Текст книги "Меч Пересвета"

Старинные мечи со звоном ударили друг о друга. Но то ли меч Атаманова был тяжелее, то ли сам Серега сильнее – кривой ятаган тут же вылетел из Юлькиных рук. Истошный визг «хана Батыя» смешался со звоном разбитой посуды, непечатной руганью «князя Владимира» и испуганными криками с печи и из комнаты:

– Эй, что случилось?

– Атаман, у тебя там упало что-то? – Батон спрыгнул с печи, ловко попав ногами прямо в Пантелеичевы валенки. – Полундра, чего орешь? Мыш, что ль, пробежал? Ты бы в него кроссовкой – и все. Оба-на… Ну, вы даете!

Последняя фраза была сказана уже после того, как выскочившая из комнаты Натэла зажгла свет. Пол в углу был усеян осколками битых чашек. Абажур из соломки на лампочке под потолком висел боком. Дверца деревянного буфета еле держалась на одной петле. Полундра сидела на полу, накрепко зажмурившись, а рядом сверкал глазами еще не остывший от боя Атаманов.

– Сергей, Юля, вы с ума сошли? – интеллигентно поинтересовалась Натэла. – Кругом люди спят…

– Поспишь тута, как же! – Из-за ситцевой занавески, отгораживающей полати, выставилась борода Пантелеича. – Ето что у вас за мамаево побоище?

– Федор Пантелеич, извините, – пискнула Юлька, – я вам посуду разбила…

– Врет она, это я разбил, – буркнул Атаманов. – Ты не переживай, Пантелеич, я тебе в следующий выходной целый сервиз привезу, мамане он все равно не нравится.

– Очень надо… – зевнул Пантелеич. – Разбилась – и леший с ней, места больше. Сами-то целы?

– Полундра, ты как? – повернулся Серега.

– Нормально… – проворчала, вставая с пола, Юлька. – Спасибо, хоть не по башке звезданул… И где вот он теперь, меч-то? Вдруг по винтикам развалился?!

Кривой ятаган нашелся за дверью, целый и невредимый. Сразу успокоившийся Серега нежно погладил длинный меч, все еще бывший в его руках… и вдруг завопил:

– Полундра, Батон, глядите сюда!!!

– Ну не жизнь, а просто мучение… – простонала Белка, только сейчас высунувшая нос из комнаты. – Чего ты орешь, чудо в перьях? Мало того что разбудили, так еще и…

Но ее никто не слушал. Все стояли кольцом возле Атаманова, который держал в руках меч и круглыми глазами разглядывал клинок. От удара по ятагану темный налет с лезвия отлетел, и обнажилась, заблестела синяя полоска чистого металла, на которой смутно виднелись славянские буквы.

– Что написано? Что? Что? – наседали на Серегу со всех сторон. Но при тусклом свете лампочки тот, как ни старался, не мог разобрать надпись.

– Завтра все прочтете, – наконец решил Пантелеич. – Утро настанет, при свете и разберетесь. А чичас – по койкам, архаровцы! Ночь-полночь, всех тараканов мне перепугали! А оружию сюда дайте, пусть у меня полежит от греха подальше.

С этими словами Батонов дедуля сгреб мечи в сумку и, кряхтя, поднял ее на печь.

– Радикулит у него, видите ли… – пробормотала сердитая Полундра, насильно увлекаемая Белкой в темную комнату. – Симулянт старый… Серега, ты спишь уже?

– Сплю! – раздался свирепый голос с раскладушки. – И ты спи, Батый хренов… Училась бы лучше того… кашу варить.

На такой неутешительной ноте Юлька и заснула.

Утром под окнами заверещал автомобильный гудок. Юлька вскочила первая и прижалась носом к окну. Там стоял ясный денек, рябина в палисаднике бодро топорщилась остатками листьев и красными кистями, и о вчерашнем дожде напоминали только капли воды на ветвях куста сирени. За забором виднелась белая крыша подъехавшей «Волги». Полундра присмотрелась и заорала:

– Рота, подъе-о-ом!!! Кажется, Петрович за нами приехал!

