, не происходит незаконного оборота наркотиков или отмывания денег. Тогда все логично складывается, ресепшен для этого – идеальное место… Бред. Он бы знал.

Начальник парковки тоже высказал свою точку зрения, указав на сервисного инженера, который решил переустановить систему безопасности именно вчера. Только эту версию они отмели сразу, потому что сервисный инженер попал в больницу с обострением язвы, не успев доделать свою работу. Правда, он может быть в сговоре с рекрутером… Он мог оказаться братом этой женщины. Или ее отцом, которого она искала всю жизнь.

Глеб сделал еще несколько глотков, с унынием отметив, что напиток остыл и больше нет этого ощущения, которое помогало приглушить панику. Одновременно и боли, и удовольствия. Надо заказать еще один кофе, горячий. Все равно уже все нёбо себе обжег.

Он устало огляделся по сторонам; если сейчас он ни с кем не поговорит, то взорвется. Он уже собирался выйти на улицу и за сигареткой поговорить хоть с кем-нибудь, как заметил Анну Прозоровскую. Она вошла в фойе в красивом белоснежном пальто и твердой походкой шла к лифту.

На лбу у мужчины выступила холодная испарина, он боялся Анны до чертиков, восхищался, преклонялся и ненавидел одновременно. Она была как неприступная гора – все время в работе и совершенно не замечала те редкие моменты проявления искренних чувств, которые он решался демонстрировать.

Анна Сергеевна появилась в «Фарма. Профит» девять лет назад, пришла на должность операционного директора и сразу начала устанавливать собственные порядки. Нужно отдать ей должное, она оказалась профессионалом высокого класса. Очень красивая и очень умная женщина. Мечта, а не женщина. Глеб сразу воспылал к ней нежными чувствами, пытаясь сократить дистанцию, иногда пренебрегая субординацией. О чем ему непременно напоминала сама Анна Сергеевна. Так что тернистый путь к покорению сердца был долгим и сложным. Но сейчас, увидев Анну, Глеб забыл о собственных страхах и сомнениях и неожиданно для себя громко ее окликнул:

– Анна, доброе утро!

Когда он понял, что сделал, рука непроизвольно так сильно сжала стаканчик, что остатки кофе почти долетели до лица, и сильно заболело во рту. Только в этот момент Глеб почувствовал, что сотворил со своей глоткой горячим кофе. Стало сложно дышать, и возникло желание, чтобы она его не расслышала и прошла дальше. К своему сожалению, Глеб отметил, что Анна остановилась и обернулась. Расстегнула пуговицы пальто, и стало видно красивое изумрудное платье. У Анны каждый день новое платье, он давно обратил внимание.

Зачем он ее окликнул, что сейчас ей сказать, как начать разговор?

– Анна, доброе утро!

Непонятно зачем повторил Глеб, ноги сами понесли его ближе к Анне. Вот и настал тот самый час икс, на фоне новостей она точно его выслушает и покажет слабость. Все женщины боятся маньяков, все хотят, чтобы их защитили сильные мужчины.

Он готов. Оказать помощь во всем. Но сначала расскажет о том, что случилось. А потом выпьет кофе. Ему нужно сегодня много горячего кофе.

– Вы в порядке, Анна? – Это первое, что пришло в голову.

Женщина внимательно на него посмотрела и улыбнулась. Она еще не знает о том, что произошло. Что же с ней будет, когда узнает?

– Доброе утро, Глеб, спасибо. – И как ни в чем не бывало продолжила свой путь.

Надо, чтобы она узнала от него, а не от кого-то другого. Нет, так не пойдет, сегодня свой шанс упустить нельзя. Глеб решил не сдаваться и потуже затянул галстук. Как хорошо, что выбрал серый, а не черный, к синему костюму хорошо – серый. И с ее платьем отлично гармонирует.

– Анна, уже слышали?

– О чем?

– Паренек с ресепшен… Такой приятный, его все знали, он со всеми здоровался? Такой ужас, его ночью нашли на парковке и… Я тут с семи утра…

Глеб почувствовал облегчение, когда она застыла от его слов. Значит, он верно все предусмотрел, она еще не знает, как только узнает подробности – испугается, и ее надо будет защитить. Самое время сказать что-то воодушевляющее.

– Не переживайте, охрану усилят и найдут его.

– Кого найдут?

– Того, кто это сделал.

