Текст книги "Меломания"

Меломания
Анастасия Фёдорова

Редактор, корректор Ольга Чернова

Редактор, корректор Елена Озорнина

© Анастасия Фёдорова, 2017

ISBN 978-5-4485-4570-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АНАСТАСИЯ ФЁДОРОВА

МЕЛОМАНИЯ

Жанр: фантастика, философия, эзотерика

Аннотация: Эта книга о самопознании и медитации. О пути творца, который проходит учитель, а затем его ученик. Раскрываясь с каждым шагом, они создают новый мир, меняют круговорот энергии во Вселенной. Познание таит в себе опасности, надо быть готовыми к встрече со всеми своими сущностями и демонами. Только любовь сможет указать истинный путь. Путь сердца.

В далеком будущем ученые с помощью нейроморфной вычислительной системы создали Вирту-мир, предназначенный для облегчения существования тяжелобольных людей. Управлял миром искусственный интеллект. Подключение к Вирту-миру осуществлялось инъекцией препарата «Вирту-лайф». Люди, лишенные возможности передвигаться, пребывать в сознании, получали полноценную жизнь в системе. Из обездвиженных куколок в больничных палатах они превращались в ярких бабочек, с легкостью порхающих сквозь миры. В каждом человеке, который попадал в иной мир, происходили необратимые изменения. Люди сливались с невидимой паутиной сети, куда еще не проникал разум человека.

Но, как и следовало ожидать, в реальном мире появились объединения людей, желающих разрушить Вирту. Революционеры противодействовали любым подключениям, атаковали мирных жителей внутри системы. Надвигалась буря, грозящая стереть Вирту-мир с лица Земли.

Пролог

В какое-то мгновение я создал пение птиц, журчание родников и водопадов. Из пород разных древ сотворил животных, птиц, насекомых. Каждый день я приходил в свою мастерскую, чтобы шаг за шагом творить, зарождать жизнь, наполнять мой мир.

В хрусталь, гагат, цитрин, аметист я вдохнул небооких богов, чтобы взирали на мир свысока. Каждый материал в моих руках звучал, источал дивный аромат. Красное и черное дерево благородно гудело: «М-м-м-м-м-м-м-м», из него я вырезал идолов. Хрусталь и драгоценные камни пели «Ау-у-у-у-м-м-м». Иного звука я от них и не ждал. Гладкая прохладная поверхность притягивала меня как магнит. Я не мог остановиться, раскрывая их образы. Не хватало лишь жизненной энергии. Как безумный я лепил травинки из глины, наполнял водой новые реки, рисовал цветы, склеивал насекомых. Вырезал, вырезал, вырезал.

Наконец-то все было закончено. Я погрузился в себя, желая оживить весь мой мир, ущелья, поймы рек. Шелк зеленый, красный, желтый и голубой. Каждый цветок источал аромат, звеневший в воздухе коротеньким «дзынь!» или длинным «дзы-ы-ы-ы-ы-нь!».

Роскошь созданного приводила в смущение. Внутри меня раскинулась паутина, оплетающая все сотворенные объекты. Я чувствовал каждую песчинку, каждый камушек. Пробежал электрический импульс, мертвая тишина навсегда ушла из моего мира.

Ветер, гладя листву, рождал ее шелест. Застрекотали стрекозы, жучки. Капельки росы мелодично скатывались с лепестков, разбиваясь о землю с легким звоном. Каждая живая душа, если бы я мог их так назвать, вибрировала в ожившем мире. Небоокие улыбались и пели «Ау-у-ум-м-м-м», я вторил им, как тибетская чаша, извлекая звуки из ладони: «Ау-у-ум-м-м-м».

