Текст книги "Рубиновый лес"

«Рубин! Смотри».

Я успела задремать к тому моменту, когда показалась граница туата Найси, потеряв счёт времени после первого часа полёта. Солярис несколько раз подряд взмахнул хвостом и крыльями, встряхнувшись, чтобы заодно встряхнуть и меня. Едва не откусив себе язык от качки, я вскинула голову и часто-часто заморгала, сосредоточивая плывущий взгляд на пейзаже. Но нет, никакого пейзажа там не было и в помине… Как бы я ни моргала, ни очертаний домов, ни деревьев, ни хотя бы снежного покрова невозможно было разглядеть.

Потому что всё пространство впереди, до самого горизонта, застилал Красный туман.

«Мне сесть?» – спросил Солярис.

Прежде чем ответить, я снова свесилась вниз и бегло осмотрела местность. Нас и Красный туман разделяло ещё минимум триста шагов – Солярис летел достаточно медленно, чтобы я успела принять решение. Мидир не соврал: туман и впрямь имел чётко выраженную границу. Она начиналась прямо перед многовековым можжевельником высотой со сторожевую башню, растущим на конце ухабистого тракта. Туман будто упирался в него, как в невидимое стекло. С другой стороны дерева притаилась группа солдат – хирд Мидира, бдящий за туманом, как за диким зверем. Их кожаные доспехи, бронзовые щиты и знамёна пестрели на фоне снега. Посреди дороги на подступах к деревне стояла пустая повозка, возле которой слонялась ещё пара воинов: очевидно, они перекрыли тракт, чтобы не дать случайным путникам или торговцам кануть в небытие.

– Не приземляйся, – наконец-то решила я, когда услышала ругань и проклятия хирда, задравшего головы, когда по земле растеклась, точно дёготь, огромная драконья тень. – Лети сразу к туману.

Солярис не ответил – только набрал высоту, чтобы подстраховаться. Его крылья снова заработали у меня за спиной. Верх-вниз. Взмах. Ещё взмах. Я чувствовала, как Сол напряжён, даже сильнее, чем обычно. Сейчас он напоминал стрелу, выпущенную из арбалета, – ни дюйма в сторону, только вперёд. Уже спустя минуту мы пересекли границу Красного тумана и оказались прямо над ним.

– Не дай лоскутам себя коснуться, – предупредила я, сглотнув мороз, от которого саднило в горле. Сверху туман действительно напоминал дым, тонкий и рассеивающийся, но загустевающий ближе к земле. Я не знала, что именно нужно для того, чтобы исчезнуть в нём – просто дотронуться хотя бы до маленького завитка или же окунуться полностью, – поэтому на всякий случай поджала ноги.

«Я не тупой. Лучше за собой следи. И смотри в оба».

Так я и сделала: опять легла на спину Соляриса, чтобы свеситься вниз, и попыталась разглядеть под его брюхом хоть что-нибудь. Но увы: туман оказался слишком плотным и сквозь него не просвечивали даже крыши домов, которые, если верить моим познаниям в географии, должны были располагаться аккурат под нами. Никаких скотных дворов и уж тем более никаких людей – сплошь одна хмарь. Вблизи она казалась ещё краснее, прямо как выдержанное гранатовое вино, и пугала куда сильнее, нежели Рубиновый лес. Даже воздух вокруг тумана ощущался тяжелее, словно я вдыхала костровую гарь.

– Пузырёк! – вспомнила я и, расстегнув ворот, выудила оттуда матовую колбу, переданную Ллеу.

«Только не вздумай руки в туман совать!»

Я закатила глаза. И кто кого тут ещё считает тупым?

Сняв пузырёк с шеи, я откупорила зубами железную крышку и свесила его вниз за последние звенья цепочки. Её длина позволяла зачерпнуть туман, как половником, при этом не касаясь его, – похоже, Ллеу всё предусмотрел. Возможно, недаром мой отец полагается на него.