– Грабителей обычно не находят, Глеб.

– Анна, это был не грабитель, и я… Я не буду рассказывать, что сделали с пареньком, расскажу за кофе. – Глеб был очень доволен собой, его план удался: главное – выпить вместе кофе, это всегда первый шаг к сближению. Правда, рот горит так, что хочется залить его бепантеном или мороженым… Хоть чем-то, что успокоит адскую боль. Но сейчас тот самый момент, и ему нельзя все испортить. Мужчина сделал глубокий вдох и решился наконец сказать то, что хотел сказать все девять лет:

– Хотите кофе?

Правда, решил, что фраза не полная, и зачем-то пояснил:

– Я расскажу вам про расследование…

После этих слов Анна странно на него посмотрела, от Глеба не ускользнуло, что в какой-то момент ей стало жутко. Мягко махнула рукой и решила идти дальше. Нет, если он ей позволит это сделать – момент будет упущен безвозвратно. Надо что-то сказать, и Глеб усилием воли выдавил ее имя:

– Анна!

Она уже не скрывала паники, видимо, он ее больше напугал, чем успокоил. Надо дать ей время.

– Прекрасное платье! – Это единственное, что пришло в голову. Женщины любят, когда им делают комплименты. Когда мужчины внимательны к новой прическе, туфлям или цвету помады. Надо было сделать более тонкий комплимент, платье – это слишком очевидно… Надо было продолжить тему с кофе. Тогда бы спустя всего несколько минут они бы стояли у окна и говорили или сидели в ее кабинете…

– Спасибо. Вчера купила новое. Хорошего дня, Глеб, – сказала, как отрезала. Она в ужасе от новостей.

– Да, и вам.

Анна уходила, а Глеб стоял, смотрел на ее тонкие, высокие каблуки и думал, как все-таки сложны взаимоотношения между мужчинами и женщинами… Только в кино все просто. Надо идти в курилку и поговорить хоть с кем-нибудь. Не важно с кем и не важно о чем. Этот мимолетный, но содержательный разговор с Анной за все время их знакомства произошел впервые и подействовал как глоток свежего воздуха. Такого свежего, что стало трудно дышать. Она знает, как его зовут, это самое важное. Если бы он был ей совсем безразличен, она бы не назвала его по имени.

С такими позитивными мыслями Глеб Полянский направился за очередной порцией кофе с явным намерением продолжить это уже не столь драматичное утро в курилке.

Глава 4
Анна. Платье плохих новостей

Кошмар шизофрении заключается в том, что человек не понимает, что реально. Представляете, что вы вдруг узнаете, что люди, и места, и самые важные моменты в вашей жизни не ушли в прошлое, не умерли. А хуже того, их просто никогда не было.

Игры разума

– Анна, доброе утро!

Голос прозвучал так неожиданно, что нечем дышать. Я смотрю на свой страх. Увидел меня и несется с выпученными глазами, словно хочет сообщить что-то важное. Очень жарко.

Он всегда странно разговаривает, говорит «Анна, доброе утро», а не «Доброе утро, Анна», либо «Анна, помогите с данными», а не «помогите с данными, Анна». Смотрит так неприятно, как будто хочет съесть.

Работает в отделе статистики, только вечно чем-то занят все рабочее время. Раньше я думала, что статистика – самое скучное и самое комнатное в мире занятие, нужно часами сидеть у монитора и копаться в цифрах, но…

Не могу вспомнить, как его зовут… Я совсем не могу вспомнить, как его зовут. И голоса молчат, когда они нужны, они молчат… Чтобы я боялась, и паника захватила мозг, но я не стану кормить свой страх, я пойму, я пойму, как его имя, я догадаюсь, я вычислю. Как-то просто, наверное… Но не слишком.

Точно не Иван и не Василий, точно не Роман, и точно не Алексей… Не похож на Дмитрия или Олега. Виталий? Нет… Слишком мужественный для Виталика. Жарко. В этом холле сегодня очень жарко. Надо развязать пояс пальто, но сначала перекинуть сумку с одной руки в другую. На счет три… Раз, два, три… Сумка в правильной руке… Ключи!

