Текст книги "Ты счастье моё"

*****

Павел подъехал к бизнес-центру. На закрытой двери главного входа висело объявление: «Центр закрыт до третьего января».

Саша никак не могла остаться внутри, значит, она все-таки уехала? Решив проверить это, Павел вернулся на парковку, но каково же было его удивление, когда он обнаружил Сашину машину стоящей на ее обычном месте. Так Саша не уехала? По крайней мере, она уехала не на своей машине. Может быть, взяла такси? Или за ней кто-то заехал? Раздумывая над этими вопросами, Павел протер припорошенное снегом стекло. Заглянув внутрь, он заметил на заднем сиденье большие пакеты с коробками и рулонами упаковочной бумаги, а на крючке в чёрном чехле висела какая-то одежда. Павел вспомнил, что Саша говорила ему про новое платье для их совместного празднования нового года. Нет, она точно собиралась ехать к семье, значит, с ней что-то случилось. Но что?

Павел решительно пошёл назад ко входу в бизнес-центр и стал стучать в закрытую дверь. Кто-то же должен дежурить здесь? Не может так быть, чтобы никого не было, а как же экстренные ситуации? Павел огляделся, в углу справа от входа он увидел камеру видеонаблюдения. Точно! Камеры! Как же он раньше не подумал, ему нужно посмотреть записи с камер, и тогда все станет ясно. Наверняка на парковке тоже есть камеры. Павел начал стучать в дверь ещё громче. Вдруг откуда-то раздался грубый голос, искаженный дешёвым динамиком:

– Ну чего ты стучишь! Чего надо?

Павел не понял откуда шёл звук, но тут его посетила догадка: кто-то видит его по камерам, и где-то в стене встроен динамик, наверное, это говорил охранник бизнес-центра.

– Написано же, что бизнес-центр закрыт!

– Я вижу, что закрыт, но мне надо с вами поговорить. Мне нужно попасть внутрь, – сказал Павел серьёзно.

– Я же сказал – закрыто! Чего непонятно?

– Понимаете, у меня жена пропала, вчера не вернулась с работы. Она должна была приехать, звонила, что выезжает, но не приехала. Её машина стоит на парковке, а сама она исчезла. У неё офис здесь. Её зовут Александра Нечаева, фирма «Гранд-Групп», проверьте. – Павел замолчал, но охранник так и не открыл дверь. – С ней точно что-то случилось, ее телефон не отвечает. Мне нужно посмотреть, когда она вышла из здания, был ли с ней кто-то…

Динамик зашипел, снова послышался голос охранника:

– Мужик, я тебя сочувствую. Но посмотреть записи с камер можно только по запросу полиции.

– Как по запросу?! Просто посмотреть, вышла она или нет?

– Такие правила, мужик. Не я их придумал. Все записи выдаются только после официального запроса. В полиции знают. Пусть напишут бумагу, передадут нам, я отправлю начальнику охраны, и в течение двух рабочих дней мы предоставим все записи. Правда, сейчас праздники, и до третьего января тут вообще никого нет.

– Да её убьют там за три дня! – закричал Павел и ударил от злости рукой по двери.

– Мужик, я ничем не могу помочь. Правда. Нужно распоряжение начальника охраны. И не стучи, а то я тебе вызову наряд.

Павел решил зайти с другой стороны:

– Послушай, парень, я понимаю, что сегодня новый год, и что все это не вовремя, но мне, правда, очень нужны эти записи, может, мы с тобой договоримся? Сегодня праздник, и что если я вдруг возьму и подарю тебя пять тысяч рублей? Или десять? Как ты на это смотришь? – Из динамика слышалось только шипение. – Может быть, пятнадцать тысяч? По-моему, это хороший подарок, – сказал Павел и полез в карман пальто, чтобы показать, что деньги у него на самом деле есть.

– Мужик, я тебе все сказал, вали по-хорошему, – раздался голос охранника и микрофон отключился. Было понятно, что разговор окончен. Павел выругался. Ему ничего не оставалось, как ехать в ближайшее отделение полиции.

В отделении было на удивление тихо. В коридоре даже стояла искусственная елка с дешёвой китайской гирляндой, но атмосферы праздника почему-то не ощущалось. Павлу хотелось уйти отсюда как можно скорее. За стеклом сидел скучающий дежурный, он даже не обратил на Павла внимание, когда тот вошёл. Казалось, что дежурный уже отметил наступивший год и сейчас дремал на рабочем месте. Павел постучал по стеклу.