«Руби, что-то не так…»

Пузырёк позвякивал, раскачиваясь в воздухе, и я увидела, как внутри него скапливается туман, проникая через горлышко. Но едва он успел наполниться, как я заметила, что туман стал ближе… и лизнул цепочку в опасной близости от моих пальцев.

– Не опускайся, Солярис!

«Я и не опускаюсь!»

Уже спустя секунду следом за пузырьком с цепочкой в тумане утонула вся моя рука по запястье, и я поняла: Солярис действительно не опускался ниже – это туман поднялся к нам.

– Выше, Сол!

Мне не пришлось повторять дважды. Я едва успела сесть ровно и забросить пузырёк обратно под воротник, когда Солярис изогнулся и подорвался вверх, лихо набирая высоту. Дыхание спёрло от перепадов давления, и, вцепившись пальцами в костяные гребни, я скосила глаза вбок. Туман ничуть не отставал от нас, будто прилип к чешуйчатому хвосту Соляриса.

«Огонь мира! Он пытается поймать нас! Держись крепче, Руби!»

Я вжалась в спину Соляриса и мысленно воззвала к четырём богам, пусть и понимала, что всё бесполезно. Ещё несколько минут назад мы парили над уровнем деревьев, и там кончались владения тумана, но теперь, даже запрокинув голову, я не видела солнца и облаков – туман был почти повсюду. Как бы Солярис ни кружил и ни вилял, тот всегда оказывался впереди, будто предугадывал все его действия. Туман был не просто надоедливым и кровожадным – он был умным и быстрым. Умнее, чем какой-то там дикий зверь, и быстрее, чем моё собственное сердцебиение, отдающееся стуком в висках.

«Нет, нет, нет!»

Не прошло и минуты, как всё перед глазами застелила алая пелена. Всё-таки обогнав Соляриса, туман окончательно сомкнулся над нашими головами.

«Не могу лететь!»

Голос Соляриса надорвался в моей голове, а затем у меня заложило уши: точно так же резко, как только что Солярис устремился ввысь, он вдруг замер и камнем полетел вниз.

От страха я даже не смогла закричать. Только вцепилась ногтями в жёсткую чешую, раздирая пальцы, пригнулась и крепко зажмурилась, готовясь к удару. Это было совсем не похоже на моё первое и единственное падение пять лет назад: тогда я была почти без сознания от нехватки кислорода, а поблизости находилось Цветочное озеро, до которого Солярису удалось донести нас, чудом подцепив меня в воздухе. С тех пор длинные шрамы на рёбрах от драконьих когтей служили мне горьким напоминанием, что по-настоящему упасть с дракона можно лишь один раз в жизни.

Неужели этот раз всё-таки настал?

«Руби!»

Что-то толкнуло меня в грудь, заставив пальцы на костяных гребнях разжаться, и закрутило в воздухе колесом. На секунду разомкнув веки, я увидела белоснежный чешуйчатый хвост, растворившийся в тумане, – нас с Солярисом раскидало в разные стороны красного проклятия.

– Солярис!

Я не поняла, в какой момент достигла земли, и даже не запомнила удар об неё. Только боль волнами растекалась по телу от кончиков пальцев до макушки. Особенно сильно ныли колени, локти и правая щека, которой я проехалась по мелким камням. Однако мне хватило сил не только открыть глаза, но даже сесть. Лишь несколько раз внимательно осмотрев себя и проверив все кости с суставами, я окончательно поверила в это: никаких переломов и смертельных ран. Я была по-прежнему жива и, кажется, даже невредима, если не считать синяков, порванной одежды и разбитого виска, откуда по щеке и шее катилась кровь. Но разве…

Разве такое вообще возможно?

– Солярис! – снова закричала я, когда смогла обуздать панику и негодование. – Сол! Где ты?! А где…

Где я сама?