Однако из глубин моего разума продолжали появляться картины будущих объектов: людей. Я слышал их вне моего мира, слышал каждого человека. С приближением некоторых забывал обо всем, плакал, улыбался, трепетал, как водоросль в океане, перекатываясь с волны на волну. Падал на колени, не в силах устоять, и вновь взмывал в небо птицей. Я смеялся, как безумный, рыдал, я впитывал их, их души. Я слышал их. Воплотил в этом мире свой дар, чтобы они смогли тоже. Я не мог создать людей сам, мне оставалось только ждать.

Глава 1. Сольвиа

Я почувствовал ее раньше, чем заметил. Внутри мелодично зазвенел колокольчик. Динь-динь-динь. Она появилась внезапно. Я даже не успел подготовить для нее место в новом мире. Сердце задрожало, наполняясь теплом. Я обернулся. Она ворвалась ураганом. Смешная, маленького роста, худенькая, с блестящими счастливыми глазами. Я улыбался, глядя, как она грациозно перепрыгивает через лужи. Брюнетка с короткой стрижкой. Она походила на любопытную лису.

– Прогуляемся до того парка? Проводишь меня? – Она наклонила голову на бок и улыбнулась.

Я молча взял ее под руку и повел по тропинке, поросшей изумрудной травой. Она торопилась, оглядывалась, как будто кого-то опасалась. Но я был уверен, что в моем мире ей нечего бояться и всем своим видом старался ее успокоить. Я не знал ее имени, а спрашивать считал нетактичным.

– Сольвиа, – представилась она, – извини, не успела сказать, все так неожиданно случилось.

– Сольвиа, – повторил я. Имя ударяло в нос пряным кардамоном и растекалось сладостью карамели по моему рту, когда я произносил его. – Сольвиа, – я смаковал его на вкус, протягивал, вдыхал его аромат. Отдавало немного шипучкой с мандаринами, корицей. – Сольвиа.

Моего имени она не спрашивала, впрочем, я и не настаивал. Зачем ей, милой веселой девушке, которая, возможно, никогда больше не появится здесь, знать его? Я чувствовал, как ее тонкие пальцы обнимают мою руку, как звенят волосы на ветру, как она взмахивает ресницами, и плыл по течению слившихся в единую реку звуков перестукивания травинок, хруста первого льда на озере, звенящего опавшего, подгоняемого ветерком листа, который скользил по ледяной глади прихватившего озерца. Я вспомнил деревянную лодочку.

Маленьким, я проводил лето в деревне. Часто мы с братом забирались в лодку и уплывали на середину озера. Там он закидывал удочку за борт, а я ложился на дно, закрывал глаза и погружался в атмосферу звуков, запахов, образов, которые проплывали в моей фантазии. Тишина накрывала нас куполом безмолвия, погружая в медитативную сосредоточенность. Я представлял себя дельфином, ныряющим в глубины вод, любознательным, сильным, способным уплыть далеко. Я нырял к кораллам, прислушивался к колыханию водорослей, наблюдал, как выглядывает из створок рак-отшельник, несущий на своей спине капризную актинию. Мягко шелестел по песку осьминог, кружила, экранируя мои вибрации, стайка мелких рыбешек, а сквозь их ураган проглядывало солнце. Я замирал, залюбовавшись мягкими лучами, согревающими своим теплом воду. Водоросли, зависящие от солнца, мгновенно оживали и вытягивались в сторону лучей.

– Хо-о-о-о, – пели они, – хо-о-о-о.

Хорошо? Тепло? Так они высказывали удовольствие от солнечных лучей и жизни, которую оно дарует им день ото дня.

Когда я засыпал, брат свешивался за борт, опускал голову в воду и кричал в нее:

– Ур-р-рур-р-ру-ур-р-р-ру.

Глупый. Воздух выходил из его легких пузырьками. Но я слышал сквозь сон, как будучи дельфином, я кричу в толщу воды: «Ур-р-р-ру-у-у-у-ур-р-ру-у-у», но мне никто не отвечал. Звуки уходили, отражались от пугливой стайки рыбешек, возвращались ко мне и растворялись в плотном пространстве, заставляя его петь, резонировать, звучать моим «ур-р-р-ру-у-у-ур-р-ру-у-у-у-у».