– Эй, где у вас тут начальство? – спросил Павел сидящего за стеклом сержанта. Тот поднял на Павла красные глаза и пробухтел недовольно:

– Чего надо?

– Мне надо заявление написать на розыск.

– Кто пропал?

– Жена.

– Паспорт.

– Чей?

– Ваш.

Павел протянул паспорт в окно. Дежурный пролистал паспорт.

– Что ты мне голову морочишь! Штампа нет. Какая жена у тебя пропала?

– Ну не жена, а подруга. Какая разница? Вы обязаны принять заявление, надо запросить записи с камер наблюдения, – Павла начинал раздражать этот тупой полицейский, который явно не был настроен ему помогать.

– Подруг не ищем! – отрезал полицейский и вернул паспорт Павлу.

– Да вы обязаны!

– Гуляй, парень! – угрожающе сказал сержант с красным опухшим лицом.

– Нет, я не уйду, примите заявление, составьте запрос на получение записей с камер видеонаблюдения, – Павел говорил громко и настойчиво, не в его правилах было отказываться от своих целей.

– Кто здесь орёт? – дверь кабинета возле стойки дежурного вдруг открылась, и из неё вышел шкафоподобный человек с гладко выбритыми лицом и лысой головой, нос его смотрел в бок, видимо, когда-то он был хорошенько сломан.

– Да вот, гражданин скандалит, – сказал дежурный.

Павел даже обрадовался, решив, что вот сейчас и начнётся серьёзный разговор, видимо, к нему вышел кто-то чином повыше, возможно, начальник отделения.

– Что же вы, гражданин, скандалите? – сказал начальник таким тоном, словно говорил с нашкодившим ребёнком, он приблизился, и Павел почувствовал смесь алкогольного и табачного перегара.

– Послушайте, пропала моя подруга. Я всего лишь хочу оформить заявление…

– Сколько нет твоей подруги? – перебил Павла начальник.

– Со вчера…

– Шалимов, ты слышал? Один день! – обратился начальник к дежурному. – Парень, ты себе даже не представляешь, сколько у нас таких пропавших в новый год бывает. Если бы из-за каждого мы писали заявление и запросы, тут не двоих, а пятьдесят человек надо было посадить. Иди домой, отмечай праздник, через денёк-другой отыщется твоя подружка. – Начальник похлопал Павла по плечу и развернулся, чтобы снова скрыться в кабинете. Павел понял, что только словами тут явно не обойтись.

– Прослушай, капитан, я понимаю, что в праздники вся эта суета нежелательна… – Павел достал из кармана пятитысячную купюру и положил её на столешницу возле окна дежурного. – Я всё понимаю, но я очень прошу, – начальник с интересом посмотрел на Павла.

– Мы понимаем ваше беспокойство, гражданин, – сказал начальник с наигранной серьёзностью, накрыв купюру ладонью, – уверяю вас, что вам совершенно не о чем беспокоиться. Наверняка ваша подруга осталась у кого-то в гостях, телефон разрядился, как это обычно бывает… Доверьтесь моему опыту. Идите домой, – начальник взял Павла под локоть и повёл к выходу.

– Послушайте, я сейчас пять тысяч дал не за утешающую болтовню, – процедил Павел, высвобождая свой локоть из руки начальника, но капитан лишь сильнее сжал руку Павла.

– Какие пять тысяч, парень? Ты о чём? – понизив голос, сказал начальник и обдал Павла тошнотворным перегаром. – Шалимов, ты видел какие-то деньги, о которых говорит этот гражданин?

– Никаких денег я не видел, – откликнулся из окошка дежурный, совершенно спокойно, словно ничего не произошло.

– Вот и сержант Шалимов не понимает, о чем вы, гражданин Синицин, – сказал начальник, взяв со столешницы паспорт Павла. – Забирайте свой документ и всего вам доброго.

– Капитан, ну, не валяй дурака, деньги взял, окажи услугу, по-хорошему прошу… – сказал было Павел, но тут же понял, что говорить этого не стоило. Лицо начальника покраснело, было видно, что ещё немного, и он потеряет терпение.