Хоть сверху туман и казался непроглядным, но здесь, под его толщей, он хорошо просматривался в радиусе десяти шагов. Я обнаружила, что сижу прямо на мёрзлой земле между двумя крестьянскими лачугами с покатыми крышами, тёмными окнами и соломенным настилом. Вокруг проступала обычная деревня: углы соседних домов, деревянные ограды с перегоревшими масляными лампами на крючках, заледеневшие улицы и крытые телеги, брошенные на полпути. Деревня будто застыла, как картинка. Рядом со мной, у крыльца, валялись лошадиная сбруя и седло, словно кто-то случайно обронил их, когда выходил из дома. Неподалёку слышалось ржание лошадей, запах тоже стоял соответствующий, самый что ни на есть сельский – поблизости точно располагался хлев или курятник.

Я медленно поднялась, всё ещё не уверенная в том, что у меня не сломаны ноги, и, обтерев лицо замшей перчатки, двинулась наугад. Во время полёта до Лофорта всю мою накидку и волосы усыпал снег, но здесь, под панцирем тумана, он совсем не шёл. Лишь земля хрустела под ногами, как доказательство того, что на улице действительно стояла зима: сугробов в деревне не было тоже. Туман практически не пропускал солнечный свет, из-за чего оставалось только гадать, который сейчас час. Сразу ли я пришла в сознание? Сколько времени уже прошло? И почему…

– Почему я не исчезла? – спросила я саму себя вслух, оглядывая грязные исцарапанные руки, которые затем приставила ко рту, чтобы громко крикнуть: – Солярис!

Мой зов эхом прокатился между домами, и я содрогнулась, когда это эхо вернулось обратно, будто туман ответил мне моим же голосом. Он пах солью, дождём и медью, от которой свербило в носу. Заглядывая в помутневшие от мороза окна домов, я запрыгнула на первое попавшееся крыльцо, открыла дверь и робко просунулась внутрь.

– Эй, здесь есть кто-нибудь?

Но никого больше не было. Я проверила несколько лачуг, и все оказались пусты. Кухонная утварь, закопчённые очаги, мурлычущие на подоконниках кошки и даже остывший хлеб с замёрзшим супом на столе – всё осталось нетронутым, как и утверждал Мидир. Может, туман всё ещё оставался здесь, но людей он уже давно забрал.

– То, что я увидела… Будущее, пламенный кошмар… Это неизбежно?

– Это неизбежнее, чем зима; чем потуги девицы, которая скоро понесёт дитя.

– Но разве не ты учишь людей тому, что судьба изменчива, как погода? Что её можно задобрить и склонить на свою сторону, как разбойники каждый раз склоняют на свою сторону тебя? Скажи мне, что делать, и я всё изменю!

В центре каждого мало-мальски крупного поселения всегда рос священный тис. Точнее, наоборот – это город строился вокруг священного тиса, там, где прорастали семена богов, даруя своё благословение и разрешение обустроиться на их земле. Священное древо неизменно возвышалось на перекресте дорог, и поселение существовало ровно до тех пор, пока существовало и цвело древо. Каждый месяц оно задабривалось всеми жителями, украшалось бумажными гирляндами или раскрашивалось красками из толчёных орехов и ягод. В ответ на подношения и заботу тис оберегал, защищал, объединял… И в Лофорте этот тис тоже был.

Я заметила его в тумане, как раз дойдя до перекрестка, где обычно разбивался рынок, а вместе с тем увидела и два человеческих силуэта, спорящих между собой под его голыми скрюченными ветвями.

– Эй!

Возле древа туман становился вязким и упругим, как смола. Он почти полностью окутывал обоих людей в кровавые плащи, не позволяя разглядеть что-то, кроме золотых пластин на их одеждах и роста: один ниже, второй выше. Судя по голосам, мужчина и женщина. Однако никто из них не шелохнулся, а затем оба и вовсе растаяли, едва я успела приблизиться к ним.

