Текст книги "Поезд приходит в город N. Сборник рассказов"

Поезд приходит в город N
Сборник рассказов

Авторы: Логинова Алиса-Наталия, Идрисова Дина, Бушмакина Анастасия, Раднева Анна, Митина Юлия, Гопак Алёна, Одинцова Полина

Редактор Наталия Логинова

Дизайнер Анастасия Бушмакина

© Алиса-Наталия Логинова, 2017

© Дина Идрисова, 2017

© Анастасия Бушмакина, 2017

© Анна Раднева, 2017

© Юлия Митина, 2017

© Алёна Гопак, 2017

© Полина Одинцова, 2017

ISBN 978-5-4490-1363-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сам этот сборник – поезд. Тот самый поезд, в который садятся герои произведений, а он едет, едет, едет… Так, как нам и завещали: куда нам надо и куда проложен путь.

Можно войти в один вагон-историю, пожить в нём и отправиться дальше, в другой вагон и другой мир. А можно представить себе, что нет никаких героев, что всё это просто случается в пути, на вокзале, в очередном городе – но с одним и тем же человеком. Происшествия на каждой из станций меняют его, и едва вы успели познакомиться и узнать его поближе, как, на мгновение прикрыв глаза или отвернувшись, вновь видите перед собой незнакомца.

Или, быть может, это всё происходит с вами?

Главный герой сборника – поезд. Конечно, поезд, а не пассажиры, их попутчики или те, кто истории записал. Поезд собирает всех, доставляет, ждёт и собирает вновь. Нет конца этому пути, есть только станции, где можно на время сойти, а поезд постоит и покатит дальше. Возможно, ровно туда, откуда начал следование…

Письма Монтане
Алиса-Наталия Логинова

Здравствуй, Монтана! Пишу тебе, дружище, из самого купейного из купейных вагонов – и тем более купейного, что я в нём совершенно один, был дедок, сидел, потел, грыз курицу из фольги, и сошёл, представляешь, сошёл прямо через четыре с половиной часа в какой-то Пежме, ну то есть я, конечно, шучу, какая Пежма, в ней целых пять сотен человек населения, но это я просто чтобы ты имел представление, хоть, наверное, и так имеешь. Ну не дурак ли! Эти глупые поездки на пару часов оскорбительны для поезда: его создавали, чтобы неспешно ехать сутки, таращиться в окно до остервенения, а для всего остального есть электрички, автобусы, такси, и машины.

– Чего бы ему не поехать на машине?

Ты скажешь, что у него нет своей, однако же деньги ехать четыре часа в купе у него есть, и попробуй только со мной спорить, что это не глупо – нет, приятель, это не просто глупо, это страшный идиотизм, даже если ему и упёрлась эта Пежма, мог бы уж пересидеть в плацкарте, верно? Да ты знаешь, что я прав; помнишь, мы двое героических суток тащились в общем вагоне и ничего, выжили, а тут – купе на четыре часа, чтобы в моей компании поесть курицу, нет, ну вы посмотрите! Ладно, перехожу к делу – еду, еду, и даже скоро приеду, а куда – не слишком понятно, а в любом случае хорошо, что подальше от Мэри. Мэри тебе не звонила? Писала? В любом случае не верь ей, врёт она напропалую. Сочинила мне любовницу, тайную квартиру, только внебрачных детей ещё нет, видимо, дальше по списку, ну или почувствовала, что перебор, но в это я слабо верю. К черту Мэри! За окнами шикарные ёлки, ты бы видел, и сугробы, а на переездах мёрзнут женщины в оранжевом – почему-то всё женщины – знак в поднятой руке, взгляд разом на поезд и на шлагбаум, за которым смирно торчат машины, а чаще никого не торчит. Еду в новую жизнь! Старую выбросил бы целиком, но жаль лет пьянства – по чести сказать, самых весёлых лет, а потом пошло ОФИС-ОФИС-ОФИС-КОРПОРАТИВ – болото, болото, болото, и стыдно, что ввязался, и вывязаться не хватает характера, ну ничего, это мы сейчас исправим. Еду со своим старым верным другом на сто литров, утрамбовал туда всю жизнь – прекрасно поместилась, и блокноты, и фотоаппарат, и плёнки, и кадр из «Обители разврата» – Сюзанна Сунь с прикушенной губой и голой грудью – на которую мы тогда… Ностальгия! Ещё, конечно, необходимое – компас, спирт, томик нечитаемой философии с предложениями на три страницы, китайская поэзия, японская поэзия, паспорт, спички, банка растворимого кофе, рыбные консервы, венгерский разговорник, нэцкэ, семечки, адресная книга, очки от солнца, браслет из ракушек, нечётное количество носков. А когда их было чётное? Помнишь такое? Думаю, никогда.