Все вскочили, завопили и забегали. Батон тут же вспомнил, как в пять утра кто-то звонил ему на мобильный и спрашивал дорогу до Михеева, но Андрей был полностью уверен, что ему это приснилось. Через минуту, впрочем, выяснилось, что приехал не Юлькин дед Петрович, генерал в отставке, а его старший внук и Юлькин двоюродный брат Пашка, математик и компьютерный гений. Этим летом восемнадцатилетний Пашка приехал из Иркутска поступать в университет, поступил сразу на второй курс факультета информатики и обитал в студенческом общежитии, как ни уговаривал его Петрович не позорить семью и жить дома. Но Пашка отговаривался тем, что из общаги ближе ездить на занятия, и появлялся в квартире на Восточной улице только по выходным.

Пашка вошел в дом, стукнувшись лбом о притолоку, и весело поприветствовал всю компанию:

– Здорово, шелупонь! Перебудил всех, что ль?

– Ты чего явился-то? – не отвечая на приветствие, прошипела Полундра. – Я же сказала по-человечески: сами приедем, не маленькие.

– Вот и я ей то же самое говорил! – хохотнул Пашка, двигаясь в сторону и пропуская в дом Соню, Белкину старшую сестру. – А она: «Дети одни где-то в лесу, я волнуюсь, у меня концерт, едем, едем…» С вами спорить – застрелиться легче!

Соня, очень хорошенькая в узких джинсах и коротком белом пальто, только улыбнулась и поискала глазами сестренку. Ухаживать за Соней, своей ровесницей, Пашка начал с первого дня их знакомства и, доказывая серьезность своего чувства, даже соглашался посещать Сонины фортепьянные концерты в Консерватории, что было нешуточным испытанием для человека с математическим складом ума. И Соня в конце концов это оценила: они встречались уже четвертый месяц.

– Со-о-о-ня, ну что ты, в самом деле… – заныла Белка, поспешно облачаясь. – Вечно из пустяка катастрофу делаешь…

– Я волнуюсь! – грозно объявила Соня. – А у меня концерт! Мне Брамса играть! Мне перед ним нервничать нельзя! Ты понимаешь?!

Белка, сама заканчивавшая музыкальную школу, отлично знала, что такое «нервничать перед Брамсом», и только вздохнула.

– Покажи руки! – потребовала Соня.

– Господи… Да вот, все в порядке. Не переживай!

– Ты не полошись так, красавица! – вылез из-за печи Пантелеич. – Мы твою сестрицу не трудили сильно, землю она не рыла. Я сам следил, чтоб все как есть правильно было.

Но Соня посмотрела на заспанного Батонова деда с большим подозрением и немного успокоилась, лишь тщательно осмотрев руки сестры и не найдя на них ничего губительного.

Натэла тем временем поставила на плиту огромный чайник и методично строгала на краю стола бутерброды.

– Паша, тебе кофе? – поинтересовалась она. – У меня есть в термосе черный, но, наверное, остыл…

– Мы привезли, – сообщил Пашка. – У Сони там пирог еще, давайте завтракать, потом закончим все в огороде и поедем. Мне в шесть вечера кровь из носу надо в Москве быть.

– Блин!!! – вдруг подскочила Полундра. – Пашка, Соня! Вы ж не видели еще! Атаманов, доставай с печки…

– Кто у вас там? – поинтересовался Пашка. – Домового поймали?

– Сам ты домовой! Гляди, в огороде выкопали вчера.

Сумка с оружием была торжественно водружена на стол (Натэла едва успела подсунуть под нее клеенку) и открыта.

– Господи… – жалобно сказала Соня, осмотрев средневековые мечи. – И почему наши дети постоянно во что-то впутываются? Когда я наконец поживу спокойно?!

– Лет через шестьдесят в доме престарелых, – успокоил ее Пашка. – В моем обществе.

– В твоем обществе я и до пенсии не доживу. Чего тут смешного, не понимаю! Куда теперь все это девать? – Соня была впечатлительной, как выпускница Смольного института, и Пашкина манера ко всему относиться с юмором ее ужасала. – Надо же, целый клад! И, наверное, очень дорого все. Находку следует сдать в милицию.

– Никогда! – хором отозвались Батон, Атаманов и Пантелеич. Последний еще и уточнил:

– Что в милицию попало – то пропало. А вещи хорошие, жалко.

Пашка между тем осматривал оружие и одновременно слушал рассказ взбудораженной сестры и Сереги.

– Угу… угу… Значит, прямо в сумке и были? Археологи? Ах, уже уехали… мгм… Федор Пантелеевич, а вы что думаете? Ничего? Я так и знал.