– Мне кажется, от вас пахнет спиртным, гражданин. Сержант, по-моему, этот парень пьян, и, по-моему, он ведёт себя агрессивно, может быть, нам стоит оставить его до утра в обезьяннике, чтобы он не стал причиной какого-то правонарушения?

– Хорошая идея, капитан, – с мерзкой ухмылкой откликнулся сержант.

– Шалимов, напомни, пожалуйста, чем карается взятка должностному лицу, а то что-то я подзабыл? – сказал капитан, не отрывая красных поросячьих глаз от Павла.

– От двух до пятнадцати, – без запинки ответил сержант.

– Спасибо, Шалимов, что бы я без тебя делал.

Павел намёк понял. Настаивать дальше было опасно. Он вышел из отделения и жёстко выругался. Потеря пяти тысяч, конечно, была обидным эпизодом, но больше его разозлило то, что ближайшие три дня он не сможет добиться от этих сволочей реальных действий. Ладно, он подождёт. Главное, чтобы Лена перестала истерить и сводить его с ума. Ей он скажет, что заявление подал, и что надо ждать выдачи запроса на просмотр записей с камер бизнес-центра. В общем, это даже не было ложью, ждать, действительно, придётся. Павел решил, что Лене он позвонит из ресторана, в конце концов, он сегодня ещё не завтракал.

*****

Саша лежала одетая на кровати. В доме было очень тихо, ей казалось, что она совсем одна. Только где-то за дверью тикали часы. Саше хотелось заплакать, но почему-то она никак не могла это сделать. Внутри у нее все онемело, словно чувства парализовало. Она понимала, что это шок, её психика мобилизовалась, чтобы дать ей шанс найти путь к спасению. Слезы сейчас никак не помогли бы, но плакать все равно хотелось. Некоторое время назад она вставала, чтобы найти выключатель и зажечь свет, за окном совсем стемнело, но в комнате не было и намека на электричество. Эта мысль навела Сашу на тяжелые размышления: она заперта в какой-то богом забытой дыре.

Пока позволял дневной свет, Саша сидела у окна, чтобы увидеть хоть что-то, что помогло бы ей понять, где она. Но тщетно, ничего кроме сугробов и заснеженных деревьев она не увидела. Только белка ненадолго выбегала из лесу, попрыгала по сугробам, собрала рассыпанные специально для нее семечки и умчалась по своим беличьим делам. Надежда привлечь чье-то внимание и позвать на помощь растаяла, как дым.

Саша давно хотела в туалет. Она терпела, не понимая, что ей делать с этим. Если бы здесь была та женщина, она бы сразу спросила ее. Но ее не было, был только этот амбал за дверью. Да и был ли? А вдруг его тоже нет? Что же делать?

– Как писать хочется, – прошептала Саша и вдруг вспомнила про таз, над которым умывалась утром. Вот он стоит на скамейке, блестит своим эмалированным боком из темноты и манит. «Можно сходить в него…» – посетившая мысль была такой нелепой, что Саша зажмурилась и закрыла лицо руками. Пописать в таз. Почему нет? Ничего такого. Почему же тогда так стыдно? – размышляла Саша, но вдруг резко встала и пошла к двери. Они отняли ее одежду, ее сумку, ее телефон, но отнять ее человеческое достоинство они не смогут!

Саша стала неистово колотить в дверь.

– Эй! Я в туалет хочу! Слышишь! Открой! – Саша стучала так сильно, что руки заныли. У нее были тонкие пальцы, мама все время сокрушалась, что дочь бросила музыкальную школу и не стала пианисткой, – с такими-то руками! Сейчас Саша потерла с досадой отбитые ладони. На кой черт ей эти тонкие слабые пальцы, лучше иметь тяжёлые кулачища, будь у неё такие, она бы разнесла здесь всё и смогла бы постоять за себя.

За дверью послышались шаги, значит, кто-то там все-таки есть. Саше стало страшно от мысли, что сейчас этот человек, которого она совсем не знает и от которого ждет угрозы, окажется здесь. Конечно, ее никто не будет убивать, Павел не дал бы такого распоряжения, но кто знает, что на уме у ее тюремщика, они здесь, по-видимому, совсем одни…

Скрипнул засов, дверь распахнулась, от неожиданности Саша забыла все упрёки, которые хотела бросить в лицо своему похитителю. В руке мужчины, стоявшего перед ней, был тусклый старый фонарь, Саша видела такие раньше, это была керосиновая лампа. В другой руке мужчина держал металлическое ведро с крышкой. Саша посмотрела на незнакомца с удивлением. Ничего не говоря, мужчина с грохотом поставил ведро перед Сашей и тут же захлопнул дверь.