Напишу, как устроюсь, а может быть и нет. Жги рукописи!

***

Монтана! Жив ли ты ещё, мерзавец? Я вот – да, и пишу тебе, сидя на чемодане: остановился у страстной женщины Лолы, с которой когда-то крутили незабываемые амуры, а сейчас всё вокруг в детях, и муж зыркает недобро, подозревает; но это всё ерунда, потому что нашёлся целый дом на берегу озера, правда, нуждающийся в ремонте, но – труд облагораживает! В конце концов, можно будет и сбежать, но мне так живописали тут местные красоты, природа, погода, колодезный воздух, свежесть дров – дружище, только тебя не хватает для полной картины Репина, однако – не приглашаю, сначала оценю сам. Погода холодная, небо низкое, состояние депрессивное, но я полон энергии, к тому же у меня есть бутылка медовухи, которую мне успели всучить торгаши. Это меня потащили окультуриваться по центру, сувениры, сувениры, матрёшки, лапти… Тебе нужны лапти? Могу выслать!

Ладно, заканчиваю. Напишу из дома (если таковым окажется).

***

Не пишу! Да, виноват, подлец: ничерта не пишу, ношусь как проклятый, заделываю дыры, налаживаю связи, пью на брудершафт с местной Белоснежкой, словом – жизнь кипит! Белоснежка брутальна как бурый медведь, даром что блондинка, командует своими гномами, пока те таскают мне на двор стройматериалы. Ей за полтинник, короткая стрижка, меховая шуба, правит себе лесом железной рукой, водит джип, курит «Беломор» – могли ли мы, дружище, предположить, что его до сих пор выпускают? Выпили с ней медовухи вечерком, но баба такая, что я на всякий случай убираю гвозди, молотки, ножи, пилы, вилы и вилки куда подальше, держусь в меру трепетно, почём зря не бешу. Гномы все на одно лицо, невысокие, коренастые, шапки надвинуты на лицо, работают, даже песни иногда поют, благо нет мороза. Да, погода оттаяла! Чёрт его знает, что с ней, но я и рад – всем легче работать, главное, чтобы весна не началась, а то мы тут утопнем в грязи – вернее, лично я. Для жилья тут пока пригодна одна комната, там всё и разложил. Спальник – вернейшая вещь, спасает от дубака, а к теплу, как ты видишь, я пока только иду. Бывай!