– Понимаешь, непонятно откуда это все взялось! – тараторила Юлька. – Если археологи вырыли, то какой смысл им обратно зарывать? Если воры какие-нибудь – тем более!

– Резонно. А тут что? – Пашка поднял длинный меч и всмотрелся в светлую полоску стали.

– Я нечаянно, – проворчал Атаманов. – Ты умеешь читать по-древнерусски?

– По-старославянски, – поправила Соня. – Покажите мне, пожалуйста. Что-то мы такое проходили на литературных курсах…

Пашка отодвинулся. Соня надела очки и сощурилась.

– «…свет»… Хм, какой-то свет. Это конец слова, начало замазано.

– Почистим, может? – встрял Атаманов.

– И думать забудь! Испортишь! А дальше тут что? «Том…» Нет, «тем…» Тёмный! Чушь какая-то. Как может быть свет – темным? Или нет, не темный… Кажется, «чермный»… Нет, я, наверное, неправильно читаю.

– «Чермный» – черемный значит, – вдруг важно сказал Пантелеич. – Рыжий, или там красный.

– Больше ничего? – нахмурился Серега.

– Наверное, есть, но не видно. И чистить я не дам без…без специалиста!

– Да где его взять, специалиста? – буркнул разочарованный Атаманов. – Свет какой-то красный… Байда беспонтовая!

Натэла укоризненно посмотрела с другого конца стола и спросила:

– Может быть, это имя хозяина? В Древней Руси подписывали свои мечи?

– Они тебе сменная обувь, что ли? – фыркнула Полундра. Но Пашка поднял голову и посмотрел на Натэлу с уважением.

– Слушай, а ты молодец! Вполне может так и быть. Чермный – это фамилия. Или кличка. А «…свет»…

– Пересвет! – вдруг выпалила Белка. – Богатырь Пересвет! Ну, наш Пересветов переулок в честь кого назвали, забыли? Про кого я ко Дню города реферат писала?

– Мама дорогая… – пробормотала Полундра, садясь мимо табурета. Пашка успел подхватить ее в последний момент.

– Минуту, минуту… – нахмурилась Соня. – Пересвет Чермный? Пересвет разве был рыжим? Что на сей счет говорят исторические источники?

Все дружно уставились на Белку, которая действительно недавно писала реферат о герое Куликовской битвы Пересвете. Белка наморщила лоб, вспоминая информацию полуторамесячной давности, затем вдохновенно зачастила:

– Пересвет был монахом Симонова монастыря. Ну, нашего, который возле парка. И его отправил, то есть рукоположил на Куликовскую битву Сергий Радонежский. И взял в свое войско Дмитрий Донской. Когда на поле Куликовом сошлись войска наши и татарские, по обычаю, должен был произойти поединок двух богатырей. От них выехал Челубей, а от наших – Пересвет. И они сшиблись! И оба пали замертво! Только нашего богатыря конь успел довезти обратно, а противник так и остался валяться сшибленный. То есть все равно наши победили! И началась Куликовская битва!

– В общем, все умерли, – подытожил Пашка. – Хм-м… А ведь все может быть. Белка, ты не помнишь, чем они там сшибались? Мечами или копьями? Или, скажем, булавами?

– Не помню, – пожала плечами Белка. – В Интернете ничего про это не было.

– В Интернете? – невероятно оживился Пашка. – Так у нас тогда вообще нет проблем! У меня комп на заднем сиденье машины, счас я его… Ох, блок питания разрядился. Федор Пантелеевич, где у вас розетка?

– И думать забудь! – неожиданно всполошился Пантелеич. – Здесь с електричеством баловаться нельзя! Вон мне Андрюха на День Победы чайник електрический привез, я его включил, так всю деревню разом обесточило. Даже в Серденеве за рекой тож замигало.

Пашка озадаченно взглянул на Батона. Тот покивал и добавил:

– Здесь же линию при царе Горохе тянули, как чуть чего, гроза там или что мощнее электрической лампочки, – вырубает напрочь.

– Плохо… – скис Пашка. – Тогда ждем до Москвы.

– Пацаны, а это правда наш Пересвет, из нашего монастыря, – вдруг изменившимся голосом сказал Атаманов, до того подозрительно молчавший.