Ведро? Он принес ей ведро!? – Саша готова была разорвать этого хама. Нет, она не будет справлять нужду в ведро! Она цивилизованный человек! Саша опять забарабанила в дверь кулаками.

– А если я хочу по-большому?!!

Через секунду дверь снова распахнулась, но лишь для того, чтобы мужчина поставил на крышку рулон туалетной бумаги.

В отчаянии Саша прислонилась спиной к запертой двери и медленно сползла по ней на пол. Чувствовать себя бессильной было для неё так непривычно.

– Вот сволочь! – Саша оттолкнула со злостью ногой ведро, и оно со страшным грохотом покатилось по полу, рулон туалетной бумаги улетел под кровать, оставив за собой белый бумажный след. А ведь она хотела попросить у этого мерзавца поесть. Ну уж нет, теперь она лучше умрет от голода, чем попросит его ещё о чем-то. Хватит с нее унижений на сегодня, хватит этого дурацкого ведра! Пашка за всё ответит! Зря он с ней связался!

Посидев ещё недолго на полу, не в силах больше справляться с естественной потребностью, Саша полезла под кровать за туалетной бумагой. В темноте она не сразу нашла рулон, сначала ее рука наткнулась на какую-то коробку, Саша опустилась еще ниже, и, ухватив рулон у самой стены, поднялась.

В комнате было совсем темно, из окна едва-едва пробивался лунный свет. Небо было ясным. Саша огляделась, её взгляд упал на огарок свечи, стоявший на полочке над умывальником, где-то должны были лежать спички. Саша пошарила рукой возле печной заслонки, и да, коробок оказался там. Саша ликовала! А ведь она могла бы устроить им тут пожар. Что же они не подумали об этом? Нет, конечно, поджигать дом она не будет, не ровен час сама сгоришь. Но важен принцип. «То же мне, похитители!» – подумала Саша с усмешкой и вытащила спичку из коробка, чиркнув ею об шершавую полоску сбоку. В воздухе запахло серой.

Саша с раннего детства любила этот уютный запах, он напоминал ей о летних месяцах у бабушки в деревне, – там они тоже зажигали свечи, когда из-за грозы отключалось электричество. Свечка медленно горела, создавая на стенах причудливые тени. Вокруг были знакомые предметы, но все они вдруг становились волшебными, загадочными. Бабушка вязала очередную пару носков и рассказывала Саше сказки. Спицы тихо постукивали в ее руках. Саша удивлялась, как она что-то видит при таком тусклом свете, но бабушка лишь смеялась: «Руки сами знают, деточка, за столько лет выучились, им и свет не нужен».

Саша опомнилась. Как быстро и как легко один только запах спички унес ее в воспоминаниях на тридцать лет назад! Таким сильным, таким ярким было это счастливое напоминание о детстве… А меж тем надо было найти место для ведра. Саша заглянула за печку, темный закуток был идеальным решением для импровизированного туалета.

– Боже, что я делаю? – сказала Саша сама себе и присела над ведром. Вот так же, сидя на ведре, Саша справляла нужду, будучи той самой маленькой девочкой. На ночь ей ставили в сенях небольшое ведёрко, чтобы она не ходила по темноте на улицу, а утром бабушка выносила это ведёрко во двор. Однажды Саша сказала бабушке, что будет выносить свое ведерко сама. Бабушка сначала рассмеялась, сказав, что ей совсем не сложно, и ничего в этом такого нет, ведь Саша еще маленькая, но Саша знала – она уже большая…

«Может, там есть что-то съедобное?» – споласкивая руки под умывальником, подумала Саша: вдруг она вспомнила, что пока искала бумагу под кроватью, наткнулась на какую-то коробку.

В конце концов, спасение утопающих – дело самих утопающих. Надо проверить. Она взяла свечку и снова влезла под кровать. Посветив перед собой, Саша увидела вдали картонную коробку и подтянула ее к себе. Этикетка почти выцвела: не похоже, что тут хранились запасы еды. Коробка была от какого-то древнего бытового прибора, Саша разочарованно вздохнула, но все-таки протерла рукой пыльную крышку и сняла ее, внутри оказалась целая гора старых фотографий.