***

Дружище Монтана! Ты спрашиваешь про принца; так вот, специально для тебя выяснил и отписываюсь во всех подробностях: принц в наличии. Заметь и оцени мою тактичность – не спрашиваю, на кой оно тебе сдалось! Итак, не далее как вчера имел удовольствие лицезреть Принца, который притащился вместо Белоснежки. Гномы его не уважают, Ворчун – особенно (они все ворчуны, но этого всё равно не спутать). Работать они, к счастью, всё равно работали и даже не напились, но я выслушал биографию Принца в подробностях и пообщался лично, – и сообщаю, что постаревшие принцы – довольно убогое зрелище. Все мы превращаемся в чёрти что с возрастом, что уж тут скрывать, и печальнее всего это записным красавцам и красоткам, страшнее и для них, и для окружающих; красота вообще, брат мой Монтана, обманчивая тварь: выдаёт себя за новогодний подарок, а потом оказывается, что тебе лишь дали попользоваться и нужно отдавать обратно. Ещё вчера все любили тебя, потому что тебя нельзя было не любить, а сегодня всё, концерт окончен, и нужно брать чем-то другим. У Белоснежки, как ты верно заметил, врождённые организаторские способности, а Принц… он, ну, Принц. Видно, что был в молодости хорош, даже стареет, собака, красиво, не лысеет, как некоторые, а лишь в седине, но бестолковый до жути. А начиналось романтично! Приехал, очаровал, спас из унылого деревенского существования, забрал в город (был ли замок – не знаю), а позже Белоснежка триумфально вернулась на тракторе (тракторист одолжил) по бездорожью, собрала обратно вокруг себя покачивающихся гномов и наладила тут новую жизнь под «Беломорканал». Потом и Принц к ней припёрся, пришибленный и тоскливый; гномы уж рассчитывали, что вышвырнет, ан нет, приняла. Ну и вот сидит седовласый Принц в телогрейке, потирает пальцами щёку, смотрит в окно, делает вид, что не знает, как гномы его презирают. Драма, приятель! Шекспир отдыхает. Пиши!

***

Друже Монтанелло! Дом официально починен настолько, что до весны достоит, во всяком случае, так мне все тут божатся; а потом, если я с этим не соглашусь, то Белоснежка проткнёт мне что-нибудь сигаретой, поэтому гномы, наконец, убрались, я затопил печь и разделся аж до свитера. Красота! Хочется что-нибудь писать, а что – непонятно, вот полдня шарахался вдоль озера, перезнакомился с местными, с кем ещё не был, а в голове так ничего и не сложилось, одни обрывки, и те сплошь чужие! Думаешь – вот, мол, зима, природа, лёд, ветки, снег – поэзия! А ничего, решительно ничего не идёт в голову, уже все, кто мог, всё это описали, и так талантливо, скоты, что добавить нечего! «Ночь, улица, фонарь, аптека», а, брат? Ну вот куда теперь соваться? Всё, всё уже занято; скука смертная! Развлекаюсь тем, что навожу порядок в доме – соорудил книжную полку из подручных досок – и, как написал выше, разговорами. Ко мне пока ещё приглядываются, прицениваются, но после визитов Белоснежки дело пошло на лад – на днях заходил Серый Волк, предложил ему медовухи, но он отказался и достал бутылку шикарного виски. Как тебе такое? Конечно, тут же проникся к нему симпатией, нарезал закуски, возжаждал повторения. Наутро – сам представляешь, поэтому и письма долгого не будет.

P.S. И что, Мэри не звонит? Не клеишь ли ты сам к ней часом ласты?

***

Да не издеваюсь я! Зачем! За кого ты меня принимаешь, бесценный Монтана? Без Мэри тут совершенно чудесно. Рад, что ей тоже есть чем (и с кем) заняться. Ей хорошо, мне хорошо, всем замечательно! Волку не слишком; он повадился ко мне ходить с бутылкой (что плюс) и жалуется на Красную Шапку (что минус). В итоге я пью, хмелею, потом с утра пытаюсь протрезветь, по мере сил добиваюсь в этом успеха, сажусь писать, ничего не могу из себя родить и обречённо иду гулять, сегодня вот снова описывал круг мимо озера, а мне навстречу шла Матушка Гусыня в капоре с выводком маленьких галдящих гусят мал мала меньше. Вернулся, снова засел – не пишется, ладно, протёр стол, сделал чаю. Сварил кофе. Выпил кофе. Думаю завязать с писаниной и начать снимать – хоть что-то можно выразить без слов. Тут стук в дверь – пришла Красная Шапочка, совсем малышка, лицо сердечком, сурово посмотрела прямо с порога: Волку не надо столько пить, у него печень. А знаю ли я, как алкоголизм влияет на сердечно-сосудистые заболевания и вероятность раннего инсультоинфаркта? Честное слово, не успел я хоть что-нибудь сообразить, как уже сидел за своим не слишком творческим столом и слушал лекцию о последствиях неумеренных возлияний, и, скажу тебе, перебить Шапочку практически невозможно. Впрочем, и не слишком хотелось – чудо как хороша, даже когда сердита! Ай да Волк, ай да старый хрен, и как ухитрился! Не футболкой же с Dark Side of the Moon!