Он слегка отодвинулся от стола, и тут же стало понятно, почему до сих пор Серега не участвовал в разговоре: потому что потихоньку счищал ребром ножа черноту с лезвия меча. Теперь взглядам всех присутствующих открылось почти идеально круглое клеймо на мече, в которое были вписаны славянские буквы.

– Нет, Атаманов, ты псих! – завопила Юлька. – Испортил все-таки ценную вещь!

– Все равно ты своим ятаганом вчера половину сбила! – заорал и Серега. – Хуже не стало, наоборот!

– Да что там, что, что?! – накинулись на Серегу со всех сторон.

Тот отпихнул Батона, отстранил локтем Полундру (Натэлу, подумав, оставил) и взглянул на Соню:

– Я правильно читаю? «Сим мнстр» – это же…

– Какой монстр? – не понял Батон.

А Соня нервно улыбнулась и подтвердила:

– Да, верно. Симонов монастырь.

– А имя, имя? – заволновалась Белка. – Пересвет?

– Там начало не чистится, – вздохнул Атаманов. – Крепко въелось, кислотой надо попробовать.

– Я те дам кислотой, вандал несчастный! – машинально возразил Пашка. И вдруг нахмурился: – Белка! Ты должна помнить, раз реферат писала. Куликовская битва в каком году была?

– В 1380-м, – отрапортовала Белка.

– Мгм… А здесь, на Угре, русские с татарами стояли… Ну, кто помнит, отличники?

– Мы этого не проходи-и-ли… – расстроилась Белка. – Вообще не из программы…

– Соня?

– Подожди, я это сдавала в прошлом году… – Соня взялась пальцами за лоб. – Стояние на реке Угре… Софийская летопись… Хан Ахмат… Не помню точной даты, но в конце пятнадцатого века.

– Та-ак… А Куликовская битва, стало быть, была в конце четырнадцатого. Неувязочка получается, господа и дамы. Целых сто лет в пролете.

«Господа и дамы» подавленно молчали. Только Атаманов, по-прежнему глядя на меч, пробормотал:

– Но ведь написано же: «…свет, Симонов монастырь». Мало ли кому меч Пересвета мог достаться? Может, он после Куликовской битвы по наследству его сыну перешел.

– Дурак, Пересвет же монахом был! – фыркнула Белка. – Какое наследство? Какой сын? Его вообще убили неженатого.

– Ну, так подарил! В карты проиграл! Продал! Еще до битвы! Нигде же не сказано, что он Челубея мечом убил. Может, кулаком по тыкве приложил, и всех делов.

– Короче, дайте мне только до Интернета добраться, и я вам все скажу, – объявил Пашка. – А теперь шагом марш в огород! Что там у вас осталось, докопаем – и домой. Кстати, Федор Пантелеич, что за археологи были? Из какого города, какого научного общества?

– Да откеда мне знать-то? – растерялся Пантелеич. – Мне до них и дела никакого не было, ковыряются и ковыряются, стало быть, других занятий у людей нету. Сколько лет уж ковыряются, упомнишь их всех, что ль? Вам бы вот у Васильевны спросить, ейная Нютка кажин день к ним на велосипеде ездила, интересно было ей…

– Что за Нютка? – повернулся Пашка к Батону.

– Ничего особенного, соседка, – пожал тот плечами.

– Школьница?

– Студентка. Не помню только где. Ей лет восемнадцать, нам особо общаться не о чем.

– А она тут картошку, случаем, у бабки не копает?

– Не, все уж выкопали, только мы затянули…

– Федор Пантелеич, – обратился Пашка к Батонову деду, когда вся компания с лопатами и ведрами выбралась в огород, под неяркое октябрьское солнце. – А как бы вашу Васильевну сюда вызвать?

– А чего ее вызывать? – рассеянно отозвался Пантелеич, обозревая развороченные картофельные грядки. – Вона, задницу синюю видишь?

– Что?! – поперхнулся Пашка, посмотрев в указанном направлении.

Действительно, на соседнем огороде кто-то в синем платье и телогрейке стоял в позе испуганного страуса возле грядок и что-то возмущенно бормотал. Прислушавшись, Пашка быстро скомандовал:

– Девчонки и Соня, заткните уши!

– Эй, Васильевна! – гаркнул, приподнявшись на цыпочки, Пантелеич. – Кончай выражаться, у меня дитёв полон огород! Ей-богу, будто одна во всей деревне проживает!