Это были преимущественно черно-белые карточки. С фотографий на Сашу смотрели лица незнакомых людей, где-то улыбающиеся, где-то задумчивые. Мужчина, женщина и ребенок. Просмотрев несколько снимков, она стала их узнавать. На одном фото девушка с длинной косой сидела на деревянном крылечке, на коленях у нее сидела важная полосатая кошка, девушка весело улыбалась. На другой карточке эта же девушка, но уже с другой причёской и в платье в горошек, стояла на фоне какого-то здания, похожего на школу, рядом с ней стоял высокий, стройный юноша, на нем была белая рубашка и черные брюки. Почему-то Саша подумала, что это школьный выпускной, лица ребят имели особо торжественные выражения.

Потом было фото этого же юноши в военной форме, на обороте надпись: «Аленушке на память. Март 1943». Следом Саша взяла фото, на котором были изображены жених и невеста, те самые девушка и парень. Такие молодые, такие счастливые. Фото дышало радостью взаимной любви и счастьем победы… – 10 мая 1945 года.

Саша достала следующие фотокарточки. Тут был с десяток изображений улыбающегося младенца. Вот он лежит голеньким на пеленке, вот в распашонке с пластмассовой погремушкой в руках, а вот традиционный кадр малыша на горшке. Все фотографии были подписаны: «Димочка 2 месяца», «Димочка 6 месяцев», «Димочка совсем большой». Саша все доставала и доставала новые фото из коробки. Перед ее глазами пролетали годы и десятилетия из жизни одной семьи. Вот мальчик Дима уже школьник, на нем строгий тёмный костюм, видимо, он идет в первый класс. Рядом с ним гордая мама. Дима держит в руках длинный, размером почти с него, цветок гладиолуса. А вот фото из школы, на нем группа ребят, в центре учительница, и, наверное, где-то здесь есть Дима. Саша попробовала его найти, но не узнала. Взяв следующее фото, Саша перенеслась в 1963-й. Новый год. На переднем плане юноша со смешной щеточкой первых усов, обнимает лохматого щенка, за ними новогодняя елка и включенный телевизор, интересно, что там показывают? «Голубой огонек?»

Дальше была большая фотография компании ребят, облаченных в куртки-спецовки и грязные сапоги. Где они стоят? Какое-то поле. На фото были и девушки, Саша не сразу их заметила, все были в штанах и одинаковых куртках, только головы девушек были повязаны косынками. «А, наверное, это стройотряд!» – подумала Саша, мама как-то рассказывала ей, что тоже ездила в такие поездки с однокурсниками. И, правда, перевернув фото, Саша прочла: «1968, Дима в стройотряде».

Пролистав несколько фотографий, Саша снова увидела свадебные кадры. Дима женился! Надо же! Вот только что она видела его голеньким малышом с погремушкой, и вот на нее смотрит красивый черноглазый мужчина в модном приталенном пиджаке и таких узнаваемых брюках-клёш. Рядом красавица-невеста в белом платье, фате и с букетом белых гвоздик. Саша перевернула фото, снова там была подпись: «Свадьба Димы и Ирины, 14 апреля 1978-го».

«Как в кино» – подумала Саша и улыбнулась.

Дальше пошли фотографии будней молодой семьи: застолья, гости, прогулки в парке. А это опять новый год! Под елочкой Дима с усами и в очках, уже такой взрослый. Рядом Ирина с большим животом. Скоро случится прибавление семейства.

А это какой-то незнакомый город. Пятиэтажка, двор, качели, заснеженная лавка, на ней сидит улыбающаяся Ирина в меховой шапке, в руках у нее свёрток, а рядом стоит большая коляска. Саша перевернула фото – «Егорке 1 месяц».

Ну, и, конечно, несколько карточек с традиционным младенцем на горшке, младенцем с погремушкой, младенцем с измазанным яблочным пюре лицом.

«Почему взрослые так любят это снимать?» – Саша взяла из коробки ещё стопку фотографий. Вот карточка с мальчиком в школьной форме и значком октябренка, Саша помнила и такую форму и такой значок, – такие же были и в ее детстве. Саша перевернула фото и прочла надпись: «Егорка, ноябрь 1989 г».