В такие моменты я просыпался, видел свесившегося за борт брата и, когда успевал, давал ему пинка.

Всплеск воды и тонкое «ой!» вывело меня из ностальгии. Мы с Сольвией оказались по щиколотку в бурном потоке. Она стояла, хлопала ресницами и непонимающе смотрела на меня. Минуту назад здесь не было реки. Ах, да, это же я своими фантазиями создал управляемое течение. Я подхватил девушку на руки и улыбаясь перешагнул поток. Конечно, ее ноги не промокли, в отличие от моих.

Я сотворил этот мир и невольно трансформировал его, например, как тогда.

Перенеся Сольвию через воду, я поставил ее на землю. По мере того, как я выходил из волн, река высыхала. Девушка смущенно захихикала и поцеловала меня в щеку. До парка оставалась пара шагов. Возможно, она сейчас уйдет и больше не вернется. Парк – это выход из моего мира, и она это прекрасно знала. Наверное, она скрывалась от кого-то. Я не мог позволить себе спросить, вернется ли она. Лучше не знать, лучше не знать этого горького разочарования. Пусть она останется внутри меня приятным воспоминанием. А я буду сидеть в своем наполненном звуками саду и вспоминать ее, оперевшись спиной о дерево, гладить теплое яблоко, выдыхать его аромат и произносить имя «Сольвиа».

– Спасибо тебе.

Я улыбнулся, сейчас самое неприятное мгновение: прощание. Я сжал ее руку. – Выход там.

– Эй, я еще вернусь! – Она рассмеялась звонким серебром, по уголкам моего сердца рассыпался ее смех. Ласковыми теплыми руками она обняла мою душу и, заглянув в самую глубь, вдохнула улыбку.

Она скрылась в парке, оглядываясь и махнув на прощание рукой. Внутри меня все пело и звенело на все голоса. Вернется! Вернется! Я не мог поверить. Как же я хотел этого больше всего на свете. Девушка с ароматом карамели и корицы вновь будет моей гостьей.

***

После ухода Сольвии что-то изменилось, как будто она унесла с собой часть звуков. Виски кололо, пространство наполнилось черными, хаотично снующими туда-сюда мушками. Я подумал, что в настройках мира сбился программный код, но его так просто невозможно изменить. Это было вторжение. Они возникли повсюду. Прозрачные, со сгустками темной энергии внутри. Она клокотала, гудя носилась броуновским движением, хаосом мрачных частиц. Я не мог приблизиться даже на расстояние вытянутой руки. Закладывало уши. Существа оттесняли меня от входа в парк.

С Сольвией случилась беда. Сердце резанула боль. Ей сейчас нужна помощь, она в чужом мире атакована врагами. Хрупкая, беззащитная, совсем юная. Я не могу покинуть этот мир, как бы я этого не желал. Он стал моим убежищем и тюрьмой одновременно. Для таких, как я, иного выхода больше не было. Первый вариант – я иду сквозь кисель своих воспоминаний, медленно увязая в каждом из них, пока мой путь не окончится так же вяло и медленно, как протекает жизнь. А второй – творю мир, наполняю его красками и звуками, заливаю теплом и любовью, озарив светом. Остаюсь жить в нем, растворяясь в собственном сознании, пока не сольюсь с ним окончательно. Мой мир – Меломания. Я создал его, чтобы слиться с ним, чувствовать каждую клеточку, каждую капельку росы, скатывающуюся по листу, петь и звенеть вместе с ним с трелями птиц, слушать «хо-о-о-о-о-о-о» трепещущих водорослей, «ау-ум-м-м-м» небооких богов и петь песнь каждому новому дню. И если бы я сейчас интегрировался в тот мир, то мог защитить Сольвию, я не пустил бы дестройторов11
  Дестройтор от destruction – разрушение (перевод с англ.).