Весталка рассказывала, что иногда Дикий дурит людей, являя им призраков и страшные видения. Неужели это они и есть?

Я опёрлась рукой о тис: по крайней мере он точно был настоящим, расписанный зигзагообразными узорами и отпечатками детских ладоней вдоль всего ствола. Вдобавок такой широкий, что потребовалось бы человек пять, чтобы просто обхватить его. Из-за этого я не сразу увидела, что мужчина с женщиной появились вновь, только уже по другую сторону древа.

– Не хочешь, чтоб жар света землю обуял? Чтоб весь мир, в любви его согревшись, навечно замолчал?

Я встрепенулась, но остановила себя на полушаге. Интуиция шептала на ухо, что, если попробую обогнуть древо и подойти к призракам ближе, те снова исчезнут. И неизвестно, вернутся ли. Стоит ли рисковать? Ведь, похоже, это и впрямь не люди вовсе… Но что тогда?

– Как печально и смешно! Я бы посмотрел, хоть это и грешно, – хихикнул мужчина в тумане.

Выглядывая из-за тиса, я прищурилась, но тщетно: мгла пропускала только голоса. Мужской был высоким и медовым, то поднимающийся до звонких нот, то нисходящий на интимный шёпот. Незнакомец говорил с издёвкой, гораздо задорнее и бодрее, чем его собеседница, явно не разделяющая веселья и находящаяся на грани истерики:

– Как я могу вернуться, зная, что мой дом ожидает подобная участь?! Если есть шанс это предотвратить… Я молю тебя, на коленях молю. – И силуэт женщины действительно рухнул наземь. Она склонила голову, почти припав лбом к земле, но мужчина напротив даже не шелохнулся. – Вы, четверо изгнанников, во имя людей отказались от божественной доли. Неужто вы оставите нас теперь? В чём же тогда был смысл вашей великой жертвы?! Молю, мой Принц, молю… Позволь мне хотя бы попытаться!

Мужчина молчал. Долго молчал. На миг я подумала, что видение – или чужое воспоминание? – сломалось и застыло, но нет. Мужчина не наклонился, только немного опустил голову, глядя на павшую ниц женщину сверху вниз… и усмехнулся.

– Как печально и смешно, – повторил он. – Жаль, что, если мир сгорит, никто уже не принесёт вино.

– Это… это значит «да»? У меня есть шанс?

– Шанс есть всегда, но нет пути обратно. Жертва неизбежна так же, как неизбежна плаха.

– Я готова, слышишь? На всё готова!

– Тогда внимай мне: Рок Солнца будет длиться вечность, но коль взрастишь в себе зерно, однажды жизни скоротечность два сведёт в одно…

– Рубин!

Я ахнула и отпрянула от древа. Последний голос принадлежал уже не призракам, а Солярису, чей крик прокатился по улице громовым раскатом. Туман вокруг тут же завибрировал, забурлил от недовольства. Несмотря на то что всё внутри меня требовало броситься Солярису навстречу и заключить его в объятия, я осталась стоять на месте и продолжила смотреть на таинственные силуэты, не моргая. Один из них почему-то казался мне смутно знакомым.

– Руби!

Крик Соляриса вдали повторился, и мужчина повернулся к тису спиной, уходя. Женщина сразу последовала за ним. Я рефлекторно подалась вперёд, отчаянно цепляясь взглядом за золотые пластины на её одеждах, которые вдруг засияли слишком ярко, чтобы туман мог скрыть их так, как скрывал лица. Я до последнего надеялась, что он всё-таки приоткроет мне что-нибудь ещё… И он сделал это, расступившись на мгновение: у мужчины – штаны-шаровары, усыпанные драгоценностями так же, как и котта[7]7
  Котта – туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами.