А ведь в это же время в Москве жила девочка Саша, и ей было немногим меньше, чем мальчику Егору. Саша пролистала еще несколько фотографий. На них мальчик Егор был изображен с мамой Ириной, они стояли в лесу, наверное, ходили за грибами. У женщины в руках – корзинка, у мальчика – длинная палка и нож на веревочке. На другом фото мальчик был с папой. Они сидели в лодке, и Егор показывал невидимому фотографу ведро, в котором, был их скромный улов.

Чья-то жизнь лежала на столе перед Сашей… Она испытывала странные чувства: вначале ей было интересно, она с любопытством разглядывала каждое фото, но сейчас отчего-то стало неловко. Пришла неожиданная мысль: а хотели бы эти люди, чтобы неизвестная им Саша, изучала течение их судеб? Все-таки частная жизнь…

В коробке оставалось совсем мало фотографий. Последние кадры были цветные. Саша взяла одну карточку и перевернула её, но на оборотной стороне больше не было подписей. С грустью она подумала, что, наверное, к тому времени, когда эти фотографии были сделаны, человек, подписывавший снимки с такой любовью, умер…

Саша взяла предпоследнюю фотографию, на ней был изображен юноша в военной форме. В руках он держал автомат. Но это было не боевое фото, а постановочное, такие делают на память о службе в армии. «Может быть, это фото после присяги?» – подумала Саша. Раньше солдаты срочной службы отправляли что-то подобное домой. Саша видела у маминой сестры, тети Веры, похожее фото. Ее сын, Сашкин двоюродный брат, служил в армии и погиб в Чечне. Такая карточка стояла на комоде, когда Саша с мамой приезжали на похороны Вадика, – так звали ее брата. Они почти не были знакомы, жили в разных городах. Но отказаться от этой скорбной поездки Саша не смогла. Мама должна была поддержать сестру в сложную минуту, а Саша считала своим долгом поддержать маму. Хотя ей самой тогда едва исполнилось тринадцать лет.

На последнем фото Саша увидела снова этого парня, но уже на фоне БТРа, коротко остриженный, одетый в запыленную форму, с автоматом на груди, он стоял возле запачканной грязью боевой машины и улыбался. Наверное, снимок был сделан в перерывах между боями… «С жарким приветом от сына Егора», – прочла Саша на обороте. Как странно, что мальчик улыбался, ведь рядом, совсем близко была война! Наверное, хотел порадовать маму, успокоить её. Мол, смотри, мама, все не так плохо…

Больше фотографий не было. Саша ощутила тревогу: что же случилось с этим парнем? Вернулся ли он домой? Или, как её брат Вадик, погиб?

Саша плохо помнила время Чеченского военного конфликта, но она знала, что очень много молодых ребят погибло тогда. Многие вернулись с ранениями. Например, её одноклассник Андрей Карелин был серьезно ранен. Саша узнала об этом через год после окончания школы. На улице случайно она столкнулась с его мамой, тётей Зоей. Та была совсем худая, высохшая, почерневшая, Саша очень удивилась такой перемене. Она-то помнила тётю Зою смешливой, активной женщиной, главой родительского комитета их класса. Тётя Зоя сказала, что уже несколько месяцев разрывается между домом и больницей. Оказывается, Андрей после выпуска из школы почти сразу загремел в армию, и их, зелёных новобранцев, отправили на передовую. В первом же бою Андрей был ранен. Ранение оказалось серьезным, осколок снаряда попал в голову. Тётя Зоя ездила к нему почти каждый день, отвозила еду и лекарства, а дома её ждали младшие сестры Андрея. Это было ужасно, Саша никак не могла поверить, что такая беда случилась с их Андреем, заводилой и шутником, любимцем класса. Тётя Зоя говорила, что Андрей никогда не будет прежним, что он останется инвалидом на всю жизнь.

Тяжёлые воспоминания погрузили Сашу в ещё большую тоску, она потушила свечку и легла на кровать. Война это так ужасно! С этой мыслью Саша уснула, и даже сильный голод не помешал ей забыться спасительным сном.