– А, Пантелеич, будь здоровенек… – «Страус» выпрямился, оказавшись маленькой сердитой бабкой со сморщенным, как черносливина, лицом, до самых глаз замотанным платком. – Здравствуй, Андрюшенька. Ты с товарищами приехал деду пособлять? Дело, дело, молодец… Ах, собачьи вы выродки, да что ж вы воротите, да хоть бы у вас почернело и отвалилось все ваше поганое…

– Васильевна! – глуша соседкин текст, заголосил Пантелеич. – Да что ты так разоряешься-то? Дети, говорю я, здесь, кончай матюкаться!

– Да как же тута не матюкаться? Гли, опять все разворотили! И чего надо, и кому – не понимаю. Кто ж так картоху-то ворует? Ты воруй, да с разумением, не топчи, не порти! Опять как Мамай по грядкам прошел, да где ж совесть у людев…

Что имела в виду Васильевна, стало ясно, когда заинтригованные зрители подошли ближе. Около трети обширного огорода соседки словно побывало под бульдозером. Высохшая ботва была вырвана как попало и разбросана там и тут, картофельные клубни валялись под ногами и в ямах разной глубины.

– Вредительство одно! – сокрушалась Васильевна. – И Нютка, зараза, не едет! Тебе, Пантелеич, хорошо, у тебе внук сознательный, а у меня – трясогузка. Одни книжки в голове, а чтоб бабке помочь – выкуси!

– Вот что, бабуля, – тут же вник в ситуацию Пашка. – Мы вам щас тут поможем как сможем…

– Взаправду? – обрадовалась Васильевна. – Да ты ж мой голубочек брильянтовый…

– Угу… А вы напрягите память и вспоминайте все про археологов, которые тут летом копались. Все, что помните! Нам очень важно!

– Охти… Чичас… Ох, дай бог памяти… – засуетилась Васильевна, морща лоб и вглядываясь в горизонт, словно там могли нарисоваться вожделенные археологи.

А Пашка тем временем отдал приказ:

– Эй, братва, лопаты в руки и шагом марш! Соня, ты не шагом марш, ты отойди, у тебя Брамс через три дня. А остальные – живо! Я тоже к вам иду. Ох, жизнь наша студенческая… В универе на картошку не послали, так здесь попался… Карма!

К четырем часам вся картошка Васильевны была выкопана и разложена на просушку в огромном сарае. Уставшие пацаны и девчонки переодевались у Пантелеича, готовясь отбывать в город. Соня и Пашка стояли возле хозяйки, которая, сопя от усердия, вспоминала:

– Стало быть, было их три человека. Совсем молоденькие, как Нютка моя. Приехали… Когда ж они приехали-то? Да прямо перед Петровыми днями!

– Перед Петровыми? В начале июля? Поздновато для археологов, – нахмурился Пашка. – Не путаете, бабуля?

– Не! Верно! Я знаю, потому Нютка моя почти в одно время с ими прибыла, а у ней как раз экзаменья закончились. Верно, после июня!

– Значит, трое, молодые, приехали в июле. Как их звали, не вспомните?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – закручинилась Васильевна. – Вам бы Нютку спросить…

– А у вас нет ее телефона? Мы бы сами позвонили и узнали.

– Ой, и правда! – обрадовалась бабка и рысью помчалась через огород в избу.

Пашка вдруг заметил, что Сони нет рядом, оглянулся и увидел ее в нескольких шагах, рядом с огородным пугалом, которое Соня пристально разглядывала.

– Ты обратил внимание, какой шедевр? – спросила она, когда Пашка подошел. – Я теперь ночью заснуть не смогу.

С высокой жердины на них таращилось действительно нечто выдающееся. Голова чучела была сделана из набитого тряпками мешка, в который были вставлены белые глаза из пластиковых стаканчиков. На голове высилась ржавая немецкая каска времен Второй мировой, из-под которой торчал клок «волос» – из просмоленной пакли. Чучело мило улыбалось вставными челюстями, заботливо прикрученными проволокой. Одето оно было в драную тельняшку и телогрейку.

– Точно, Гитлер под Москвой! – восхитился Пашка. – А Андрюха, оказывается, творец!

– Васильевна, ты мне его назад отдай! – закричал из-за своего забора Пантелеич. – Самому нужно!