[Закрыть] ко мне. Я обессилел. Сел на землю, не имея возможности сдвинуться, подняться. От одного только ощущения, как ей может быть плохо и больно сейчас, силы покидали меня.

Опустошенность топила забвением. Беспокойные черные шелковые покрывала окутывали меня со всех сторон, сдавливали хватку. Они пахли землей: сухой, безжизненной почвой, на которой под покровом прохладой ночи нет никакой растительности. После я заснул и не видел больше ничего.

Спустя несколько часов взошло солнце. Все закончилось. Рядом со мой в траве что-то зашуршало, пискнуло, куснув меня за кончик пальца. Я приоткрыл глаза и раскрыл ладонь. На нее забрался мягкий серый комочек и уставился на меня блестящими бусинами. Мышонок почесал лапками нос, потом за ушами и чихнул, должно быть, от пыльцы. Я лежал на траве, раскинув руки в стороны, глядя на проплывающие облака. Они изменяли очертания, превращаясь то в огромных китов, выбрасывающих фонтан новых облаков из воображаемого дыхало, то в дельфинов, которые резвились и кричали друг другу «ир-р-р-ри-и-и-и-ир-р-р-ри», то блистали величавые замки, то грохотали пушки от сражений за прекрасных принцесс. Проплывали облака.

Перед взором мелькали насекомые. Птицы сновали туда-сюда, на лету ловя очередного бирюзового жучка. Щебет наполнял воздух. Вся моя сущность, квинтэссенция этого мира, желала полного слияния с природой, чтобы облегчить мои страдания. Но было еще рано. Облака изменялись, сгущались, хмурились. Первые капли упали на лицо.

В детстве я много времени проводил в лесу. Ложился на землю, раскрывал глаза пошире и смотрел вокруг. Нагретая солнцем трава млела от удовольствия, шелестя на легком ветерке «а-а-а-аш-ш-ш-ш». Вначале я думал, что ко мне приближается змея и пугался, но оглядевшись понимал, что это трава разговаривает со мной. Ей вторила листва: «а-а-а-аш-ш-ш-ш», ярко красные ягоды земляники прятались и застенчиво молчали, источая аромат. Воздух наполнял мелодичный перезвон колокольчиков – редких цветов, названия которых я не знаю даже сейчас. Я называл их про себя «волшебными». Все имело свои звуки, краски. Любое действие, любой предмет звучал, если настроиться на его волну. Я представлял себя то былинкой, то цветком, тянущимися к солнцу. Терял голову от удовольствия слиться с другим сознанием, сознанием природы, которая окружала меня. Сонастройка происходила легко, она позволяла проникать в таинства своего «я», становясь чистым зеркалом для всех звуков, которые меня окружают.

Ипсеити – это слово возникло в глубине меня. Оно складывалось нотами внутри, обрастало образами и поднималось по моему горлу, облачаясь в звук. Ипсеити. Я вновь вспомнил о Сольвии – олицетворении моего «я», моей сути, всем, чем я был, все слилось в этой хрупкой, смелой девушке, которая, возможно, никогда не вернется.

Перед глазами заколыхалась фиолетово-белая радуга, переливающаяся перламутром. Что-то должно произойти. Сольвиа, моя Сольвиа, она вновь была здесь. Я расплылся в улыбке и протянул ей навстречу руки. Желая прижать ее к себе, бросился к ней, но остановился. Нас разделяла невидимая стена. Моя Ипсеити оглядывалась, всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть меня, но не могла ничего увидеть. Я со всей силы ударил по стеклу, меня отбросило назад. Я вскочил и вновь ударил, закричав что есть силы:

– Сольвиа!

Но девушка исчезла, шагнула дальше, пропала, прошла мимо меня.