Чуть сердце не остановилось, я было подумала, что оставила их в замке зажигания. Нет, они в кармане. В правом кармане пальто, вместе с ключами от квартиры…

На брелоке четыре ключа: от парадной, от входной двери, от почтового ящика. Четыре. Я запираю платья в гардеробной, последний ключ от гардеробной. Надо дышать. И еще два бутафорских ключа, чтобы общее число было кратно верной цикличности. Всего ключей шесть. Два бутафорских и четыре настоящих. Голоса не знают, что не все ключи настоящие, голосам важно знать, что их шесть…

Нельзя позволять страху овладевать, нельзя… Голоса включились и нашептывают мне, что я потеряла ключи. Я им не верю, я нашла ключи. Я смотрю на свой страх. «Бумажник, бумажник, ты забыла бумажник» – голоса не унимаются…

Бумажник в заднем отделении сумки, с ним должны лежать ключи от машины, а папка с отчетами… Черт! Нет папки с отчетами… Дышать… На три счета вдох, на три счета резкий выдох. Сегодня я была без папки, я точно помню, что была без папки, когда выходила из дома. Я. Помню. Что. Была. Без папки.

И я вспомню, как зовут этого мужчину…

– Вы в порядке, Анна? – бродит по моему декольте серыми глазами и важно поправляет галстук, а я вижу похотливого пухлого хорька в дорогом костюме. Мужчины всегда тянут руки к галстуку, когда манеры и обстановка не позволяют взять в руки член.

Снова эта его странная постановка фразы, я бы спросила: «Анна, ты в порядке?» Протягивает руки и выхватывает сумку и перчатки, чтобы помочь мне снять пальто.

– Доброе утро, Глеб, спасибо. – Стало легче дышать. Глеб. Точно, его зовут Глеб… А если нет?! А если по-другому? Как неловко будет, если он Иван…

– Анна, уже слышали?

– О чем?

– Паренек с ресепшен… – закатывает глаза слишком сильно, белки видны почти целиком, такие они неприятные, но в то же время такие странные…

Вязкие, тягучие и упругие одновременно. Эти белки мне не нравятся и нравятся одновременно. Нельзя запоминать вещи и слова. Голоса тоже их запоминают… Нельзя смотреть на его глаза.

Кружится голова. Как это ужасно – слышать такие новости до первой чашки кофе. Мне придется заново рассчитать шаги, паренек больше не вернется на ресепшен, эта Лана со своей родинкой, этот Глеб с семи утра… Почему семь, а не три?! Почему снова цифра «семь»?

Пальто снято с плеч, но осталась эта злополучная пуговица на груди… Если сосчитать, пуговиц семь, но еще по одной на карманах – станет девять. Я бы никогда не купила неправильное пальто. Все хорошо. Надо дышать. Семь – неверная цикличность, правильная – три.

У Ланы три пуговицы, на потертом сером джемпере три пуговицы. Наверное, бутафорские, зачем на джемпере три бутафорские пуговицы…

Дизайнеры одежды тоже социопаты, намеренно создают такие паршивые дизайны. Все, кто работает прямо или косвенно с людьми, – социопаты. Все, кто работает с людьми, ненавидят людей. Вот ведь парадокс жизни… Пора заменить людей роботами.

Пуговица поддалась, без пальто легче, я чувствую свой парфюм, потому что сильно пропотела, духи перебивают нотки парфюма Глеба и перебивают запах пота… Я чувствую запах собственного пота. Значит, и Глеб тоже чувствует? Как это неудобно… Подмышки – это не рот, который можно закрыть, боже мой, он точно чувствует этот неприятный, навязчивый запах… Я хочу уйти отсюда немедленно. Только я уйду, а запах пота в воспоминаниях Глеба – нет… Это невыносимо – остаться такой в воспоминаниях. Даже такого, как этот Глеб.

Он смотрит так, словно ждет чего-то. Наверное, все же не чувствует, как неприятно я пахну. Точно не чувствует, иначе я бы это заметила. Если человека раздражают запахи, это видно по носогубным складкам… У Глеба они в спокойном положении, его не волнует мой запах.

– Не переживайте, охрану усилят и найдут. – Так тяжело дышит, словно только что совершил пробежку в тяжелых кроссовках на своих маленьких упругих ножках. Задница у него тоже упругая. Задница у Глеба что надо… Чертова «задница» – слово из семи букв… У меня кружится голова. Все вокруг кружится…

«Кого найдут? Кого найдут? Кого найдут?» – Голоса звучат в голове барабанной дробью и хотят, чтобы я вторила им и задала этот вопрос Глебу.