Эх, зависть, зависть, дурное чувство! Пойду дальше знакомиться, может, принцессу какую найду… Хотя нет, от них, небось, тоже одни проблемы.

А ты там пишешь? После работы? Титан!

***

Товарищ Монтана! Роняя тапки, спешу доложить: в одиннадцать утра сего дня имел непередаваемое счастье познакомиться с Колобком. И даже не сомневайся – форма у него восхитительно круглая настолько, что всю нашу беседу я задавался вопросом, как его маленькие ножки вообще выдерживают на себе такое шарообразное туловище.

Колобок лыс, румян, и крайне предсказуемо женат на Лисе Патрикеевне, женщине хитрой и сообразительной, благодаря чему хозяйство, включающее и гусей, и кур, и кроликов, существует с размахом и приносит доход. Я, собственно, всего лишь в очередной раз прогуливался мимо озера, выискивая удачный ракурс, как меня выцепила дама в муфте и с рыжей гривой из-под шапки, и вот уже я обеспечен яйцами и молоком на ближайшую неделю, и клятвенно обещаю закупаться только у них с пятипроцентной скидкой. Хозяйственный Колобок потирает маленькие ручки и улыбается: он простодушен, доброжелателен и чистосердечно любит поесть. Меня там накормили оладьями так, что и я сам по дороге домой больше перекатывался, и никак не чувствовал желания творить, а всё больше желание улечься и деградировать, у дома меж тем уже поджидал Волк, но я, чувствуя некоторую вину перед Шапкой, сослался на несоответствующее возлияниям самочувствие, и уговорил выпить чаю, тем более что нашёлся старый проигрыватель и даже пластинка Led Zeppelin. От пластинки Волк расчувствовался, но об этом в следующий раз.

P.S. Может, начать рисовать?

***

Мэри что? С кем? Чертова баба, не могла найти кого получше! Я вообще думал, что он гей… Монтана, ничего не скажешь, умеешь ты удивить.

Я решил дать ещё шанс фотографии, с утра зарядил плёнку в фотоаппарат и пошёл гулять по ближайшему лесу в поисках видов. Снимают же люди художественно кору дерева или мох, чем я хуже, верно? Но вот хочешь верь, хочешь не верь, но зимой в лесу можно снимать только чёрные стволы, белый снег и ёлки. После пятой они мне надоели, а что ещё-то? Тишину? Так её и не снимешь, это надо там стоять, наслаждаться. Это надо на видео, чтобы и звук был, и снежинки падали в slow motion.

Пока шарахался, наткнулся на дом бабы Яги. Оказалось, баба Яга сдала пост, теперь там три бабки Ёжки – всем лет по тридцать, хохотушки, в бусах, амулетах, оберегах, с потолка травы свешиваются, в печи отвары подходят. Сказали, что для доброго молодца я староват, но если увижу кого симпатичного и помоложе, то чтоб направлял, они с ним разберутся. Выпил чего-то антипростудного, ушёл, завидуя доброму молодцу. Эх, Монтана, вот так и списывают нас со счетов человечества! Уж не Кощей ли я здесь?

Невольно выступаю в роли посредника в отдельно взятой ячейке общества: объясняю Волку, на что сердится Шапочка, объясняю Шапке, отчего тот пьёт. Люблю этих придурков – сил нет.

Рад, что ты закончил рукопись, но, надеюсь, ты понимаешь, под какой плинтус от таких новостей забивается моя самооценка. Как ты вообще дружишь с такой разом завистливой и ленивой скотиной?