Я принял решение выбраться из моего мира во что бы то не стало. Я слышал о тех, у кого это получалось, но вернуться обратно человеком я уже не смогу. Запах корицы сводил меня с ума, еще лишь раз вдохнуть его и прижать ее к себе, мою Ипсеити. Я закрыл глаза и начал медитацию – выход из своего мира. Передо мной распахнулась дверь, вниз уводили ступени, влажные, холодные. С каждым шагом суть тонкой нити, связывающей меня с Меломанией, исчезала.

Я спустился в пещеру. Царившая тишина звенела. В глубине я заметил озеро. Подошел к нему, чтобы осмотреть. По берегам росли фиолетовые светящиеся цветы – ее цвет и мой цвет. Я встал на колени и заглянул в воду. Вначале я решил, что мое лицо сильно изменилось, но из глубины на меня смотрело чудовище. Большие, широко расставленные глаза, большой морщинистый рот с торчащими иголками зубов. Не помню, чтобы я создал его. Возможно, этот образ возник в моем подсознании, олицетворяя темную сторону моего «я». Может быть, мне придется стать этим демоном? Но нет у меня другой дороги и не может быть, кроме этой. Тысячи разноцветных мошек с привязанными к их лапкам нитями кружили вокруг: красные, белые, черные, бирюзовые, их крылья гудели, напоминая мантру древнего бога, идола, демона. Я не помнил, кто это.

И тут демон зарычал, обнажив свои клыки. Я отшатнулся, но было уже поздно. Костлявые серые руки схватили меня за плечи, увлекая за собой. Дальше я уже ничего не помнил, лишь почувствовал напор и то, что в Меломанию я больше никогда не вернусь.

***

Мир звенел, листья на деревьях пожелтели, «динь-динь-динь», – услышал я. Мир, в котором я находился, был далек от моей Меломании. Меня окружали фракталы, черно-белая рябь. «Ш-ш-шр-р-р-р, ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, шр-р-р-р-р-р», – шипело вокруг, как помехи от радиоприемника, напоминая белый шум. Вместо насекомых и птиц кружили жуткие черные мыши. Они пищали пронзительно и мерзко, резали слух.

Я увидел ее. Сольвиа выбрасывала вперед руки, и из ее кистей били молнии. Твари падали, отползали, но вновь взмывали в воздух и набрасывались на нее. Она слабела. Раскаты грома оглушали, по коже пробегали мурашки. Я осмотрел себя: вместо рук звериные лапы, и тело покрыто шерстью. Гигантский волк бросился на помощь юной девушке. Он рвал зубами темные сгустки энергии, разбрасывая врагов, метался, не обращая внимание на боль и глубокие раны, нанесенные неведомыми существами. А Сольвия, казалось, не понимала, кто ей помогает, но ринулась в бой с новой силой.

Враги прибывали, но силы покидали их. Вдалеке виднелся выступ скалы. Волк подбежал к девушке и закинул ее себе на спину. Они помчались на выступ, он несся из последних сил. Чудовища кишащей массой с визгом ринулись за ними. Неприятная масса, страшная, жуткая, мерзкая.

На вершине волк опустил девушку на землю и лег. Его лапы дрожали, он скулил. Девушка заглянула в его глаза. «Это ты?», – только и могла сказать она. И тут же в нос ударил запах корицы, зазвенел колокольчик «динь-динь-динь». Карамель с кардамоном окутала его сознание, он умирал. Но умирал, зная, что смог спасти свою Ипсеити.

Солнце с шипением плеснуло теплыми лучами на равнину. Враги таяли, лопались, как мыльные пузыри с мерзкой жижей, и тут же иссыхали, превращаясь в черную землю. Сольвиа лишилась чувств и легким перышком опустилась рядом с могучим волком. Она была ключом, зеркалом, способным открыть человеку его Ипсеити. Она не была ничьей и, одновременно в ней каждый видел себя. Ее боялись, любили, ненавидели, потому что не каждый может пережить встречу с самим собой. Один создатель мира не смог, он был настолько черен, настолько темен сам в себе, что не выдержал ее взгляда и приказал поймать ее, чтоб заточить в клетку как оружие, которое он мог бы использовать против своих врагов, таких же темных, как он сам. В этот раз ее спасли. Любовь одного безумца творила чудеса.