– Да забирай свое страшило, коли жадность одолела, – огрызнулась подоспевшая с бумажкой в руке Васильевна. – Толку от него! Что с им, что без него весь огород разрыли. Вот, касатик, бери, тут все аккуратно прописано, и домашний телефон в Москве, и второй… дебильный.

– Мобильный, бабуля.

– А я как говорю?

Пашка предпочел не вдаваться в долгие объяснения, тем более что юниоры уже стояли возле «Волги» и ругались.

– И как мы, интересно, на заднем сиденье впятером поместимся?! – бушевала Полундра. – Пускай пацаны электричкой едут!

– Поместимся, ничего. – Уставшему Сереге вовсе не хотелось тащиться два километра пешком до станции, а потом еще часа три трястись в вагоне. – Я Натэлу на колени возьму, Юльку – в багажник, а Батона…

– На крышу привяжем, – съязвила Полундра. – Полезай-ка сам в багажник, умный такой!

– Дура, я не влезу!

– Щас спрессую, вмонтируешься на раз-два! – обозлилась Юлька.

– Тихо, братва! – рявкнул Пашка. – В багажнике картошка поедет, вон Пантелеич целый мешок волочит. А теперь все дружно выдохнули и полезли в машину… Ничего, в тесноте да не в обиде!

Через три минуты толкания, пыхтения и воплей все пятеро действительно разместились на заднем сиденье машины. Причем на коленях Атаманову пришлось держать не Натэлу, а Батона. Серега, ругаясь нехорошими словами, попытался было сбросить лучшего друга на ноги хохочущей Полундре, но безуспешно, а затем скомандовал:

– Трогай, командир!

Пашка включил передачу, и битком набитая «Волга», переваливаясь на кочках, поползла по проселочной дороге.

В Москве были в восемь вечера, продравшись сквозь страшный ливень, заставший их в районе МКАД. Но когда Пашка припарковал «Волгу» у подъезда, дождь уже кончился и лишь вяло постукивал по ветровому стеклу.

– Ну, шелупонь, вы живы там? Не задохлись?

– Живы, – мрачно ответил голос Атаманова. – Снимайте с меня этот БТР, ни вздохнуть, ни охнуть… Чего ржешь, придурок, отваливайся! Фу-у-у… Да вылезайте уже, девчонки!

– Когда можно будет Нютке позвонить? – первым делом поинтересовалась Юлька, выскакивая под дождик.

– Да хоть сейчас, – пожал плечами Пашка. – К кому пойдем?

– Можно к нам, – предложила Натэла. – Мама на спектакле, папа на работе, братья в Сухуми улетели. Я в пятницу от расстройства кучу пахлавы напекла, может, бабушка еще не все съела…

– От какого расстройства? – напрягся Атаманов, которому девчонки из осторожности ничего не рассказали о своем конфликте с «трудихой».

Натэла, которая никогда не умела качественно врать, поспешила юркнуть в подъезд. Подруги побежали за ней. Пашка и мальчишки задержались, вытаскивая из багажника тяжелые мешки с картошкой и сумку с мечами.

– Ой, у бабушки гости… – разочарованно сказала Натэла, входя в темную прихожую.

Из гостиной действительно доносились негромкие голоса.

– Так, может, мы пойдем? – шагнула назад на лестничную клетку Юлька.

У бабушки Натэлы, известной драматической актрисы Нино Мтварадзе, мог оказаться в гостях кто угодно, от студентов театрального училища до Никиты Михалкова, а к встрече с последним девочки не были сейчас готовы.

– Ну, вот еще! Тихонько в мою комнату проберемся, и… Ой! Это кто? Слышите? Или я с ума сошла?!

Натэла застыла посреди прихожей, непонимающе глядя на Юльку и Белку. Те прислушались, переглянулись и кивнули. Голос, в данный момент раздававшийся в гостиной, совершенно точно был голосом «трудихи» Светланы Леонидовны.

– Вот зараза, жаловаться пришла! – шепотом возмутилась Полундра. – Атас, девки, линяем!

– Зачем ей приходить жаловаться? – так же шепотом возразила Белка. – Она бы вызвать в школу могла…

Юлька прижала палец к губам, сняла кроссовки и бесшумно, на цыпочках, прокралась к прикрытой двери. Через минуту за ней последовала Белка. Натэла сочла подобное ниже своего достоинства и, надменно вздернув подбородок, удалилась на темную кухню.