***

Внеочередное сообщение: видел царевну Лебедь. Рост под два метра, телосложение внушительное, на лицо – русская красавица, коса до пояса, взгляд – царский, когда танцует – плывёт. Это меня Колобок зазвал на праздник: столы ломились, икра чёрная, икра красная, икра заморская, баклажанная, Лебедь танцевала с платочком в руке, поводила плечами, Серый стоически пил малоградусное винцо, Шапочка радовалась, хлопала и уминала гуся, Белоснежка ушла за Ворчуном на крыльцо дымить «Беломором», Ёжки обхаживали Емелю, который пригнал на белоснежных жигулях навестить прабабку, последняя, кстати, живёт у колодца. Принц скучал и поглядывал на несовершеннолетнюю блондинку – та сидела сбоку от меня и уже успела сообщить, что мачеха хочет, чтобы та вышла замуж, но она после школы уедет в университет и станет астрофизиком. В роли феи-крёстной выступает сельская библиотека. Не похоже, что Золушке нужен принц б/у.

Подумываю писать мюзикл, и даже набросал уже пару куплетов. Холодает.

***

Прощай, Монтана! Прощай, а в скором времени здравствуй: как видишь, твоё последнее письмо так вправило мне мозги, что я уже устроился в поезде, плацкарт, боковушка у туалета, всё, как в старые дни, и не от большой ностальгии, а от того, что какие-то люди несутся в наш с тобой город с чемоданами наперевес, покупают билеты за сорок пять дней по паспорту, приходят загодя и только в вагоне, наконец, выдыхают и начинают верить, что скоро, уже скоро всё будет. Удивительные люди! Впрочем, чем я лучше, хуже, или хотя бы отличаюсь? Только отсутствием предусмотрительности. Однако кое-что я всё же сообразил, но признаюсь в этом лишь сейчас – надеюсь, мой терпеливый Монтана, ты мне и это простишь, а может, и так знаешь, и сейчас веселишься, читая мои запоздалые признания: я, конечно, писал Мэри. Слаб человек, признаюсь, слаб и жалок, а в любви и вовсе беззащитная овца, сколько бы этому человеку не было лет, морщин и знаний; адресат, к счастью, сжалился, приехал, обнял, нашёл скрытый смысл в фотографиях и уговаривает меня теперь сделать выставку, но у меня, дружище, уже другие планы, помнишь мюзикл? Я понял, что слова лишь мешают передать суть, достаточно музыки, но музыка должна быть такой, чтобы на душе от неё становилось легко, чтобы она пробуждала в человеке желание фантазировать, творить, играть, делать глупости, теряться и находиться, путешествовать и влюбляться – в человека, в небо над головой, в целый мир, и ещё, друг мой Монтана, я пока не знаю, как это выразить, но она должна быть ироничной и – может быть – даже самоироничной, и отгонять от человека весь этот невыносимо серьёзный мир.

P.S. Встретимся вечером во вторник? Ночью у нас поезд обратно, а мне ещё надо заехать в книжный за учебником по сольфеджио.

P.P.S. Есть губная гармошка?

За того парня
Дина Идрисова

– Вы собрались, наконец? Станция через десять минут!

Парень закатил глаза, девушка покачала головой. Арина сделала вид, что не замечает этих жестов. Ей было всё равно.

Она ехала почти неделю. Неделю в одном купе с разными посторонними людьми, ни один из которых не провёл столько времени в этом поезде. Телефон молчал (никто не дёргал, как она и просила), но заряжать его приходилось часто. Книги, песни, список.

Список Арина перечитала примерно миллион раз:

– коньяк,

– бокалы,

– непромокаемый плед,

– плащ-палатка,

– крем от солнца,

– мазь от комаров.

Дверь купе стукнула, Арина показала язык своему отражению и достала косметичку. Главное – замазать синяки. Набрякшее веко уже никуда не деть, да и чёрт с ним.

– Переживёшь?