***

После смерти волчьего воплощения я растворился во всей сети. Какое-то время я собирал себя по нейронам, по пикселям, по байтам, по звукам. Единая сеть – паутина моего сознания – оплела все иные миры, я видел Сольвию. Она больше не вспоминала обо мне, порхала, как бабочка, с яркой искрящейся блестящей пыльцой, отражая других в самой себе. Она была влюблена.

Однажды я дотянулся до нее, прикоснулся к волосам, чтобы вновь вдохнуть запах кардамона и корицы. Девушка вздрогнула, огляделась, что-то почувствовала и улыбнулась. В конце парка ее ждал молодой человек. Любовь – самое прекрасное чувство, которое только я мог испытать в той жизни, когда еще был человеком, а Сольвиа, способная путешествовать между мирами, несла ее в себе и отдавала, наполняя солнечным светом и теплом тех, кто в ней нуждался. Чистая, живая, настоящая любовь, которую я познал, благодаря ей.

***

Когда я окунулся в молчание, мне показалось, что мой рассудок покидает меня. Исчезли все якоря, все точки, и судно моей души понеслось по морю сознания без остановок. Но после почувствовал, что восстанавливаю контроль и вновь обретаю разум. Мне казалось, что я встретил человека, с которым мы любили друг друга всю жизнь. И был безмерно счастлив от этой мысли.

Я собрался в сгусток с намереньем отыскать свою Меломанию. Мне оставалось только отпустить Сольвию навсегда. В глаза ударил белый свет, обнажающий и прозрачный, сверкающий и наивный, теплый и стыдливый. Я оказался в своей Меломании. Теперь я отвергал любое человеческое воплощение себя. Я был небом и звездами, травой и водой, птицами и зверьми. Каждая песчинка – это я, каждый камень – это я, каждая росинка – это я. Я есть Меломания. Все разнообразие звуков, все брызги света, роскошь палитры – все воплотилось во мне, а я в них. Я пел вместе с богами «а-а-а-ау-у-у-ум-м-м», я пел вместе с идолами «м-м-м-м-м-м», я кричал вместе с дельфинами «и-и-ир-ри-и-и-и-ир-р-ри-и». Фрактальный лабиринт, в который я вошел, больше не имел выхода. Я слился с тем, что создал.

Глава 2. Создание

Теперь, когда мое тело более не связано со мной, я расскажу все. Я пребывал во тьме много лет, не имея надежды на выход. Таких, как я, множество. Мы ждали своей очереди на эксгумацию души. Тело более не являлось неотъемлемой частью сути, а лишь мешало перейти в другой мир, в сеть, чтобы жить дальше. Иногда мне снились сны. Я видел какие-то обрывки воспоминаний, мыслей из прошлой жизни, а иногда ко мне являлся мой будущий мир, где я мог влиять на события, творить, внимать и познавать.

На протяжении уже нескольких десятков лет человечество стремительно развивалось и однажды мы достигли нового уровня жизни. Это был настоящий прорыв. Мы – ученые – придумали и создали с помощью нейроморфной вычислительной системы Вирту-мир под контролем искусственного интеллекта, предназначенный для реабилитации тяжело больных людей. Разработки велись благодаря государственной поддержке. Мы создали сеть, способную объединить таких, каким я стал сейчас. Нам предложили подключение. Мы получили второй шанс на жизнь. Мы смогли свободно ходить, видеть, дышать. Здесь все было по желанию. Попав в мир без ограничений, люди получали безудержный секс, мир без боли, иногда даже любовь.