– Кого найдут? – повторяю за ними, но не потому, что я в их власти, а потому, что просто должна задать встречный вопрос. Не потому, что голоса это приказали, а потому, что у этого Глеба все еще в руках моя сумка и мои перчатки. Только по этой причине. Мне нужны назад мои вещи.

– Того, кто это сделал. – Глеб отвечает с таким выражением лица, словно я говорю с ним на другом языке. Но носогубные складки все еще спокойны, значит, он правда ничего не почувствовал. У меня хорошие духи.

«Укуси его за щеку, укуси его за щеку, укуси его за щеку» – мысли в голове крутятся холодным вихрем. Все разваливается, как карточный домик, сегодня все разваливается, мне надо как-то отвлечься, иначе я точно его укушу, в то самое место, на котором у Ланы родинка…

Никак не могу перестать думать о ее уродской родинке. Надо что-то сказать, что-то нейтральное… Родинка, Лана, глаза… Черт, все смешалось, как в дешевой столовской солянке. Горячей и такой жирной, что тошно от одного только взгляда… Солянка. Надо вспомнить рецепт. Надо приготовить солянку, пригласить друзей и подать ее в том белом сервизе с супницей…

Какая чушь в голове, у меня нет друзей, и я ненавижу готовить. Надо взять себя в руки и ответить что-то нейтральное. Такое, чтобы голоса поняли, что я их не слышу, и отстали от меня.

– Грабителей обычно не находят, Глеб.

Да, так. Именно так. Голоса умолкли, они не ожидали. Они думали, что сегодня я полностью в их власти. Я смотрю на свой страх, я не позволю им взять надо мной верх.

– Анна, это был не грабитель, и я… – снова закатывает глаза, и меня снова начинает трясти от вида белков, они похожи на личи…

Глеб так дышит, словно сейчас взорвется от волнения. Если это произойдет, он запачкает мне платье своей кровью и кусочками кожи. Какая отвратительная будет картина. Я впервые сегодня надела это платье, его нельзя пачкать кусочками кожи, в прачечной нет прейскуранта, связанного с кусочками кожи… или есть? Может, я отстала от жизни, такое точно есть, всякое же может произойти?

– Хотите кофе? Я расскажу вам про расследование…

Зачем он произнес это слово? ЗАЧЕМ?! У голосов получилось, паника охватывает тело холодными острыми мурашками. Он сказал слово «РАССЛЕДОВАНИЕ».

Обследование, потом Преследование, потом Расследование, все сходится, на третий счет. Нет слов на буквы алфавита перед «о» с основой «следование»… Три… Правильная цикличность три.

Моя система работает. Я использую ее давно, она помогает не слышать голоса. Надо взять слово и придумать его производные от основы, главное – определить, какое слово будет по счету следующим, главное, чтобы цикличность сохранялась.

Не хочу больше говорить с Глебом, остался неприятный осадок от того, что он сказал: «мальчик, который всем улыбался»… Я не думала так про паренька. Я думала, что он равнодушный и бесчувственный, и ему не было ни до кого дела. Мне стыдно. Мне очень стыдно, что я так о нем думала…

Хочется плакать… Словно виновата перед пареньком, в чем-то сильно и безвозвратно виновата. Меня беспокоит чувство вины… Я могла или не могла что-то сделать с этим пареньком?

Глупый вопрос, конечно, и неуместный, но… Каждый раз, собираясь за границу, я проверяю паспорт в сильнейшей панике, потому что мне кажется, что мое имя или фамилия написаны неверно… Схожие чувства испытываю в данную секунду. Словно мое имя написано через одну «н», а не через две «н»… Снова в голове образ этого ужасного физика и его «кибернетика»… Почему меня так это беспокоит? Я знаю, чем была занята вчера.

Надо найти чек. Чек за новое платье, потому что вчера я купила новое платье, я была занята шопингом, а не пареньком с ресепшен. Мне нужно успокоить голоса и дать им что-то логичное. Тогда они отстанут от меня и перестанут изводить мыслями, что это я что-то сделала с бедным пареньком. Я не могла с пареньком ничего сделать, потому что была занята. Я. ПОКУПАЛА. ПЛАТЬЕ.

– Анна!

«Что? Что? Что?» – Голоса узнали, что цикличность три… Почему они прошептали мне слово «что» три раза? Или это не просто слово, а местоимение? Я была занята шопингом, а не пареньком с ресепшен, надо дать задание Варе уточнить.