[Закрыть] с высоким воротником и странным плащом, напоминающим птичьи крылья. У женщины – длинное платье из тяжёлой ткани с простым, но изящным золотым поясом. Он идеально гармонировал с украшениями в её бронзовых волосах, один вид которых пригвоздил меня к месту, – тройная лунная фибула, как золотая монета в костре. Растущая луна, убывающая луна и полнолуние.

– Руби! Слава солнцу, ты цела!

Солярис схватил меня за руку. Его дыхание сбилось, неизменно фарфоровые щёки впервые приобрели человеческий румянец, а по белоснежной чешуе доспеха ручьями струилась кровь. Он потащил меня следом за собой так резво, что я даже не успела разобрать, откуда та льётся. Видимых ран на теле Сола не было, но я не сомневалась, что они найдутся под его одеждой. То, как Сол сгибался пополам на каждом шаге, снова и снова превозмогая боль, ясно дало мне понять, что для него падение обернулось бо́льшими последствиями, нежели для меня.

Я не знала, куда мы бежим, но, как всегда, безоговорочно вверила себя Солярису. Он ловко ориентировался на незнакомых улицах, петлял меж домами и не сбавлял скорость, даже когда мы оказывались на развилке. Для меня же все тропы выглядели одинаково – красно-белые от тумана, безлюдные и неживые. Я несколько раз оглянулась на священный тис, оставшийся позади, но ничего нового там не увидела.

– Холод… Чувствую холод… Туда!

Солярис ускорился, и я споткнулась, едва поспевая за ним. Его когтистые пальцы, кольцом сомкнутые вокруг моего запястья, точно добавили мне ещё один синяк. Мы миновали облезлые поросли смородины и дикой малины, которыми, как забором, обрастала деревня Лофорт по периметру, а затем Солярис вдруг остановился и толкнул меня вперёд.

Потеряв равновесие, я выкатилась за границу тумана первой. Удивительно, но Красный туман легко отпустил и меня, и Соляриса, выпрыгнувшего следом. Мы будто прошли через плотную завесу дыма: на миг перед глазами всё потемнело, а в следующую секунду я уже стояла под грязно-синим небом в окружении гудящего хирда, подоспевшего к нам на помощь от старого можжевельника, возле которого они разбили лагерь. Там же горел костёр, на котором жарилась пара подстреленных белок. Огонь алчно ловил языком сыплющиеся хлопья снега, который всё ещё шёл здесь, по эту сторону тумана. Но там…

– Принцесса Рубин!

– Госпожа, вы в порядке?

– Это драгоценная госпожа! Позовите лекаря и принесите воды!

Я пробормотала что-то невнятное, вежливо отбиваясь от заботы, хотя вода и впрямь бы не помешала – голова у меня шла кругом. Но не столько от шока или падения, сколько от бега. Лёгкие нещадно пекло, сердце колотилось, и от облепивших меня воинов становилось лишь хуже. Я выставила перед собой руки, расталкивая их, чтобы добраться до Соляриса, сидящего на земле почти у самой границы тумана: он упал сразу же, как переступил через неё. Пускай кровь уже не бежала по его доспеху, он всё равно выглядел неважно: раскрасневшийся, с прилипшими ко лбу волосами и самостоятельно вправляющий себе руку, которая всё это время, оказывается, была сломана.

– Ты как? – спросила я, опустившись рядом. Туман колыхался за спиной Сола, как море, и я следила за ним краем глаза: вдруг снова взбунтуется и попробует подойти ближе? – Давай-ка лучше отойдём…

– Хоть одна твоя хорошая идея за сегодня, – фыркнул он, неохотно опираясь на моё плечо, чтобы подняться на ноги.

Однако едва мы успели сделать пару шагов в сторону разбитого лагеря, как вокруг снова раздались охи и крики:

– Смотрите!

– Оно уходит?..