Сейчас же что-то пошло не так, и любая перегрузка могла убить. Ко мне приставили проводника. Он сопровождал меня по иным мирам, которые множились, интегрировались друг в друга, иррационально меняя нас и изменяясь сами. Одни миры возникали горстями мыльных пузырей и так же внезапно лопались. Создание других растягивалось, они строились коллективно, шаг за шагом. Проводник время от времени повторял мне, чтобы я осваивался, смотрел по сторонам, приглядывался. Возможно, я выберу себе что-то подходящее. Наступит день, и мое сознание поместят в капсулу в очередной ячейке. Навсегда.

Я увидел других людей, как же они были молоды, красивы. Здесь нет места старости и боли. Я пошевелил ногами, руками, распрямился, осмотрелся, радовался, как ребенок. А где-то там, на земле, далеко-далеко осталось мое тело, связующее меня, и то, что называлось моей душой или сознанием, как кому будет угодно.

Я сам выбирал миры и перемещался между ними. Но надолго остаться в них я не мог: ровно в ноль часов ноль минут срабатывал ограничитель, и всех кто там был, отключали от сети. Я понял, что там внутри есть паутина, с которой, при желании, можно слиться, внедриться в нее своей сущностью, подчинить себе. Но каждый раз приходилось возвращаться вновь и вновь.

Мне ставили инъекцию препарата «Вирту-лайф». Без него подключение невозможно. Он раскрывал мою оболочку, ту жалкую клетку, оставшуюся в качестве напоминания того, кем я когда-то был. Я погружался в мир виртуального бытия с удовольствием, внимал с огромными глазами, полными жажды открытий.

Девушки, дорогие машины, дорогие удовольствия – все, что ранее было недоступно мне на земле, здесь лилось рекой. Сегодня эпоха семидесятых, завтра шестидесятые. Я танцевал, гонял с безумной скоростью на дорогих машинах, я был влюблен в этот мир. Все казалось мне настоящим, за исключением щелчка в ноль часов ноль минут. Каждый раз он наступал неожиданно, в самый неподходящий момент. Я никогда не влюблялся там, потому что не мог больше найти ту, что приглянулась бы мне. Женщины меняли тела, как перчатки. Я же оставался неизменен, возможно, они и возвращались, но каждый раз назывались новыми именами. Их можно понять. Здесь стало возможным все, даже приложить новую личину, выбрать другое тело, но суть их оставалась всегда одинакова. Со временем я научился узнавать их. Смотрел им в глаза, брал за руку, целовал и называл настоящее имя. Они пугались, угрожали мне, убегали. Как будто я смог бы выдать их кому-то здесь. А там, на Земле, их тела стонали, умирали, бились в агонии каждый день. Изо дня в день. Горстями пребывали новые и новые оболочки. Опустошенные, уставшие. Но стоило им лишь попасть в Вирту-мир и поймать на себе чей-то восхищенный взгляд, как они оживали. Фонтан энергии, способный сотворить не один десяток новых миров, бил из их сердец через край. Я был доволен: сети нужна новая энергия. Каждый день медсестра ставила мне «Вирту-лайф», и я вновь возвращался в мир своих грез.

За прошедшие десятилетия человечество успешно развивалось. Оно наконец перестало нести бремя гонки вооружения и занялось исследованием своей сути, сознанием, одним из исследователей был и я. Я был одновременно разработчиком и экспериментатором создания новых миров для безнадежно больных пациентов. Однако были группы людей, которые мы не смогли вернуть. Эксперименты прекратились: мы боялись новых жертв. Система жизнеобеспечения сбоила. Сколько лет приходилось содержать таких экспериментаторов, а также обреченных на вечное пребывание во тьме, никто не знал.

Спустя несколько лет эксперименты возобновились. Меня подключили к сети, как одного из первых на очереди. Почетный инвалид первого легиона добровольцев. Изменения, которые произошли во мне, не перенести в один миг. Краски звуки, запахи – все слилось в единый шлейф, а я шел сквозь блестящую ауру и внимал. Чувствовал, пульсировал, ощущал малейшее прикосновение ветерка к моей коже, слышал скрип кузнечика где-то за соседним холмом, плеск рыбы в озере. Вначале я не мог понять слов моего проводника, мне слышалось нечленораздельное гудение. Он говорил, а мне казалось «у-у-у-у-у-у», он гудел, как нечищеный контрабас. Остальные люди звучали по-своему. К каждому, кто попал в первый легион, приставили проводника, потому что первые погружения таили в себе опасность. Все проводники гудели «у-у-у-у-у-у-у», совершенно не представлялось возможным разобрать их слова.