– Железобетон, а не характер! – восхитилась Белка.

Юлька сделала ей страшные глаза, и две подружки дружно приникли к дверной щели.

– И я вас отлично понимаю, моя девочка! – ворковал низкий мягкий голос Нино Вахтанговны. – Если бы передо мной посадили пятнадцать девиц в козлячьем возрасте и заставили учить их варить кашу… Вах! У меня бы тут же началась истерика!

– Вот и я уже была близка, – со вздохом отвечала Светлана Леонидовна. – Я ведь с детьми никогда не работала. У меня даже младших братьев и сестер не было! Но, понимаете, аспирантура, диссертацию вот-вот защищать, а тут такой удачный, как мне показалось, заработок… Это же все-таки не серьезный предмет преподавать, а домоводство, я была уверена, что справлюсь… И в то же время трусила ужасно!

– Оч-чень, оч-чень хорошо вас понимаю…

– Они же сейчас такие все… взрослые! Такие независимые, раскованные…

– Скажите сразу – нахальные, и я с вами немедленно соглашусь.

– Но не ваша девочка! Она держалась просто восхитительно, а вот я… Мне показалось, что она просто издевается надо мной таким образом. В классе хихикали, и я себя чувствовала очень глупо… Тем более что Натэлу действительно нечему учить на занятиях.

– И тут я с вами согласна.

– И я позволила себе… совершенно недопустимое поведение. Натэла повела себя великолепно, я, признаться, и не ожидала такого от тринадцатилетней девочки. И ее подруги тоже… Я сразу же выбежала вслед за ними, но их уже и след простыл! И тогда мне только оставалось…

Тр-р-рах! Бумс! Вдруг накренилась, упала и покатилась задетая рукой Полундры стойка для обуви. Юлька и Белка дружно отпрянули от двери, галопом промчались назад в прихожую и наспех попытались принять непринужденный вид.

– О! Там кто-то опрокинул всё! – провозгласила старая актриса, распахивая дверь гостиной.

С кухни донесся смех Натэлы, знавшей, что это цитата из спектакля. Но Белка и Юлька «Свадьбы Фигаро» не видели и переглянулись в паническом ужасе.

– Бабушка! – Натэла выросла на пороге кухни. – Ты съела всю пахлаву? Там же было полное блюдо!

– А у меня была антреприза в субботу! – парировала бабушка. – Я приехала ночью, голодная как черт и злая такая же, а твоя мать укатила на гастроль в Питер и ужином не озаботилась!

– Вах, в холодильнике кастрюля долмы!

– Да-а-а? А я думала, Резо замариновал шашлык… У нас гости, Натэла!

– Я слышала, – сдержанно отозвалась Натэла, вытирая руки о полотенце и проходя в комнату.

Подруги проводили ее опасливыми взглядами, но Натэла очень спокойно сказала, стоя в дверях:

– Добрый вечер, Светлана Леонидовна. Я рада видеть вас в моем доме.

– Здравствуй, Натэла. – Учительница поднялась из-за стола, улыбнулась. – Я пришла извиниться перед тобой. Наговорила тебе грубостей в пятницу, ты уж прости, пожалуйста. Вот твой дневник, ты его забыла в классе.

Скулы Натэлы слегка порозовели. Она взглянула на бабушку, на Светлану Леонидовну, широко улыбнулась и удивленно спросила:

– А что такое было в пятницу? Нич-чего не помню!

– Браво, девочка! – тихо сказала Нино Вахтанговна.

Юлька и Белка переглянулись и синхронно показали друг другу большие пальцы. А из прихожей послышался грохот брошенного с плеч на пол мешка с картошкой, и сердитый голос Батона вопросил:

– Девки, вы где? Ее, холеру, как-то жарить надо!

– Все-таки мужчины думают животом, – с сожалением произнесла бабушка, запахиваясь в шаль и выплывая в прихожую. – Молодые люди, ведите себя пристойно, у меня гостья. Светлана Леонидовна – аспирант исторического института, а в нынешнем году любезно согласилась вести в вашей школе уроки домоводства для девочек, и вот теперь…

– Исторического?! – Из-за спин пацанов выломился Пашка с ноутбуком в обнимку и с Соней в кильватере. – Так это как раз то, что нам нужно! Как вы к нам вовремя, Светлана… Леонидовна! Позвольте объявить вам мое восхищение!