За дверью зашептались:

– Ненормальная как есть! Ночью, ты слышала, что-то по-латыни говорила! Древний язык, и сама она такая же древняя. И вредная жутко. Всё зыркала.

– Мёртвый язык, а не древний. Но это не латынь, это группа такая, Era. Вот эту песню пела:

Ameno

Omenare imperavi ameno

Dimere Dimere matiro

Matiremo

Ameno

– Откуда ты знаешь?!

Арина фыркнула. Парень не понравился ей сразу. Девушка была милой и вежливой, но в планы Арины не входили отношения с попутчиками, все эти «вагонные споры последнее дело, когда больше нечего пить».

Арина наносила косметику быстро и умело. Консилер. Замазать синяки, оттенить нос и губы. Потом брови – немного подрисовать и распушить. Тушь для ресниц пусть будет зелёной, она с трудом нашла этот оттенок – хаки. Красная помада была бы лишней, а другой нет. Обойдёмся без.

Сейчас надо будет привести в порядок голову и переодеться. Она сняла с волос сложно замотанный тюрбан, помотала головой, помассировала кожу, приподняла волосы.

Когда она распахнула дверь в купе и сказала: «Можно», глупый парень сказал: «Здрасте». Девушка улыбнулась:

– Вам помочь с вещами?

– Спасибо. У меня нет вещей.

Молодой человек пялился на Арину молча, и она слышала, как он формулирует вопрос про то, куда же делась старуха. Девушка даже ткнула его локтем. Надо было и губы накрасить, но Арина не была уверена, что ему понравится.

Нам же не целоваться, сказал голос в её голове.

Но она сомневалась.

Арина быстро сложила все вещи, собрала постельное бельё и сама отнесла его проводнице.

– Рано вы, – проворчала та.

Арине было всё равно; она прошла в тамбур и закурила.

– Потерпели бы, – сказала проводница. – Уж почти на месте.

Арина хотела выйти самой первой – она спешила. «Так мало времени, чтобы успеть так много», – привычно подумала она фразой из мультика про жёлтую подводную лодку.

Вокзал встретил её запахом моря. Арина зажмурилась, быстро улыбнулась, открыла глаза, собрала на лице выражение полного равнодушия и поспешила в сторону автобусной остановки.

Перед витриной магазина Арина замерла. Какой режим сработает лучше? Поездное занудство? Милая беспомощность? Работает она вообще в алкомаркетах, когда тебе почти сорок? А, черт! Надо быстрее.

– Добрый день! Мне бутылку Камю и два хрустальных бокала. Или богемских. Есть?

Кассирша выразительно фыркнула:

– Стаканчиками одноразовыми не обойдётесь?

Надо было включать режим повышенной агрессии и раздражительности, подумала Арина и сделала специальное лицо.

– Нужны проблемы? – ласково спросила она. – Хотите «звонок другу»?

Из подсобного помещения выскочил молодой человек.

– Не надо никаких звонков, у Клавдии просто аллергическая реакция!

– На хрусталь?

Арина поняла, что победила, но снова переключаться не хотелось.

– Подарочный набор! Только для вас с колоссальной скидкой, – почти пропел молодой человек. – Настоящая кожа, самый наивыдержанный коньяк и чудесные коньячные бокалы! Гарантийный талон!

– Вас продажам учили в лихие девяностые?

Молодой человек слегка пригасил улыбку и продолжил:

– Талон главным образом на бокалы! Небьющиеся!

Арина натянуто улыбнулась:

– Остались от прежнего владельца?

Торговаться ей не хотелось, она оставила достаточно денег на коньяк и бокалы, но хотелось ещё закуску. Он бы предпочёл пельмени или печёночный торт, но где она найдёт торт или пельмени? В чужом городе? Почти ночью?

Пляж был пустынным. Она ехала сюда на большом внедорожнике, водителя она помнила прекрасно, хотя последний раз видела его двадцать лет назад. Он её не вспомнил, но старательно изображал узнавание.