Один из воинов выронил бурдюк, расплёскивая терпкую медовуху на снег, а затем даже снял с головы шлем, чтобы ничего не мешало ему видеть, как Красный туман уходит туда, откуда пришёл. Я никогда не думала, что это происходит так… обычно. Про́клятый и явно потусторонний, туман тем не менее рассеивался точно так же, как и любой другой: вдруг стал редеть и светлеть, теряя свой насыщенный кровавый цвет, пока окончательно не высвободил деревню из плена. Проступили доски, покатые крыши, сараи и священный тис, возвышающийся в центре… Уже спустя пять минут никакого тумана не было и в помине.

– Уходим, – шепнул мне Солярис на ухо, и, пока все остальные бурно обсуждали, не опасно ли заходить в деревню прямо сейчас, мы под шумок нырнули за кромку леса.

– Эй, ты куда? Лагерь в той стороне! – воскликнула я, указывая пальцем на можжевельник, который Сол без сожалений оставил позади. – Тебе нужно отдохнуть, Солярис!

– Всё, что мне сейчас нужно, как и тебе, – это избежать вопросов и подозрений. Мы оба упали прямо в гущу тумана, а потом вышли оттуда как ни в чём не бывало. Первые за всю его историю, а потому тоже про́клятые, – отчеканил он, не оборачиваясь.

– Проклятые?..

– Люди считают проклятым и опасным всё, чего не понимают. Просто делай, как я говорю.

– Но…

Сол сделал вид, что не услышал мой вялый протест, продолжая пробираться сквозь притоптанные сугробы и ели, раскачивающиеся на ветру. Скрепя сердце я погналась за ним, перелезая через поваленные деревья, которые Солярис просто переступал за один шаг. Может, он был и прав – стоило сбежать от хирда, пока воины снова не окружили меня и не начали допрашивать, а ещё хуже считать осквернённой.

Ведь Красный туман уносит человеческие души. Почему же он не унёс наши?

– Сол! Я кое-что видела там, у древа… – начала я, и он сразу остановился, но не потому, что внял моему беспокойству, а потому, что впереди показался полузамёрзший ручей, бьющий из горячих подземных вод.

Почти уснувший подо льдом в это время года, он едва слышно и мягко журчал. Этот звук напоминал колыбельную, а сама вода была кристально чистой, как бриллиант. Солярис первым спустился к берегу и удовлетворённо цокнул языком. Наверняка он заприметил этот источник ещё в полёте, учуяв влагу.

– Обсудим всё в замке. Сейчас тебе нужно промыть ссадины, чтобы не занести заразу. Привести себя в божеский вид тоже бы не помешало. Лицо своё видела?

– А ты себя всего видел? – парировала я, сложив руки на груди, пускай колени, как и висок со всей правой щекой, действительно чертовски жгло. Те стянуло коркой из грязи и крови, но мне было абсолютно плевать. – Тебе лекарь нужен, глупец! Давай вернёмся…

– Бо́льшая часть моих ран зажила ещё к тому моменту, когда я тебя нашёл. А только что зажили все оставшиеся.

– Сколько же именно ран ты получил?

– А ты как думаешь? – Солярис посмотрел на меня без привычной насмешки в глазах. Его руки уже пробили лед и погрузились по локоть в воду, смывая и с кожи, и с брони коричнево-багряный налёт. – Мы упали чуть ли не с высоты Меловых гор, Руби! Я не понимаю, почему ты осталась жива и даже преспокойно разгуливаешь на своих двоих, но безмерно рад этому, потому что лично у меня было переломано больше тридцати костей.

Тридцать… костей?!

Где-то в верхушках елей захлопали птичьи крылья. Солярис хмыкнул и отвернулся к ручью, принявшись умываться. Вода быстро очистила его лицо от нездорового румянца, а жемчужные волосы – от грязи и пота. Отмывать всю броню он не стал: на белоснежной чешуе запеклось так много крови, что проще было нырнуть в этот ручей с головой. Я содрогнулась от мысли, как же, должно быть, Солу было больно… И всё-таки он поднялся, чтобы найти меня. Опять.