Она проснулась от страшного грохота. Едва успев открыть глаза, Саша увидела стоящего посреди комнаты темноволосого тюремщика. На полу лежал поднос, разбитая тарелка, опрокинутая чашка, кусок хлеба, вокруг которого коричневой лужицей расползался горячий чай… Мужчина стоял неподвижно и смотрел, не отрываясь, на стол, руки его были сжаты в кулаки, лицо искажено от злости. Саша оцепенела. Она испугалась и приготовилась к тому, что сейчас её будут бить. Но вместо удара человек схватил со стола несколько рассыпанных там фотографий и закричал:

– Кто разрешил тебе их трогать?! – мужчину трясло от гнева. Саша вдруг залилась краской стыда. Тут все встало на свои места. Егор, так звали этого мужчину, а значит, он тот самый Егорка – мальчик на горшке, школьник-октябрёнок, маленький рыбак! Всю ночь она листала фотографии его семьи.

– Я… – вымолвила Саша в полной беспомощности и замолчала. Мужчина швырнул фотографии на стол и стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что висевшая над дверным проемом металлическая подкова рухнула и обиженно зазвенела. Сердце в груди Саши оглушительно колотилось. Казалось, что сейчас оно выпрыгнет. Она с трудом дышала, не смея пошевелиться.

Почему этот человек так разозлился? Что плохого она сделала? Саша с горечью признала, что не зря у неё было чувство чего-то неправильного ночью. Она не должна была смотреть чужие фотографии… Но с другой стороны, её тут держат насильно! Она просто искала еду! Кто вообще жертва в этой ситуации? Саше стало жаль себя, и особенно ей было жаль завтрака, который этот Егор, наконец, принёс ей. Она с грустью посмотрела на промокший кусок хлеба, на разбитую тарелку, в которой, вероятно, была каша.

– С пола есть не буду, – проговорила тихо Саша, понимая, что решимость эта будет пропорциональна ее чувству голода.

В доме опять воцарилась тишина, лишь в печке потрескивали дрова. Оказывается, её тюремщик, пока она спала, растопил в комнате печку. Возле заслонки стояла кастрюля с горячей водой, над ней поднимался пар. Надо же, он даже согрел ей воду! Когда он всё это успел сделать? И как она не проснулась от этой кипучей деятельности вокруг? Обычно она так чутко спит!

Вдруг с улицы донеслись звуки колокольчика. Саша спрыгнула с кровати и прильнула к окну, через несколько минут снаружи зазвучал женский голос.

– Это же Злата! – с неожиданной радостью вслух сказала Саша. Почему-то мысль о том, что эта весёлая женщина снова здесь, подняла ей настроение. Вопреки своему желанию, Саша не испытывала к ней негативных чувств. Должна была, ведь Злата действует заодно с похитителями! Но ей даже нравилась эта румяная хохотушка. А вдруг она тоже не в праве распоряжаться собой? Вдруг она зависит от них, от похитителей?

Было слышно, как Злата обстукивала снег с обуви на крыльце, а потом хлопнула входная дверь, и Саша услышала голос Златы, который она понизила, чтобы секретничать о чем-то с тюремщиком.

– Ну, ты поговорил с ней? – спросила Злата. – Чего молчишь, поговорил или нет?

– Нет… – ответил наконец мужской голос.

– Как? Так и не поговорил?! И опять запер? Она что тебе, зверь дикий?! Что ты её, как в клетке держишь?! – было слышно, как раздосадована Злата ответом Егора. – Так нельзя, ты должен был поговорить с ней ещё вчера.

– Я не знаю как! – прогудел мужской бас.

– Теперь ты не знаешь! А раньше думать не пробовал? Ох, горе ты моё! Ты хотя бы покормил её? Чего молчишь? Не покормил? Ух, изверг! Ну, отопри! – Саша услышала приближающиеся шаги и бегом вернулась на кровать.

Дверь открылась, на пороге стояла разрумянившаяся от зимней прогулки Злата, на ней были валенки и распахнутая на груди дублёнка, она ещё не успела снять пуховый платок, и Саша поймала себя на мысли, что любуется этой молодой женщиной. Настоящая русская красавица!

– Ну, здравствуй, Александра! – сказала приветливо Злата.

– Здравствуйте, – произнесла не очень уверенно Саша. Злата увидела на полу разбитую посуду и всплеснула руками.

– Что у вас тут было? Поссорились что ли? Ой, нехорошо, когда семейная жизнь со скандалов начинается. Не хорошо… – Злата сняла дублёнку и платок, вытянула ноги из валенок и начала собирать осколки посуды на поднос.