– Когда вас забрать? Утром? Точно? Хорошо, но на всякий случай я не буду вырубать мобильник, да?

Опять с ней заигрывал – точно так же, как тогда. Они снова заехали к нему домой, и он вынес ей миску креветок: вчера поймали и мамаша нажарила, надо же вам там что-то есть, что вы там могли купить в этом магазине, у них и рыба-то неместная.

Надо было выбирать место ближе к городу и гостинице. Но как бы она могла гарантировать пустынность? Цвет у моря был зелёный с синевой. Возле вокзала и магазина – серый с коричневым. Арина начала было думать про то, что всё это люди. Чем меньше людей, тем чище цвет.

Надо было проверить, сохранилась ли у них связь; она сняла обувь, закатала брючины и пошла к воде. Вода обожгла её и тут же утешительно лизнула. Между камней шевелились трепанги. Они всё ещё дружили с морем.

– За тебя!

Арина чокнулась с полным бокалом и отпила из своего.

Солнце бликовало в морских волнах. Море шумело, больше ничего не было слышно. За спиной у Арины начинался лес и «сопки Маньчжурии», водитель помог ей спуститься. И даже расстелить непромокаемый плед. Оставил свою огромную куртку и резиновые сапоги, проверил, занесла ли она номер в список быстрых вызовов и уехал. Наконец.

– Надо было накрасить губы, – сказала Арина. – Чтобы пометить бокал. Можно мне хлебнуть из твоего? Я так долго сюда ехала, чтобы показать тебе море. Моё любимое.

Арина закрыла глаза. Шевелиться не хотелось, коньяк приятно грел сначала в горле, а теперь и в животе. В голове начинала образовываться пустота.

– Помнишь, как мы с тобой пели? Разлука – вот извечный враг российских грёз? Я теперь всё это пою за тебя тоже. Иногда рыдаю. Черт, опять.

Арина сглотнула и открыла глаза. В них стояли слёзы.

– Надо что-то весёлое, сейчас!

Она достала плеер, сунула наушники в уши и включила музыку. Закрыла глаза и стала покачивать головой в такт.

Он появился из того самого марева, которое бывает только на море и только в сумерки. На нём был блестящий костюм в стиле диско – ровно в таком же в фильме пел Колин Фёрт.

Арина открыла глаза. Но он не исчез.

– Что это?

– Костюмчик летний, что? – процитировал он, сымитировав голосом интонацию актёра.

– Блестящий костюм?! Вы там что, все – фанаты фильма «Кто убил Виктора Фокса»?

Он рассмеялся, и Арина зарыдала в голос. Это смех она забыла, хотя была уверена, что помнит. Он остался в её голове формулировками из романа «За миллиард лет до конца света». Он жил в ней, зафиксированный в фотографии. От узнавания, и от того, что несмотря на все усилия, она забыла, Арина заплакала ещё громче.

Он её не утешал. Он никогда не утешал, давал ей плакать.

Сначала Арина пыталась успокоиться усилием воли, но ничего не получалось.

– У нас нет никаких строгих временных ограничений. Мы сами решаем, когда пора уходить, – сказал он.

Он просто сидел рядом с ней и пил коньяк. Она чувствовала его запах, видела его кожу. Она даже подсела к нему ближе и потыкала пальцем в его грудь и немного в плечо. Там, где была татуировка.

– Она осталась?

– О, да!

Арина улыбнулась:

– Тебя можно трогать?

– Женщина, ты замужем и мать скольких-то там детей!

Она рассмеялась.

– Как тебя вообще угораздило напялить этот костюм?

– Во-первых, я хотел тебя порадовать. Я же знал, что ты притащишь сюда этот мюзикл. Возможно, станешь петь. Ты, кстати, собиралась? Во-вторых, у нас там столько времени, что можно делать что угодно, хоть разыгрывать днями и ночами сцены из кино. С переодеваниями. Я могу постоянно перечитывать «Обитаемый остров», например.

– Перечитывать?!