Глеб… Подошел слишком близко. Я вижу, как его мягкий жирный язык свернулся в трубочку… Какой же он неприятный, как только женщины занимаются с ним сексом? Меня тошнит от одной мысли, что этот язык бродит по моим зубам, касается десен, и…

– Анна, прекрасное платье! – Глеб хочет как лучше, но это не помогает.

– Спасибо. Вчера купила новое. – Трудно говорить, меня тошнит. Не могу оторвать взгляда от мокрого рта, мерзко и жутко, но хочется смотреть на этот рот и дальше. Надо уходить, иначе я поцелую Глеба… Чтобы ощутить в полной мере все то, что я представляю и предчувствую.

Ничего не говорить, просто идти. Пусть стоит и смотрит вслед, он всегда так делает, мерзкий лизун. Ноги идут, я чувствую, как мои ступни напрягаются на каждом шаге, но я иду. Иду подальше от этого Глеба.

Лифт. Кнопка. Войти. Нажать кнопку. Два этажа – и наш офис. На третьем. Три пуговицы, три пятна, три складки, три этажа… Цикличность три. Что будет, если наш офис переедет на четвертый этаж? Я уволюсь. Без вариантов. Я не смогу изменить цикличность на четыре…

Что я делала вчера? Я была в торговом центре. Я покупала платье. Это не мои голоса сделали что-то с пареньком на парковке. Но… Тогда чьи? Надо найти чек. Надо найти этот чертов чек…

Временами что-то происходит в жизни, что-то такое, о чем позже я не в силах вспомнить, потому что была цель, по типу «купи платье», идешь выполнять эту цель, а про все остальное забываешь.

Забываешь понаблюдать, какая была погода, какие были люди вокруг, даже не можешь вспомнить, чистил ли утром зубы и что надел, чтобы выйти на улицу… Помнишь только про то, что решил купить себе платье…

Иногда я не могу вспомнить, какое нижнее белье на мне надето, и тогда приходится находить уединенное место, чтобы задрать юбку, посмотреть и вспомнить… Это всегда успокаивает.

Стараюсь не забывать о нижнем белье и чистке зубов, утреннем душе с гелем и мылом, кофе, зарядке. Но меня пугает, что не помню вчерашний вечер, поэтому мне так жарко и так страшно сегодня.

Я хорошо помню голоса, когда они сказали мне про паренька, они сказали мне сделать с ним что-то очень плохое. Я шла вчера вечером мимо ресепшен на парковку, и они сказали мне воткнуть ручку в его чертово горло и залепить степлером его равнодушную улыбку, они сказали мне это вчера. И позавчера, и говорили всю прошлую неделю… Они говорили мне это последний месяц. Или год…

Я видела, как пульсирует вена на его худенькой шее, она словно шептала мне мелодию с прекрасным ритмом, ритмом, который стучал на «три», эта вена изводила голоса, а голоса изводили меня… У паренька была вена, каждое утро на его шее выступала вена, а у Ланы – родинка…

Руки трясутся, это нехорошо… Пальто упало на грязный пол лифта. Почему пол такой грязный… Эти уборщицы не могут вымыть его до блеска, потому что тоже ненавидят людей. Они назло всем оставляют эти ужасные разводы. Все, кто работает среди людей, ненавидят людей. Мне неприятно смотреть на пол, неприятно касаться туфлями этого страшного пола. Мои туфли не созданы для грязного лифта…

Я не слышала звона от ключей, когда упало пальто. Почему они не звенят? Я же положила ключи от машины в карман пальто, они должны были зазвенеть при падении… Они… «Потеряла ключи, потеряла ключи, потеряла ключи…» Кружится. Все кружится.

Дышать. Я помню, что ключи в сумке, я их переложила. Все этот Глеб отвлек. Или нет, та женщина на ресепшен… Чек, где… Где же он… Вот, в бумажнике. Чек. Чек, на котором стоит число и время. Я была в торговом центре, и я купила платье. Я была там. Слава богу, я была там. Успокоиться. Надо успокоиться. Слава богу, мой этаж.