– Полторецкий, веди себя прилично… – едва успела вставить Соня.

Но Пашка уже, щелкнув каблуками, как поручик Ржевский, целовал растерявшейся «трудихе» руку, а Нино Вахтанговна смотрела на происходящее со строгим лицом и смеющимися глазами.

Через час в гостиной был накрыт стол по всем правилам кавказского гостеприимства. Долма из холодильника была реанимирована и аппетитно исходила паром, жареное мясо дымилось на серебряном блюде среди пучков зелени, блестели красными боками помидоры, золотилось лобио, а в духовке доходил творожный пирог. За столом сидели и вдохновенно насыщались бабушка и Батон. Остальные сгрудились вокруг кресла, в котором сидела Светлана Леонидовна. На коленях «трудихи»-аспирантки лежал тетрадный листок, на котором Соня – единственная из компании, умеющая пристойно рисовать, – изобразила оба найденных меча.

– Очень любопытно! – Учительница с интересом рассматривала рисунок. – Где вы могли видеть такие мечи?

– В Интернете, – на голубом глазу соврал Пашка. – На одном археологическом сайте.

Светлана Леонидовна посмотрела на Пашку с большим подозрением, но тут же вернулась к рисунку.

– Разумеется, я не эксперт, но могу датировать их… примерно концом четырнадцатого века.

– То есть мечи времен Куликовской битвы? – уточнила Белка.

Учительница кивнула. И тут же спросила:

– А на вашем сайте не было указано, где их нашли?

– Не было, – широко улыбнулся Пашка. – Но, видимо, на поле Куликовом.

– Хм, вряд ли, – еще шире улыбнулась Светлана Леонидовна. – Видите ли, в последнее время вокруг Куликовской битвы разгорелось много споров. Есть исследователи, которые утверждают, что она произошла не на Куликовом поле в Тульской области, а непосредственно в Москве. На так называемом Куличковом поле.

– Аргументы? – строго спросила Соня.

– Есть, и немало. Например, анализ древних летописей, по которым можно отследить весь путь Дмитрия Донского к месту битвы и сбор всех войск. Он указывает скорее не на Куликово поле в Тульской области почти в трехстах километрах от Москвы, а именно на поле Куличково недалеко от современной Краснохолмской набережной. В пользу этого говорит еще и тот факт, что в Тульской области найдено крайне мало исторических находок, хотя археологические экспедиции работали там регулярно. Не было найдено практически ничего, говорящего о грандиозном сражении. Но вопрос все же спорный, и я лично не берусь дать однозначный ответ.

– Светлана Леонидовна, а Пересвет? – с опаской спросила Белка. – Пересвет-то настоящий был?

– Судя по летописям – да, – улыбнулась учительница. – И «Повесть временных лет», и «Задонщина», и более поздняя Софийская летопись – все о нем упоминают.

– И с Челубеем он дрался?

– Дрался. Только, строго говоря, тот был не Челубей, а Темир-бей, или Темир-мурза, один из военачальников Мамая.

– А дрались они на мечах?

– На копьях.

– А мечи у них были? – выпалил наевшийся к тому времени Батон.

Полундра незаметно толкнула его ногой. Батон икнул, но вопрос свой повторил. Светлана Леонидовна ненадолго задумалась.

– Видите ли… Теоретически, конечно, могли и быть… особенно у Темир-мурзы. Но, во-первых, перед битвой состоялся поединок двух богатырей, двух силачей, а меч требует не столько силы, сколько умения с ним обращаться. А во-вторых, Пересвет, как вы знаете, был иноком, монахом. Скорее всего, он просто не мог позволить себе меч.

– Дорогая была фенечка? – усмехнулась Полундра.

– В известном роде, да. По тем временам мечи могли быть главным образом у княжеских дружинников, у профессиональных наемников, у варягов. Ну, может быть, просто у богатых воинов. А ополченцы попроще вооружались в основном копьями и булавами.

– Короче, лупили друг друга дубьем по бóшкам… – проворчал Батон.

– В общем, да.

– Светлана Леонидовна, скажите, пожалуйста… – задумчиво заговорила Соня. – А на мечи ставились клейма? Я хочу сказать, хозяева мечей метили свое оружие? Можно ли по мечу с клеймом определить, кому он принадлежал?