– Злата, я очень прошу вас объяснить, что здесь происходит? Почему вы так говорите? – спросила Саша и присела на пол рядом с женщиной.

– Ох, не хотела я, чтобы ты от меня это узнавала. Надеялась, что Егор сам сможет тебе объяснить. Да где ему! Дело сделал и сдулся. Ты не думай, мужик он хороший, но иногда такой нерешительный… – женщина выдержала паузу, словно хотела что-то ещё сказать, но замолчала. Встав, она расправила длинную юбку и села за стол, вдруг взгляд её упал на фотографии, разбросанные по скатерти, с удивлением посмотрев на них, она спросила:

– Да не уж-то он тебе их сам показал? – Злата взяла фотографию, лежащую сверху.

– Нет, я без спросу… – ответила виновато Саша.

– Тогда понятно… – задумчиво произнесла гостья. – Что же, слушай. И не серчай. Скажу тебе всё как есть, может, так оно и лучше.

Злата показала Саше фото, на котором Егор стоял на фоне БТРа.

– Это Егор, мальчишка совсем, восемнадцать лет. Вместе с другом Василием его призвали из нашего посёлка в армию осенью 1999-го. Они были друзья со школы, вместе учились, вместе и служить пошли, в Чечню их отправили тоже вместе. Отучились они в учебке несколько месяцев и сразу попали в самое пекло. Были в одном экипаже, их машину в бою подбили, они спаслись, но оказались в плену. Для всех они ровно умерли, никто ничего сказать не мог. В общем, в селе их уже заочно похоронили, но мама Егора, тётя Ира не верила, что он погиб. Она сняла все деньги с книжки и поехала в Москву.

Уж не знаю, как она нашла других матерей, чьи сыновья пропали в Чечне, вместе они поехали туда, на передовую, сыновей своих разыскивать. В селе толком никто ничего не знал, тётя Ира о своём желании никому не сказала, даже отцу Егора, дяде Диме. Они в разводе были, Егор с мамой жил, с отцом изредка виделся. Отец его лесником был, вот в его доме мы и сидим сейчас… – Злата вздохнула. Видно было, что рассказ даётся ей нелегко.

– Дядя Дима поначалу не знал, куда тётя Ира уехала, а позже нашёл в её квартире записку. Мол, Егор жив, она это знает, и не вернётся, пока не найдёт его. И ведь права оказалась, вот, что значит, материнское сердце! Доехали матери до Грозного, какие-то люди помогли им с боевиками там встретиться и договориться, что они им сыновей отдадут. Женщины вернулись туда, где им ждать велели, дом какой-то за городом, легли спать. Утром женщины проснулись, а тётя Ира нет. Умерла во сне. Сердце не выдержало… В общем, не узнала она, что в тот день, когда они с боевиками встречались, Егор и Вася из плена сбежали и добрались к своим. Худые, побитые, но живые… Хоронили тётю Иру всем поселком. Егор за гробом шёл, словами трудно описать, что это за ужас был. Он жив остался, а мать, разыскивая его, умерла. Он винил себя в её смерти. Даже хотел руки на себя наложить, но отец жёстко ему тогда сказал, что мать не ради этого свою жизнь отдала… И забрал Егора из поселка в лес, сюда вот, в этот дом, чтобы он ему помогал. В лесу-то дел всегда много. Зарплата, правда, копеечная. Но Егор устроился охранником на базу отдыха, километров десять отсюда. Платили немного, но к этому ещё пенсия ветеранская была, он же контуженный, как и Вася, и ранения есть у обоих. Они в машине горели оба… Ой, страшно сказать. В общем, жили как-то, на жизнь хватало, чего им, двум бобылям, надо? Егор две недели на базе, две недели дома, другие две недели Вася дежурит, посменно работали. Дом Вася тут построил, недалеко. Жили вроде не хуже других, да этой весной дядя Дима заболел, начал сильно кашлять, а потом слег совсем. Егор за ним ухаживал поначалу, потом стало ясно, что надо в больницу ехать. А у нас снег лежал аж до середины апреля, такой год был. По сугробам не проехать. В общем, ждать нельзя было… Ну и в больнице, как довезли, дядя Дима умер. Сказали пневмония обоих лёгких.