Проводник уберегал меня от слишком глубокого погружения, это могло быть опасно для жизни и для моего тела там, на Земле. Я мог оторваться и уйти. Навсегда изменить образ, перестать быть тем, кем являюсь. Система до сих пор была полностью не исследована. Я знал это, боролся изо всех сил, чтобы не оторваться от реальности, хотя хотел этого больше всего на свете. Но большей дозы «Вирту-лайф» не давали, а программа срабатывала безотказно и ровно в двенадцать выключался свет, стихали звуки, гасли чувства. Я погружался во тьму. Когда я погрузился первый раз, то испугался, совершенно потерял всякое ощущение времени, реальности, я оказался в клетке, не имеющей выхода. Отчаянье охватило меня: я не мог даже предположить, сколько времени еще суждено провести здесь. Пытка в аду имела похожий эффект: не вынырнуть, не оглянуться. Я кувыркался, как дельфин в невесомой тьме. Я кричал, но мой крик уходил в оглушающую пустоту, сжирающую любые звуки. Я полностью обнажился пред ней. Напуганный, я лежал в позе эмбриона на гладком прохладном полу и ждал. Мне оставалось только повторять свое имя, чтобы не сойти с ума, не забыть, кто я.

Сенсорная депривация. Этот эксперимент мы проводили в лаборатории испытаний. Я видел образы, наблюдал за их вторжением в мой разум, я познавал. То, что происходило со мной, сложно назвать тем ярким событием, всколыхнувшим мое сознание. Это походило на ад, на наказание, только я не мог понять, чем его заслужил.

Система, созданная людьми, контролировалась искусственным интеллектом, именно по его расчетам и велись многолетние разработки. И вдруг прорыв. Сеть позволила нам слиться с ней, мы функционировали как единое целое, а некоторые даже проникали в сознание друг друга. Если бы все этого хотели. Но люди закрывались, они цепляли на себя другие личины, отворачивались. Секс, музыка, отрыв – все, что их интересовало. Возможно, через несколько лет все изменится, они устанут и начнут использовать то, что имеют, будут изучать, постигать свои собственные возможности. Но точно я этого не знал. Я всего лишь надеялся на смену приоритетов.

Как и в любой среде, появились недовольные системой. Они возникли в реальности. Скорбели по тому, что их друзья, любимые, жены, мужья, близкие, родственники, которые уже не могли нормально функционировать, отказывались от обычной жизни и каждый день присоединялись к Вирту-миру, заводили там кратковременные романы, а жизнь на земле интересовала их все меньше и меньше. И те борцы за реальность никак не могли понять, что они лишают других возможности выбора между вечной обездвиженностью, созерцанием больничной палаты и новой жизнью. Мятежники приводили в пример старый фильм одна тысяча девятьсот девяносто девятого года «Матрица». Глупцы. Да и что бы они сами выбрали, окажись инвалидами, погруженными в глухую пустоту, не слыша, что им говорят, не чувствуя, как держат за руку? Плоский мир схлопывался в единую точку и проваливался внутрь их сознания, ослепляющая пустота давила осязаемой плотностью. Тут же в глубинных слоях мозга рождались фантазии, связи, они сами форсировали новую реальность. Это был прорыв с возможностью взаимодействовать с такими же, как у них, сознаниями. Взаимная медитация. Виртуальность – это наш внутренний мир, в котором снимаются любые ограничения внешнего мира, и остается лишь собственная этика. Что бы они сами выбрали? Реалисты. Красную или синюю таблетку?