– А ты думала, как это работает? Я теперь заперт навечно со своими любимыми произведениями, я могу смотреть их бесконечно. При этом я могу читать книгу, слушать песни и ещё фильм смотреть и всё-всё будет отдельными потоками входить в меня. Попробуешь потом, тебе понравится.

– И что ты пересматриваешь и перечитываешь?

– Все подряд, если честно. Потому что теперь у меня вообще совсем нет секса. Если бы я писал в блог, я бы написал именно это: не тратьте время на перечитывание, трахайтесь чаще! И вообще ничего не происходит кроме разговоров.

– Кстати!

Арина оживилась и придвинулась чуть ближе. От него исходил знакомый, но почти стёршийся из памяти запах; костюм забавно шелестел при каждом его движении, он смотрел в море и глотал коньяк.

– Кстати! Одна женщина писала своему в фейсбуке! Вроде как он читает. Он читает?

– Читает, – кивнул он.

– Серьёзно?!

– Да, но только когда она обращается к нему. Так что я понятия не имею, сколько у тебя детей. Ты про меня не думаешь, когда пишешь про них.

Он сидел в библиотеке, которая очень напоминала его квартиру. На одной стене – фотография папоротника. Портрет, шутил он. Напротив висела картина, где была не слишком художественно изображена сцена явления немолодого супруга в спальню невесты за супружеским долгом. История женщин моей семьи, шутил он.

Любовь к перестановкам в минуты печали осталась с ним – только вчера его комната была главным обеденным залом в Хогвартсе. Под потолком точно так же парили свечи, вдоль стен летали киношные призраки.

Иногда он устраивал себе пентхауз с видом на город. Город он собирал по памяти из нескольких фильмов и фотографий. Можно было совместить Гранд-парк, Эйфелеву башню и Темзу с колесом. Его это веселило примерно сутки, потом надоедало.

Теперь вдоль всех стен тянулись стеллажи с книгами, вместо люстры к потолку крепился огромный телеэкран.

В дверь постучали.

– Новый роман!

Разносчик улыбался слишком слащаво, но за хорошую новость его можно было простить.

– Роулинг!

Разносчик улыбнулся ещё шире.

– Там ещё новый альбом вашего нью-эйджа. Нести?

– Спрашиваешь!

Разносчик исчез, он подпрыгнул, хлопнул в ладоши и стукнул себя по бёдрам.

– Моя девочка! Я тебя люблю!

Он сидел, обняв Арину за плечи, они почти синхронно подносили ко рту коньячные бокалы.

– Так это и работает. Каждый раз, когда ты читаешь что-то. Или смотришь.

– И думаю о тебе? Тебе приносят новый фильм или книгу?!

– Да. Но я не могу ничего никому пересказывать из наших.

– То есть… Если дед…

– Надо каждого упоминать отдельно, кузя.

– Интересно, а с живыми так можно? Передавать мои воспоминания кому-то другому?

– А как, по-твоему, работает дежавю?

Глаза были сухими, сна не было, но все тело ныло.

– Давай уже. Ты же не можешь остаться здесь жить!

– И где теперь?

– Ты же помнишь про мою египетскую мечту?

– Ты вьёшь из меня верёвки!

Они помолчали.

– Я люблю тебя, – сказала Арина.

– Я знаю, кузя.

В купе она вошла последней.

– Добрый день, – поздоровалась Арина и улыбнулась попутчикам. Молодая пара и маленький мальчик вытаскивали из сумок планшеты и ноутбук. Она достала телефон и включила его.

– Привет, – сказала она в трубку, отвернувшись от всех. – Как вы там? Как дети? Прошло хорошо, я просто отдала документы, и всё. Слушай, я не знаю, почему лично. Ты же знаешь, самолётами пока не выходит. В следующий раз. Да, я тоже соскучилась.

Арина выключила телефон. Ещё раз улыбнулась семейству, но они все уже смотрели в ноутбук.

– У меня двое детей, слышишь? – подумала она.