Варя стоит у лифта с чашкой кофе, уже ждет меня. Самый дисциплинированный ассистент в мире. У нее пальцы в чернилах… А на манжете торчит нитка, и еще глаза припухшие. У Вари аллергия на новую тушь, и, видимо, она об этом знает, потому что вчера и позавчера было то же самое. Видимо, она слишком дорогая, чтобы выбрасывать ее, а таких подруг, кому Варя могла бы тушь передарить, у Вари нет. Она с этой тушью третий день. Третий…

– Вас ждут в конференц-зале.

«Куда, куда, куда?» Чертовы голоса… Они издеваются. Голоса знают, что цикличность три.

– Успею? – Я не собираюсь потакать голосам, я не буду им вторить, как глупая марионетка. Мне сложно остановиться. Хочется добавить еще дважды «успею… успею…». Я собранна. Я осознаю все, что говорю и делаю.

– Совещание, вы же сами перенесли его на восемь?

Уже восемь, без трех минут на больших часах в главном коридоре. Слава богу, без трех минут, не без трех и… Черт, на мобильнике 7:57. Сердце страшно колет. Игра, какая-то сегодня игра, мои голоса что-то задумали…

На часах два раза повторяется цифра «семь», надо сделать вид, что теперь цикличность семь. Надо сделать так, чтобы голоса мне поверили. Лана… Я увидела Лану на седьмом шаге, вот для чего цифра семь! И пуговиц на пальто семь, если не считать те, что на карманах… Я могу переиграть голоса. Это была подсказка. Чья подсказка?

Я больше не думаю про три… 7:57… Мне надо как-то скрыть число 7… СКРЫТЬ. Вскрыть, Закрыть, Открыть, Перекрыть, Прикрыть, Раскрыть, Скрыть… Скрыть на 7. Сходится. Все хорошо, сейчас все хорошо, я смотрю на свой страх, я вижу свой гнев, новая цикличность – семь. Голоса поверят, они должны поверить.

Вечером я куплю себе новое платье, это больше никуда не годится, и его нельзя носить, это платье плохих новостей.

– Варя, забери сумку и пальто.

– Хорошо, Анна, чек я положила вам на стол.

– Спасибо.

Я смотрю, как Варя уходит, но у меня все холодеет внутри, словно кто-то прошелся кисточкой с мороженым по внутренней поверхности желудка. Она сказала «чек»… Она сказала «Чек»!

– Чек?

Варя поворачивается с такой искренней улыбкой…

– Ну да, чек! Кстати, платье очень красивое, я так не умею покупать, без примерки. А жаль…

Я не понимаю… Я правда не понимаю. Надо достать чек из сумки, я же видела его собственными глазами. Вот он. Вчерашнее число и дата, все сходится. Время… Почему на чеке время ланча?.. Что же тогда я делала весь вечер? Я помню, как шла мимо ресепшен на парковку после рабочего дня, помню эти мысли про степлер и карандаш, помню, как смотрела на паренька… А потом ничего не помню.

Что на мне сейчас? Что надето под платьем? Зеленое кружевное белье или красное? Мне хочется прямо сейчас задрать подол и проверить, какого цвета на мне трусики. Если они вообще есть… Я не уверена. Я не помню, надевала ли нижнее белье.

Варя застыла, наверное, она думает, что со мной что-то не так, сейчас что-то скажет.

– Вы же сами попросили меня заехать и купить еще одно платье, которое вам понравилось, но у вас не было времени… Вам понравилось еще черное, и вы позвонили…

Черное… Точно, черный комплект. Я вспомнила, что у меня под платьем, бесшовное белье, мое любимое. Я смотрю на свой страх. Утром я надела этот комплект и любовалась отражением в зеркале. Я купила платье. У меня есть чек. И ко мне никто не придет. Тот мальчик больше меня не волнует, теперь есть Лана. И есть Глеб…

И еще куча сотрудников в нашем большом офисе. Я операционный директор, и я буду исполнять свои обязанности, никто не подумает на меня. Никто не догадается, что я хотела сделать это с пареньком…

То, что я хотела с ним это сделать, вовсе не значит, что я с ним это сделала, и я до сих пор не знаю, что именно произошло. Откуда взялось это паршивое чувство вины?

Я не слушаю голоса, я не делаю с людьми страшные вещи, не кусаю их за щеки и не отдираю их ужасные родинки. Я покупаю платья. Выкупаю, Закупаю, Покупаю. Правильная цикличность три. К черту семь. К черту Лану, и к черту голоса. И к черту этого паренька с ресепшен. Надо работать. А еще к черту Глеба. И его красивые липкие глаза…