– Тебе повезло, что ты родилась в рубашке, а мне повезло, что я молод, – продолжил Солярис, когда закончил приводить себя в более-менее приличный вид, и, выбравшись из мелководья, поднялся ко мне на крутой склон. – Будь я хотя бы на сто лет старше, мне бы неделю себя по кусочкам собирать пришлось.

Я удивлённо хмыкнула, но быстро вспомнила: чем взрослее дракон, тем он крупнее, но и тем больше времени ему нужно для восстановления. Большинство книг о драконах были уничтожены во время войны, поэтому долгое время мои знания ограничивались тем, что драконы умеют летать и извергать пламя, зовущееся солнечным. Несомненно, Солярис мог поведать мне гораздо больше… Жаль только, что он почти никогда этого не делал.

Отряхнув мокрые волосы, Сол нетерпеливо кивнул на ручей, давая понять, что теперь моя очередь. Я послушно спустилась к берегу и села на корточки подле пробитого льда, когда вдруг заметила, что Солярис спускается следом.

– Вот уж умыться я точно сама могу! – воскликнула я, остановив его жестом. – Не маленькая.

Сол лишь пожал плечами и, вернувшись на пару шагов назад, осел под елью, наблюдая, как я стягиваю с рук замшевые перчатки и запускаю пальцы в ледяной поток. Несмотря на то что на улице стоял месяц воя, это было невероятно приятное чувство: холод остудил израненные пальцы, а заодно прояснил рассудок. Без зеркала умываться было сложно, но я на ощупь стёрла с лица всю грязь, не забыв промыть разбитый висок и длинную царапину под самой челюстью – та шла почти от уха до уха. Падение меня не убило, но теперь это наверняка сделает Маттиола.

– Солярис…

– Я же сказал, что мы обсудим случившееся дома, при Совете и твоём отце. Мне надо подумать.

– Я не об этом хотела поговорить. Можешь рассказать о Роке Солнца?

Я услышала, как хрустнули ветки, на которых сидел Солярис, и повернулась, параллельно смывая кровь и прилипший снег с коленей под порванными штанами. Почему-то я не сомневалась, что даже если подвесить Соляриса над обрывом, он и тогда сохранит надменный бесстрастный вид. Эта его способность восхищала меня едва ли не больше, чем его первородный облик. Но вот Солярис повёл плечом, будто стряхивая невидимый плащ, и я поняла – он притворяется.

– Нелепо, – ответил Сол.

– Что нелепо? – спросила я.

– Просить меня рассказать о том, о чём и сама всё знаешь. Не твой ли прадед погиб от последнего Рока семьдесят лет назад?

– Да, так и есть. Я знаю о Роке Солнца, но знаю как человек, поэтому и спрашиваю тебя, дракона. Что вы знаете о нём?

Солярис заколебался, но затем тяжко вздохнул, безмолвно соглашаясь с моей просьбой. Запрокинув назад голову и прижавшись затылком к стволу дерева, он закрыл глаза. Снег оседал на его пушистых и почти бесцветных ресницах, пока он говорил, а я тем временем осторожно плескалась в ледяном ручье, внимательно слушая:

– У нас Рок Солнца любят называть Тысячелетним Рассветом. Тебе повезло, что ты уже умрёшь к тому моменту, когда он повторится снова. Из-за того, что все трое суток солнце не заходит за горизонт и раскаляется до предела, даже камни начинают плавиться. Несчастные люди прячутся в погребах своих замков, а те, у кого замка нет, получают солнечные ожоги и умирают в муках. Животные, которые не умеют рыть глубокие норы и хорошо прятаться, или хрупкие породы деревьев умирают вместе с ними. Для человечества это великая катастрофа, случающаяся раз в тысячу лет, но для драконов – великий праздник, которого мы ждём целыми поколениями. Мы любим жар, поэтому в Рок Солнца чувствуем себя комфортнее всего. Свирель, блюда из сахарного тростника, танцы сородичей и смех молодняка с детёнышами, которые впервые видят, чтобы солнце горело так ярко… Повсюду зажигаются костры, будто на улице недостаточно жарко, и расставляются зеркала, чтобы даже окаменевшие от тоски драконы могли насладиться светом в полной мере. Город не спит все трое суток, гуляет и веселится. Те, кто уже нашёл свою пару, стараются сыграть свадьбу в эти дни, якобы это сулит большое потомство. П-ф…

Когда Солярис говорил, его глаза оставались закрыты, но на губах цвела улыбка, которую он позволил мне увидеть лишь потому, что думал, будто я слишком занята омовением и не смотрю на него. Но я смотрела… И вина, растущая с самого детства, стала скрестись изнутри. Как бы редко Солярис ни говорил о доме, он делал это с любовью, благоговением и грустью. Как бы чопорно он ни выглядел, живя своей новой жизнью, он скучал по старой. Он жутко хотел домой.

– Звучит действительно прекрасно, – слабо улыбнулась я, любуясь им, в кои-то веки безмятежным и замечтавшимся о житейских радостях. – Судя по рассказам, ты тоже праздновал Рок Солнца семьдесят лет назад, да?

– Нет, семьдесят лет назад я родился. Как раз в последний день Тысячелетнего Рассвета.

Я открыла рот, но снова закрыла его, принявшись загибать пальцы и считать. Солярис родился в седьмой день месяца пряжи – я точно знала это, потому что каждый год собственноручно пекла вместе с кухонным мастером его любимые голубичные тарталетки с пышной верхушкой из лимонной меренги. И потому что в этот день Солярис ворчал сильнее обычного, становясь совсем несносным. А семьдесят лет назад мой прадедушка погиб в восьмой день того же месяца… Всё сходилось, но оставался последний вопрос.

Почему я столько лет живу с Солярисом, но узнаю о таких закономерностях только сейчас? И, главное, почему они мне так не нравятся?

«Рок Солнца будет длиться вечность, но коль взрастишь в себе зерно, однажды жизни скоротечность два сведёт в одно».

– Скажи, Солярис… – Я прочистила горло и сделала вид, что очень увлечена кругами, расходящимися по воде, и тем, как дрожат в ней мои вконец обледеневшие пальцы. – А может быть такое, что однажды Рок Солнца будет длиться дольше, чем три дня? Может ли он действительно длиться… тысячу лет? Или целую вечность?

– Вечность? – переспросил Сол, и его насмешливый тон немного успокоил меня. – В мире не существует ничего вечного. Кроме твоей непутёвости, конечно.

– Я серьёзно.

– Если бы Рок Солнца длился вечность или хотя бы тысячу лет, Руби, наш мир превратился бы в пепелище. Люди так уж точно. Ты же…

Солярис умолк на полуслове и, распахнув глаза, вдруг подскочил на ноги. Всего за несколько шагов он спустился к ручью и даже не заметил, как случайно погрузился в мелководье по щиколотку, когда навис надо мной. Его плечо снова дёрнулось в сторону, а глаза, золотистые и искрящиеся, забегали туда-сюда по моему лицу так, будто Сол увидел меня впервые. Я занервничала, потянувшись к щеке – может, плохо смыла кровь? – но не успела спросить, что не так.

Солярис протянул руку к моим волосам:

– Нехорошо…

– Что нехорошо?

Кадык Соляриса дёрнулся, а сухие губы, потрескавшиеся на морозе, сжались в тонкую линию. Он аккуратно поддел заострённым ногтем ту прядь волос, что лежала за моим ухом, и вытянул её, накручивая на свой палец так, чтобы я увидела.

– Вот это, – прошептал Солярис, и мы оба уставились на локон, который ещё утром, когда я причёсывалась, был таким же медово-песочным, как и все остальные.

Теперь же он был рубиново-красным.